Трещины

Предисловие

Знаю, что никто не любит предисловия, так что постараюсь быть краток.

Я меняю псевдонимы с такой же легкостью, с какой вносятся поправки в Конституцию. Сейчас я Максим Бесфамильный, а до этого был Анатолием Выборновым, а до этого – Середой Субботиным…

Когда я написал черновик этой книги, я отправил его на рассмотрение нескольким критикам, весьма известным в узких кругах. Никто мне не отвечал, и это меня задело, и я передумал публиковать свое произведение, но потом один из критиков откликнулся, и его хвалебный отзыв я не забуду никогда. Это была одна из приятнейших вещей, которые мне доводилось слышать.

Он прочитал мой черновик и сказал: «Ты знаешь, у меня несколько дней был запор, а сейчас я что-то такое почувствовал. Твоя книга изменила мое отношение к жизни…в своем роде».

После этих слов у меня уже не было сомнений: вносить правки и публиковать первым же рейсом!

Глава 1

– А этот подонок неплохо устроился!

– Не отказался бы я от его зарплаты.

– Самодур хренов! Я устал подстраиваться под его настроение.

– Что на этот раз?

– А, к черту! Стану перечислять, и ты заколебешься меня слушать.

Юра опустился в кресло, воткнул наушники-затычки, включил любимую песню, открыл текстовый редактор, но не смог настроить себя на работу.

– Как меня все достало!

Бережнов поднял глаза над монитором, посмотрел на Юру и сказал: «Ты слишком зацикливаешься на пустяках». После чего принялся стучать по клавиатуре со скоростью бешеного мангуста.

Спустя полчаса Юра вышел на улицу, чтобы покурить. Бережнов прислонился к стене здания и дымил, подняв голову. Юра приблизился к нему. Бережнов нехотя повернул голову.

– Как ты, приятель? – спросил Бережнов.

– Паршиво. Тебе не кажется, что он конченый кретин?

– Да. Временами… Но, если подумать, он и не обязан сюсюкаться.

– Я вот чего не понимаю, – сказал Юра, выпуская клубы дыма. – Он ни фига не умеет, но преуспел в жизни. Таким людям хватает шила в заднице, да еще умного вида, когда несут чушь, – и все, они лидеры, творцы…

– Просто сделай, как он просит.

– Понятно, что сделаю. Выбора нет. Просто…не знаю, мне противно от этих его распоряжений, просьб, приказов. Я его ненавижу. – Юра пожал плечами. – Сам не знаю почему. Он делает свою работу, но делает ее так, что мне тошно на него смотреть.

Бережнов потрепал Юру по плечу – скорее, соблюдая приличия дружбы, чем следуя порыву души – и стал неторопливо подниматься по лестнице. Юра остался стоять и ловил пальцами летящие сверху снежинки. Все движется, думал он. Один я стою на месте.

На душе у Юры стояла промозглая погода. Словно он промок изнутри, шагая по лужам и мокрому снегу. Он чувствовал себя обреченным, серым, никчемным. Ему страшно не хотелось подниматься в офис. Ведь там его снова ждала эта статья, в нее нужно было внести правки.

Перед тем, как открыть дверь и начать подниматься по лестнице, Юра ударил кулаком по стене. Боль пронзила его. Теперь физическая. Что ж, если страдать, то страдать по полной. Болит душа – пусть болит и тело.

На кого он злился? На Бережнова, который не разделял его гнев и был оппозиционером лишь отчасти, на босса, которому не сиделось на месте, или на себя, от бессилия готового крушить стены? Или на всех сразу? Или на кого-нибудь другого?

Он знал о том, что в редакции грядет сокращение, – знал и боялся этого.

Кое-как он досидел до конца рабочего дня, кое-как внес правки в статью – чертыхаясь про себя, сжимая кулаки, разминая шею. Тер виски, поправлял волосы, чесал подбородок, но сумел-таки выполнить требования начальника.

Придя домой, Юра услышал звуки музыки. Играла песня канадского исполнителя The Weeknd. Это могло означать только одно: старший сын Глеб пишет какое-то сочинение или эссе. Он всегда включал песни, когда занимался сочинительством, – говорил, что они настраивают его на нужный лад. Главное – подобрать песню, подобающую тем чувствам, которые собираешься выплеснуть на бумагу.

Юра снял куртку, повесил ее на крючок, разулся. Свет в прихожей он включать не стал. Тихо подошел к полузакрытой двери в комнату, посмотрел на фигуру, склонившуюся над письменным столом. Портативная колонка, из которой доносилась музыка, – негромко, успокаивающе – стояла рядом с левой рукой Глеба. Юра откашлялся и почесал макушку.

– Где мелкий? – спросил он.

– Не знаю, не приходил, – ответил Глеб.

– А мать где?

– Где и всегда – на работе. Ну либо пошла с подругами в бар. Как будто сам не знаешь.

– Знаю, – со вздохом ответил Юра.

Юра открыл ноутбук, уселся в кресло и в очередной раз стал править материал, который ему заказали на бирже копирайтинга. Сроки сдачи поджимали, Юра нервно скользил курсором по страницам текста, переставляя слова, заменяя знаки препинания. Ему хотелось, чтобы заказчик остался доволен проделанной работой, чтобы он мог рекомендовать его своим знакомым или коллегам как отличного исполнителя. Но чем больше Юра вчитывался в написанное, тем злее он становился. Не то, все не то. И в припадке злобы он удалил написанное, резко поднялся с кресла и взялся за голову. За окном темнота, неярко освещенные окна в соседнем доме как желтые квадратные рты.

«Это все не для меня, – думал Юра. – Ненавижу эту работу, этого начальника, эти тексты. Тупые бессмысленные махинации. Да, не для этого я создан. Не для этого. Тупость. Мерзость. Вот бы в меня сейчас ударило молнией».

Он открыл в ванной кран, зачерпнул в ладони холодную воду и стал умываться, шлепая по лицу с угасающей злобой.

«Нет. Нет. Нет. Так не может продолжаться. Что я делаю со своей жизнью? Что я, черт возьми, делаю?»

Юра вновь заглянул в комнату старшего сына.

– Глеб, сделай одолжение, не заходи пока в комнату. Мне надо поработать над статьей. Обещал начальнику сделать до завтра.

Глеб поднял большой палец вверх не обернувшись. Вряд ли он понял, о чем вообще шла речь. И Юра знал, что сын к нему заходить не станет. Это была одна из тех пустых реплик, которыми Юра спасался от собственной беспомощности.

Юра закрыл дверь, но не стал притрагиваться к ноутбуку. Вместо этого он лег на спину и устремил взгляд в потолок. «Слишком часто я стал мечтать о том, чтобы заснуть и никогда не проснуться», – подумал он. На часах было восемь, а день был кончен.

Глава 2

К бару подъехало такси. Из него вышли три женщины средних лет, одна из них задержалась, чтобы переброситься напоследок парой слов с таксистом, а две другие открыли дверь бара и принялись искать глазами свободный столик. Запоздавшая подруга присоединилась к ним через пару минут, когда те разглядывали меню.

– Что бы сегодня выпить? Напиваться не очень хочется. Немного расслабиться, – сказала одна.

– На тебя не похоже, – ответила другая. – Ты же во всем привыкла идти до конца. И пьешь, пока не свалишься.

– А ты, Кать? Что-нибудь покрепче?

– Сегодня я без алкоголя.

– Да вы как сговорились.

– Трудный день, – сказала Катя, роняя сумку рядом с собой.

– Да ты что? А с водителем флиртовала, как настоящая шалашовка.

– Ой, что ты несешь… – Катя закатила глаза. – У меня отец работает таксистом – я и в страшном сне не представлю…

– Тогда что ты ему сказала?

– Сказала, чтобы в следующий раз не гнал как пришибленный. Ненавижу такое бездарное вождение.

– На хер он тебя не послал? Вид у него суровый, не думаю, что ему по душе выслушивать чьи-то советы.

– Его проблемы. Ты знаешь, я молчать не стану, – сказала Катя, разглядывая в меню раздел с безалкогольными напитками.

В баре светил приглушенный свет. Обстановка была интимная, приятная. Эта обстановка располагала к неторопливым разговорам о том о сем. Подруги сменили не один десяток тем, на каждой задерживаясь не более минуты, прежде чем за соседним столиком раздался громкий смех.

– АХХАХААХА

– Ты так ему и ответила?

– Да, прямо так.

– Офигеть.

– А он тебе что?

– Ударил по лицу. Я собрала вещи и ушла. Третий день живу в гостинице.

– Черт… и до такого дошло.

– Вот тварь! Хочешь, попрошу ребят, они к нему как-нибудь заглянут? Вернут должок.

– Ой, да оставьте вы этого пупса в покое. Он и ударить-то как следует не смог. Первоклашки сильнее бьют. Я даже не потому, что он ударил, ушла. Он выглядел так немощно. Я плюнула ему в лицо. Давно собиралась.

– За свободную жизнь!

– За свободу!

И звон бокалов вошел в звуковое пространство вечера.

Хотя ее подруги продолжали болтовню, Катя замерла. Она сидела, собираясь с какими-то мыслями, но никто этого не замечал, поскольку вопросами в диалог ее не вовлекали. Могло показаться, что она сидит и слушает своих подруг, причем слушает внимательно, дорожит каждым сказанным словом. Но если бы ее попросили повторить последнее слово, она бы провалила задание.

Потом она взяла в руки стакан сока, который ей принесли минутой ранее – или двумя? – и стала неспеша делать глотки. Глоток – отстранила стакан, еще глоток – отстранила стакан. Сладость во рту отрезвила ее, она принялась смотреть на подруг, на потолок, на пол – сверяясь с тем, что она находится именно там, где ей и положено находиться.

Катя бросила пару незначительных реплик, почувствовала нарастающее кипение внутри и попрощалась с подругами. Бросила деньги на стол, схватила сумочку и резко подалась к двери. Она слышала, как подруги окликали ее; одна из них хотела броситься вдогонку, но другая прикосновением руки остановила ее. Эта подруга знала Катю дольше и имела лучшее представление о некоторых свойствах ее характера.

Катя шла по улице. Прохожие казались ей веселыми людьми, ничем не обремененными. Хотя она прекрасно помнила, как еще утром замечала их кислые лица, прятавшиеся в смятении в воротниках пальто. Катя проходила мимо магазинов, не заглядывая в витрины, хотя обычно она не упускала возможности прицениться к какой-то интересной вещице. В один момент она почувствовала на своем плече чью-то руку.

Первой ее реакцией был испуг. Хотя улица не была пустынной, Катя решила, что это грабитель, и стоит ей обернуться, как она увидит лицо в маске и черный пистолет. Она помедлила пару секунд и обернулась. На нее смотрела женщина лет тридцати пяти с рыжими длинными волосами. Одета она была в черное вечернее платье с блестками – оно виднелось под расстегнутым пальто. Катя узнала ее. Это была женщина за соседним столиком в баре. Синяк под глазом просвечивал из-за слоя пудры.

– Ты совсем рехнулась?! – вскричала Катя.

– Извини, подруга, не хотела тебя напугать.

– Поехавшая!

– Сорри.

– Что тебе нужно?!

– Я видела, как ты выходила из бара.

К этому моменту Катя начала успокаиваться.

– И? Тебе какая разница?

– Я подумала, что ты несчастна. Мне показалось, я смогу тебе помочь. Так что я решила пойти за тобой.

– Помочь? Мне? – Катя покрутила пальцем у виска. – У меня все нормально. И тебя мои дела точно не касаются.

– Я сама была в похожей ситуации…и если ты позволишь…

– Мне абсолютно плевать, что у тебя за ситуации. Я тебя знать не знаю. Вали, пока не вызвала полицию. И не попадайся мне больше на глаза.

Женщина в черном платье пристально посмотрела на Катю. Через мгновение она сделала попытку броситься Кате в объятия.

– Идиотка! – сказала Катя. – Лечись! – И пошла прочь быстрым шагом. Женщина в черном платье постояла на том месте, где Катя ее оставила, и двинулась в обратном направлении.

Катя шла и думала, что за чертовщина только что случилась с ней. Что это за ненормальная? Какого хрена она полезла к ней обниматься? Катя подумала, что правильнее всего было бы хорошенько ей врезать. Неудивительно, что тот парень ударил ее. Катя порылась в сумке, чтобы посмотреть, не пропало ли что-нибудь. От таких можно чего угодно ждать. Вроде бы все на месте. Достала телефон, ввела шестизначный пароль. Пять пропущенных. Ну чего им неймется?

Хотя на улице было холодно, Катя рухнула на первую попавшуюся скамейку со спинкой. У нее было такое чувство, словно она отработала целый год без выходных и перерывов на обед. Она покопалась во внутреннем кармане куртки и выудила сигарету.

«Нет, нет, соберись», – подумала она и швырнула сигарету на снег.

Катя понимала, что пора возвращаться домой, и эта необходимость тяготила ее. Ну почему, почему ей все это нужно? Как ее жизнь дошла до той точки, когда не хочется идти домой?

Она сидела на скамейке, обессиленная, смотрела на лежащую на снегу сигарету, а потом подняла ее и закурила. Сделала пару затяжек и снова бросила на снег. Из глаз начали течь слезы, макияж пришел в негодность.

Кате казалось, что прохожие смотрят на нее как на беспризорницу. Все ее ненавидят. Ненавидят за то, какие слабости она себе позволяет. Ее подруги остались в уютном баре, она мерзнет на улице. Совсем не так она планировала провести этот вечер.

Глава 3

Учитель раздал сочинения с выставленными оценками в самом конце урока, а за короткую перемену нужно было успеть отстоять очередь в столовой, чтобы что-нибудь поесть. Глеб сунул листок с оценкой в дневник, быстро сгреб вещи в рюкзак и выбежал из класса.

Во время следующей перемены Глеб с приятелем Стасом пошли в туалет, чтобы отлить. Свободным оказался только один унитаз, дверь в другой была закрыта. Пока Стас справлял нужду, Глеб порылся в портфеле и выудил дневник. Двойной листок упал на пол. Глеб опустился на корточки, чтобы поднять его, и увидел, что за содержание сочинения ему поставили тройку. Ошибок в правописании не было.

– Твою мать! – ругнулся Глеб.

– Че там такое? – не оборачиваясь спросил Стас.

– Тройбан за сочинение…

– Фигня!

– Ага, фигня! Мне эта тройка все портит. У меня выходила пять за четверть, а теперь средний балл ближе к четверке. Зная Тарасовну, она навстречу не пойдет.

– Велика драма, – сказал Стас, заправляя причиндалы в штаны.

– Ты же знаешь, я всегда учился на пятерки. Не знаю для чего. Но учился же… И потом, не знаю, как на это отреагируют… Я уже свыкся с ролью отличника, – подытожил Глеб.

– Хер бы с этими пятерками. Четыре – нормальная оценка.

– Ладно, мне пора. Есть еще дело одно.

Глеб знал, что беситься из-за четверки за четверть – глупо. Половина класса еле добрала до тройки, а перспективы пары человек вообще были туманными. Могли и на второй год остаться. Но ни от кого он не слышал сетований по поводу учебы. Кажется, остальным было плевать.

Но ему не становилось легче. Досада поражения терзала его. Как будто теперь вся жизнь перевернулась, и ему придется учиться жить заново. Если он не круглый отличник, тогда в чем его особенность?

Глеб пришел домой в подавленном настроении. Отца дома не было, а уж матери тем более. Младший брат лежал в своей комнате, и заходить к нему было бесполезно. У него бывали такие дни, когда он не вставал с кровати и не отвечал ни на один вопрос. Семья как-то смирилась с этим.

Открыв браузер, Глеб стал искать тесты по профориентации. Так вышло, что до сих пор он не задумывался, в чем его сильные стороны. Его знали как отличника, безошибочного робота, и всем было этого достаточно. Никаких других талантов от него не требовали. Но теперь словно разверзлась пропасть, рухнуло мироздание. Он внезапно почувствовал надвигающуюся тяжесть взрослой жизни.

Кем он будет в этой взрослой жизни? Что он умеет? Он стал ломать голову над этими вопросами и не мог припомнить ни одного навыка, которым владел бы лучше среднего. А это значит, что впереди беспросветная скука, выживание, борьба за каждую копейку и никакой роскоши. Работа, дом, работа, дома. Этот квадрат, замкнутый, безвыходный, обрушился сверху, словно красный кирпич.

Глеб прошел несколько тестов, определяющих склонности к профессии. Все они показали совершенно разные результаты. Если на одном сайте ему предлагали стать преподавателем, то на другом – ветеринаром. Поэтому он позакрывал все вкладки, уразумев, что из этой затеи ничего дельного не выйдет.

Через пару часов из мессенджера пришло уведомление. Сообщение от Стаса: «Пошли пройдемся немного». Глеб коротко ответил «ОК», хотя старался избегать этого слова, оделся и пошел к подъезду Стаса. Жил Стас недалеко – через несколько домов. Когда Глеб подходил к подъезду, дверь открылась, и Стас протянул ему руку.

Сначала они говорили ни о чем, как это и бывает в первые минуты разговора у близких людей, -закидывали разные темы, как приманку на удочке, проверяя, на какую клюнет собеседник. Стас заговорил о книге, отзывы о которой на форуме были хороши. Стас доверял форуму и собирался прочесть книгу. Но Глеб, не дав товарищу договорить, затронул больную для себя тему.

– Кстати, а тебе что поставили? – спросил Глеб как бы невзначай, но было видно, что он с нетерпением ждет ответа.

– Пять-пять, – без колебаний ответил Стас.

– Ха, кто бы сомневался.

– Дружище, хорош долбить эту тему.

– Тебе легко говорить…

– Я реально не понимаю, в чем проблема. Че ты из этого раздуваешь?

– Все по-дурацки! Пойми… – сказал Глеб и затих. Но через мгновение продолжил: – Ты, например, уже знаешь, чем займешься в этой жизни. У тебя есть способности, и ты их развиваешь. Твоя идея та еще хрень, но ты хотя бы знаешь, чего хочешь. А я понятия не имею!

– Все нормально, чувак. – Стас говорил спокойно, словно древний философ. – У многих такая проблема. Мы только в десятом классе, не загадывай на сотню лет вперед. У тебя будет время определиться.

– Может, ты и прав. – Глеб призадумался. – Другие не парятся по этому поводу. Бухают, дуют, ведут себя как быдло. Им по фиг!

– Вот-вот. А у тебя есть мозги. Это я точно знаю.

– Толку мне от этих мозгов? Мозги… – Глеб оценивал это слово, как дегустатор дорогих вин. – Как раз мозги не всегда решают. Куда важнее наглость и самоуверенность. Пришел и взял свое. Ты посмотри вокруг! Мне тоже многие родственники говорят, что отец у меня – умный, образованный, все дела. А чего он достиг? Ничего, потому что он мямля…

– Забей ты, – сказал Стас, кладя руку на плечо друга. – Если так загоняться по поводу каждого промаха, можно рехнуться к чертовой матери! Дай своим сомнениям спокойно умереть.

Какое-то время они шли по улице, не нарушая молчание. Небо было серым, безрадостным. Из труб вдалеке клубился дым. Панельные дома выглядели однообразно. Они окружали со всех сторон, словно гетто.

Глеб начинал сердиться из-за того, что друг не способен его понять. Иногда Глебу казалось, что их дружба – идеальный союз двух людей, одинаково мыслящих, имеющих схожие взгляды. Но в такие моменты, как сейчас, эта иллюзия рушилась, и Глеб чувствовал себя брошенным.

– Если не хочешь меня понять, то и не надо, – сказал он с лицом обидчивой редьки. – Я стал замечать, что у нас с тобой слишком много разногласий. А общего гораздо меньше, чем я думал. Не знаю, стоит ли нам общаться.

Стас закатил глаза.

– Боже, хватит репетировать драму.

– Да не парься, я ухожу. Оставлю тебя в покое.

И Глеб быстро зашагал вперед, уже злясь на самого себя за то, что закатил эту истерику. Он понимал, что, если сейчас вернуться и извиниться за свое поведение перед Стасом, он все поймет, и они смогут сходить поиграть в боулинг или просто пошляться по району. Но гордость не позволяла Глебу даже обернуться. Он шел, а злоба все нарастала, и вскоре эта злоба разрослась – он стал злиться уже не только на себя, но на весь мир, в котором ему приходилось жить.

Глеб зашел в супермаркет, попавшийся ему на пути, чтобы купить негазированной воды с лимоном, – да и согреться в теплом помещении тоже не мешало, учитывая, что пальцы на руках начали коченеть. Проходя мимо отдела с алкоголем, Глеб остановился, осмотрел полки и испытал нестерпимое желание все тут переколошматить. Пусть на звон стекла подбежит менеджер, пусть на него наденут наручники, пусть…

Расплатившись на кассе за воду, Глеб испытал раскаяние от того, что все делает по правилам. Платит за воду, а не крадет ее. «Для такого психа, как я, это было бы куда логичнее», – подумал он.

В магазине было людно, среди людей Глеб чувствовал себя одиноко.

Глава 4

Дену было всего восемь лет, а он уже был самостоятельным человеком. Ден ни у кого и ни на что не спрашивал разрешения. Когда у него появилась тяга к фотографии, Ден стал писать в интернете всем фотографам, которых только находил, с просьбой отдать ему старый фотоаппарат. В основном его сообщения оставались непрочитанными, либо следовали сухие отказы, но одна девушка все-таки сжалилась над ним и предложила отдать ему фотоаппарат, поскольку она недавно как раз приобрела новый, более мощный.

С тех пор Ден пропадал целыми днями на улице – помимо тех дней, когда в оцепенении лежал на кровати, – выискивая все, что шевелится, чтобы сфотографировать. Его рвению можно было только позавидовать. Он читал в интернете статьи об экспозициях и ракурсах – и, хотя мало что понимал, его это не пугало. Благодаря постоянной практике Ден стал преуспевать на уроках чтения в школе, но на других занятиях его успеваемость заметно снизилась.

Вы спросите, почему родители никак его не ограничивали. Дело в том, что они придерживались разных тактик. Отец боялся сказать что-нибудь резкое – не дай бог сын обидится и перестанет с ним разговаривать или просто начнет его презирать. А мать воспитывали в строгости, и она, где-то в отместку родителям, придерживалась иного метода. Мать считала, что ребенка не стоит ограничивать в его желаниях и стремлениях, и тогда он вырастет самостоятельным и уверенным в себе.

Единственным разом, когда в дела Дена нагло вмешались, был день, когда мать предложила ему записаться в бассейн. Летом они несколько раз ходили на речку, и она убедилась, что Ден совершенно не умеет плавать. «Кроме того, это полезно для твоей осанки», – сказала мать. Но Ден категорически отказался, заверив, что плавать и сам научится, только позже, когда у него появится интерес.

Мать с отцом беспокоились, что у мальчика нет друзей, а Глеб время от времени звал брата на каток или погонять мяч, но Ден говорил, что его все эти контакты с людьми не интересуют, а потом брал фотоаппарат в чехле и пропадал до вечера.

В своей комнате Ден повесил на стене доску, и всякий раз первого числа прикреплял к ней на магниты фотографию, а сверху надписывал «лучшее фото такого-то месяца».

Январь подходил к концу, и Ден переживал, что за месяц ему не удалось сделать ни одной интересной фотографии. Он иногда подходил к доске с целью сорвать ее со стены, но потом успокаивал себя тем, что еще есть время.

Наступило тридцать первое число, а приличной фотографии, по мнению Дена, все еще не было. Так что никто из родных не удивился, когда он в выходной день встал пораньше и тихонько слинял из дома.

Ден ходил по округе в поисках интересного кадра. Он наткнулся на кошку любопытной расцветки, но кошки уже становились кадрами месяца в прошлый и позапрошлый раз, а Дену хотелось разнообразить свой профиль. Ближе к полудню ему навстречу шел человек, и глаза у человека были так близко посажены к переносице, что Ден невольно засмотрелся. Человек прошел мимо, но Ден нагнал его и спросил, можно ли сделать фото. Человек спросил зачем, на что Ден ответил: «Для личной коллекции». Мужчину этот ответ не устроил, он резко отвернулся и пошел дальше. Ден стоял, жалея об упущенной возможности.

Затем Ден пошел к школе в надежде выцепить ребят, гоняющих мяч на баскетбольной площадке – даже суровые зимние условия их не останавливали, – и решил срезать путь. Поэтому он выбрал тропинку, расположившуюся на краю пруда. Летом Ден специально приходил на это место, чтобы снять уток.

Он уже поравнялся с прудом, оглядывая его ледяную корку, потом перевел взгляд наверх. Голые деревья не особо интересный объект для съемки. Но что это?

Кажется, на ветке затаился снегирь, причем, если удастся поймать его в кадр вместе с солнечным лучом, может выйти очень даже неплохо. И доска в комнате не будет пустовать до следующего месяца, и каждый, кто зайдет к Дену в комнату, будет знать, что он проделал отличную работу.

Ден достал фотоаппарат из чехла и принялся приближать снегиря зумом, но выходило размыто. Надо бы подобраться поближе. Не отрывая взгляда от экрана фотоаппарата, Ден шаг за шагом приближался к нужной ветке, и, когда он увидел, что все получается как надо, и собирался нажать на кнопку, раздался резкий звук. В начале, не сообразив, что к чему, Ден подумал, что это птица заметила его приближение и издала какую-то непонятную трель. Но через секунду его самого охватил страх.

Лед не выдержал. Корка его проломилась под весом второклассника. Температура была недостаточно низкой, лед не успел как следует затвердеть. Ден не сумел устоять на ногах и упал лицом вниз. Трещина расширилась, и теперь он полностью стал погружаться под воду. Было нестерпимо холодно – то ли от страха, то ли от минусовой температуры. Движения мальчика были неловкими и отчаянными, у него не было ни единого шанса на спасение.

А снегирь улетел с ветки, заслышав бульканье снизу. Он не мог позвать на помощь, поэтому предпочел просто сменить дерево.