Читать книгу: «Открытая позиция. Роман с картинками», страница 14

На десятом броске наконец-то выпала решка. Одиночная. За ней опять три орла. «Вот и закончилось ваше везение, мистер Даймонт, – отметил про себя Гера. – Надеюсь, вы прекратите игру до того, как подобное случится с вами в казино».

Дописав лист до конца, он подвел итог. Сделано 212 бросков. Из них решка выпала в 98 случаях, орел – в 114. «Сорок шесть и пятьдесят четыре процента соответственно, – подсчитал Гера. – Почти поровну. Это не тринадцать против четырех! Не знаю, что сказал бы сейчас Марк, а для меня репутация теории вне всяких подозрений! Слепая фортуна положена на обе лопатки. Для более полной убедительности можно продолжить опыт и исписать лист с другой стороны, но на сегодня хватит. Пора взглянуть на Монте-Карло – место, где не принято скучать».

Гера раздвинул створки зеркальной двери и ощутил дуновение ветра, в котором смешались запахи моря и аромат миртовой зелени. Порт был залит огнями, от которых слепило глаза. Рядом с «No Escape» покачивалась вытянутая и обтекаемая как гоночный болид однопалубная яхта с немецким флажком на корме. «Спортивный вариант», – определил Гера, припомнив недавнюю лекцию Марка. Пройдя по мостику с веревочными поручнями, он ступил на причал. Пару раз топнул по бетону, словно таким образом хотел убедиться, что под ним основательная земная твердь и пошагал по направлению к ближайшим зданиям с пальмами вдоль фасадов.

В том месте, где причал соединялся с набережной, он постоял, глядя, как из четырехпалубной махины под названием «Леди Шарлотта» выгружалась целая процессия мужчин и женщин в вечерних нарядах. Их ожидали пять выстроившихся в длинный ряд белых лимузинов. Одного из мужчин выкатили в инвалидном кресле. Он, как и все, был во фраке и выкрикивал что-то, размахивая рукой. Двое водителей в коричневых сюртуках и узких брюках с лампасами распахнули дверь головного лимузина и, подхватив инвалидное кресло, переместили крикуна внутрь озаренного розовато-опаловым светом салона. Дверь оставили открытой, так как инвалид продолжал кричать и жестикулировать, и из автомобиля время от времени показывалась его худая рука. Постояв тесной группой, пассажиры «Леди Шарлотты» что-то обсудили и быстро расселись по лимузинам. Тихо шелестя покрышками, процессия потекла пятью переливчатыми телами вдоль набережной.

Гера отправился следом, удивляясь, как мало выхлопных газов оставила после себя кавалькада здоровенных автомобилей. Зато усилился миртовый аромат. На углу здания с темными окнами и красивыми фонарями на стенах к мирту прибавился тонкий запах ванили. Гера пошагал по улочке с крутым уклоном вверх. Судя по тому, что небо впереди было сплошь залито искусственными огнями, там располагался склон высокой горы, густо застроенной домами.

Вокруг была тишина и поразительное отсутствие движения. Гера пару раз сворачивал наугад, но ему нигде не встретился ни единый прохожий. Только ароматы странным образом менялись. На смену ванильному пришел цветочный, затем сигарный.

Остановившись на одном из перекрестков, Гера осмотрелся, принюхался и определил, по какой улице к нему подбирался легкий сигарный дым, а по какой – слабая кофейная волна. Город был по-прежнему безлюден, даже за занавесками в освещенных окнах не наблюдалось ни малейшего движения. Молчание в пальмовых кронах. Тишина на склоне горы.

Лишь когда он пошел на кофейный запах и миновал залитый светом безмолвный квартал, его взгляду открылась терраса, обсаженная с трех сторон подстриженным кустарником. Под плоской крышей стояла дюжина столиков, большинство из которых оказались заняты посетителями. Он взошел по широким ступеням террасы и на секунду задержался, выискивая взглядом свободное место. Выбрал столик в углу, откуда можно было наблюдать за присутствующими. Взглянув в меню, заказал мокко и пиццу «Терразани».

«Терразини, сэр», – учтиво поправил его официант.

Гера покачался в кресле и принялся за свое излюбленное занятие. Интереснейшее дело – разглядывать посетителей в кафе. Вон старик с пегой лысиной что-то отчаянно разделывает ножом у себя на тарелке. Нож соскальзывает, и кубик чего-то белого летит через стол прямиком в тарелку его спутницы, крупной дамы в шляпке с ультрамариновыми цветами. Оба сдержанно, по-стариковски смеются. Белый кубик на кончике ножа возвращается обратно. Вон молодой человек с покатым лбом и прыщавым подбородком достает из бумажника деньги, встает из-за стола и седлает велосипед, прислоненный к боку террасы. Оказывается, здесь передвигаются не только на лимузинах.

В потоке мыслей и наблюдений промелькнули слова Анны. Что она задумала? Ей надоел Марк или она попросту хочет подставить Геру? Кто из них ей чем-то насолил? А может быть, она просто развлекается?..

Гера поморщился. Мысли об Анне мешали спокойному созерцанию. Официант принес ему мокко и обронил короткую фразу на французском. Гера не понял, но уточнять не стал. Что-то насчет пиццы… Молодой человек на велосипеде скрылся в глубине улицы, послав в тишину переулка мелодичную трель звонка на прощание. Что она все-таки хочет? Понимает ли сама, чего добивается? Зачем ей нарушать мирную атмосферу громким скандалом?

Как бы то ни было, возвращаться на яхту было опасно. Дикая кошка показала свои когти, и тот, кто хочет поберечь свою спину, должен держаться от нее подальше. Гера вспомнил их первую встречу. Стоял жаркий июнь. Анна в розовой юбке, смеющаяся, загорелая, шла по улице с пляжной сумкой через плечо. В сумке лежали купальник и пара тетрадей – в колледже начались экзамены. Ей совсем недавно исполнилось семнадцать. По ее собственному простодушному признанию, она влюблялась тогда в каждого встречного, но лишь затем, чтобы через пять минут совершенно о нем забыть. А вот с Герой она почему-то повела себя иначе. Почему? Они никогда потом об этом не говорили. Он был на пять лет ее старше, окончил институт, работал, был самостоятельным человеком. В чем же причина? В его возрасте, в его уверенности в себе? Нет, в то время вокруг нее крутилось много людей и старше, и обеспеченнее Геры. Из-за его внешности и умения хорошо одеваться? Нет. Кроме того что он был молод и привлекателен, он был невыносимо серьезен, и девушкам это не нравилось, они предпочитали более веселое общество. Так может, за эту самую серьезность? Никогда уже этого не узнать. Он и свои-то чувства вспоминал теперь с трудом. Поначалу она показалась ему легкомысленной. В понедельник у нее экзамен, а она все выходные лежит на пляже. К ней подходили знакомиться все кому не лень, и она с каждым разговаривала, каждому улыбалась – это он видел. От нечего делать Гера пригласил ее на коктейль, а она взяла, да и согласилась, уточнив только: «Коктейль молочный?» «Ага, из трубочки», – ответил он, осознавая, что фраза звучит несколько двусмысленно. Но она не обратила на это никакого внимания. Она вообще как будто не придавала значения тому, что ей говорят и что она сама отвечает. Если бы дома никого не было, он бы сразу повел ее к себе. Зачем тратить время на ухаживания, когда имеешь дело с такой легкомысленной особой? Но дома мама нянчилась с племянницей, поэтому пришлось сесть в летнем кафе у театра. И там за милой беседой, за молочным коктейлем из трубочки он и втрескался в нее по уши. Ее легкомыслие на поверку оказалось не чем иным, как безграничной открытостью всему миру. Она верила всем без исключения: и утонченным интеллигентам, к которым причислял себя Гера, и бритоголовым качкам, обитавшим на лодочной станции, и молодым пляжным красавцам, и побитым жизнью уличным бродягам, вроде того бездомного бородача с подбитым глазом, который подошел к ним в кафе, и Анна высыпала в его чумазую ладонь всю мелочь из своего кошелька. Она вела себя словно адвокат этого мира. Все и вся вдруг оказалось под защитой ее наивного полудетского восприятия жизни. И вот прошло больше тринадцати лет, а стоит только вспомнить ту розовую юбочку, тот лучистый радостный взгляд, как самого захлестывает щемящей жалостью и безграничной симпатией ко всем живущим на белом свете.

Официант, лавируя между столиками, доставил Гере пиццу и бутылку с оливковым маслом. «Enjoy your meal, sir¹¹», – произнес он с сильным акцентом.

Пицца оказалась очень вкусной. Гера с аппетитом съел три больших куска и откинулся в кресле. Снова сфокусировал взгляд на посетителях на террасе. Одна пара, мужчина и женщина, особенно привлекла его внимание. Он гладил ее по руке, смотрел преданно и с жадностью ловил каждое ее слово. Ее лица Гера не видел – женщина сидела к нему спиной. Она тоже была поглощена своим собеседником – наклонилась к нему всем корпусом и, говорила, не умолкая. В какой-то момент провела ладонью по его щеке. Гера заметил что-то неладное в этом жесте. Что-то не так было с этим прикосновением. Что же именно? Рука? Да, рука! Желтая, словно неживая, с выступающими венами и сухожилиями – это была старческая рука, какая-то куриная лапка, которая совсем не вязалась со стройной спиной и густыми волосами. И уж тем более с молодым собеседником, с его персиковыми щеками, с его ясным влюбленным взглядом. Спустя пару минут она встала и пошла внутрь здания.

Гера увидел ее в анфас. Старуха, глубокая старуха. Ее фигура сохранила редкую для преклонных лет стройность, но в движениях чувствовалась неуверенность, телесное неповиновение. Лицо мумии. Волосы, без сомнения, – парик. Пока она была в дамской комнате, ее спутник ел, не отрывая глаз от тарелки. С него разом слетело романтическое оцепенение, и он жевал, как робот, а потом и вовсе завис – замер, словно у него неожиданно сели батарейки. Но что удивительно, стоило его спутнице появиться в дверях, как он опять ожил, и его лицо вновь озарилось радостью.

Старуха пошла по нитке его взгляда, села за столик и снова превратилась в женщину со стройной спиной и густыми волосами.

Может быть, все-таки следует вернуться на яхту? Хотя бы для того, чтобы выяснить, что замыслила Анна? В памяти Геры вдруг возник давний декабрьский день, когда в их отношениях наступил перелом. Метель пригоршнями бросает снег в лицо, серое низкое небо повисло над городом. Холод в груди, и от него не спасает ни шерстяной свитер, ни пуховик. Холод забрался под кожу, когда Анна сказала: «Я останусь ночевать у подруги», – и он понял, что это ложь.

Как много вопросов из прошлого – и вот еще один. Почему десять лет назад та зимняя ночь, в которую нужно было прижиматься друг к другу, лежа под стеганым одеялом, началась холодом, а закончилась страшным ледяным оцепенением, неделей в больнице, травмами души и тела для них обоих? Вспоминать подробности не хотелось. Что было, то прошло. Зарубцевались раны, исчезла боль, выцвели воспоминания. И сами герои тех давних событий изменились. Нет больше той милой доверчивой девочки в розовой юбке и того полного счастливых надежд щеголеватого молодого человека. Нет и не надо.

Часть вторая. Бегство

1

Гера прикрыл лицо перчаткой, защищаясь от ледяного ветра. Ноги заскользили на ледяной лунке – он едва не потерял равновесие. Отплясывая на льду, задел рукой шедшую навстречу женщину в длинном пальто до пят. Женщина неуклюже отшатнулась от него. Он посмотрел ей вслед. Сутулая фигура, сугроб на воротнике, в руках тяжелые сумки с бугристыми боками. Не иначе как приготовления к Новому году. Пора, на календаре 25 декабря.

Яростный порыв ветра залепил снегом лицо. Щурясь, он шел по улице без всякой цели. С нарастающим гулом, подпрыгивая на ледяных кочках, проехал троллейбус. В витрине кафе на углу мигала веселыми огоньками разноцветная гирлянда. Нить гирлянды хотели выложить в виде новогоднего поздравления, но длины хватило только на «С Новым г», а дальше следовала бессмысленная извивающаяся загогулина.

Гера постучал ногой об ногу, сбивая с ботинок снег, и зашел в кафе. Сонная неприветливая гардеробщица взяла у него пуховик, шапку и снова уселась на стул, прицелившись взглядом в стену. Он оказался в темноватом зальчике с клеенчатыми скатертями на столах. Устроился за ближайшим от входа столиком. Подошла официантка, держа наготове блокнотик и шариковую ручку.

«Мне ничего не надо, – сказал он ей. – Я просто так посижу».

Она ушла и принялась совещаться с барменом. На экране телевизора над барной стойкой здоровенный негр в красных трусах и перчатках лупил другого, такого же здоровенного, только в синих перчатках и синих трусах. Ударил гонг, и красный, пружинисто подпрыгивая, отправился в свой угол ринга, а синий покачался на канатах и, тяжело ступая, пошел навстречу своему секунданту. Закончился шестой раунд. С началом седьмого вернулась официантка.

– У нас нельзя просто так сидеть, – сказала она враждебно.

– На улице жуткая холодина, – ответил Гера. – Погреюсь у вас немного и уйду.

– У нас кафе, а не зал ожидания, – возразила она, повышая голос. – Заказывайте что-нибудь.

– Ладно, принесите чаю.

– С лимоном?

– С лимоном.

– Еще чего-нибудь?

– Все.

– Салат? Пирожное?

– Только чай.

Официантка ушла. Бармен, приняв у нее заказ, посмотрел на Геру с нескрываемым презрением.

«Думают, что у меня нет денег, – решил Гера. – Ну и черт с ними. Пусть думают что хотят».

Закончился седьмой раунд. Камера крупным планом показала лицо синего боксера. Губы разбиты, брови разбиты, вместо глаз – узкие щелочки. «Как из негра сделать китайца», – промелькнуло у Геры в голове. В трех шагах от него сидели, поставив локти на столешницу, двое парней в лыжных костюмах. Они молча пили пиво из бокастых кружек и закусывали соленым арахисом с маленького блюдца.

Гера обвел взглядом кафе. Кроме него и парней с кружками в зале сидели еще двое посетителей – парочка в дальнем углу, настолько темном, что если бы не свечка на столе, то Гера их бы и не заметил. Огонь свечи бросал отблески на лицо мужчины – широкое, безбровое, с расплющенным носом. Он сильно походил на появившийся в начале девяностых тип «новых хозяев жизни». Бывшие спортсмены, люди без сомнений и эмоций, с твердой установкой на рубль и лидерство, они почти на десятилетие отодвинули в сторону и власть, и криминалитет. По методам больше примыкали к последним, с тем отличием, что не сидели по тюрьмам и на сотрудничество с уголовным элементом не шли. У них это считалось таким же неприемлемым, как и союз с ментами. Зарабатывали рэкетом и продажей угнанных из Западной Европы автомобилей. В некотором смысле их можно было назвать отечественными пропагандистами комфорта и научно-технического прогресса. Первые иномарки появились у них, первые сотовые телефоны – тоже. Вот и сейчас на столе у безбрового мужчины лежал мобильный с выдвинутой антенной – видимо, он недавно с кем-то разговаривал.

Парни с пивом бросали взгляды в сторону безбрового, и можно было не сомневаться, что их интересует не он сам, а его телефон, без преувеличения предмет всенародной зависти. Если бы у Геры был такой телефон, он бы первым делом, войдя в кафе, выложил его на столик. Тогда уважение со стороны бармена и официантки было бы ему обеспечено. В особенности официантки, так как женщины всех возрастов и социальных слоев тянулись к «новым хозяевам жизни», как цветы к солнцу.

Девяностые были трудными годами. Пока горстка людей в столице делила власть, жадно вырывая ее друг у друга, вся остальная страна околевала, забытая, растерянная и голодная. На местах, в провинции, образовался вакуум, какого не было, пожалуй, со времен большевистского переворота. Заводы встали, местная администрация бездействовала, население из-за безденежья и худых харчей погрузилось в состояние глубокой апатии. Тут и выскочили, как трое из ларца, предприимчивые ребята с крепкими плечами и холодными водянистыми глазами. У них была воля, энергия и до безобразия простая формула действий: «Найди того, у кого что-нибудь есть, и заставь его поделиться». Первыми им под руку подвернулись индивидуальные предприниматели, новый, робко зарождавшийся в стране социальный класс. Весь частный бизнес, от торговавших пивом и сигаретами в ларьках до фирм, пытавшихся прийти на замену обанкротившейся государственной промышленности, должен был отстегивать этим крепким пацанам. Настоящими королями в то время оказались не те, кто в шаткой ситуации сумел наладить какое-то производство и сбыт, а те, кто, поигрывая мускулами и желваками, уверенной походкой подкатывал к ларьку или офису, чтобы потребовать свою долю.

Тратили короли с поистине королевским размахом. Да и то правда, что копить деньги тогда не имело никакого смысла. Кое-какая заначка – сейф с ювелиркой или пачка баксов под паркетной дощечкой – были у каждого, но страсть накопительства, стремление выбиться в наипервейшие богачи у этих людей напрочь отсутствовали. Дело было не только в банковской системе, которую поражал один недуг за другим. Девальвация, «черный вторник», «черный четверг», деноминация – делившим в столице власть нужны были деньги, и они не могли придумать иного способа, кроме как высосать их из населения путем разорения банков и проведения денежных реформ. Главной причиной расточительства королей из провинции было то, что они предпочитали жить сегодняшним днем. В лучшем случае – завтрашним. Что произойдет послезавтра, их уже мало интересовало. Суровая конкуренция вела к тому, что для многих из них послезавтра просто не наступало. Безработных спортсменов все прибывало и прибывало – закрывались спортшколы, тренерам и их воспитанникам приходилось искать себе место под хмурым мурманским, вологодским, пермским, хабаровским и так далее небом, а частных предпринимателей, за счет которых можно было поживиться, на всех не хватало. Королям становилось тесно на неуютных улицах разоренных безвременьем городов. Каждый из них понимал, что дело идет к войне, и вооружаться пора по-настоящему.

К стартовым пистолетам и обрезам из охотничьих ружей, использовавшимся для устрашения мелких бизнесменов, прибавился боевой арсенал. В руках бывших физкультурников оказалось современное стрелковое оружие, взрывчатка и гранатометы. Вскоре на ночных улицах началась пальба и загремели взрывы. Для разграничения «подшефных» территорий назначались специальные встречи – «стрелки», которые нередко заканчивались караванами скорых, везущих тела в морг.

И какой смысл имело в подобной ситуации заниматься накоплением? Разумеется, ни малейшего. Поэтому все свободное от сходок и стрелок время некоронованные короли тратили на удовольствия. Это во многом благодаря им в сознании простого населения рухнул железный занавес. Короли первыми выправили себе загранпаспорта и поехали смотреть, как живет весь остальной мир. Для большинства из них оказалось достаточно Турции и Египта, но нашлись и более любознательные, которые посетили Италию, Францию, США. Вернувшись, они рассказали о своих приключениях, и пусть их истории были лишены художественного блеска, в них присутствовали правдивость и простота, благодаря которым каждый, до кого через третьи, пятые, десятые уши доходили их истории, понимал – за кордоном есть жизнь. И чтобы увидеть эту закордонную незнакомую жизнь, не обязательно быть членом правительства или дипломатом. Туда теперь можно всем.

Запад в свою очередь не слишком обрадовался новым гостям. Они щедро платили, но вели себя по-скифски, а Запад грубости не переносит. Вот почему новой России прежде других ярлыков достался ярлык «царство грубиянов». Он и поныне висит на двери отчизны, правда пониже, уступив почетное место двум другим – «сырьевая держава» и «бюрократический беспредел». Есть чем гордиться – у иных стран и одного ярлыка не найдется, а в России уже целый иконостас.

Бывшие физкультурники пришли от Запада в полный восторг. Особенно им понравились автомобили – блестящие, элегантные, с кожаными сиденьями, рукоятками переключения передач, к которым не надо было тянуться через полсалона, как в отечественных лоханках. Некоторые модели оказались вообще без таковых – с двумя мягкими педалями, хоть это и было признано большинством голосов «дамским вариантом». Выяснилось, что взять такой автомобиль напрокат можно по российскому водительскому удостоверению, оставив небольшой залог. Получалось, что цена нового «БМВ» или «Мерседеса» с парой тысяч пробега равна стоимости российского водительского удостоверения плюс залог прокатной фирме и взятка погранцам и таможенникам на границе. Набегала сумма, раз в тридцать или сорок меньше реальной стоимости авто. Это был роскошный бизнес, существенная прибавка к тем деньгам, которые давала «опека» частных предпринимателей, то есть рэкет. Кроме всего прочего, это было красиво.

Появление «БМВ» и «мерсов» последних моделей, с сияющими боками и сыто рокочущими двигателями, в очередной раз перевернуло сознание отечественных обывателей. Хотя лучше бы оно перевернуло систему дорожного строительства. Но если и есть в России что-то незыблемое, вечное и неподъемное, то это узкие, разбитые, отвратительные дороги, по которым покатили восхитительные «мерсы» и «БМВ» с физкультурными королями за рулем.

Рядом с королем, понятное дело, всегда есть свободное место. Как потянулись навстречу им женщины всех возрастов и профессий! В женском вопросе короли проявили изрядную разборчивость и хороший вкус. Свои жилища они могли обставлять с потрясающим безвкусием и в одежде были закоренелыми консерваторами, но в том, что касалось женской внешности, тут их не нужно было ничему учить. Красота и молодость всегда сопутствовали «новому хозяину жизни» в часы его досуга. По пути к кафе или ресторану одна рука короля сжимала сотовый телефон, а другая покоилась на тончайшей талии красавицы, одетой в привозные шмотки. Остальные завидовали. Или, как Гера, пытались понять, как жить человеку с высшим образованием в стране с дико упрощенной экономической дисциплиной? И надолго ли установились такие порядки?

Шел девятый раунд. Синий негр держался, хотя давалось ему это с невероятным трудом. В перерыве ему разрезали брови, чтобы снять отек вокруг глаз, и приложили к затылку пузырь со льдом. Он вышел на ринг с готовностью драться, но под ураганным натиском противника опять забился в угол и спрятался в глухую оборону. Казалось чудом, что он без нокаута сможет дотянуть до конца раунда.

Остывал чай в белой чашке с обколотым краем. Выловив ложечкой лимон, Гера отправил его в рот. Парни в лыжных костюмах заказали еще пива. Один из них громко рыгнул. Второй покрутил башкой, видимо, соображая, в какой стороне туалет.

Синий продержался и этот раунд. «Сколько всего длится поединок?» – подумал Гера, никогда не интересовавшийся боксерскими боями. Он хотел попросить официантку сделать звук погромче, но тут из дальнего угла послышался женский смех. Смеялась Анна. Ее смех невозможно было с кем-либо спутать, он всегда начинался на высокой ноте, постепенно снижая тон. Гера напряг зрение. Девушка сидела к нему спиной, угол был темный, свеча горела тусклым пламенем. Но худоба плеч и волосы, длинные прямые волосы, широкой лентой лежавшие на спине, без сомнения были ее. У Геры учащенно забилось сердце, и во рту появился металлический привкус. Первым желанием было подойти, взять ее за руку и спросить… сказать… Нет, ничего не говорить – молча посмотреть ей в глаза и подождать, что она ему сама скажет. Как представит свою «подружку»?

Никчемная затея. Он выставит себя глупым ревнивцем, только и всего. Она назовет безбрового своим знакомым – старым, новым, да каким угодно, и в чем ее вина? Разве он запрещал ей общаться с мужчинами? Нет. Значит, упреки бессмысленны. Догадка, что Анна ему лжет, что она созрела для измены, ни на чем не основана. Что с того, что какой-то сверхчувствительный детектор в груди у Геры посылает ему тревожные сигналы? Разве это доказательство?

Сиди. Жди. Жди и терпи, как синий боксер, который в десятый раз выходит на ринг, хотя мог бы попросить своих секундантов выкинуть белое полотенце еще в шестом раунде. Ему все равно уже ничего не светит. Никто бы его не осудил, ни тренер, ни зрители. Победитель поединка известен. Какой смысл драться дальше?

Анна снова засмеялась. Лицо безбрового, напротив, не выражало никаких эмоций. Точь-в-точь, как физиономия красного боксера, который шел к своему триумфу с демонстративным спокойствием. Что тут скажешь? Хладнокровная победа – сильная вещь! Ей нечего противопоставить, кроме такого же хладнокровия, демонстрации того, что ты не сломлен морально и не чувствуешь себя побежденным. Так что надо сидеть и ждать. А когда она пойдет к выходу – встать и окликнуть. Взять ее за руку. Или оставить руку в покое? Господи, до чего же трудно повести себя правильно в такой ситуации! Достойно, по-мужски. Не оскорбить ее чувств и сохранить собственное достоинство. Какую же сложную задачку ты мне подкинула, Аня!

Красный дал синему отлипнуть от канатов и, сделав обманное движение, провел прямой удар левой в челюсть. Синий рухнул на ринг. Нокаут? Рефери склонился над упавшим и начал громко считать, одновременно выбрасывая цифры на пальцах. Синий встал на четвереньки, помотал головой и стал подниматься. Рефери прекратил счет. Держа синего боксера за запястья, рефери заглянул ему в зрачки. Тот кивнул, выражая готовность драться. Поединок возобновился. Остаток раунда синий провел в углу, закрывая лицо перчатками, осыпаемый градом ударов в корпус. Один раз он выстрелил левой, но промахнулся. Ударил гонг. Безбровый подозвал официантку: рассчитываются, сейчас будут уходить. Приготовься сделать то, чего ты раньше не делал.

Девушка встала, поправила подол платья и повернулась к Гере в профиль. Оказалось, что это не Анна. Совершенно ничего общего. Другие черты лица, курносый нос, круглые щеки, старше лет на пять, а то и больше. И платья такого у Анны нет, как это Гера сразу не обратил внимания?

Они ушли, а Гера почувствовал, что легче ему не стало. Как не стало легче синему боксеру, которого еще раз опрокинули в одиннадцатом раунде, и он пролежал на ринге до счета восемь, но все-таки встал. Объявили последний, двенадцатый раунд. Бармен тихо переговаривался с официанткой, лыжники нависли над своими кружками, почти касаясь друг друга лбами. Никто кроме Геры не смотрел на экран. Красный боксер бросился в атаку с такой яростью, словно это был последний в его карьере бой. Ему во что бы то ни стало хотелось завершить встречу нокаутом. Торопливость сыграла с ним злую шутку. Выбегая в центр ринга, он поскользнулся и упал. Приземлился точнехонько на свой красный зад и пару секунд просидел без движения, с выражением крайнего удивления на лице. Затем вскочил и бросился на своего оппонента. Принялся лупить его короткими и длинными сериями ударов, но так и не сумел достать. Синий, натурально превращенный в котлету, ушел с ринга без посторонней помощи.

Победа красному боксеру была присуждена по очкам. Камера на несколько секунд выхватила лица зрителей. Кто-то был в восторге от затяжной борьбы, кто-то выглядел разочарованным из-за отсутствия эффектного окончания. На трибунах оказалось довольно много женщин. Одну из них показали крупным планом. Юное лицо, бриллиантовые серьги в ушах, тонкая шея, длинные пальцы аплодирующих ладоней. Гера снова вспомнил ее, когда шел по заснеженной улице с мутными огнями фонарей и редкими автомобилями в метельном тумане. Ей бы смотреть мультики и нянчить дома кукол, а она нарядилась, как взрослая, и пришла любоваться на драку.

Ветер дул в спину, словно подгоняя. На Театральной площади часы показывали четверть десятого, затем табло сменилось показаниями термометра. Минус двадцать четыре. К выходным, говорят, ожидается дальнейшее понижение, а в новогоднюю ночь обещают минус тридцать два.

Гера дошел до остановки, откуда автобусы отправлялись в район, где жила Анна. Он присоединился к запорошенной, похожей на скопление соляных столбов толпе. Время от времени отдельные фигуры оживали и принимались топтаться на месте, пытаясь согреться в движении. На подходящий автобус соляные столбы отреагировали всеобщим волнением – гурьбой полезли в двери, осыпая друг друга снегом с воротников и шапок. Гера устроился на задней площадке у окна. Снял перчатку и принялся протаивать глазок на заледеневшем стекле. Кто-то тронул его за рукав. Сизоносая, круглая как шар кондукторша в стеганом пуховике и шапке, напоминавшей белый танкошлем, смотрела на него, хитро сощурив левый глаз. Ее толстый подбородок опирался на ворот свитера толщиной в три пальца. На ней было столько одежды, что она с трудом дотягивалась до сумки, висевшей на животе.

«Оплачивам на проезд», – сказала кондукторша простуженным голосом. Гера купил билет и вернулся к ледяному глазку. Автобус переезжал через мост, за перилами которого сумрачно белела широкая равнина реки, уходящая в глухую черноту с одиноким огоньком вдали – горел фонарь на лодочной станции. На той самой лодочной станции, возле которой они с Анной познакомились два с половиной года назад.

За мостом промелькнул ряд двухэтажных фасадов, затем все погрузилось во мрак. Въехали в частный сектор, где улицы не освещались с наступлением темноты. Автобус остановился, и на заднюю площадку поднялся парень лет двадцати, в тонкой кожаной куртке, в летних полуботинках, без шапки и без перчаток. В красных от мороза пальцах он сжимал пивную бутылку, на которую даже смотреть было холодно, а он, едва вошел, сразу приложился к ней фиолетовыми губами. Расталкивая стоящих в проходе пассажиров, появилась шарообразная кондукторша. «Оплачивам», – обратилась она к парню с бутылкой. Тот улыбнулся влажным от пива ртом и развел руками.

– Оплачивам, – гнусаво повторила свое требование кондукторша.

– Нанэ лавэ, мать, – сказал парень и шмыгнул носом. – Вообще ни копья, хоть убей.

– На пиво нашел, а на билет нету? – возмутилась кондукторша.

– Да пивом-то друзья угостили. Из гостей еду. Пешком бы прогулялся, да уж очень холодно. Мороз, видно, будет, – ответил парень и поднял воротник кожаной куртки.

– На следующей выйдешь, – вынесла кондукторша суровый приговор. – Нечего безбилетно ездить. На безбилетных пассажиров штраф налагается. Или плати штраф, или билет брать надо.

Она пошла обратно к кабине водителя, толкая и тех, кто справа, и тех, кто слева.

– Через две остановки выйду, мать! – крикнул ей в спину парень с бутылкой. – А еще одну, так и быть, пешком пройду.

Кондукторша что-то ответила, но было не разобрать. Автобус заметно тряхнуло. Следом еще раз. «Переехали через железку», – сообразил Гера. За железнодорожной веткой, соединявшей вокзал с кордовой фабрикой, где работала мать Анны, тянулся перелесок, а затем начинался район, куда он ехал. Гера дождался своей остановки, вышел и направился по скрипучей тропинке вглубь окоченевшего квартала. Миновал серое здание Дома культуры, стоянку с заметенными по бамперы автомобилями, двор с хоккейной коробкой. В мрачном подъезде пятиэтажки выставил руки вперед, чтобы не наткнуться в темноте на дверь. Где-то на верхнем этаже горела единственная на весь подъезд лампочка. По лестничным пролетам он поднимался сквозь медленно редеющий мрак.