Академия Полуночников. Рожденная в полночь

Глава 1: Последний побег

Создавалось ощущение, что по ту сторону окна плотным коконом все вокруг обнял поздний вечер. И парковую аллею, начинающуюся от больших металлических ворот и идущую до самого крыльца этого жуткого замка с башнями-пиками; и фонтан с каменной горгульей, которая, казалось, насмехалась надо мной, едва уловимо двигаясь, стоило только начать отворачиваться от окна; и редкие скамейки, никем не занятые в этот то ли поздний, то ли ранний час.

Но всего этого просто не могло быть!

Ровно двадцать минут назад при свете дня мы с мамой заходили в городскую библиотеку Эшвула, но вышли из нее будто глубокой ночью. Раздражающий свет высоких кованых фонарей давал рассмотреть совсем другую протяженную улицу со старинными домами в викторианском стиле вместо современных, едва отстроенных таунхаусов.

Эти здания словно оказались здесь случайно. Точно явились из другой эпохи. Однако уже через несколько минут пешего пути до ворот Академии Полуночников я поняла, что из другой эпохи явились именно мы с мамой. Даже, вероятно, из другого мира. Потому что в нашем мире отделанные резным деревом кареты давно не использовались по прямому назначению. Да я такие только на фотках в интернете видела, когда писала очередной скучный доклад по истории в школе.

Примечательной также была и одежда встреченных нами прохожих. Эдакая ядерная смесь между современностью и средневековьем. Я в своем джинсовом комбинезоне и белых кедах под цвет футболки смотрелась как минимум странно на фоне женщин в мешковатых платьях в пол или дамы, что выбрала для поздней прогулки обтягивающие кожаные штаны, высокие сапоги, черный корсет и простой плащ с глубоким капюшоном.

Мне казалось, что я просто-напросто сплю! Но я точно не спала. Стояла в мрачном затемненном коридоре академии на втором этаже. Напротив меня располагалось окно, а слева одна из массивных дверей. За ней скрывался кабинет главы этого учебного заведения.

Пытаясь вычленить что-нибудь важное, нагло подслушивала их с матерью разговор. Я честно пробовала получить информацию другим способом, но мама всегда избегала неудобных вопросов, а чаще просто отмалчивалась или злилась, мгновенно переводя тему на что-то насущное: бардак в моей комнате, плохие оценки в школе или мой дрянной рацион.

Собственно, школа закончилась еще в прошлом году. Комнаты, в которых жила, я научилась самостоятельно прибирать. Да и на питание перешла на правильное, с обилием овощей, ягод, зелени и фруктов. Но на мои вопросы она все так же не отвечала.

Точнее, на один и тот же вопрос.

– Мадам Пелисей, я прошу вас. Будьте снисходительны, – произнесла мама. Такой мягкий тон от нее я слышала впервые. – Я прошу вас зачислить Салли в Академию Полуночников.

– Алетра, ты совсем сдурела? Середина года, куда я ее зачислю?!

Второй голос показался мне тяжелым, сильным, строгим. Я еще не видела, как выглядела директор этого учебного заведения, но уже представляла себе эдакую железную леди с постоянным намеком на подзатыльник во взгляде. Такие равно могли управлять как каким-нибудь крупным ВУЗом, так и целым армейским корпусом.

– Мадам Пелисей, но вы же все знаете, – теперь в голосе родительницы четко проступало упрямство.

Я его, к слову, унаследовала именно от нее, хотя она этот факт чаще всего отрицала.

В кабинете воцарилось молчание. На миг я даже подумала, что это у меня начались проблемы со слухом, но кроме кабинета главы учебного заведения за дверью имелась еще и небольшая секретарская. Как остервенело стучит по клавишам секретарь, я слышала отчетливо, как если бы она печатала прямо у меня под ухом.

Раздался тяжелый вздох. Он явно принадлежал не маме.

– Я же тебя предупреждала, Алетра. Отговаривала в этом самом кабинете, но ты не хотела меня слышать.

– Я помню.

Мамин голос теперь звучал едва слышно, а мне так и хотелось ворваться к ним и закричать: «О чем предупреждали? От чего отговаривали?» – но я продолжала стоять все на том же месте, практически прилипнув спиной к стене.

Взгляд то и дело возвращался к окну. Оно было полукруглым, слегка вытянутым, с рамой из черного дерева. На самом верху разместился мрачный витраж: полнобокая луна отбрасывала зловещую тень, а на переднем плане, раскинув чернильные крылья, будто зависла в полете летучая мышь.

Ловила свое отражение в стекле. Темно-русые волосы, частично перехваченные заколкой на затылке, спускались по плечам к груди. Синие глаза казались необычайно испуганными, распахнутыми так широко, что в тенях просматривались выразительные линии густых ресниц.

Нервно кусала губы, спрятав руки за спину. Соединив пальцы в замок, слегка отталкивалась этой конструкцией от стены и вновь примыкала к ней, силясь услышать еще что-нибудь.

А разговор в кабинете продолжался. Сердце сжалось, едва прозвучало мамино признание:

– Восемнадцать лет назад мне казалось, что я смогу справиться с чем угодно, с любой напастью. Но теперь, повзрослев, я понимаю, как была наивна тогда. Чем старше Салли становилась, тем настойчивее нас преследовали. Он…

Сердце стучало быстро-быстро. Пульс барабанной дробью отзывался в ушах. Я хотела, чтобы мама продолжила. Наконец обронила хоть пару слов о том, кто именно преследовал ее всю мою жизнь; из-за кого нам приходилось переезжать дважды в год, а то и чаще, бросая практически все, что у нас только-только начинало появляться.

Губы пересохли, пальцы сжались в кулаки…

– Я просто больше не могу, мадам Пелисей. Я очень сильно устала, – пожаловалась мама, а я разочарованно выдохнула.

Но в следующую секунду вновь подобралась всем телом.

– Мы можем говорить откровенно? – неожиданно спросила директор академии.

Я находилась на грани того, чтобы некрасиво приложиться ухом прямо к массивной тяжелой створке из зачерненного дерева. В коридоре все равно никто не появлялся – пусто и тихо, как в морге, но я боялась, что секретарь решит выйти в коридор по какому-нибудь очень важному делу, а тут я – стою, уши развесила.

– Можем, – ответила родительница уверенно и вдруг добавила: – Салли не имеет способностей.

– Как не имеет? Совсем ничего? – произнесла мадам Пелисей ошарашенно, будто этот факт удивил ее гораздо больше, чем наше появление на пороге ее академии.

– Нет, – четко ответила мама.

Но мадам ей, кажется, не верила. И правильно на самом деле.

– Ни чувствительного слуха? Ни острого зрения? Ни скорости? Ловкости? Силы? – перечисляла она, произнося каждое следующее слово все громче. – Совсем ничего?

– Совсем.

Директор Академии Полуночников, судя по тону, опешила:

– А как же ты тогда хочешь, чтобы твоя дочь здесь училась? Чему она будет учиться, если у нее совсем нет даже намека на способности?

Нет ничего хуже ожидания. За время выразительной паузы мое сердце успело стукнуть о грудную клетку трижды.

– Мадам Пелисей, я не прошу, чтобы вы научили ее быть Полуночником. Ей будет достаточно знаний о том, что Темная сторона существует. В нашем случае предупрежден – значит, вооружен. Я понимаю, что моя просьба может показаться вам наглостью, но у меня правда нет иных вариантов, – сумбурно и спешно оправдывалась мама, будто боялась, что ее перебьют и выставят вон, чему лично я очень обрадовалась бы. – Я прошу, чтобы вы спрятали Салли в своей академии.

В кабинете за стенкой вновь воцарилось молчание.

Все свои восемнадцать лет я прожила в абсолютно нормальном, обычном мире. Но первый звоночек того, что со мной не все ладно, явил себя еще четыре года назад. Тогда я страшно боялась изменений, которые пришли ко мне в одночасье.

Я поздно расцвела. Пока мои очередные новые одноклассницы вовсю встречались с парнями, вечерами таскаясь по свиданиям, я корпела над учебниками, потому что только они и были моими постоянными друзьями во всех наших поездках.

Да и не замечали меня парни толком. По-детски угловатая, без выдающихся форм, худая и молчаливая. Я нужна была им, только если требовалось списать домашнее задание, а потом обо мне быстро забывали.

Мое преображение случилось прямо в дороге. Арендовав новую машину по поддельным документам, мы уже несколько недель ехали на другой край материка, когда я начала замечать в себе первые незначительные изменения. Взгляд становился другим. Другой казалась форма лица, а затем и с телом медленно, но верно произошли ощутимые метаморфозы.

Я могла похвастаться фигурой не хуже, чем у мамы, и, наверное, именно по этой причине вдруг обрела популярность в новой школе. Теперь каждый второй хотел со мной подружиться, а парни то и дело звали гулять после занятий.

Но нельзя было. Родительница как ястреб следила за тем, чтобы я неукоснительно выполняла ее дурацкие правила. Например, у нас имелся строжайший запрет на создание учетных записей в социальных сетях и выход в интернет не в режиме «Инкогнито». Я не должна была приглашать к нам в гости никого из одноклассников, даже если это требовалось для совместного проекта и грозило неудом за задание. Я вообще не могла иметь друзей и в каждый наш переезд обрывала абсолютно все контакты. Мне запрещались личное общение с кем бы то ни было и тем более встречи во внешкольное время.

Однако следить за мной в школе мама не могла.

Именно там я впервые ощутила, что мой слух изменился. Концентрируясь на чем-то одном – например, на том, как летит в небе ворон, – я могла услышать хлопки его крыльев. Или разговор одноклассников на другой стороне улицы, когда они слишком фривольно обсуждали кого-то. Или…

На самом деле я четко могла услышать что угодно в радиусе примерно тридцати метров, но для этого требовалось по-настоящему сконцентрироваться, ни на долю секунды не отвлекаясь ни на что другое. Нельзя было одновременно есть и слушать или идти и слушать, но я радовалась даже такому преимуществу. Оно позволило мне не наделать глупостей в старших классах, когда мною ненадолго завладел бунтарский дух.

Делая вид, что прилежно ложилась спать, я сбегала из дома через окно, чтобы отправиться на очередную вечеринку, устраиваемую кем-то из одноклассников. Безумные танцы, громкая музыка, противные разноцветные коктейли и укромные уголки, в которые парни уводили своих девчонок, чтобы подолгу целоваться.

И не только целоваться. Из любопытства подслушав намерения своего «парня» в его разговоре с другом, я ушла с той последней для меня вечеринки раньше всех. Потому что не могла себе позволить пасть так низко. Да и не хотела – не так и не с ним. Надеялась, что однажды мне встретится тот самый – достойный, но с нашей кочевой жизнью даже случайные знакомства не представлялись возможными.

Когда со мной заговаривали на улице или в торговом центре, я молча разворачивалась и шла в противоположную сторону, даже если парень оказывался красив как Бог и имел чертовски невероятный голос.

Любой из случайных прохожих мог оказаться волком из «Красной Шапочки», который во что бы то ни стало желал сожрать и бабушку, и внучку.

Второе свое изменение я открыла в себе сама. Мне стало любопытно, владею ли я еще какими-то способностями наряду с супергероями из фильмов и комиксов. Я пыталась летать, пробовала далеко прыгать, быстро бегать и даже превращаться в оборотня, чем напугала соседскую рыжую кошку, которая приходила гулять на наш балкон на очередной съемной квартире.

Так методом проб и ошибок я поняла, что мое зрение все же гораздо лучше, чем у полностью здоровых людей. Там, где другие видели лишь общую картину, я могла рассмотреть мельчайшие детали. Номер подъезжающего автобуса разглядывала метров за сто до его остановки, а если в доме напротив женщина читала в кресле у окна, то я уверенно видела текст на страницах.

Но для этого тоже требовалась узкая концентрация, которая давалась совсем нелегко. Я слишком быстро уставала и могла завалиться спать на несколько часов прямо среди белого дня. При этом маму мое периодическое впадание в кому совсем не удивляло. Она часто была занята работой, засиживаясь за ноутбуком до поздней ночи, или занималась созданием очередного плана побега.

Причем всегда имела несколько вариантов на случай, если произойдет что-то неожиданное.

Лет до десяти я искренне полагала, что она бывшая шпионка из какой-нибудь навороченной разведки, которая оборвала все связи с рождением дочери. Но время шло, а мы только убегали, так ни разу и не встретившись с нашим преследователем лицом к лицу.

Именно из-за того, что у мамы и так хватало поводов для нервов, я не рассказывала о своих открытиях. Не хотела волновать еще больше, видя, как ей и без того сложно приходится. А теперь даже радовалась тому, что сумела удержать все в тайне.

Потому что мне совсем не нравилось это место. Не понравилось, как только я его увидела.

За воротами нас ждал мрачный темный фасад. Каменные горгульи на покатых крышах точно следили за каждым нашим шагом, а от витражных окон веяло паутиной и пылью. Широкое крыльцо с десятком ступеней встретило черной ковровой дорожкой, а просторный холл учебного заведения – зеркальными стенами от середины и до потолка.

Нижняя часть была обита темным деревом, что только добавляло жути. Лестница на второй этаж будто вплеталась ступенями в стену, как если бы дерево было живым и старалось уползти корнями и ветками к полу и потолку.

Коридор, в котором я стояла, тоже не отличался дружелюбным интерьером. По одну сторону на всей его протяженности располагались полукруглые окна, впускающие в полумрак желтый свет от уличных фонарей. По другую разместились одинаковые двери и несколько металлических скамеек причудливых изогнутых форм. Свет от ламп казался тусклым, приглушенным, а сами потолочные и настенные светильники походили на старинные канделябры.

У меня от всего этого дизайнерского бунта мурашки табунами вышагивали по спине. Я не хотела здесь оставаться. Все внутри меня противилось этому и… расставанию с мамой. Мы жили восемнадцать лет бок о бок, не разлучаясь даже на сутки. Я всегда знала, где она и что делает, а теперь как?

Я молилась, чтобы мадам Пелисей отказала нам. Нет, нет и нет!

Да я до сих пор глазам своим не верила. И рукам не верила, и ногам, и даже голове. Шанс, что я просто тронулась умом, был чрезвычайно велик, но я лучше предпочла бы крепкий кошмар, где все, что меня окружало, – это бред моего воспаленного воображения.

Потому что так не бывает. Не в реальной жизни!

Словно подслушав мои мысли, горгулья, охраняющая работающий в этот час фонтан, медленно повернулась ко мне страшной клыкастой мордой, взглянула на то самое окно, рядом с которым я стояла, и подмигнула. Видимо, тоже мне.

Ну я взяла и подмигнула ей в ответ, кажется первый раз в жизни заработав себе нервный тик.

От усердия линза соскользнула с глаза. Я чудом успела поймать ее у подбородка, но не надевать же ее теперь после прикосновения руками. Требовалось промыть специальным раствором и оставить не менее чем на два часа, чего я в этом коридоре сделать просто не могла, а потому сняла и вторую, чтобы убрать обе в салфетку. Все наши вещи, включая футляр для линз, так и лежали в арендованном автомобиле на другой стороне городской библиотеки.

У того входа, что существовал в нормальном мире.

В обычном мире, в котором, судя по всему, для меня больше не было места.

Я не знала, кто так маниакально преследовал маму много лет. Не знала, что ему требовалось от нас. Но три дня назад он снова объявился, хотя мы прелестно жили без его присутствия последние полгода. В чудесном городке под названием Шепвел, где все соседи по улице знали друг друга.

Мы снимали небольшую квартирку на две спальни на втором этаже старого пятиэтажного дома. По ночам через тонкие перекрытия слышались шаги соседа, который жил этажом выше, а за стенкой по ночам постоянно включали воду. Но имелась в этом всем какая-то своя доля уюта. Мы будто были не одни в целом мире, что только подтверждалось, стоило кому-то из нас выйти из квартиры.

В Шепвеле было принято здороваться с соседями и обязательно узнавать, как у них дела. Пожилая старушка, живущая напротив, могла попросить меня сходить в магазин, а сосед снизу все время угощал конфетами, которые я каждый раз выбрасывала в урну, стоящую через два дома.

Сладкое я любила, но принимать что-либо у чужаков себе позволить не могла.

Собственно, я как раз собиралась выйти из дома, когда увидела в щель между плотными шторами и окном черный джип, притормозивший у нашего подъезда. Он не был припаркован, двигатель работал, как и фары, но рассмотреть, кто скрывается внутри, не получилось бы при всем желании.

Автомобиль оказался наглухо затонирован вкруг.

– Мама… – тихо позвала я, прежде прибавляя громкость на телевизоре почти до максимума.

Встав на мое место, она тоже не стала отодвигать шторы, но, едва увидела джип, быстро дернула меня за руку, утаскивая от окна. Дальнейшие действия я знала наперед, проживая каждый этап уже много-много раз.

Чем бы ни занимались, что бы ни делали в этот момент, как только появлялась угроза, мы бросали абсолютно все. Родительница забирала только ноутбук и сумку на случай побега, а я электронную читалку и рюкзак. Вещи, еда, вода – минимальный набор имелся в каждой заранее подготовленной машине. Ну а деньги и документы мама таскала при себе, предпочитая хранить их ближе к рукам.

Натянуть плащи, накинуть капюшоны. Мы даже не тратили время на то, чтобы запереть дверь. Либо вылезали через окно, либо спускались по лестнице, если в подъезде имелся второй выход.

Обычно припаркованные заранее арендованные машины стояли с каждой стороны дома. Конечно, в финансовом плане такая перестраховка влетала в крупную сумму, но уже не раз выручала и избавляла нас от немедленной встречи с преследователем.

– Мам, может, это просто чужая машина? Кого-то из соседей или гости к кому-то приехали? – спросила я, усевшись на переднее сиденье и пристегнувшись. – Может, этот маньяк уже давно забыл о нас, а? И живет себе где-нибудь в тихом месте своей тихой маньячной жизнью.

– Не говори глупостей, Салли! – строго припечатала она, резко сдавая назад и выворачивая руль.

О том, что моя родительница просто больна, я задумывалась и раньше. Чем старше я становилась, тем меньше мне верилось в невидимого преследователя, который так ни разу нас и не догнал. Тем более что мама почти ничего не рассказывала о детстве и юности.

Что, если она провела их в какой-нибудь лечебнице для параноиков? Может, ей все эти годы требовалось специальное лекарство, помощь квалифицированных специалистов, а я год за годом бездумно продолжала поддерживать ее болезнь?

– Мам, а может, просто остановимся и узнаем, что ему или ей от нас нужно? Заодно и поймем, едет ли кто-то за нами… – осторожно предложила я, пытаясь отследить ее эмоции.

Сосредоточенная, уверенная, хмурая. Она не походила на психически больную.

– Никогда! – прошипела она не хуже змеи, вцепившись в руль с невероятной силой, до скрипа. – Слышишь? Никогда не смей даже думать об этом!

Я хотела сказать что-то еще, но в зеркале заднего вида заметила тот самый черный джип. Точно тот самый, потому что хорошо рассмотрела номера, прежде пытаясь сконцентрироваться и хоть что-нибудь увидеть сквозь тонировку. Автомобиль уверенно наращивал скорость и грозился догнать нашу легковушку, но мама не сдавалась. Выжимала педаль газа до самого пола, выезжая на пригородную трассу, с двух сторон погрязшую в зеленых полях, электрических вышках и высоких деревьях.

Там машина неслась с огромной скоростью по ровной дороге почти неощутимо. Но и джипу дорога давалась легче. Он едва ли не дышал нам в багажник.

– Мама, поезд! – закричала я, услышав нарастающий гул несшегося по железной дороге экспресса.

Впереди на переезде уже медленно опускался шлагбаум, служащий заградительным устройством. Светофор надрывно мигал запрещающим огоньком. Машинист поезда подавал звуковой сигнал при помощи тифона.

– Мама!

Она не откликнулась, ничего не ответила. В какой-то момент на долю секунды я даже подумала, что это конец. Что все восемнадцать лет я провела в запретах для того, чтобы погибнуть вот так глупо, убегая от монстра, которого никогда не видела своими глазами…

У меня не хватило смелости даже зажмуриться.

Наша легковушка успела пролететь через рельсы буквально за несколько секунд до столкновения с поездом, к чертям снеся шлагбаум с обеих сторон. Я в этот момент вообще не дышала. И сердце мое, кажется, остановилось.

Отчаянно желала вцепиться в мамину руку, но прекрасно понимала, что могу ей только помешать. Угробить нас после пережитого мне хотелось меньше всего на свете.

Глянув в зеркало заднего вида, между проносящимися вагонами состава я рассмотрела только тень вынужденного остановиться черного джипа. Когда мы свернули на перекрестке, он уже не ехал за нами, но я все еще не решалась сказать хоть что-то.

Остановилась родительница лишь тогда, когда мы съехали с дороги в пролесок прямо к озеру, скрывшись вместе с машиной за густой зеленью деревьев. И вот там ее нервы сдали. Закрыв лицо руками, она несколько минут почти лежала, облокотившись о руль.

– Мам… – я хотела извиниться за недоверие.

Но она резко выдохнула, выпрямилась и перебила меня:

– Салли, больше так продолжаться не может. Нам нужно спрятать тебя так, чтобы он не смог тебя достать. Клянусь, я не хотела ввязывать тебя в это. Не думала, что первые восемнадцать лет ты проведешь в бегстве. Я хотела для тебя обычной жизни, какая когда-то была у меня. – Погладив ладонью мою щеку, она улыбнулась сквозь слезы. – Пока ты рядом, я не могу с ним разобраться, потому что никогда не прощу себе, если подвергну тебя опасности.

– Мама, ты говоришь загадками. Я ничего не понимаю, – призналась я, но слезы стояли пеленой и в моих глазах.

Еще раз гулко выдохнув, будто набравшись решимости, она завела машину.

– Поехали. Я расскажу тебе кое-что по дороге. Для начала… – выруливала она обратно на трассу, ведущую к Эшвулу. – Ты должна знать, что у нашего мира есть другая – Темная сторона.

_____________________

Дорогие друзья, с удовольствием приглашаю вас в свою новинку. Еще одна необычная академка в моем исполнении) Присоединяйтесь! Будет весело, интересно, неожиданно и, конечно, не обойдется без романтики, страсти, противостояния характеров и любви) Очень рада всем) Заранее благодарю вас за ваши лайки и комментарии к истории) Вы самые лучшие читатели на свете!