Чукур

2

– «Село», говорите? – арбакеш, сплюнув насвай³, пнул осла галошей, тот дёрнулся и зашагал резвее. – Да какое же это село: ни тебе воды, ни газа, ни света… дыра это, а не село, тьфу ты.

Он вновь сплюнул, в этот раз не насвай, а с досады. Его собеседниками были необычные пассажиры – нескладный мужчина средних лет и кроткая девушка с белокурыми волосами. Сидели они по углам навьюченной повозки еле удерживаясь за её края.

– И что вы там потеряли? Лекарства что ли везёте? – извозчик кивнул на пухлые рюкзаки.

– Мы слово божье несём, – прошептала девушка и покраснела.

Арбакеш не расслышал её или не понял. Путники говорили на местном языке с большим акцентом, хотя говорили они бегло, непринуждённо.

– Это хорошо, что вы наш язык освоили, потому что там, куда вы едете на русском говорят плохо, очень плохо. Ну разве что Хуснуд знает его нормально. Он, я слышал, даже Пушкина читал, «Войну с миром».

Девушка громко засмеялась. От этого арбакеш оживился, закинул ногу на ногу и, прислонившись к мешку с чем-то мягким, рассыпчатым, затянул песню, без ритма и мелодии:

Қарокўзим¸ келу мардумлиғ эмди фан қилғил¸

Кўзум қаросида мардум киби ватан қилғил…

Гужевая повозка кряхтела, опрокидываясь то на один бок, то на другой. Огромные торчащие со всех сторон булыжники и выступы скал возвышались над путниками. В их воображении вырисовывались образы дохристианских идолов, подобно истуканам острова Пасхи. Они чувствовали себя великими просветителями, конкистадорами, приносившими язычникам слово божье.

Песня внезапно оборвалась и арбакеш, бросив взгляд на своих немногословных пассажиров, продолжил:

– Я вот тоже везу лекарства, керосин, газеты и прочую фигню. Скоро вон двадцать первый век, а у них, представляете, газет даже нет, и как они только в туалет ходят? – извозчик взорвался смехом и глянул на пассажиров в надежде, что его поддержат.

Но мужчина, слегка подпрыгивая, глядел перед собой и, казалось, вовсе не слушал его. А девушка лишь робко улыбнулась краями губ и отвернулась. Извозчик затих. Арба медленно двигалась по горным зигзагам, по очереди скрипя дощатым дном и оглоблями. Горы то сжимали путников в тиски, то пропускали их, круто раздвигаясь в стороны.

Арбакеш выудил из замасленного пиджака липкий пакетик, насыпал на ладонь горсть шариков грязно-зелёного цвета и закинул их под губу. С насваем во рту, шепелявя и брызгаясь слюной, он продолжил свой монолог:

– Жаль фщё-таки, щто щоветы не ущпели тюда электрищтво провещти, теперь же до них никому нет дела.

Наконец, выплюнув насвай и крикнув «Хэээ!», извозчик вновь пришпорил осла галошей, тот истошно заревел, но ходу не прибавил.

– А народ там живучий, скажу я вам, столетиями сидят в этой яме. Хотя никто уже толком не ведает, когда аул-то этот появился. То ли их предки от Чингизхана бежали, прятались меж гор, а потом забыли вернуться. То ли это Тамерлан наказал их, заслав сюда за какую-то провинность. Вот с тех пор и существует эта яма: пара десятков домов, без школы и больницы.

– А если кто заболеет? – вдруг сзади раздался взволнованный женский голос.

От неожиданности извозчик оторопел, чуть не обронил поводья и всем корпусом повернулся к пассажирам.

– Ну, это вовсе не беда, это для них уж точно не проблема. По этой части у них в ауле свой табиб⁴ имеется, Эшан-бобо звать. Этот глухарь своими травами и растворами любую хворь излечит и порчу снимет, ну или наведёт, если хорошо подмазать. Народ к нему и захворавших коров с овцами ведёт, и сам же у него и лечится. Смешно же ведь? – и сам же загоготал. – А однажды, если хотите знать, табиб этот даже роды принимал. Хотя для этого дела у них бабка имеется, но та как раз в город уехала, к родственникам, а тут не к сроку воды отошли. Ну Эшан-бобо и вызвался. Опыт, говорит, как-никак имеется, трёх жеребчиков принимал. В общем, всё обошлось тогда, а малыша того Эшаном и прозвали, в честь него.

– Ну, а если без врача никак? Если вдруг несчастный случай? – девушка никак не могла поверить, что в населённом пункте может не быть ни одной больницы.

– Ну, если так, если без врача уж никак, то в город отправляют Хасанбая, только у этого жирдяя есть трактор. Я, кстати, ему вот, как раз, солярку везу, – он кивнул на канистру; из негерметичной горловины выступал пар. Девушка сморщилась и отвернулась.

– Тут или на тракторе, или на ослике, другие не проедут. Говорю же вам, аул этот – одна большая яма. У этой местности, если хотите знать, даже названия нет, ей-богу не вру, сами жители называют его – «Чукур», что значит – «Яма».

***

Так поздней осенью в один из ветреных дней в Яме появились незнакомцы: мужчина и женщина, одетые странно, как в журналах, изредка завозимых в аул. Девушка в треугольном платке, застёгнутая на все пуговицы, натужно улыбаясь прохожим, семенила за спутником. Несуразно короткий галстук на шее у мужчины резвился на ветру, выдавал ему пощёчины и внезапно замирал то на одном, то на другом плече. Местная детвора визжала вокруг него, тыча пальцами в бордовую полоску ткани, не понимая что это.