Девушка на фотографии футболиста Березина. Часть 3

Перелом

Трудно сказать, в какой момент это произошло. Это случилось незаметно, буднично, будто бы само собой. Так пропадают с крыш сосульки, поддавшись улыбке весеннего солнца, так хорошеют девушки и мужают парни. Так и психологическая служба превратилась в важный винтик успешной работы команды.

Результаты игрового коллектива стабильно шли по восходящей, поэтому заявление Воротынцева о лидерстве в чемпионате перестало казаться безосновательной фантазией крайне уверенного в себе человека. Чувствовалась несыгранность, иногда мелькали детские ошибки, но в игре появилось что-то такое, что приковывало к себе и заставляло болеть за такую команду.

У ребят горели глаза, они боролись до последнего, и всезнающая статистика безапелляционно констатировала, что второй тайм команда проводит лучше, чем первый, а по игре в компенсированное время она и вовсе лучшая в лиге. Причем россыпи голов не было, но и потери очков там, где по статусу их терять не стоило, практически не наблюдалось.

Тем удивительнее было то, что в кабинет психолога выстроилась целая очередь из желающих посетить психологическую консультацию. Так как Маша последние несколько дней посвятила помощи Ане, то список за это время только увеличился. С Андреем надо было поработать и без его желания, потому что он периодически позволял себе вольности. С Иваном и Антоном следовало бы поговорить отдельно, потому что между ними какая-то черная кошка пробежала. Осеннюю хандру Философа удалось перебросить на Аню, ей будет полезно пообщаться с живым человеком. Но самое удивительное, что даже Дог и тот записался. Ему-то что надо? И так вроде бы недавно во всем разобрались! Тут еще и Кирилл… ему тоже надо о чем-то проконсультироваться. И хорошо бы разобраться, наконец, с Женей, восстановился ли он после всей той истории?

Надо на это всё смотреть, как на резерв для роста. Иначе никак. С кого бы начать? В тайм-менеджменте советуют начинать с самых сложных случаев, поэтому Маша решила разобраться с Салаевым.

Проанализировав свой ежедневник, Маша поняла, что встречается только на индивидуальных консультациях с большинством из футболистов не реже раза в две недели, это при том, что в дни матчей сеансы не проходят, да и у самой Маши в неделе было два выходных. Получается, что в каждый свой рабочий день девушка беседовала с футболистом и, как правило, не одним. Каждому находилось, чем поделиться, о чем рассказать. Немного особняком стояли новички, которых приходилось теребить от случая к случаю, но девушка уже небезосновательно предвкушала, что и они вскоре пополнят ряды сторонников психологической помощи.

С одной стороны, это было утомительно, потому что у Маши у других занятий хватала, но с другой – это было признание важности проводимой работы.

– Саша, что мы знаем про Салаева?

– Это личность, типичная для представлений фрейдистов, то есть такая, у которой Ид явно превосходит по силе Цензуру.

– А поточнее?

– Говорит, что думает и действует, как хочет.

– Тогда это образец не для фрейдистов, а для гуманистов: самоактуализирующаяся личность, которую пытаются поработить общественные цепи-отношения.

– В принципе, между этими двумя противоположными типами не так много различий, разница только в том, откуда они берут свою энергию…

– Хорошая мысль, может быть, она мне пригодится в работе с Андреем. Буду смотреть на него не как занозу, а как на самоактуализирующуюся личность.

– Полагаю, это будет непросто, – отозвалась Саша. Сегодня у нее были новые сережки: объемные, с черными черепами. Они выглядели особенно эффектно, когда девушка поправляла их угольного цвета маникюром.

– И все-таки, что мы еще про него знаем?

– Андрей Салаев, 25 лет, игрок группы атаки, воспитанник провинциального футбола, за свою профессиональную карьеру сменил несколько клубов. Славится неуживчивым характером.

– Есть информация, споры какого характера приводили к его уходам из клубов?

– В одном клубе его откровенно не устраивала зарплата, требовал ее повышения, часто дает провокационные интервью, где может грубо высказываться об одноклубниках и тренерском штабе, в другом клубе произошел инцидент с иностранцами.

– Поподробнее?

– По слухам, тренеры разрешили иностранцам выйти на тренировки на несколько дней позже, это привело его в крайнюю степень возмущения, может быть, были еще какие-то подобные случаи.

– Понятно. А с нашими как ладит?

– Вроде ничего, но порой норов проявляет. Я недавно шла случайно по коридору и слышала, как он разговаривает с Егором на повышенных тонах.

– Полезная информация. Почему он так себя ведет? Гнев, неумение проявлять агрессию, внутриличностные конфликты, особенности характера?

– Я не знаю, надо разбираться.

– Ладно, разберемся.

– Кстати, ты помнишь ту историю?

– Какую?

– Ну, когда он с друзьями гульбанил после вылета со сборной из какого-то турнира?

– Это был он?

– В том числе.

– Можно?

– Да, проходите.

Аня заранее заняла место на кресле, одном из двух в кабинете, подходящих для сидения, а не лежания, все другие представляли собой мешки для релаксации; успокаивающий ковер, выполненный в технике «звездное небо» был отключен, шторы не задернуты. Поэтому вид у помещения был довольно будничный, а не такой магический, каким представлялся Философу во время занятий.

– Вы хотели поговорить с психологом?

– Да.

– Тогда проходите, присаживайтесь. Меня зовут Анна.

– Сергей, – на автомате отозвался парень. – Простите, вы наверняка знаете, как меня зовут.

– Верно, – ответила девушка, поправив очки. Она была в джинсах, рубашке, не изменяя своему образу, который дополняли самодельные фенечки на руках. – Я вас слушаю.

Парень замешкался. Похоже, он волновался, это успокаивало Аню. Говорят, что учиться заново ходить не так-то просто. Учиться заново разговаривать с клиентами тоже наука не из простых.

– Вас никогда не занимал вопрос о том, что наше существование бессмысленное? От этой безрадостной мысли спасает только одно: если бы хоть один из ведущих параметров во Вселенной имел значения, хоть сколько-нибудь отличные от существующих, то жизни не было бы в принципе, да и нас с вами… Может быть, мы часть какого-то загадочного плана?

– Антропный принцип. Вы же наверняка знаете, что он имеет две трактовки. И только одна из них гласит, что все в мире устроено таким образом, чтобы предвосхитить появление человека. Вторая менее оптимистична.

– Да, согласно второй, вероятность появления человека была ничтожна мала, мы не более чем случайность, недочет каких-то высших сил…

– Хочется верить в первую трактовку.

– Определенно.

Философ выдохнул.

– Вас настолько тяготит устройство мироздания, что вы решили обратиться к психологу?

– Не совсем. Просто человеку, который задумывается об устройстве мира, легче понять человеческую душу.

– На мой взгляд, это заблуждение. Вы зря полагаете, что человеческая душа устроена проще, чем Вселенная. Недаром же человека сравнивают с микрокосмосом.

– Склонен довериться вашему мнению. А что вы думаете насчет теории синегрии?

– Я считаю, что она дает оптимистический взгляд на природу человека, предоставляя ему свободу выбора.

– Но количество возможностей ограничено.

– Но при этом право выбора остается.

Аня подспудно, как всегда, мысленно анализировала происходящее. «Видимо, за время отсутствия моей практики что-то изменилось и консультации превратились в обмен мыслями по сложным экзистенциальным вопросам, не относящимся непосредственно к психологии. Я люблю факты, конкретность, а тут такие тонкие материи… Хорошо, что я сдавала философию и историю науки, а то моя первая консультация стала бы последней. Надеюсь, он не будет просить у меня доказательств какой-нибудь апореи Зенона или, чего доброго, обратится к дихотомиям Иммануила Канта…»

А Философ принципиально не открывал душу людям, которые даже близко не знакомы с ключевыми понятиями современной постнеклассической картины мира. Аня приятно удивила его, даже поразила. Такой девушке можно было рассказать о своих переживаниях. Точнее, такому психологу.

Он поправил очки, что делал всегда, пребывая в состоянии плохо скрываемого волнения.

– У вас бывали минуты, когда вам не хочется ничего?

– Совершенно ничего?

– Да.

– Бывали, но довольно редко.

– А у меня в последнее время довольно часто.

– Вас что-то не устраивает в вашей жизни?

– Наверно, да…

Надо заметить, что на этой консультации подобралось два совершенно уникальных человека: психолог, которая пыталась отнести услышанное к какому-нибудь известному ей психологическому факту или закономерности из учебника. И клиент, представляющий свою жизнь как череду сменяющих друг друга произведений разных жанров. Он витал в облаках, она же стремилась твердо стоять на ногах. Воздух и земля. Два по-своему странных человека. Наверно, именно поэтому им было особенно сложно, но при этом так интересно друг с другом.

– Я могу быть с вами откровенна?

– Безусловно.

– Абсолютное большинство людей чем-то недовольны в своей жизни. Так что, вам не приходится претендовать на уникальность переживания.

– Вы обрубаете на корню всю мою инициативу, – впервые за всю беседу философ едва заметно улыбнулся. – Но ведь каждого не устраивает что-то свое?

– Резонно. Так что же не устраивает вас?

– Меня не понимают… Мне не с кем поговорить…

– И все? Для этого и работает психологическая служба.

Кажется, Аня наконец нащупала почву под ногами.

– То есть, я могу приходить сюда и обсуждать возникающие у меня вопросы?

– Да. Только хочу вас сразу предупредить: многое из того, что вас интересует, неоднозначно и для меня, я не смогу дать вам готовых ответов. Мы можем постепенно разбираться в этом вместе.

– Хорошо… Давайте попробуем. Как вы относитесь к такому расхожему мнению, что у человека ближе к тридцати должен быть сын, дом и дерево где-то на заднем дворе?

– Дайте подумать и все взвесить, – Анна редко выдавала скоропалительные решения. – Вам интересно мое мнение или мнение научного сообщества?

– Хотелось бы услышать ваши суждения.

– Наличие сына в обыденном сознании предполагает существование семьи, а наукой установлено, что семейные люди в целом дольше живут и меньше болеют. Так что, это разумно. Что касается своего дома, то он символизирует безопасность, комфорт, что также положительно сказывается на качестве жизни. Если говорить о дереве, то, на мой взгляд, это элемент, без которого при желании можно обойтись. Но это наш вклад в общее, это тоже по-своему ценно…

Анна скорее считала по внешним признакам, нежели почувствовала, что Философ не понимает ее приземленных трактовок. Или не хочет принимать.

– То есть, народная мудрость во многом права? – уже откровенно огорчился он.

– Как сказать. В науке главным критерием истинности, что мне особенно импонируем, является практика. Поэтому, как ни были бы хороши суждения, если на практике они не достигают результата, то смысла в них никакого нет. Вот какова главная задача человека перед самим собой?

– Это дискуссионный вопрос…

– Безусловно. И все же приблизительный ответ есть: мы должны самореализоваться в жизни и быть счастливыми. Вот наша основная задача с точки зрения психологии. Если дом, дерево и сын ведут к этому, то пусть они будут. Если же нет – можно найти что-то другое. Но эта формула проверена самым строгим экспертом.

– Жизнью?

– Именно.

– Вы поглядываете на часы… Время консультации вышло?

– Да, и прошло оно как-то совсем незаметно…

– У меня осталось еще много вопросов. Я могу прийти снова?

– Да, конечно. Приходите.

Маша ожидала Андрея в бывшей архивной, перебирая произвольно пальцами комбинации на фортепиано. Она не сразу заметила, как в кабинет вошли.

– Ну, и? Вы вызвали меня, чтобы я послушал вашу музычку? У меня есть дела поважнее.

Андрей был русоволосым парнем с немного нависающими над глазами надбровными дугами, отчего его лицо молниеносно превращалось из ясного в хмурое, стоило ему чуть заметно свести брови. Всей своей позой он напоминал борца, готового в любой момент атаковать противника. Это внутреннее состояние тонуса, напряжения особенно ярко передавалось в поворотах головы и чеканных движениях рук. Или волнуется. Он, в отличие от большинства, с работой психолога знаком постольку поскольку.

Девушка закрыла инструмент и присела на кресло, жестом пригласив форварда расположиться на диване. Она демонстративно молчала, выдерживая паузу. Андрей пытался сделать скучающе-вызывающий вид, глядя мимо психолога, будто засмотревшись на что-то интересное в окне. Маша не проронила ни слова. Парень достал телефон и уставился в него, но надолго его не хватило – терпение кончилось.

– Что вы на меня так смотрите? Думаете, у меня нет дел поважнее, чем сидеть тут с вами?

Психолог только вдумчивее посмотрела на него. Это устрашающее чувство, когда на тебя смотрит психолог и молчит. Будто сканирует. Будто знает про тебя что-то постыдное, такие тайные мысли, которые мы не хотим афишировать.

– Да скажите уже что-нибудь! – не выдержал он.

– Скажите, зачем вы здесь?

– Как зачем? Меня бы здесь не было, если бы меня не вызвали.

– Тогда подумайте. И при следующей встрече ответите на этот вопрос.

– Это все?

– Да, спасибо, можете идти.

Чтобы ему, Андрею Салаеву, кто-то разрешал, когда нужно уходить, да еще какая-то девчонка, это же уму непостижимо! Он вальяжно поднялся, буркнул себе под нос: «Ноги моей здесь не будет!» и захлопнул за собой дверь.

Вернувшись в кабинет, Маша увидела записку от Саши, где было размечено время на прием футболистов, жаждущих увидеться с психологом. Нужно было успеть побеседовать со всеми, потому что многие разъезжались по сборным, у остальных будет в запасе пару дней передышки. Маша еще раз похвалила себя за правильный выбор ассистентки: над дверью красовалась надпись, отпечатанная нордическим шрифтом, отчего смотрелась она особенно убедительно, даже грозно. Фраза эта была короткой: «Входящий пусть скажет», зато на двух языках – русском и английском. Таким креативным способом Саша хотела ускорить работу Марии, чтобы клиенты сразу переходили к делу, сама же она отправилась в детскую академию, посмотреть, все ли там в порядке.

Иван и Антон, братья-близнецы, показались ей забавными: мальчишки мальчишками, а строят из себя! Но позитивные, светлые какие-то. Все у них в отношениях наладится. Конечно, Ивану хотелось бы догнать брата, который уже и за сборную заигран был, пусть и не таким ярким получился дебют, а он только-только вернулся из аренды. Но все будет хорошо: Воротынцев видит в нем потенциал, значит, даст время.

Ей вспомнилось, как в одном из интервью ребята гордо рассказывали о том, что они слушают «только топ». Это было не только отношение к музыке, но и к жизни: опасное течение. Ведь не всегда модно то, что хорошо, полезно и свою голову иметь на плечах. Многое единичное, уникальное, редкое таится где-то в глубине, а не лежит на поверхности.

С другой стороны, они молоды, может быть, и Маша была такой несколько лет назад. Девушка задумалась… Нет, не была.

Кирилл рассказывал об отношениях с Наташей. Его жена нежданно нагадано захотела пойти на работу. И пусть Миша уже подрос, но ему еще нужно внимание…

– Или тебе, – добавила Маша.

– Я вообще не о себе, – загорелись карие глаза напротив.

– Чего ты боишься?

– Я? Я ничего не боюсь.

– Хочешь, чтобы я угадала.

– Ну, попробуй.

– Боишься, что уведут твою красавицу, как Березин когда-то?

– Что ты такое говоришь? Нет, конечно!

Пауза.

– Все-таки нет.

Еще пауза.

– Или?

– Не очень справедливо сравнивать свою жену с предыдущими девушками, это же разные люди. Ты знал, кого брал в жены, Наташа не из тех, кто усидит в четырех стенах. Все же копится, как в водоемах весной. Как бы и у нее не случилось… половодье. Как у тебя когда-то. Что ты смеешься?

Эта чуть заметная усмешка могла бы ускользнуть от кого угодно, но не от Машиного взора.

– Недаром же вы нашли друг друга.

– Ты хочешь сказать, у нее начнутся красные карточки?

– Вполне могут.

– Понял. Подумаю.

О том, что перелом в сознании футболистов состоялся психолог окончательно поняла, когда в дверь вошел Дог. Он был не из тех, кто привык расхаживать по кабинетам психологов, а тут сам вызвался. Что с ним? Форму набирает, режим соблюдает (вроде бы), даже на замену стал выходить, игровую практику получает. В кубковой игре наверняка в основе будет. Сам футболист молчит. С Женей сегодня разобраться уже не придется. При Саше щекотливые темы с ним обсуждать не хочется – засмеет бедного парня. Хотя с каких пор Стрелок стал бедным?

«Я уже столько всего успела передумать, а он все молчит!».

– Вы что-то хотите сказать?

Очевидно, футболисту не хватало решимости.

– Посмотрите, пожалуйста, что написано над дверью?

Глаза нападающего округлились, будто Маша предложила ему выпрыгнуть из окна или повеситься. Может быть, дело в шрифте?

– Читайте, это Александра постаралась, но мысль там верная.

– Не могу.

– В смысле, не можете? – может быть, у него слабое зрение, а он это скрывает от врачей? Стоп. Это маловероятно.

– Не могу.

– Вы что, читать не умеете? – спросила девушка с улыбкой, но Дог нахмурился и весь сжался.

– Это правда?

Футболист кивнул.

– По-русски? По-английски? Вообще?

Парень снова кивнул.

Как получилось, что игрок известного футбольного клуба не научился читать. Дислексия? Педагогическая запущенность?

– Мы что-нибудь придумаем.

Хромая обезьяна

Полина удивилась, когда узнала, что я согласилась приехать. Она совершенно резонно заметила, что нужно уметь оставлять прошлое позади и даже привела пример из жизни, как мастерски она вышвырнула из ворот сознания Пашу.

Я не стала ей говорить, что антресоли нашей души не бесконечны, и туда нельзя безгранично сваливать ставшие ненужными (или неприятными) вещи. Однажды все это барахло обрушится на ничего не ожидавшую голову и мало не покажется. Как нельзя бесконечно держать взаперти собаку: с ней нужно либо гулять, либо отдать в хорошие руки…

Я бы много чего могла сказать, но не стала. У Поли сейчас непростой период. Ей только моих нравоучений и не хватает. Впрочем, так ли я права, как думаю?

Несколько дней назад мне написал Димка, тот самый Димка, с которого по сути и началась вся эта история. Человек, причинивший мне много боли. И много радости. Радость причиняют так же, как и боль, не спрашивая. Он не спрашивал.

Димку скоро забирают в армию, ему хотелось повидаться. Мы почти не общаемся, только поздравляем друг друга с праздниками. Если он так написал, значит, я ему действительно нужна. Кроме того, я все еще перед ним в долгу. И дело даже не в плохих парнях, от которых он меня спас. Он спас меня не только от них.

Я когда-то сказала, что не люблю зиму – это ложь. Я ее не принимаю, потому что она напоминает мне о Димке и о самом счастливом месяце в моей жизни. Я стараюсь не думать об этом времени, потому что в голове обязательно появится и все остальное. И снова будет кровить, хотя давно пора бы перестать.

Сижу в поезде. За стеклом проносятся леса в оттенках золота, янтаря, вина и малахитовых залежей. Осень в этом году просто волшебная – теплая, яркая, будто сошедшая с фотографий в календарях…

Сборные играют, поэтому мне удалось вырваться ненадолго. Ночью поезд. К родным, скорее всего, не попаду. А может, черт с ними, с лишними волнениями? Мамин фирменный чай с шиповником – лучшее лекарство от болезней любого происхождения.

Посмотрим.

В психологии есть такое понятие – «хромая обезьяна», это что-то, что не выходит из головы, если стараешься об этом не думать. Чем больше стараешься, тем больше не выходит. Может, и мне пора сменить тактику?

Ну, что ж, хромая обезьяна, добро пожаловать в мой скромный мирок. Надеюсь, тебе здесь понравится.

– Ты всегда такая?

Димка вызвался провожать меня после одной из игр. Во-первых, нам было по пути, а во-вторых, он чувствовал перед собой ответственность за мою безопасность.

– Какая такая?

– Замкнутая, молчаливая.

– Наверное, да. Это плохо?

Мы брели по аллее в парке, падал мелкий снег, мягкий, приятный. Лапы елей закутались в снежные шапки, редкие фонари бережно рассеивали снег, людей вокруг почти не было.

– Знаешь, чего мне больше всего сейчас хочется?

Я остановилась и выжидающе посмотрела на него. Помню снежинки в его волосах, блеск глаз в полутени…

– Хочется тебя растормошить.

– Это как?

– Заставить тебя улыбнуться, например. Вытащить тебя.

– Откуда еще вытащить?

– Изнутри. Ты как будто где-то там глубоко прячешься.

– Откуда ты это знаешь?

– Я это чувствую.

– Весомый аргумент.

Пришлось отряхнуть сгрудившиеся на меху капюшона звездочки.

– Это как конфета. Хочется развернуть обертку и посмотреть, какая начинка.

– А может, просто коробку перевернуть. На обратной стороне обычно бывает описание.

– Ты думаешь?

– Ага.

– Давай попробуем. Встань-ка вот сюда, ближе к фонарю, а я посмотрю.

Димка обошел меня с другой стороны и тут послышался довольный смешок. Слишком поздно догадалась, к чему все идет: мгновением ока я превратилась в подобие сугроба, будто на меня спустилась целая снежная лавина с соседнего дерева. Никакой лавины, конечно, и в помине не было, но припорошило снегом меня изрядно.

Видимо, мое лицо не передавало ликования.

– Да, не сработало. Ничего, у меня много способов. Давай-ка отряхнемся.

Димка заботливо убрал с меня снег, а я так и стояла молча, не зная, негодовать мне или рассмеяться.

Это был первый человек, который проявил такой неподдельный интерес к моему внутреннему миру, моей начинке.

– Тебя хоть разозлить-то можно?

– Если очень постараться.

– Ну, хоть что-то человеческое.

– Как видишь.

– А если что-то идет не так, ты наверняка убегаешь?

– Ну, не прямо убегаю… Спокойно ухожу…

– Понятно.

– Что тебе понятно?

– Ты должна учиться бороться и давать сдачи. Вот дай мне сдачи.

Может, я плохой физиономист, но всеми своими жестами парень показывал, что я должна его ударить. Это не по мне.

– Тебе что, мелочи насыпать?

– Смешно. Ты же понимаешь, о чем я. Я тебя снегом засыпал. И ты ответь.

– Наши силы не равны. Это заведомо проигрышная ситуация.

– Если бы все рассуждали так, как ты, то спорт давно бы уже запретили. Давай!

– А как? – робко уточняю я.

– Вот, возьми, – он скатал приличный снежок, а потом передал его мне. – Я немного отойду, а ты постарайся попасть в меня.

Моя нерешительность забавляла его.

– Так достаточно или размахнуться посильнее?

– Маша, и с таким замахом ты хочешь войти во взрослую жизнь???

– Сейчас, я настроюсь и прицелюсь!

Димка уже умирал со смеху. Но хорошо смеется тот, кто смеется последним. Я, с усилием размахнувшись, попала этому проказнику прямо в яблочко, а точнее – в район переносицы.

– Ай! – вскрикнул он.

Я бросилась к Димке, отвела его руку, защищающую глаз. Подумаешь, немного досталось…

– Жить будешь.

–Хороший удар.

– Какой учитель, такой и удар.

На моем лице расползлась улыбка.

Димка задержал на мне свой взгляд. Я беззвучно спросила его: «Что?»

– Улыбайся чаще, тебе очень идет.

Пару минут спустя мы лежали на снегу, делая снежных ангелов. Немногочисленные прохожие поглядывали нас с недоумением.

– Ты ненормальный! – констатировала я.

– Как будто нормальные люди существуют.

Эта фраза заставила меня полуобернуться.

– Представляешь, я грешным делом относила себя к этой группе.

– Ты такая же ненормальная, как и я. Может быть, даже больше. Просто еще не знаешь об этом.

– Если это комплимент, то очень оригинальный.

– Сама посуди: норма – это быть, как все. Тень, не больше. И вообще, мы слишком хотим быть нормальными.

– И какими же нам, по-твоему, надо быть?

– Счастливыми.

Мы стали почти каждый день возвращаться домой вместе. Тот, кто раньше освобождался, поджидал второго. В этот раз ждать была моя очередь.

– Мы с тобой не договорили.

Многообещающее начало разговора. О каких своих несовершенствах я узнаю на этот раз?

Было уже темно. Наши зимы такие: либо еще темно, либо уже. Третьего не дано.

– Давай пакет.

– Он не тяжелый.

– Давай, тебе говорят! Так-то лучше.

Пришлось повиноваться.

– Ты же психолог, подскажи, как узнать закрытого человека?

– Я не закрытый человек, я интроверт.

– Одно и то же. Ну, так что, я жду ответа.

– Извольте. Все, к чему прикасается личность, несет ее отпечаток. Сергей Леонидович Рубинштейн.

– Прямо-таки все?

– Да.

– Вот у тебя наушники… Музыка тоже несет отпечаток личности?

– Конечно, если ее выбрал сам человек.

– Тогда дай послушать!

– Это же личное!

– И что?

Я замялась.

– Там все такое …

– Грустное?

– Задумчивое и мелодичное.

– Как и ты сама. Почему-то я не удивлен. Что делать, придется слушать.

Нехотя я поделилась одним наушником. Включила первое, что попалось. Мы как раз подходили к парку. Играл Эд Ширан, «Photograph».

– Под эту песню надо танцевать.

– Ты шутишь? Мы на улице, холодно и …

– Ты от меня никуда не денешься, у меня твой наушник и пакет. Давай поставим его вон на ту лавочку…

Парень потащил меня в сторону, я отпиралась сначала, а потом он все-таки увлек меня за собой.

– Я не очень умею танцевать.

– Сразу видно, что тебя не воспитывала бабушка из интеллигенции со старой закалкой. Это даже не ритм вальса, так что, не парься. На медляках вообще париться не стоит, пусть парни волнуются. Руки мне на плечи положи.

– Так?

– И прекрати переспрашивать каждый раз. От того, как ты положишь руки, мир не перевернется.

Как же он ошибался!

– Расслабься. Мы начнем медленно. Хорошо. А теперь чуть быстрее. Скоро припев. Готовься.

Мы танцевали в пустом парке под светом фонарей и в хороводе редких снежинок.

– О чем эта песня?

– О том, что любовь, с одной стороны, ранит, а с другой – заставляет почувствовать себя живым.

Вместо ожидаемого острого комментария он сказал лишь:

– Поставь на повтор.

Он заставил меня встать на коньки. В буквальном смысле слова – заставил. Сказал, что я не смогу спокойно смотреть в глаза своими детям, когда они будут спрашивать у меня: «Мама, а ты умеешь кататься?», а я буду стыдливо отводить взгляд и вскоре полностью потеряю доверие и уважение своих отпрысков.

То ли отпрысков стало жалко, то ли себя, но вот я стою на коньках и боюсь пошевелиться. Минут десять, не меньше, у меня уходит на то, чтобы привыкнуть к новой обстановке. Димка уже круга три-четыре намотал.

– И долго ты будешь прохлаждаться? Замерзнешь совсем!

Я подняла на него умоляющий взгляд, просящий оставить меня в покое.

– Все придется делать самому! – притворно возмутился он, взяв меня за руки и потихоньку покатив. Не успела я еще обвыкнуться, как он, встав рядом со мной с обратной от бортика стороны, увлек за собой вперед, голова не поспевала за ногами и надолго меня не хватило. Запнувшись на ровном месте, распласталась на льду, заработав синяк на пол коленки.

– Жива?

– Ага.

Перепугался за меня, хоть виду и не показывает.

– Странные вы создания, девушки!

– Ты это к чему?

– К тому, что тебе и правда, может быть, лучше начать с бортика.

Назад мы уже возвращались под светом фонарей.

– Ты все про каток, каток… Тут вон, весь тротуар сплошной лед!

И правда, как бы у нас не работали коммунальщики, а гололедица такая, что нужно быть еще тем акробатом, дабы удержать равновесие.

– Бабушка рассказывала, что в пенсионном фонде старушки жалуются: некоторые успели себе руку сломать, кто-то – даже ногу, все это, пока шли за положенной государством выплатой. Вот такое общественное падение на склоне лет!

– Ага, там хорошо, под горку как раз, еще и узко!

Пока рассуждала, сама споткнулась.

– Ты как там, держишься, или?

– На ногах? Держусь пока.

– Если что, могу помочь.

– Нет уж, спасибо, сама управлюсь.

– Ты все про каток думаешь? Да не покалечу я тебя. И вообще, можешь подойти поближе, я не кусаюсь. Обычно.

– Обычно. Это вдохновляет, – говорю я и в очередной раз поскальзываюсь.

– Да уж, все приходится брать в свои руки. Даже не спорь.

Я промолчала. Это было приятно – чувствовать свою руку в его руке, пусть даже в перчатках. Интересно, чувствовал ли он то же самое?

Мы сидели, укутавшись в пледы, подпевая песни под гитару и делясь любимыми стихотворениями. Литературно-музыкальная гостиная традиционно проводилась вечером после занятий в аудитории, закрепленной за психологической службой, отчего там были объемные с мягкими сидениями стулья и ковер, создающий уют. Обстановка была камерная, еще и свечи горели кругом. Я периодически поглядывала на Димку, волновалась, нравится ли ему тут, все-таки он поклонник подвижной, ритмичной музыки и поэзии не длиннее трех четверостиший…

Но, оказалось, есть что-то, что объединяет вне зависимости от личных убеждений и пристрастий. Это что-то на уровне архетипа, исторической памяти. Как песни о войне, от которых наворачиваются на глаза слезы, хотя это было так давно, и мы не могли видеть ее живьем.

Красивое всегда трогает, если за красотой есть что-то еще. Душа, например. Я читала стихотворение Э. Асадова «Я могу тебя очень ждать», одно из моих самых любимых, положенное, кстати, на музыку.

Димка охотно подпевал песням под гитару, чем откровенно удивил меня.

– Мне довелось побыть вожатым в детских лагерях, прекрасное время! Эти песни… спасибо, что напомнила о нем, – шепнул он мне. – И твое стихотворение…

– Что же с ним?

– Ты знаешь, что поэзия не мой конек.

– Слышала, – подтруниваю над ним я.

– Но и среди стихотворений иногда бывают хорошие.

– Только иногда? – улыбнулась я.

– Когда ты была серьезной, мне нравилось больше, – подколол меня Димка.

Потом, когда все уже разошлись, парень не торопился. Это удивило меня.

– Ты же играешь на фортепиано?

– Да, немного.

– Давай найдем инструмент, и ты мне что-нибудь сыграешь…

– Ты же знаешь меня, я могу только что-нибудь грустное или романтическое.

– Пойдет, у меня настроение как раз такое.

Заглянула ему в глаза. Не я ли причиной тому?

– Ну, пойдем, – намеренно свободно согласилась я, хотя пальцы предательски дрожали. Они всегда у меня начинают дрожать в самый неподходящий момент. Но Димка думает о чем-то своем и не замечает.

– Я видел его в одной из аудиторий в другом корпусе, пошли!

Вот оно, красное, лакированное, пока еще закрытое. Сажусь, Димка, опираясь на корпус, готовится внимать.

– Что ты сыграешь?

– Мне нравятся сейчас мелодии из фильмов.

– Я так понимаю, не из триллеров.

– Я предупреждала.

– Знаю, играй. Хочется послушать, хоть это пускай будет даже очередной саундтрек к вампирской саге.

– Как ты угадал?

– Что, правда? Да, я такой, сообразительный.

Ответила ему снисходительной улыбкой. Это был «Meadow». Он слушал, затаив дыхание. А я, кажется, не дышала.

– Я хотел с тобой поговорить…

Неужели это бывает именно так? Ищет повод, чтобы остаться наедине. Музыка. Вечер. Что-то еще. Может быть, счастье?

– Есть одна девушка, которая мне очень нравится…