Кристина

– В вас до сих пор говорит отчаяние.

– Нет, не отчаяние, он мне просто безразличен! Это все детские сказки! Христианство ограничивает жизнь разными запретами. Оно нужно, чтобы люди не расслаблялись, чтобы они жили в постоянном страхе перед наказанием вечно гореть в Огненном озере…

– Вы знаете об Огненном озере?

– Я же сказала, что прочла ЕГО книжку.

– Это вы о Библии?

– О ней. Это запреты на то и на это. Это религия, налагающая вето на счастье! Если веришь, значит, счастлив не будешь никогда! Где? Где, скажите, счастье у тысяч прихожан, особенно истинно праведных? Они бедствуют, у них нет денег. Почему нищие на паперти являются нищими? Почему он не дал им счастья?

– Может быть они счастливы по-своему.

– Это все сплошная ложь! Если ОН есть, так пусть даст им счастье!

– Понимаете, Кристина, счастье должен человек добыть сам. Помните ту историю с глиной? Человек должен вылепить его себе сам.

– Во-о-от! Вот оно! Счастье ведь, по сути, единственное нематериальное понятие, которое Он мог бы нам дать, хотя бы в доказательство своего существования! Ан-нет!!! Он легко отвертелся: "Я даю вам глину, вылепите счастье сами!" Хорошенькое оправданьеце! Сатана может дать человеку даже больше!

– Не позволяйте сатане говорить вашим языком!

– Почему? Его же тоже нет!

– Человек должен ограничивать себя, иначе он становится заложником дьявола.

– Почему? Почему он должен себя ограничивать? Почему нельзя поесть от души? Почему нельзя переспать с кем попало, почему нельзя любить кого-то больше НЕГО?

Она молчала. Она не знала, что сказать. Если взглянуть на мои слова трезво, не искушенным взглядом, то, по сути, я была права, именно поэтому она не нашла, что сказать, а только лишь металась, в поисках доказательств ЕГО существования, но не могла их найти.

– Не в этом ли эгоизм? "Любите только меня, не сотворите себе кумира".

Потом я успокоилась и посмотрела на нее. Она была в слезах и по лицу была размазана косметика.

Я сказала:

– Анна, простите, я не в коем случае не хотела пошатнуть вашу веру в бога. Наоборот, я думаю вы стали верить в него сильнее. Простите, что напала на вас.

– Нет-нет. Это вы меня простите. Я не смогла вам помочь. Это говорит о моей некомпетентности.

– Пожалуйста, не обижайтесь. Мне лучше уйти. Прощайте, Анна.

На улице была середина рабочего дня, и я проезжала мимо тетиного дома. Поэтому, наверное, остановилась и зашла в магазин, чтобы по привычке купить тортик к чаю и наведаться к тетушке. Но возле прилавка мне вновь встретился тот самый старичок, из глаз которого текли слезы, и который покупал хлеб и с пачкой масла. В магазине было очень людно и мне с трудом удавалось не потерять его из виду. На той недели по городу шла рекламная акция зеленого чая, поэтому иногда в магазинах работали молодые промоутеры, предлагающие бесплатно отведать бодрящего напитка и оценить его качество и вкус. Возле них толпилось много желающих на халяву выпить чайку. А неподалеку от них стоял мой старичок, поедая маленькую посыпушку и запивая ее чаем. Какими добрыми мне показались его глаза! И ведь видно было, что нет радости особой, чтобы так улыбаться, а он, мне казалось, улыбался жизни наперекор.  Он допил чай и побрел к выходу. Я долго смотрела ему вслед. Но меня окликнул кто-то из очереди, когда пришел мой черед.

– У вас торты свежие? – Задала я вопрос женщине в фартуке.

– Свежие. Вам какой?

– Шоколадный. Постойте… – Я оторопела и подумала: Что же я делаю?

У тети дома была куча еды, и мой торт не сделал бы ей погоды.

– Нет, мне не нужно торта. Мне нужна колбаса, вот эта. – Я показала на какую-то, которая мне понравилась. – Еще кило докторской. Она вкусная? выпытывающее спросила я. Продавщица испуганно посмотрела на меня и созналась:

– Да, я и себе ее покупаю.

– Пачку масла, три пачки молока, две булки хлеба, рыбы копченой, вот этой, сыра плавленого и такого тоже, а свежее мясо есть?

Продавщица бегала, как заведенная, от одного прилавка к другому.

– Есть. Говядины?

– Да, и свинины. По кило той и этой. Фарш?

Она кивнула.

– Пачку фарша. Курица?

– Есть.

– Грудку!

– Хорошо.

– Так, фрукты. Бананов пять, нет десять, яблоки два килограмма, апельсины тоже два. Блин. Что же еще купить?

– Может быть, сладкого чего-нибудь купите?

– Да, точно! Дайте все-таки торт, шоколадный. – Успокоившись, сказала я. -Как вы думаете, этого хватит? – Спросила я продавщицу, но вопрос был скорее адресован самой себе.

Она посмотрела на упакованные пакеты и кивнула однозначно, даже не зная, для какого мероприятия я закупилась:

– Хватит.

Пакеты с едой мне помог вынести охранник, мы погрузили это все ко мне в машину, и я подъехала к тетиному подъезду. Однако сегодня я направлялась не к ней. Я купила это все для того самого дедушки. Мне было так радостно, так весело, что я смогла сделать что-то хорошее. Я взлетела на его этаж, не почувствовав и тяжести груза, и позвонила в дверь, держа в памяти номер его квартиры.

Дверь открыл он. У него были черно-седые волосы, которые были кудряво не прибраны, и белые богатые усы над верхней губой, а по обеим сторонам рта были две морщины, которые шли от носа по щекам. Глаза, такие же добрые и серые, как всегда, посмотрели на меня, и он сказал:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте. – Ответила я, хотя должна была поздороваться первой. – Я из социальной помощи пенсионерам и инвалидам. – Пришло на ум быстрее всего.

Он ни обрадовался, ни огорчился. Открыл дверь шире и показал мне, чтобы я вошла. Я вошла, и он включил свет в коридоре, который мне показался маленьким и серым. На полу лежал пошарканный линолеум, вместо люстры на потолке висела одна лампа, и солнце зашло за тучу, так что в комнате потемнело. Я поставила пакеты на трюмо.

– Здесь мясные, молочные продукты, торт и фрукты.

Он приоткрыл один из них:

– Ой, доченька. – Сказал он тихо-тихо. – Я же не расплачусь никогда, мне на хлеб иногда не хватает.

"Дочь"? Он назвал меня дочерью? Мне было как-то очень тепло слышать это от него, словно отец позвал меня.

– Я знаю, поэтому я здесь. Это все бесплатно, берите.

– Откуда ты, говоришь?

– Из социальной помощи пенсионерам и инвалидам.

– Я же, доченька, никуда не обращался. – Он сказал, наклоняясь ко мне и пытаясь разглядеть мои глаза.

– Мы теперь сами находим пенсионеров, нуждающихся в помощи.

– Это хорошо, иногда старики дома сидят, выйти не могут. – Он говорил, поворачиваясь и направляясь в кухню. – Тяжелые пакеты, что там, кирпичи? – Произнес он и засмеялся, посвистывая.

Я тоже улыбнулась.

– Можно я вам помогу?

– Можно.

Мне так не хотелось уходить, так хотелось найти повод, чтобы задержаться.

Я скинула ботинки и схватила пакеты. На кухне мы их быстренько расфасовали по холодильнику. И он оставил на столе торт. Тот самый, который должна была сожрать моя толстая тетя.

– У меня и торт есть не с кем. – Он снова улыбнулся той самой улыбкой, доброй и теплой. – Вам можно у пенсионеров чай пить?

– Можно. – Я улыбнулась в ответ.

И он стал шаркать по кухне, доставая стаканы и заваривая чай. А я смотрела на него, и мне было необычайно радостно. Хотелось верить в то, что я принесла ему хоть немного счастья. Он медленно суетился с тортом, потом разрезал его и налил в чашки горячего чаю. Мы принялись есть торт, и пока ели, он спрашивал меня о моей работе, о том, из какого бюджета мы берем деньги, спрашивал и обо мне, почему я там работаю. Мне приходилось врать. Но мне казалось, это была ложь во спасение.

Я осмотрела его обиталище. Оно было маленьким, и было видно, что в нем давно не делали качественный ремонт. Конечно, я знала, старикам ведь сложно иногда нагнуться, не то чтобы стоять на коленках и красить полы. Кран на кухне задавал ритм нашему разговору и потягиванию чая, когда капля за каплей из него бежала вода. Раковина потемнела. Холодильник, я обратила внимание, работал очень громко и плохо закрывался. Дедушка приставлял к нему табуретку, чтобы тот не разморозился. Но, несмотря на это, было видно, что хозяин дома из последних сил старается убирать его и мыть, насколько это возможно. Пыли я не видела нигде. А раковина потемнела оттого, что у него не было дорогого порошка для чистки.

Из разговора я выведала незаметно, что его зовут Григорием и попросилась называть его дедом Гришей. Он согласился. Потом я помогла ему вымыть посуду и вынула заметки на телефоне, спросив:

– Продиктуйте мне, что вам нужно купить.

Он, то ли улыбаясь, то ли серьезно (как ему было свойственно) сказал:

– Мне, доча, не надо ничего, я жив пока, и ладно. Ты там помоги другим,

которые не ходят, встать не могут.