Читать книгу: «Звериная страсть», страница 14

– Поведай мне, Агний. О своей судьбе.

По какой-то неведомой причине вурдалак во мне дремал. Но может ли это быть затишьем перед вьюгой?… Вурдалак хотел услышать его историю. Возможно, так же сильно, как и я.

– Моя человеческий век был недолог. – начал Агний. – Мне было всего двадцать семь, когда… Черная Княгиня пригласила служить ей. – в его глазах – затравленный глянец, отражение тьмы, терзающей его каждую ночь. – До нее моя жизнь была похожа на сказку, сотканную из нитей изысканности и роскоши. Я рос избалованным чадом. Мои родители были знатоками моды, господствующими над всеми буржуазными домами, украшавшими окрестности Чернограда. Наша фамилия была созвучна с элегантностью. Среди блеска дворянских приемов я, будучи еще мальчишкой, исследовал мир светских тонкостей, ни разу не повстречав душу, родственную моей. Невинность я потерял непозволительно рано… Но я всегда был одинок.

Агний вздыхает, прижимаясь щекой к моему колену.

Мои пальцы нежно касаются его лба, а он продолжает: – Но однажды в моей жизни появилась она. Анет. Мы были внешне подобны друг другу, но отнюдь не родственники. Как будто Бог расслышал мои мольбы и отправил нас навстречу друг другу. Тогда мне казалось, что я смогу разделить с ней всю свою жизнь… Но я ошибался. – голос Агния затихает, взгляд затуманивается сожалением.

На нас снова опускается мертвая тишина. Я легонько поглаживаю его по волосам, будто успокаивая расстроенного ребенка, уткнувшегося в мои колени.

– В то время началась гражданская война между Черноградом и Белоярском. – продолжает Агний. – В такие времена людям не нужны шикарные платья и костюмы. Мой род разорился из-за той войны… Родители Анет выставили ее кандидатуру на выгодный брак с каким-то купцом, торгующим жемчугом. – голос Агния был ровным, отрешенным, каждое слово произносилось так, словно он рассказывал чужую историю. – Я тогда пригласил ее на один из зимних приемов, которые устраивались в Чернограде. Как же я тогда напился, Шура. Никогда раньше я так не напивался.

Воцаряется тишина, я перестаю его поглаживать. От неприятного предчувствия по коже пробегают мурашки.

– Что ты с ней сделал, Агний? Что ты сделал с Анет? – мой рот пересыхает.

– Я лишил ее невинности. Это был первый день после ее венчания. Я принудил ее. И это… – Агний склоняет голову, его скулы заостряются, а плечи напрягаются. – Это положило ей конец. Анет не выдержала позора.

Агний глубоко вздохнул, и его следующие слова были произнесены каким-то чужим, далеким голосом.

– На следующее утро ее тело было выловлено из моря сетями судна, принадлежащего ее мужу.

Мое колечко на пальце становится чересчур горячим, и я не успеваю его толком снять, как оно вдруг разламывается пополам.

Я вскакиваю, в расширенных глазах застыли непролитые слезы. Картина бедной Анет, лежащей бездыханной в морских пучинах, слишком ярко встает передо мной.

Мужчина потянулся взять меня за руки, но ярость прорезала мое нутро, и я отпрянула, отвесив ему звонкую пощечину.

Раздавшийся шлепок гулко разнесся по комнате.

Агний все еще стоял на коленях, его глаза были плотно сомкнуты.

– Прости меня… Я не хотела тебя ударить. Это… проклятье яда, – задыхаясь, проговорила я.

Я отступала назад все это время, пока спина не уперлась в стену. Дыхание вырывалось рваными вздохами.

– Ты еще борешься с этим, Шура. Ты не проклята, – голос Агния был успокаивающим бальзамом в хаосе, который грозил поглотить нас. – Не могу сказать того же о нас.

Алатырь-камень

Пока я спешила по пустынным коридорам усадьбы, слова Агния преследовали меня. Груз его прошлых поступков и бремя приговора, который он оставил в моих руках, тяготили мой разум. Мне было не под силу думать сейчас о вынесении ему вердикта, который он так просил озвучить.

Потерявшись в своих думах, я споткнулась на ступеньках и стремительно подлетела к огромным витражным окнам, обрамлявшим заснеженный лес за окном.

Прижав ладони к стеклу, я попыталась выровнять дыхание, вглядываясь в темноту впереди.

Внезапно раздавшийся удар в окно заставил меня содрогнуться от ужаса.

Сияна, в призрачном подвенечном платье из белого шелка, прижалась ладонями к стеклу, но при этом смотрела она куда-то сквозь меня. Девушка настойчиво постукивала по окну, ее мольбы заглушал ледяной осадок, покрывающий ее побелевшие черты.

В панике я начала искать способы помочь ей, мой взгляд заметался в надежде на выход. В то время как ее стук стал замедляться, а мимика замерзать на глазах…

В углу лестницы мое внимание привлекла маленькая статуэтка ангела. Я подхватила ее и со всей силы метнула в окно, разбивая разделявшую нас преграду.

Порыв морозного воздуха ворвался внутрь помещения, и я, перепрыгнув сквозь разбитое стекло, вылетела на улицу.

В суматохе я оглядела территорию двора в поисках Сияны, но та словно испарилась.

Тут мои глаза уловили проблеск лазурного свечения на окраине лесного массива, и меня потянуло вперед с необъяснимой неотложностью.

Я стремглав помчалась навстречу бесплотному сиянию, не обращая внимания на кровавые следы, которые оставляла за собой.

Вьюга бушевала, я пробиралась сквозь толщу снеговых потоков, сердце трепыхалось в груди, как загнанная птица. Ветер завывал вокруг, ледяными зубцами покусывая кожу.

Посреди белого хаоса я вдруг натолкнулась на фигуру, облаченную в черную, ниспадающую рясу.

Подняв голову, я встретилась с напряженным взглядом Казимира. Волосы угольного черного оттенка развевались вокруг его лица на ветру, в руке поблескивало серебряное крестообразное знамя, а под мышкой была зажата книга.

На краю заросшего рябиной подлеска я разглядела маленькую часовню, из которой он, должно быть, и вышел.

Стоило мне попытаться отступить от него, как мужчина перехватил меня за локоть. Из моей груди вырвалось гортанное рычание, а ноготки превратились в острые когти.

Я уже занесла руку, чтобы оцарапать его, но тот ловко схватил меня за другую руку и крутанул вокруг себя. Я с шипением рванулась на волю, вурдалак внутри меня требовал высвобождения, чтобы выплеснуть свою ярость на этого притворщика, прикрывавшегося своей мнимой верой.

Но Казимир был расчетлив и тверд: он охватил меня руками, сковывая все мои порывы.

В тусклом свете угрожающе блеснули четки, намотанные на его запястье: он приставил серебряный крест к моему затылку.

Я изо всех сил пыталась вырваться из его захвата, но он быстро обвил четки вокруг моей шеи, подавляя волю.

– Во имя Господа, повелеваю тебе оставить ее. Оставь душу ее в покое, как и положено ей по праву рождения, подобно всякой живой душе, вышедшей из света. – послышался его ровный шепот близ моего уха.

Я содрогнулась, чувствуя, как по телу прокатывается неведомый теплый импульс, ослабляющий мою силу.

Прижавшись спиной к каменной груди Казимира, я ослабила хватку, обмякнув.

Он крепко стиснул мою руку и повлек за собой по направлению к возвышающемуся над снежным маревом особняку.

Величественные дубовые двери со скрипом затворились за нами, окутывая полумраком, как только мы переступили порог холла.

– Оставайся в усадьбе, пока Агний не изготовит противоядие, – прозвучал в пустом вестибюле голос Казимира. – Если убежишь сейчас, лишишься рассудка.

Тяжесть четок с серебряным крестиком, что до сих пор болтался у меня на шее, не давала покоя. Проведя по нему кончиками пальцев, я вздохнула и сжала его в напряжении. Пронизывающий взгляд Казимира задержался на крестике, а затем скользнул вниз к моей вздымающейся груди. Его темно-синие глаза помрачнели, аки грозовые тучи.

– Можешь оставить его себе. А можешь снять, – слова его прозвучали с оттенком неприязни, что не на шутку обескуражило меня.

Ничего более не сказав, он покинул зал.

Я же попыталась сдвинуться с места. Ступни не уберегло тогда от острых осколков у окна, и я захромала, ища опоры у стены.

Казимир вдруг остановился: его застывшая спина выдавала выдержку сдержанного человека.

Помедлив, он развернулся ко мне с раздражением в глазах.

Стремительным движением волколак с легкостью подхватил меня на руки и понес вверх по парадной лестнице в направлении моих покоев.

Меня окутал дурманящий аромат ладана и багульника, от сочетания коих закружилась голова. Я вдохнула поглубже и склонилась ближе к его шее, чтобы впитать побольше запахов. Благоухание исходило от его волос. Захотелось представить, как бы он выглядел с более длинными прядями…

Опустив меня возле дверей моих покоев, мужчина задержался на мне тяжелым взглядом, а затем исчез в коридоре.

Я так и осталась стоять, обводя пальцами контуры серебряного креста, хранившегося вблизи моего сердца.

Сияна любила его. Несказанно любила. Почему-то я это точно знала.

Оказавшись в спальне, я, прихрамывая, направляюсь в ванную. Зажигаю белые свечи и взбираюсь на тумбу, собираясь отмыть ноги от кровавых ссадин. Под теплой водой раны вновь начинают кровоточить.

– Сними эту штуку с шеи, и все заживет, – внезапно повелел женский голос.

От испуга я соскочила вниз, сердце заколотилось в бешеном ритме.

В высоком зеркале ванной застыло мое отражение, вот только это была не я. Ее глаза хищно блестели, губы были изогнуты в лукавой улыбке. Я словно смотрела на извращенную версию себя, темного и порочного двойника.

– Взгляни на меня, золотце. Я – это ты. А ты – это я, – прошептало мое отражение, накручивая на коготь прядь моих волос. – Если снимешь эту чудную вещицу, – девушка указала на мою грудь, где висел крест, почему-то не отражавшийся в зеркале, – то я смогу залечить наше тело.

Я в недоумении замотала головой.

– Нет… Не наше. Мое, – только и смогла выговорить я, отворачиваясь от зеркала, чтобы обработать царапины на ступнях.

Голос моего отражения стал более низким, угрожающим.

– …Сначала из-за тебя мучился Кирилл, теперь Ратиша едва держится на ногах после наказания, которое он понес из-за… тебя. Кто же следующий? – дразняще протянула она. – Неужели не права я? В глубине души ты прекрасно осознаешь, что погубишь их. Они все будут обречены на страдания по твоей воле.

Я старалась заглушить ее слова, концентрируясь на своей задаче. Но мне это не удалось.

– Нет!!! – в отчаянии выкрикнула я, в порыве негодования плеснув на зеркало водой. Мое отражение лишь расхохоталось – леденящий душу звук разнесся по ванной.

– Отдай мне свою душу, и никто больше не пострадает. И о нашем бренном теле я тоже хорошенько позабочусь, – проворковало отражение с недобрым придыханием.

Я встретилась с ее бездушными глазами в зеркале, зажав крестик в кулачок со смесью решимости.

– Нет, – шепнули мои губы.

Бросив последний взгляд на злорадное отражение, я отвернулась и поспешила прочь.

***

Спешу в северное крыло особняка, поднимаясь на четвертый этаж. Воздух тяжелеет от предвкушения, когда я приближаюсь к его комнатам. Сердце учащенно забилось, в голове проносится миллион мыслей.

Не успеваю постучать, как дверь со скрипом приоткрывается, являя взору тускло освещенную гостиную.

Внутри таинственно плещутся тени, создаваемые мерцанием лампадки с красной каемочкой, стоящей на столе.

С настороженностью вхожу внутрь, обшаривая глазами каждый угол в поисках его. Но в комнате никого нет. Тишина и покой царят здесь.

Мой взгляд падает на книгу в раскрытом виде, лежащую на столике, ту самую, что держал в руке Казимир. Любопытство берет верх, и я в нерешительности приближаюсь к ней.

Перелистывая черные страницы, понимаю, что это молитвенник с жуткими рисунками исхудавших больных и какими-то неизвестными знаками, выведенными на их телах. Что же это может быть?…

Вдруг что-то выскальзывает между страниц и опускается на пол.

Поднимаю его, и у меня перехватывает дыхание. Это рисунок. Тот самый рисунок, который нарисовал Кирилл с моего тела, тот самый, что я принесла в свою комнату и он исчез на следующий день. Но только… На нем были нанесены новые детали. Мое лицо было замазано чем-то красным. На животе, руках и ногах были какие-то непонятные символы.

Прежде чем я успеваю осмыслить подтекст находки, чья-то рука сжимает мое запястье.

По инстинкту мои ногти вытягиваются в острия, готовые к защите.

Резким движением выдергиваю руку, попутно задевая шелковый шарф с шеи Казимира.

Шарф падает на пол, и я испуганно вздыхаю, замечая характерные отметины от жестокого удушения на шее мужчины.

От потрясения и беспокойства произношу слова, едва переходящие в шепот: – О, боги… Кто сделал это с тобой?

Казимир, повернувшись ко мне спиной, неспешно заматывает шарф обратно, его поведение необычайно спокойно.

– Тот, кого я презираю больше всего на свете, – отвечает он с затаенной горечью. – И я готов на все, лишь бы он сгинул.

Моран? Он говорит о Моране? Кусочки головоломки начинают складываться в единое целое.

– Почему пришла сюда? Снова.

Я прикусываю губу. Действительно, зачем? Мне сделалось страшно, и первое, что пришло в голову, – бежать к единственному человеку, который способен сдержать вурдалака внутри меня. Кто сможет помолиться за мою душу, чтобы она освободилась от мрака. К нему.

– Мне нужна помощь. Она появилась передо мной, Казимир. Нечисть разговаривала со мной. Она намерена полностью завладеть моим телом… Но для этого, насколько я поняла, ей нужно мое согласие на то, чтобы завладеть моей душой.

– Так не давай согласия. – его губы сомкнулись в тонкую бледную линию, когда он неслышно прошел мимо, чтобы взять с захламленного столика лампадку.

Стоило ему скользнуть по мне цепким взглядом, задержавшись на рисунке, как его слова с особой остротой прорезали воздух: – Рисунок был в камине. Я вытащил его, чтобы использовать как закладку.

Не дожидаясь моего ответа, Казимир жестом велел мне последовать за ним наверх.

Сердце бухало в груди, заставляя довериться. Крест, висевший у меня на шее, приносил некое облегчение: прохладный металл успокаивающе действовал на меня.

Мы поднялись по скрипучей винтовой лестнице, завывающий ветер проникал в маленькое, закопченное оконце, возле которого теплилась единственная свечка. Поднявшись, попали на пыльный чердак. Казимир принялся зажигать расставленные по комнате свечи.

Помещение было заставлено остатками забытого времени – старинные часы, до сих пор тихо отбивающие мгновения, затянутые паутиной серванты, стулья и письменные столы, собирающие пыль. В центре комнаты Казимир расчистил место на необъятном столе, накинув на него льняное покрывало. В свете мерцающих свечей плясали пылинки, и я с трудом сдерживала приступ чиха, разглядывая открывшуюся передо мной картину.

– Встань сюда, на колени, – приказал Казимир низким и властным голосом, указывая на стол уставленный свечами.

Я подчинилась: забралась на стол и ощутила на себе весь груз от его взгляда, пока он неотрывно наблюдал за мной.

– Пламя реагирует на тебя теперь иначе… Твоя энергия утекает на что-то непосильное, – пробормотал он и взглянул на меня в упор через огонь.

Его темно-голубые глаза буравили меня напором.

– Кто-нибудь просил тебя о чем-то? Сделать что-то или пообещать?

Невольно нахмурившись, я погрузилась в воспоминания. А потом, как удар молнии, пришло осознание. Нет, этого не может быть… Это было слишком нелепо.

– Меня попросили всего лишь выслушать историю и в конце высказать о ней свое суждение. – заикаясь, проговорила я. Ветер снаружи превратился в неистовую воющую монофонию.

Рука Казимира задержалась на поясе рясы.

– И ты уже вынесла свое суждение?

Я качнула головой, отмечая про себя непонятное чувство облегчения. Выражение мужского лица смягчилось, и напряжение в комнате несколько спало.

– Не делай этого. Кто бы это ни был, меня это не касается. Но чтобы ты знала, если все-таки решишь выполнить это обещание, то взвалишь на свои плечи половину его греховного бремени. Этот человек, может быть, сознательно или бессознательно, сделал тебе предложение разделить с ним свое душевное мучение.

Я отвела взгляд в сторону. Не может быть… Мог ли Агний сознательно стремиться втянуть меня в свою тьму?

«Да, да, разумеется, мог. Он ведь мечтал сбросить с себя оковы грешника и воспользоваться тобой, невинная душа, чтобы забрать все его муки», – заговорщически подсказывал мне чужой внутренний голос.

– Нет. Этот человек действовал неосознанно. – твердо прошептала я. – Я верю, что со мной бы он так не поступил.

Казимир на мгновение задержался, стоя ко мне спиной.

– Как скажешь.

Затаив дыхание, я наблюдала, как он расправил плечи, и расшнурованная ряса слетела на пол, оставляя его в одной лишь полупрозрачной блузе и черных брюках.

– Что ты собираешься со мной делать? – прошептала я, замечая, как мое тело постепенно наливается небывалой тяжестью.

– Ты сама пришла ко мне. Насколько же надо быть отчаянной, чтобы отдаться в руки какому-то малознакомому мужчине. Единственное, что ты обо мне знаешь, – это то, что у меня имеется при себе крест и книги о вере. Это делает меня достойным доверия в твоих глазах? – тихо осведомился он.

Я прикусила губу, с большим усилием переводя дыхание. Мне казалось, что говорить становится все труднее и труднее. Теперь мне даже было трудно держать голову ровно. Я поняла, что плавно сползаю на стол.

– …Что со мной происходит?

Казимир, словно наваждение, приближается к столу, на котором я возлежала. Он приподнимает покрывало и проводит ладонью по темно-золотистому бортику.

– Знаешь, из чего сделан этот стол? Алатырь-камень. Тот самый, из святилища Буяна, что используется для регенерации, исцеления или восполнения светлой энергии в человеческом теле. Ты сейчас слабеешь. Камень подавляет темную энергию твари, что в тебе сидит, но и твою собственную разрушает, поскольку вурдалак к тебе уж слишком прикипел. Сейчас ты и пальцем не сможешь пошевелить. – он берет мою руку в свои и отпускает. Рука с глухим звуком падает, как неживая.

– Да, так и есть. Возможно, хочешь что-то сказать? Крикнуть о помощи? – вопрошает Казимир, склоняя голову. Черные прямые пряди волос, как мантия, сбегают по его плечам.

Я попыталась воспротивиться, но мои губы и язык не слушались. В голове царил полный ступор. Я чувствовала, как с каждым мигом зернышки энергии покидают меня.

Казимир кивнул, его ледяные руки коснулись моей шеи и, поддерживая затылок, приподняли мою голову.

– Я желаю переговорить с тобой. Не с прежней владелицей этого тела, древлянской девицей, а с тобой. С той, кто вынужден делить это тело, дабы выжить. Я знаю, что ты слышишь меня, нечисть первородная.

Моя челюсть сжимается, кажется, что во мне пробуждается что-то могучее, пока я стараюсь укрыться от обжигающего взгляда волколака.

– Тогда, когда ты напал на меня в коридоре при первой нашей встрече… Если бы Агний не остановил тебя, ты убил бы меня? – я трачу последние силы, чтобы отвлечь его, чтобы хоть как-то оттянуть время. Возможно, этого хочет сам вурдалак, и я лишь повинуюсь.

– Укусил, наверное, бы.

– А я бы выжила после такого укуса?

Впервые замечаю слабую улыбку на его бледных губах, глаза сужаются, оглядывая мое тело.

– Смотря, где кусить.

Не успеваю сомкнуть губы, чтобы внутренний диалог вурдалака не вылетел наружу, и шепчу: – …Покажешь?

Свет полной луны рисовал заманчивые тени на точеных чертах Казимира, подкрепляя серьезность его облика.

Помедлив, он начал расстегивать пуговицы на блузе, обнажая бледную кожу под ней, исписанную искусно выведенными рунами. Мой взгляд проследил за линиями узора обвивающего его ребра и очерчивающего контуры талии.

Резкая боль отозвалась в моем правом боку, словно чиркнули острием пера по коже. Я поморщилась, но ощущение оказалось не из неприятных. Казимир несильно прикусил.

Легким движением он склонился ближе, его дыхание опалило мою кожу. Острые резцы слегка стиснули кожу на моем плече, оставляя за собой шлейф волнующего предвкушения.

Я попыталась приподняться, но тут же оказалась в плену его испытующего взгляда. И снова его зубы погрузились в плоть в районе моей талии, разжигая целую симфонию ощущений, которые заплясали по нервам.

– Выходи. Я жду, – его голос был негромким, но гулко прокатился по комнате с потусторонней властностью. И хотя его слова предназначались для незримой сущности, обитавшей внутри меня, я не могла отделаться от ощущения, что в этот момент его внимание было сконцентрировано исключительно на мне.

Мужские пальцы легко проникли под мою ночную рубашку, оголяя талию, а его колено опустилось меж моих ног. Каждое его касание вызывало приятную волну эмоций, в то время как его зубы лишь прибавляли новую порцию боли – тонкий баланс.

Еще один укус по линии внутреннего бедра, после чего платье медленно задралось вверх, обнажая перед ним все новые участки моей трепещущей фигуры.

С каждым оголяющимся кусочком кожи мое тело возбужденно ныло от нетерпения, а желание все сильнее сжималось внутри. Мои пышные груди вздымались и опускались в учащенном такте, прохладный воздух щекотал затвердевшие соски.

Ладони Казимира очутились по обе стороны от моей головы, его мягкие губы прильнули к моей груди.

Когда его зубы вновь впились в меня, по коже прокатился поток искр, разжигая пожар по всему телу. Я простонала, извиваясь в блаженных муках, и в тот же миг вурдалак внутри меня нетерпеливо всколыхнулся от жажды.

– Как смеешь ты так меня вызывать!… – простонала я, пальцы наконец обрели силу и крепко стиснули его волосы на затылке. – Глупый духовник… Греховник.

Казимир чуть прикусил мою пылающую грудь и прочертил горячим языком влажную дорожку вплоть до моей шеи.

Там наши взгляды пересеклись – его с холодной сталью, мой – с пылающей ненавистью.

– Нет лучше испытания для соблюдения поста, чем восседать за столом, где все вокруг вкушают пищу. – шепнул он, склоняясь к моим устам.

Но едва он оказался на расстоянии одного вдоха, как мои ресницы вспорхнули, а губы зашевелились сами собой: – Кази, любовь моя, прошу, не делай этого…

Я мгновенно распознала этот чарующий голосок. Он не был ни моим, ни вурдалака. Он принадлежал Сияне.

Расслышав его, мужчина пошатнулся. Его лицо в считанные секунды осунулось, губы содрогнулись в омерзении.

Подскочив, он в безумии зажал руками уши. В глубине голубых глаз поблескивала влага.

– Замолкни!! Закрой рот!!! – послышалось его истошное шипение.

Неожиданно споткнувшись, он принялся рыться в каком-то старом сундуке. Подбежав ко мне, мужчина грубо стиснул мое лицо рукой.

– Кази, опомнись… – вновь прошептала я ее голосом – его мертвая суженая говорила через меня.

Однако его очи лишь ярче полыхнули огнем ярости. В мгновение ока он отпил полный глоток какой-то жидкости и прижался своими губами к моим. Она всецело желала этого, и я повиновалась, разомкнув губы, чтобы его язык проскользнул внутрь. Вместе с ним в мой рот ворвалась и вода, обжигая горло.

Я явственно слышала, как вурдалак истошно вопил от жгучей боли. Мы обе испытали эту неимоверную боль, прожигающую тело. Ничто не могло причинить нам столько страданий, как эта… святая вода.

Глаза Казимира безжалостно сверкнули, продолжая пытать упыря, прячущегося во мне. Я кричала в предсмертной агонии, когда тьма внутри рвалась наружу, заливая глаза кровавыми слезами. Боль была нестерпимой, но волколак не проявил ни малейшего признака милосердия.

– Пообещай мне свою душу! Или я заставлю твое тело испытать мучения сполна! – его голос был едва слышным, но от него веяло зловещей угрозой.

Несмотря на все терзания, я нашла в себе силы воспротивиться.

– Оно никогда не будет твоим, Кази. Смирись с этим, – голос Сияны отдавался во мне эхом, когда она нежно улыбнулась трепещущими губами и протянула руку, чтобы легонько коснуться щеки своего жениха.

На мгновение на лице Казимира промелькнуло неверие, когда он осознал, что вурдалак во мне сильнее, чем он предполагал. В отчаянной попытке взять власть в свои руки он с силой влил мне в рот весь сосуд со святой водой, отчего я зашлась в сильном приступе кашля и начала захлебываться кровавой пеной.

Когда зрение помутилось, а дыхание стало затрудненным, я почувствовала, как вурдалак внутри меня настойчиво борется за выживание тела. И в этот последний момент противостояния я прекратила дышать.

***

Сквозь туманную дымку, подобную грезам, я обнаружила, что лежу посреди утопающего в лунном сиянии сада. Воздух был хрустящим, с едва уловимым благоуханием поцелованных инеем цветков черемухи.

Медленно поднявшись с постели из мягкой травы, я увидела перед собой необычайную по красоте природу – бесконечное буйство белоснежных роз и прекрасных вишневых деревьев, простирающихся во все стороны.

Едва оглядевшись, из тишины донеслась чарующая мелодия. Окрыленная, я последовала за пленительным звуком, продвигаясь сквозь лабиринты рощи, пока не вышла на уединенную полянку. Там, под навесом из вишневых арок, у бьющего фонтана восседала девушка со струящимися серебряными локонами; ее обнаженная фигура купалась в сиянии бледной луны.

Ее голос – гипнотическая колыбельная на давно забытом языке – разливался в ночи. Когда дева допела песнь, молчание резануло душу. Захотелось, чтобы она продолжила петь: о светлой любви и вероломном предательстве, о мужьях, лишающих всякой надежды…

Под ногами хрустнули опавшие листья, и девушка замерла.

– Он должен был поверить, что ты мертва, иначе под гнетом таким ты бы пообещала ему свою душу. Как же мерзко он решил отыграться на нас, не находишь? – произносит она, вставая в полный рост, длинные волосы – единственное, что прикрывает ее наготу.

– И только твоя смерть помешала этому обезумевшему святоше и дальше истязать наше дивное тело.

И тут она развернулась ко мне лицом – мой двойник, идентичный близнец из тьмы и света. Только глаза ее были цвета багрового пламени, да волосы – каскад из серебра.

– Казимир отбыл на вылазку, – заговорила она замогильным шепотом. – Ты непременно должна освободиться от оков, связывающих тебя с Мораном за это время. Только тогда мы сможем выбраться из пут этого поместья и начать жизнь сызнова.

Мой двойник подходит ко мне и берет за руку.

– Отныне я буду во всем помогать тебе. Мы теперь одно целое, Шура. Ты и я – срослись воедино. Я могу быть жестокой и проявлять бессердечие по отношению к остальным, но… Не думаешь ли ты, что они искренне этого заслуживают? – шепчет девушка, ее яркие губы подчеркивают бледную, как снег, кожу. – Прими же тьму внутри себя, ибо она – защита от тех, кто хочет воспользоваться твоим светом.

Она ласково касается моей щеки, с любовью вглядываясь в меня. Я хочу что-то спросить, но она прикладывает палец к моим губам.

– Тс-с-с… Кто-то на подходе. – пришептывает она мне на ухо. – Решай, золотце мое, будешь ли ты всегда со мной рядом или встретишь мрак в одиночестве, как прежде?

Как прежде… Я не хочу быть снова одна.

Меня начинает клонить в сон. Я слышу, как вдалеке вскрикивают птицы, словно напуганные чем-то.

Хочу обернуться, но моя собеседница обнимает мое лицо ладошками.

– К сожалению, мы должны сейчас разлучиться. Но я была счастлива показать тебе свой Мир. Видишь, в нем нет тьмы. Лишь покой. – она медленно склоняется ко мне, ее прохладные губы приникают к моим. – Я буду дожидаться твоего окончательного решения, Шура.

Облаченная в меня девушка улыбается, гладя меня по волосам. А затем вдруг резко дергает меня за волосы назад.

Мои глаза закатываются, и все вокруг погружается в темноту.

Кто-то бережно гладит меня по щекам. Кто-то с надеждой целует мой лоб. Кто-то сжимает мои остывшие руки, горячо обдувая их. Кто-то со слезами на глазах зовет мое имя. Кто-то…

– Моя дорогая, прекрасная Сирин… Пожалуйста, проснись. Проснись ради меня, прошу!

Этот кто-то – Ратиша.

Чувствую, как он приподнимает мою голову, обтирая лицо чем-то мягким. Я вдыхаю аромат трав и чего-то еще… Крови?

Приоткрываю тяжелые веки, вдыхая столь необходимую порцию воздуха. Надо мной нависает беспокойное лицо Рати, тлеющий огонек подсвечника выделяет его ребячьи черты. Стоило нашим глазам встретиться, как облегчение разлилось по его щекам в изобилии слез и кривоватой улыбки.

– Жива… Слава Богам. Жива, – тихо забормотал он. – Что эта тварь с тобой сотворила…

Я наблюдала, как он тянется за чем-то, чтобы обтереть мне лоб. В воздухе повеяло чем-то знакомым – дурманом, шалфеем, тысячелистником, лабазником и кровью. Этот состав навевал воспоминания о стародавних ритуалах с применением крови, которым обучала меня баба Озара. Моя бабушка… Как давно я слышала твой скрипучий говор?

– Рати, почему я слышу запах крови?

Смятение помутило голову, и я отметила, как Рати избегает моего взгляда, а его полные губы сжались в тонкую линию. На запястье он зажимал небольшой порез – немое свидетельство того, на что он пошел, ради моего спасения.

– Я должен был пробудить тебя, пока не стало слишком поздно. Алатырь отнял у тебя слишком много сил… – вкрадчиво сообщает он, спуская рукав свитера, дабы спрятать свежий порез.

Я осматриваюсь – меня уже нет на столе. Рати перенес меня на пол. Дышать все еще было затруднительно, словно что-то слишком долго надавливало на грудь и оставило после себя тягостное ощущение.

Юноша помог мне сесть, его крепкие руки обхватили меня, пока я пыталась сориентироваться.

Обессиленная, я обнаружила, что вот-вот соскользну вниз, прямо к нему на колени. Так и вышло – и вновь его встревоженный лик завис надо мной.

– Ты ведь не ранена? – мягко осведомился Рати, убирая прядь волос с моего лица.

Я покачала головой, встретившись с его восхищенным взглядом, и на губах возникла легкая улыбка.

Юноша снова провел по моей щеке тканью, а затем очертил и контур моих губ.

– Я рада, что именно ты предотвратил мою смерть. – произношу я, сдержанно улыбаясь. – Ты прости меня за то, как я разговаривала с тобой, когда мы в последний раз виделись, я не хотела этого…

Под приглушенным светом одинокого канделябра его пальцы осторожно поглаживают пряди моих распущенных волос.

– Ты правильно со мной разговаривала. Я воспитывался баловнем и имел в распоряжении все, что только душе было угодно. Это многое во мне развратило. – признался Рати, расчесывая свой рубец на запястье.

Я прикоснулась к его руке, сжав ее в безмолвном обете принятия.

– Поцелуй меня, – мой голос прозвучал как тихая мольба. Его серо-голубые глаза, охваченные бушующими эмоциями, столкнулись с моими, в поисках истины, не поддающейся словесному описанию.

В уголках его губ дрогнула нерешительная улыбка, а щеки окрасил румянец оттенков зашедшего солнца.

– Сирин, – пролепетал он, отводя взгляд в сторону, – верно ли я тебя расслышал?… Поцеловать?

Озорные искорки заплясали внутри меня, и я тихонько хихикнула.

– Разумеется, я подшучиваю над тобой забавы ради, – проворковала я, наслаждаясь игрой эмоций, что мелькали на его осунувшемся лице.

С нарочитой медлительностью я протянула руку вверх, мои пальцы скользнули по изгибу его шеи. Затем я привлекла Рати ближе к себе: расстояние между нами стало таять, как снег под палящим солнцем.