Читать книгу: «Открытая позиция. Роман с картинками», страница 23

10

Паб «Майнорис» расположен под железнодорожным виадуком, по которому поезда со станции Фенчерч-стрит идут в Южный Эссекс. Раньше тут был склад, потом место пустовало, затем какие-то предприимчивые ребята решили открыть питейное заведение. Расчет их был прост: рядом Сити и масса туристических достопримечательностей, а само по себе помещение – просторное, с кирпичными арочными потолками – проникнуто духом старины и не требует грандиозной перепланировки. Нельзя сказать, что они совсем просчитались: в пятничные вечера сюда регулярно наведывались клерки, и заведение было забито почти до отказа, а в летнее время большим успехом пользовалась открытая площадка со стороны Гудманс-Ярд. Но в целом идея пальнуть дуплетом по двум совершенно разным категориям граждан, по офисному планктону и по наводняющим центр Лондона туристам, не сработала. Улица Майнорис, которая дала название заведению и соединяла Сити с районом Тауэра и Тауэрского моста, больше привлекала водителей, чем пешеходов. Даже открытие ветки легкого метро не сильно изменило ситуацию. Станция «Тауэр Гейтуэй», даром что находилась в двадцати ярдах от паба, заметно оживлялась лишь с понедельника по пятницу. Веткой пользовались по большей части те, кто жил или работал в Доклендсе, туристов она интересовала мало. Вот и получилось, что заведение, расположенное в самом сердце Лондона на границе деловой и туристической зон, отнюдь не процветало, и даже выпадали дни, когда количество мух внутри превышало число посетителей.

Основной персонал паба изо всех сил отлынивал от работы в выходные. Суббота и воскресенье были провальными днями. Тащиться в центр, заранее зная, что выручка окажется минимальной, а чаевых перепадет – кот наплакал, никому не хотелось. Каждый выкручивался, как мог, – придумывал отговорки, находил себе замену.

Иногда бариста подменял в «Майнорисе» Патрика, который работал за главной стойкой. Они познакомились летом на музыкальном фестивале в Виктория-парке. Патрика можно было назвать единственным лондонским другом бариста. Он, как и все англичане, с которыми завязывалась случайная беседа, задал проклятый вопрос, но его реакция на ответ оказалась неожиданной. Услышав, что бариста приехал в Лондон из Венгрии, Патрик победоносно воздел руки над головой и выкрикнул на всю лужайку: «Секешфехервар!».

Такого поворота бариста никак не ожидал. Во-первых, встретить англичанина, без запинки произносящего иностранное слово, в котором больше двух слогов, было само по себе удивительно. А то, что этим словом окажется название его родного города, показалось просто чудом.

Правда, чудо объяснилось весьма незатейливым образом. Патрик играл на бас-гитаре в группе, для которой ее участники решили придумать идиотское название. Патрик так и сказал: «Идиотское». На их взгляд «Секешфехервар» подходил как нельзя лучше. Сначала весь квартет долго ломал голову, придумывая что-нибудь стоящее, а потом кто-то предложил поискать на географической карте. Некоторое время лидировал Мапуту, но когда добрались до Венгрии, все остальные кандидаты сразу же отпали.

Бариста хотел было обидеться, но вспомнил поговорку о своем уставе в чужом монастыре и передумал. Он даже не стал говорить, что Секешфехервар долгое время был местом королевской резиденции – в Средние века в городе короновали тридцать семь и погребли пятнадцать венгерских правителей. Он также умолчал о том, что это его родной город. И правильно сделал. Патрик оказался приятным общительным парнем, познакомил бариста со своими друзьями, а потом нередко подкидывал билеты на концерты и звонил, чтобы поболтать о пустяках. Его не смущал ни сильный акцент бариста, ни его ограниченный словарный запас. Музыка и Секешфехервар растопили между ними лед раз и навсегда.

Встречались они нечасто – у Патрика кроме работы и бас-гитары были еще жена, любовница, мама в Кройдоне и сестра в Бристоле. Ни с кем из них он постоянно не жил, но всех регулярно навещал. В эти выходные он укатил в Бристоль – сестра родила девочку, и пропустить такое важное событие было никак нельзя. Он позвонил бариста в субботу из поезда и попросил подменить его в «Майнорисе» на следующий день. Бариста с готовностью согласился. Он был готов работать хоть каждый день. Пока не набралась необходимая для оплаты учебы сумма, что еще ему оставалось делать? Лондон – великолепный город: театры, выставки, концертные залы… Но за все это нужно платить. А у бариста каждый фунт был на счету. Поэтому он даже сожалел, что Патрик не позвонил ему раньше – он подменил бы его и в субботу.

Работа в «Майнорисе» отличалась от той, что бариста выполнял на Фенчерч-стрит. Здесь не было кофейного аппарата и пресса для приготовления апельсинового фреша. В пабе не пользовались бумажными стаканчиками. Вместо холодильника с готовыми сэндвичами тут была настоящая кухня и повар, довольно капризный малый, который регулярно пересаливал и в работе, и в общении. Строго говоря, поваров было трое, но бариста почему-то всегда попадал на одного и того же. С людьми, которые с первой минуты начинают демонстрировать тебе свою неприязнь, у бариста разговор был короткий – он переставал обращать на них внимание. Как на мух, которые жужжат под потолком, – добраться с мухобойкой до них целое дело, поэтому лучше попросту их не замечать, пожужжат и вылетят в окно.

Работа в пабе ему нравилась. Особенное удовольствие доставляли расположенные в ряд пивные краны. Всякий раз, получив заказ, бариста – теперь он был бармен – ловко подхватывал пинтовый стакан и, потянув на себя тугую рукоять крана, нацеживал холодный напиток. Потом выкладывал на стойку картонную подставку, опускал на нее стакан и рассчитывался с посетителем. В свободные минуты брал полотенце и вытирал набежавшие из кранов пивные лужицы.

Управляться с тугими рукоятями, отмеривать шотами виски и текилу, передавать на кухню заказы на салаты и бургеры – все это было несложно и приятно разнообразило кофейные обязанности, которые он выполнял на Фенчерч-стрит. Одно было жаль – в «Майнорисе» не удавалось порисовать. Если в кафе они с Зитой были предоставлены сами себе, то в пабе за работой персонала зорко присматривал менеджер. Патрик его заранее предупредил: «Не нарывайся – подведешь и себя, и меня». Пришлось, отправляясь на работу в паб, оставлять рисовальные принадлежности дома. А жаль – сюда порой заглядывали интереснейшие персонажи! Некоторые, такие как старуха с кадыком, залпом осушившая у него на глазах целую пинту, запоминались настолько, что бариста изображал их по памяти. Получалось не так выразительно, как мгновенные зарисовки.

«Майнорис» посещал совсем другой контингент. Конечно, окажись тут бариста в пятницу вечером, он повстречал бы многих из тех, кому утром и днем продавал кофе и бутерброды в треугольных упаковках. Но в выходные эти люди, бойцы делового фронта, новобранцы в синей униформе, предпочитали держаться от Сити подальше. Выжатые досуха под офисным прессом, отмотавшие свой срок с понедельника до пятницы, они набирались сил дома, сидя перед телевизором, или отправлялись в так называемый локал – паб на соседней улице.

Тем удивительнее было встретить в «Майнорисе» Стивена Харта. Он вошел в заведение около трех часов дня, заслонив своей массивной фигурой половину дверного проема. Вид у него был кошмарный. Вместо привычного костюма с галстуком на Харте были мятые, испачканные на коленях брюки и куртка футбольного болельщика. Шеврон какого клуба красовался у него на рукаве, бариста не рассмотрел – его внимание привлекло осунувшееся, посеревшее лицо бухгалтера и его забинтованные до запястий ладони.

Последний раз они виделись в середине недели в кафе на Фенчерч-стрит. Тогда во внешности Стивена не наблюдалось ничего странного – это был все тот же грузный увалень с блуждающим, долго ни на чем не задерживающемся взглядом. Впрочем, нет, одна деталь все же показалась бариста странной. Стивен был в бабочке. Но что это означало, он не понял. Возможно, в этот день в офис пожаловали важные клиенты, и бухгалтер выступал с презентацией. Или компания отмечала юбилей, и по этому поводу все мужчины надели бабочки, а женщины – платья и туфли на каблуках. Может – да, может – нет. Какая разница? Бариста был слишком занят работой, чтобы ломать голову над такими пустяками. Ну, вырядился Стивен, как конферансье, что с того? Его дело.

Но сегодняшний маскарад был совсем из другой оперы. Весь облик бухгалтера вызывал тревожное, настороженное чувство. Представьте, что вы неожиданно оказались в театральном кресле в разгар представления. Вы не знаете ни имен персонажей, ни примерного содержания пьесы, и все, что происходит на сцене, для вас полная загадка. Декорации и мизансцена не дают ни малейшего намека на сюжет. У вас нет даже программки, чтобы, бросив беглый взгляд на перечень действующих лиц, понять, кого изображает единственный на сцене актер. Но по охватившему зал напряжению, по неподвижным профилям зрителей вы понимаете, что угодили на сцену кульминации, на самый драматичный момент. Вы безошибочно распознаете, что перед вами отнюдь не комедия, и именно сейчас выяснится, кто победитель, а кто проигравший. Воздух наэлектризован, вам передается общее волнение зала, и вот вы уже не можете оторвать глаз от сцены.

Харт подошел к стойке. Он не узнал бариста, несмотря на то, что они виделись не менее сотни раз. А вот бариста с удивлением обнаружил новую деталь. Оказалось, что у Стивена голубые глаза. Раньше он этого не замечал. Бариста обращал внимание на сутулые плечи бухгалтера, на его опущенные уголки рта, на толстые неуклюжие пальцы, но не на глаза. Взгляд Стивена вечно блуждал, скользил по окружающим лицам и предметам. Но сейчас он впервые смотрел на собеседника прямо, и хотя мысли его, по всей видимости, были где-то далеко, взгляд выражал простоту и уверенность. Бездна грусти была в этих голубых глазах, но, вместе с тем, ни капли тревоги, растерянности или отчаяния.

Харт заказал две пинты эля. Пока бариста выполнял заказ, бухгалтер приводил в порядок повязку на правой руке. У него ничего не получилось, и он просто оторвал кусок грязноватого бинта и убрал его в карман.

В дверях появился еще один посетитель. Он разговаривал по телефону и, задержавшись на входе, дважды повторил название «Майнорис» – видимо, объяснял кому-то, как добраться до заведения. Посетитель стоял против света, и бариста мог различить только его стройную фигуру и юношеский голос. Выкладывая на стойку картонные подставки, он подумал, что ему, возможно, понадобится спросить у нового посетителя удостоверение личности. Не слишком ли он молод для посещения паба? Но когда тот подошел ближе, бариста понял свою ошибку. Говоривший по телефону был далеко не молод – седина на висках, морщины вокруг глаз. Он двигался быстро, с какой-то танцевальной легкостью – ловко сунул в карман телефон, пружинистой походкой подошел к бару, с артистизмом облокотился на стойку. Но физиономия выдавала этого лжеюношу, что называется с потрохами, ему было лет тридцать, не меньше.

Харт молча подвинул новому посетителю стакан с пивом. Они отхлебнули без слов. Бухгалтер промокнул верхнюю губу нижней. Бариста стоял неподалеку и тер полотенцем сухую подставку для пинтовых стаканов.

– Не думал, что придется рассказывать кому-то о событиях десятилетней давности. Но теперь ты знаешь мою историю, – сказал лжеюноша.

– А ты мою, – ответил Харт.

Лжеюноша кивнул.

– Долго еще пробудешь в Лондоне? – спросил бухгалтер.

– Сегодня домой. Дела ждут. Правда, пока еще не знаю какие. Это, конечно, забавно, да? Такое чувство, будто начинаю новую жизнь. А почему бы и нет?

– Действительно. Почему бы нет?

Они снова отхлебнули из своих стаканов. Лжеюноша взял со стойки бумажную салфетку. Харт пошевелил забинтованными пальцами.

– Может, зря я рассказал тебе о встрече на яхте? Все это, должно быть, неприятно слышать.

– Ничего. Пусть. По крайней мере, мне понятно, что она имела в виду, когда говорила, что я не оправдал ее надежд.

– Она так и сказала?

– Да, именно так. Что ж, это правда. Яхты, казино, дорогие наряды… Роскошная жизнь – это то, чего она заслуживает. Все это я не в состоянии ей дать. Кто я? Простой бухгалтер.

– Ты замечательный человек, Стивен. Это важнее всего на свете.

– Не говори так. Ты в Соединенном Королевстве. Здесь не принято давать людям откровенные характеристики. Мы говорим друг о друге только с иронией. Такие тут правила.

– Я русский. Мне можно.

Стивен грустно усмехнулся.

– И она тоже русская. Но никогда не говорила ни о чем прямо. Иногда мне казалось, что я по ошибке зашел в чужой дом. Но потом и это проходило. Я все-таки очень сильно ее люблю.

Лжеюноша – оказывается, он был русским – молча покачал головой. Ему, очевидно, нечего было сказать в продолжение темы, которой коснулся Стивен.

– Кто сегодня играет? – спросил бухгалтер, обращаясь к бариста.

Тот оглянулся на висевший у него за спиной экран. Шла трансляция футбольного матча. Вопрос показался бариста странным: в верхнем углу экрана светилось табло со счетом и трехбуквенными обозначениями команд.

– Сделать погромче? – спросил он.

– Не надо, – ответил Харт. – Мы скоро уйдем. Моему приятелю нужно успеть на самолет.

Скрипнула дверь, ведущая из паба на летнюю террасу. Послышались быстрые шаги, и возле стойки возник человек, которого бариста сразу окрестил про себя «боссом». Дело было не в дорогом костюме или сверлящем взгляде, которым вошедший окинул паб и быстро оценил ситуацию. Такие люди иногда заглядывали в кафе на Фенчерч-стрит. Они приходили группами по двое или по трое, держались особняком и никогда не вступали в разговоры с окружающими. Самое большее, что любой из них мог позволить себе в отношении рядового клерка, – кивок головы или короткое приветствие. За столик они усаживались только в редких случаях, всем своим видом показывая, что это первый и последний раз, когда непредвиденные обстоятельства вынуждают их обедать в таком непритязательном месте. Невидимая черта отделяла их от остального мира, и люди делились у них на две категории – те, кто ниже и кем они распоряжаются, и им подобные, с кем позволительно сидеть за одним столом и вести деловую беседу.

Вот так и «босс», зайдя в «Майнорис», мигом распределил роли между присутствующими.

– Ну, наконец-то! – воскликнул он, обращаясь к русскому. – Нам нужно срочно поговорить. У меня к тебе деловое предложение.

Он заказал виски со льдом и больше за весь визит не удостоил бариста и взглядом. Стивена он попросту не заметил, как будто того и не было.

– Давай присядем, – сказал «босс», показывая на столик на невысоком подиуме.

Русский взял со стойки стакан, сунул подмышку газету и приготовился идти, но, увидев, что Харт сидит без движения, остановился.

– Стивен, пойдем с нами, – сказал он.

Бухгалтер покачал головой.

– Ни к чему. Я посижу здесь. Не хочу вам мешать.

– Прошу тебя. Ты нам не помешаешь. Не хочу, чтобы ты оставался один. У Марка нет никаких секретов. Верно, Марк? – сказал он и незаметно подмигнул «боссу».

– Конечно-конечно, – согласился «босс», хотя по его лицу было видно, что соглашается он с неохотой.

Он явно рассчитывал на разговор с глазу на глаз, да и подмигивание русского его слегка покоробило. Но что-то заставляло его идти против собственной воли. Что? Бариста очень хотелось это узнать, но как только вся троица устроилась в креслах, до стойки перестали долетать даже обрывки фраз. Полчаса назад за соседним столом на подиуме сидела компания скандинавов. Вот те горланили так, что даже перекричали футбольного комментатора. Бариста, конечно, не понимал ни слова, но искренне удивлялся их шумному поведению и тому, как забавно они тянут согласные.

Говорил в основном «босс». Русский слушал, а Харт застыл и неотрывно смотрел в стакан. Бариста решил схитрить. Он взял телевизионный пульт, попереключал каналы и между делом выключил звук. Однако это мало помогло – «босс» говорил слишком тихо. По его энергичным жестам можно было лишь догадаться, что он старательно убеждает в чем-то русского и, кажется, безуспешно.

Бариста открыл холодильник, зачерпнул бокалом лед, затем выбрал из стоящих на полке бутылок виски подороже. Когда он ставил бокал на стол, то заметил одну неожиданную деталь. Под левым глазом у «босса» был синяк, не слишком искусно замазанный тональным кремом. Русский, хоть и сидел напротив, деликатно делал вид, что синяк у собеседника – в порядке вещей, хотя выглядело это, прямо скажем, довольно комично. Харт, разумеется, вообще ничего не замечал.

Бариста неожиданно повезло. Кто-то из скандинавов, заканчивая обед, уронил на пол вилку. Там она до сих пор и лежала, ранее никем не замеченная. Негромко извинившись, он нырнул под столешницу и тем самым выиграл несколько секунд, чтобы послушать, о чем говорили за соседним столом.

– Марк, я благодарен тебе за доверие, – говорил русский. – Но я не могу принять твое предложение. Это было бы нечестно с моей стороны. Моя сделка с акциями – чистейшей воды удача. Одна из тех счастливых случайностей, которые выпадают один раз на миллион. Неразумно пытаться повторить такой финт еще раз. Как раз на подобных вещах и попадаются новички. Но мы-то с тобой профессионалы.

– Что же ты намерен делать? – звучал голос «босса». – Не секрет, что деньги должны работать. Нельзя просто так наслаждаться сознанием того, что ты богат. Сами по себе деньги ничего не значат. Их постепенно будет жрать инфляция и твои собственные прихоти. Аппетиты человека, который только тратит, очень быстро выходят из-под контроля. Я был свидетелем подобных историй. Отойдя от дел, люди оказывались на мели гораздо быстрее, чем можно было себе представить, зная размер их состояний. Нельзя бездействовать, необходимо работать.

– Золотые слова, Марк. Я действительно намерен инвестировать то, что у меня есть. Но пока не знаю, что это будет. Может быть, создам собственную киностудию. В детстве я мечтал стать кинорежиссером. Вообще, у меня много идей. Нужно просто хорошенько все взвесить. Но одно могу сказать с уверенностью: на фондовый рынок я не вернусь. С этим покончено раз и навсегда.

– Почему?

– Недавно я понял для себя одну важную вещь. Как ты верно заметил, деньги сами по себе ничего не значат. Так вот, фундаментальная ошибка фондового рынка заключается в том, что он превращает деньги в цель и тем самым ставит все с ног на голову. Происходит как бы короткое замыкание. Средство достижения цели превращается в саму цель. Этого, разумеется, никто не замечает, потому что все слишком заняты извлечением прибыли, одурманены погоней за выгодой. Но это в корне неправильно.

– Позволю себе не согласиться. Альтернативой фондовому рынку могут быть инвестиции в реальный сектор.

Как «босс» опровергал аргументы русского, этого бариста выяснить уже не удалось. Не мог же он бесконечно сидеть под столом! Его неловкая поза не привлекла внимания беседовавших – они были слишком увлечены разговором, а вот Стивен оторвался от созерцания пива в стакане и недоверчиво посмотрел на сидевшего на корточках бариста. По правде сказать, продолжение беседы не слишком интересовало бариста – все и так было ясно с этой великолепной парочкой. Мучительная проблема – куда деть лишние деньги. «Мне бы ваши заботы», – подумал бариста, возвращаясь за стойку. Одно было неясно, что в этой компании делал Стивен? Он-то как оказался среди толстосумов, рассуждающих о том, куда пристроить свои капиталы? Судя по его молчанию и отрешенному виду, бухгалтер прибился к ним случайно. Бывают такие странные встречи. Посидят вместе и разойдутся навеки.

Глядя на троицу за столом, бариста размышлял о том, кого бы он нарисовал, окажись у него под рукой грифель с бумагой, и с удивлением отметил, что ни строгий профиль «босса», ни правильные черты русского не вызвали у него ни малейшего художественного резонанса. Оба они напоминали персонажей какого-то малоизвестного живописного сюжета, и рисовать их означало бы не творить, а делать копию посредственного полузабытого полотна.

А вот горой нависший над столом Стивен – тот был хорош! Вот кто действительно годился в натурщики. Неподвижный, сосредоточенный взгляд, упертый в забинтованный кулак подбородок, могучие плечи. Приходило на ум сравнение с роденовским «Мыслителем», напрашивалась перекличка с классической темой. Даже удивительно, что раньше бариста не находил ничего примечательного в облике бухгалтера.

Снова скрипнула дверь со стороны Гудманс-Ярд. Вошла женщина, во внешности которой бариста не сразу узнал красавицу с красной сумочкой и в красных туфлях. Это ведь она беседовала со Стивеном в кафе на Фенчерч-стрит несколько дней назад. Сейчас женщина была одета в простое платье с карманами на груди. Волосы, в прошлый раз прямые и блестящие, сейчас вились невыразительными локонами. На ее загорелом лице не было ни малейшего следа косметики.

Бариста вспомнил свой прошлый восторг от ее появления и то, как он гадал, к какой из привилегированных каст она принадлежит. Сейчас все обстояло совершенно иначе. Какая она фотомодель?! Какая телеведущая?! Обычная молодая женщина, которой нужно вести детей в детский сад, а потом срочно мчаться на работу. Молодая, привлекательная, не более того. Таких в Лондоне сотни и даже тысячи. «Что же это за день превращений?» – подумал бариста.

Женщина остановилась, глядя на подиум, где сидели мужчины. Первыми ее увидели «босс» и русский. Они замолчали, и тогда Стивен, словно разбуженный наступившей за столом тишиной, поднял голову. Она стояла, не решаясь подойти ближе, ее руки безжизненно повисли. Меньше всего походила она сейчас на себя прежнюю – ту, которая уверенной походкой вошла в кафе, покорила сердца всех присутствующих, а одно из сердец разбила.

Женщина стояла, мужчины молча смотрели на нее. Неизвестно, сколько продлилась бы эта неловкая пауза, если бы бариста не разжал пальцы, и вилка, которую он все еще держал в руке, со звоном упала на пол. Русский и «босс» вздрогнули, а Стивен и молодая женщина никак не отреагировали на звук, словно уши у них были заложены ватой.

Пока бариста поднимал вилку, Стивен встал из-за стола и спустился с подиума. Когда голова бариста вновь показалась над стойкой, он уже стоял рядом с женщиной, глядя на нее с высоты своего великанского роста.

– Что у тебя с руками? – спросила она.

– Пустяки. Упал, – ответил он.

Он взяла обеими руками его забинтованную ладонь и пригладила растрепавшуюся повязку.

– Грязная, надо поменять… – сказала она.

– Пойдем домой, – произнес Харт.

Она кивнула и первая сделала движение, чтобы идти, но бухгалтер задержал ее.

– Подожди, – сказал он.

Помогая себе второй рукой, он поискал в кармане и достал оттуда обручальное кольцо. Одеть ей кольцо неловкими забинтованными пальцами оказалось непросто, но женщина терпеливо ждала. Он обнял ее за плечи, и они вышли из заведения.

«Босс», русский и бариста проводили их взглядом. Русский, кажется, хотел что-то сказать на прощание, но так и не решился.

После ухода супружеской пары «босс» оставался в «Майнорисе» недолго. Прежний азарт покинул его, он все чаще поглядывал на часы. Было заметно, что их беседа с русским окончательно выдохлась. Вскоре он попрощался и, не пожав собеседнику руки, подошел к стойке. Бариста мимоходом отметил на белоснежных манжетах сорочки запонки в форме перекрещенных гольфовых клюшек. «Босс» расплатился за виски, оставив неплохие чаевые, и на ходу принялся звонить по мобильному. Дверь за ним закрылась, и бариста успел только расслышать, что он звонил какому-то Клайву и что-то говорил ему про Китай.

Оставшись один, русский допил пиво, пошелестел газетными страницами и достал заложенную в разворот фотографию. Это был черно-белый портрет с надписью на обороте. Кто был на портрете, бариста понять не удалось. Он разглядел лишь то, что снимок старый, с мятыми краями и складкой посередине.

Русский мельком взглянул на изображение и перевернул фото. В надпись на обратной стороне он вчитывался долго, как будто там был закодированный текст или длинное послание. Но нет, слов на обороте было – сощурившись, бариста это уверенно разобрал – всего каких-то несколько строчек.

Посидев так, словно монах на молитве, русский разорвал фотографию и бросил клочки в стакан. Затем расплатился и вышел.

Убрав со стола, бариста попытался сложить фотографию заново, но русский очень хорошо постарался. Клочки были мелкие, а те, что оказались на дне стакана, намокли и слиплись. Возможно, бариста собрал бы случайно доставшийся ему пазл – все равно новых посетителей не было – но тут его внимание привлек телевизионный сюжет.

В новостях показывали запись, сделанную любительской видеокамерой. На крыше, украшенной экстравагантными мозаичными скульптурами, царила суматоха. Смуглый коренастый брюнет в цветной рубахе гонялся за щуплыми, однотипно одетыми людьми – судя по обилию фотоаппаратов у них в руках, туристами. На людях были белые медицинские маски, которые смуглый брюнет срывал, бросаясь от одной жертвы к другой. Бариста отставил в сторону стакан, взял пульт и включил звук.

«Испанский служащий, сотрудник Дома-музея Каса Мила в Барселоне, совершил сегодня нападение на группу филиппинских туристов. По свидетельствам очевидцев, сотрудник странным образом прореагировал на появление группы, все члены которой были в медицинских масках, – мера предосторожности, связанная с охватившей ряд азиатских регионов эпидемией свиного гриппа. Служащий через переводчика обратился к туристам с требованием открыть лица, и когда ему было отказано, неожиданно набросился на одного из членов группы. Сорвав с него маску, он принялся преследовать остальных. Во время начавшейся паники один филиппинский турист сломал ногу, у троих оказались сильно поцарапаны лица. Причина такого агрессивного поступка пока остается невыясненной. Руководство дома-музея предположило, что неадекватное поведение служащего могло оказаться следствием солнечного удара. Это косвенно подтверждают и слова инспектора полиции, проводившего задержание буяна. Оказавшись в руках блюстителей порядка, нарушитель спокойствия сделал удивительное признание, заявив, что обладает уникальной памятью и намерен собрать картотеку всех жителей планеты. Медицинские маски на филиппинских туристах мешали ему запомнить их лица и тем самым занести их в своеобразную картотеку, роль которой выполняет его зрительная память. Окончательное решение по делу “запоминателя из Барселоны”, как уже окрестили его наши испанские коллеги, будет принято после медицинского освидетельствования виновника происшествия».

Следующей новостью был репортаж с проходившего в Германии чемпионата мира по шахматам. Игру эту, как и все остальное, связанное с вычислениями и алгоритмами, бариста не понимал. Вдобавок он вспомнил слова Патрика о том, что руководство требует, чтобы телевизоры в пабе всегда показывали спортивные состязания. Он вернул трансляцию футбольного матча и окинул взглядом паб – не следит ли откуда-нибудь всевидящее око менеджера? Но все было спокойно. Тогда он взял со стойки полотенце и, помахивая им как вентилятором, принялся тихонько насвистывать.

Конец