Только вечером узнала об аресте мужа. Всплыла история с пожаром. Зять Николай дал показания, будто слышал разговор Якова с упрекавшим его за связь с Любкой Михаилом, и Яков сказал отцу, что скорее подожжёт Любкин дом, но к ней не пойдёт. Вот и поджёг.

Павла оставила детей со сватьей и поехала с Михаилом и племянником-подростком в Каменск. Не сразу попали к следователю, только смогли записаться на приём. К назначенному времени подъехали на вяло идущей лошади, оставили парня лошадь караулить и никуда не отходить до них. Зашли в мрачное здание милиции. Решётки, тёмный коридор. Опоздали. Следователь ушёл по делу, как сказали в кабинете. Стали ждать. Приехал к концу дня. Первой в канцелярию для снятия показаний пригласили Пашу.

–Назовите фамилию, имя и отчество.

–Шишина Павла Артемьевна.

–Является ли Шишин Яков Михайлович вашим мужем?

–Является.

– Выходил ли Шишин Яков Михайлович из дома в ночь пожара?

– Нет.

–Вы что, всю ночь не спали, если так утверждаете?

А муж ваш сказал, что он выходил, ему не спалось, курил.

–Спала вместе с мужем. Не мог он так сказать. Муж мой не курит. И у порога натоптано не было. Сапоги были чистые.

–Грамотная шибко. Мы и не таких раскалывали. Знали ли вы о его связи с погибшей?

– Нет. Он всегда был хорошим отцом и мужем. К ней ходили другие мужчины.

–Какие? Назовите их.

– Я живу далеко от сгоревшего дома. О погибших грех плохо говорить, просто после её смерти говорили.

–Кто? – цеплялся следователь.

– В селе, а кто я не запоминала, не считала необходимым.

–А сама не имела ли зла на соперницу?

–Она мне была не соперница.

– Не выходили ли вы из дому в эту ночь?

– У меня к тому времени был на руках трёхмесячный ребёнок, всю ночь грудь сосал и ещё двое детей. Куда ж я пойду?

–Ну, дайте документ на подпись и пригласите Михаила Шишина.

Краем уха Паша услышала поднаторевшего в юридической лексике за два года отсидки голос свёкра, который отрицал подобный разговор, спрашивал об уликах, обзывал Кольку завистливым вруном и сводящим внутрисемейные счёты мошенником.

Вечером они поехали домой и там узнали, что и батюшку как гражданское лицо тоже вызывали в милицию узнать, не говорил ли что Яков или кто другой ему на исповеди о своих отношениях с Любкой. Тот напомнил им о тайне исповеди и положительно отозвался о Якове.

– А папка где?– спросила Лиза, увидав их, когда въезжали вечером во двор.

– Он позже приедет, – ответили, не сговариваясь, в раз.

Яков, действительно, вскоре приехал, обвинения были сняты.

Лето1932 года было дождливым, неурожайным, а после известия о скором объединении колхоза с дотационными совхозами снова начался отток в единоличники. Крестьяне начали уезжать из сел в города, где активно стало развиваться производство.

«Раскулачивание» и репрессии, между тем, продолжались. И семью Шишиных тоже не обошли. Якова предупредили, и он, боясь повторить судьбу отца, уехал с Лизой к родственникам первой жены в Новосибирск.

Пришедшие с красными флагами в дом Павлы забрали скот, землю, велели освободить под школу их дом, множество книг попросили оставить для школьной библиотеки в целях просвещения рабочего класса и крестьянства.

Павла с Зоей поселились в доме Михаила. Яков приехал через некоторое время. Лиза поступила в Новосибирске на курсы педучилища по подготовке воспитателей детских садов и начальных классов.

В Покров, собрав сыновей и старших внуков в своём доме, дед Михаил закрыл ставнями окна и, поговорив обо всё увеличивающемся продналоге и жизни в селе и стране, о набирающей темпы индустриализации, тихо сказал:

– В город теперь деньги идут, индустриализация объявлена. Не сменить ли нам место жительства и как можно скорее? А здесь всё одно. Весной опять раскулачивать с красными флагами пойдут.

–Вон в Асбест теперь едут, две фабрики асбест обрабатывают.– Иван показал листовку с приглашением ехать в новый город, ранее посёлок Куделька. Друг мой туда уехал. Там асбест добывают, громадный карьер.

– Асбест-то что это?– перебил Николай.

–Камень, в огне не горит. Пожарники используют и в строительстве.

Рабочие руки требуются, специальностям разным обучают. Платят зарплату. Школа есть, техникум, ФЗУ, училище такое и курсы тоже есть.

Перспектива не всех радовала. Раздались голоса:

–Куда это? А хозяйство как?

–На переезд деньги нужны.

–А дома, землю и всё нажитое так просто отдать? Своё-то нажитое – и чужому дядюшке!

– Чужие дядюшки и у вас, как у Яшки, всё заберут да ещё вышлют невесть куда, как меня ране, а детей – в сиротские дома?– перебил Михаил.

–Куда же ехать-то с детьми и без хозяйства?

– А здесь работать – только зло копить: последнее отберут.

–Деньги у меня есть. Нечего ждать, пока отберут или обесценятся. Дома сами построим, не безрукие и не безъязыкие,– убеждал дед.

– Брат Павлы Пётр туда с семьёй в прошлом году переехал, дом уже построили, помогут обосноваться, но и сами не плошайте. Продайте что можно соседям, родным, в город, в соседние сёла; скот, может, колхоз купит. Хоть я теперь и не председатель, но связи остались, поговорю,– поддержал отца и старшего брата Яков.

– А ехать-то долго?

– Надо наперёд всё узнать. Потом и ехать.

–А далеко ли посёлок? – перебивали друг друга мужики.

–Посёлок изолированный, в лесу, узкоколейка пока там, но дорогу строят. От нас 53 мили.

– Считай, на лошадях с грузом два, а то и три дня пути.

– А дорогу кто укажет? А вдруг разбойники в лесу?

– Поедем к началу зимы, пока холодов нет. К следующей осени, считай, дома надо построить, чтоб детишек зимой не застудить. Надо вам выйти из колхоза, пока это можно,– резюмировал Михаил.

Все, кроме младшего Николая, женатого на Федоре Ерыкаловой и не считавшегося кулаком, начали готовиться к отъезду.

В Асбест Яков вместе с мужиками уехал вскоре после разговора, а Павла продавала нехитрое своё имущество, мебель, которая так нравилась Лизе, отдала цветы родне. Старалась не копить обиду, когда проходила мимо своего дома, где теперь была сельская школа. Решила взять с собой оставшихся от раскулачивания несколько кур и козу. Как с детьми и без хозяйства!

Пролетело полгода в предчувствии переезда. В начале октября из Асбеста приехали Иван с Яковом за семьями. Михаил с Марией и семья Афанасия ещё летом, как построили первый дом, поселились в Асбесте, как и Наталья, которая жила у родственников и устроилась работать на фабричном здравпункте.

Нагрузили пять возов оставшимся добром, продуктами на дорогу и на первое время, усадили детей и – в путь. С Зоей, укрытой шалью от ветра, на телегу посадили дальнюю родственницу – тётку Наталью, которая тронулась умом после смерти мужа и детей ещё в первую мировую войну. Одинокая, она взята на попеченье всей семьи, в дороге вела себя бурно, всё время просилась домой, не могла понять, куда едем, много и непонятно говорила, по надобности ушла в лес, пришлось долго искать, что задержало передвижение.

Яков привёз семью в маленький домик в Горном посёлке в 20 минутах ходьбы от центра города. Посёлок был на угоре, как говорили местные; дома то теснились по склону угорья, то поднимались на гору, поэтому улица казалась странной. Соседями были в основном рабочие карьера со своими семьями. Дом их был первым на высокой части горы, главной улицы, другие на противоположной стороне теснились внизу, выглядывая своими крышами на более высокую сторону. Невдалеке ещё не застывший пруд. Через забор видны два окна, закрытых ставнями. Яков распахнул ворота. Двор большой, загорожен дощатым забором. Через сени и летнюю комнату вошли в маленькую кухню с одним окном и огромной печкой. Большая горенка с двумя окнами. Рассмотрев дом, вышли во двор.

–Земли много и для сада, и для огорода, и цветник будет, как ты любишь, но земля неплодородная, камень и песок. Картошку, пока летом дом строил, посадил, выросла, в подполье уж её сложил, сейчас сварим,– порадовал жену Яков.

– Хоть и не то, что было, но жить можно. А вот с землёй работы много, – ответила Павла.– Надо привезти к весне торфа и чернозёма.

–Дровами в воскресенье займусь, к весне сарай во дворе соорудим и заживём лучше прежнего. Наталья скоро с работы придёт. По сменам работает, завтра в ночь; отведёт Зою в школу, документы приготовь. А мне на работу завтра. Яков устроился ещё зимой в городскую парикмахерскую и отпросился, чтобы привезти семью.

– А что это гремит так, выстрелы?– спросила Паша.

–Взрывы в карьере каждый день в это время. Он недалеко отсюда. Как-нибудь свожу вас, и железная дорога в двух километрах. Можно до Баженова доехать, а там путь открыт: обживёмся и к брату твоему Степану в Миасс съездим повидаться и Шуру заберём к себе.

Павла стала разбирать вещи, думая о полученном от брата письме, пришедшем перед раскулачиванием. Степан с детства мечтал о море и после окончания морского училища в должности помощника капитана повидал разные города и страны. Ещё до революции привёз в жёны себе молодую африканку Адед, что означало кузнечик. Её крестили, дали имя Ада. Степан, удовлетворив своё морское любопытство, после революции решил заняться сухопутной специальностью. Семья поселилась в Миассе, где Степан устроился работать на приисках треста "Уралзолото".

Вскоре купил большой дом с садом и огородом. Трудно пришлось первое время чернокожей Аде. Мальчишки со всех ближайших улиц бегали смотреть на неё, кидали вслед камни, но «кузнечик» даже в интересном положении могла мигом нагнать обидчика или, как кошка, забраться на дерево, запустить в хулигана гнилым яблоком или старой обувью, но в отличие от кошки ловко и слезть с этого дерева. Так, без лестницы, с деревьев она груши и яблоки осенью собирала, и они долго оставались свежими. Местные жители взяли иноземку под свою защиту, и хулиганы с уважением смотрели, как она легко, без всякого напряжения носит на голове корзину с бельём после стирки на реке или продукты с рынка.