– Здравствуйте! – бросается он навстречу. – Наконец-то хоть одна живая душа! Не поверите, шесть дверей на нашем этаже, и никого дома нет. Кажется, уже полчаса здесь торчу! Хотя точно не знаю, у меня с собой ни часов, ни телефона.

И поясняет:

– Я ж ваш сосед, вот из этой квартиры, – он указывает на дверь справа. – Меня Анатолий зовут.

Родственник пианистки, значит. Одышливый, неопрятный. Неужели отец? Правило «от осинки не родятся апельсинки» дало сбой?

– Представляете, вышел покурить, возвращаюсь, пытаюсь дверь открыть – и ключ сломался. Прямо в замке, епта! Телефон в квартире, соседи не открывают. Вызвать мастера не могу, на улицу тоже в таком виде не выйти. Ситуация патовая!

Он демонстрирует обломок ключа и разводит руками. Действительно, патовая.

– От отчаяния даже звонил диспетчеру, который за лифт отвечает. Попросил войти в положение и вызвать мне мастера. А она ни в какую. В ЖЭК, говорит, звоните. Карга старая. Как я позвоню, когда у меня телефона нет?

Анатолий шаркает тапком и грозит лифту кулаком.

– У меня к вам огромная просьба, – он умоляюще заглядывает в глаза и становится похожим на печального бульдога, обделенного печеньем. – Пустите меня в интернет, пожалуйста. Нужно найти умельцев, которые замки вскрывают, а потом им позвонить. Тоже от вас. Больше десяти минут не отниму!

Вот бедолага. Физиономия вроде знакомая, на мошенника не похож – хотя какие они, люди, похожие на мошенников?

Скорее всего, и вправду сосед. Можно и в дом пригласить.

Анатолий рассыпается в благодарностях, показательно вытирает ноги о коврик и боязливо входит в прихожую. Мобильный – интимная вещь, и давать его в руки незнакомцу как-то не хочется. Придется предоставить доступ к ноутбуку.

– Знаете, я ведь и сам мог бы справиться с этим замком, будь он неладен, – разглагольствует сосед, пока компьютер выходит из спячки. – Я вообще, как говорится, рукастый… Что вы сказали, чаю? Да, спасибо, чай будет очень кстати, в нашем подъезде такие сквозняки!.. Просто инструменты все остались дома, а так мне и мастера не пришлось бы вызывать, сам бы все и починил. Ага, вот и наш любимый интернет. Я могу воспользоваться этим телефоном?

Четверть часа спустя, обзвонив с десяток фирм и всласть наругавшись по поводу цен, сосед Анатолий сидит на кухне и устало прихлебывает чай.

– Такие деньги дерут, так еще и ждать около часа, – жалуется он. – Сами бы просидели час на лестнице, я бы на них посмотрел. Спасибо, хоть вы приютили. А то очень, скажу я вам, это скверное чувство, когда не можешь попасть в родную хату!

Мастер задерживается. Анатолий, смирно сидя на кухне, жует пряники и с увлечением листает кулинарную книгу. От другого чтива отказывается:

– Нет-нет, спасибо, все равно я ничего не успею дочитать. Останется эффект незавершенности. Я лучше картинки посмотрю, они прекрасны. Можно кипяточку в чай подлить?

Ожидание обостряет слух. Шум соседской жизни давно стал привычным фоном и выходит на передний план лишь в такие минуты. Удивительно, сколько звуков обычно проходит мимо ушей!

Лифт беспрестанно хлопает дверьми, натужно поднимает людей к небесам и с облегченным гулом спускает на землю.

Треск дверного звонка и торопливые шаги.

Лай собаки, недовольный окрик хозяйки.

Бряканье ключей, шуршание пакетов и сдавленный разговор: как будто кто-то вернулся домой с покупками и пытается открыть дверь, удерживая телефон между плечом и ухом.

Внезапный телевизионный ор, мгновение спустя потушенный и доведенный до комфортной громкости.

Удаленный грохот в набирающейся ванне.

А мастер все не идет.

Какофония большого дома легко превращается в симфонию: достаточно добавить живой музыки. Где же она, трепетная пианистка, волшебница, своей игрой способная успокоить самую острую сердечную боль? Чем занята, пока ее непутевый папаша застрял у неразговорчивой соседки?

Секретничает с подружками в пиццерии у метро? Навещает тетушку? Проводит каникулы в приморском лагере?

Анатолий ищет что-нибудь на роль закладки, не находит и аккуратно кладет книгу на стол обложкой вверх.

– Нет, тут вы спутали. Никакой дочки у меня нет. Ума не приложу, откуда вы это взяли. Я вообще один живу. Вы ведь, судя по всему, тоже? В доме никаких детей?

Сперва видна лишь белокурая макушка. Приближается к столу, на секунду замирает, и вдруг начинает вырастать: над скатертью появляется короткая челка, затем чистый детский лоб и брови, вздернутые до предела, как будто помогающие подняться на цыпочках еще выше. Наконец показывается веснушчатая переносица, любопытно блестят глазки. Взгляд живо шарит по столу, юркает в уютный треугольник под книгой. Красный переплет безоговорочно похож на крышу, желтоватые страницы – бревенчатые стены, так что натюрморт с книгой на столе мгновенно превращается в пейзаж с избушкой на заснеженной равнине. Обитатели тут как тут: розовый резиновый единорожек и журавль, когда-то свернутый в задумчивости из рекламного буклета да так и брошенный под лампой. Неверно говорить, что детское воображение дает забытым предметам новую жизнь. Ведь в сравнении с той фантасмагорией, которая разворачивается вокруг всех этих ненужных вещей, все, что было в их прошлом, и жизнью назвать нельзя. Разве это жизнь? Так, вялое существование, тоскливое присутствие среди других бестолковых безделушек… И вдруг налетает вихрь детской фантазии, рассеивает скуку, и начинаются захватывающие приключения: бумажный журавлик гордо расправляет крылья и реет могучим драконом над заколдованными землями, а храбрый единорог охраняет дом своего властелина и скрытые в нем бесчисленные сокровища.

Да, судя по всему, в доме никаких детей.

Глава 15

«Всем привет! С вами я, Павел Богатырь, и мой видеоканал «Зашибайка». Недавно посмотрел ролик с тремя якобы беременными девушками, которые прокалывают свои животы огромными ножницами. Что сказать: красотки, я под впечатлением! Не столько от снятого вами материала, сколько от реакции зрителей. Следить за баталиями комментаторов под этим видео одно удовольствие! Сколько драматизма! Какой накал страстей, ух!

Нашел в сети информацию, что авторов ролика разыскала полиция и даже вменила им какую-то там статью. Подумать только: говорят, свобода слова, а сами за шарики в кадре сажают.

Хотя это я так, ворчу по-стариковски. Информация об аресте непроверенная, так что, пожалуйста, если будете ею делиться, на меня не ссылайтесь. А то еще огребу от всех трех девах ножницами за клевету!

Но это все, конечно, шутки. А теперь серьезно: решил и я не оставаться в стороне от такой горяченькой темы, как фонд «Эпилог», и запилил голосовалку. Итак, внимание, опрос: каково ваше отношение к фонду? Вариантов немного: поддерживаю, ненавижу, мне пофиг и, конечно, свой ответ в свободной форме.

«Эпилог» разделил общество на части. Выбирай, на какой стороне ты?»

Ролик заканчивается легендарным изображением Морфеуса с синей и красной таблетками. Проголосовав, можно увидеть результаты. Голосов за и против примерно поровну. Воздержавшихся почти нет.

Глава 16

Ссылка на это видео приходит с неожиданной стороны: от бывшего коллеги. Несколько совместных ланчей, пара удачных переговоров, месяц командной работы – много ли надо людям, чтобы сблизиться в холодной обстановке постоянных стрессов и дедлайнов?

Помнится, он еще как-то смешно смеялся. Что же там было? Хохотал, издавая настоящее гусиное «га-га-га» так, что окружающие начинали смеяться не над шуткой, а над этим прямо-таки непристойным гоготом? А, нет, это Игорь Игоревич из отдела закупок…

С рабочих тем все чаще съезжали на фильмы, путешествия, воспоминания. Истории о глупых начальниках и бестолковых подчиненных сменялись забавными случаями из школьной жизни. Должно быть, именно так впервые и мелькнуло имя Анны Костомаровой. В те времена о ней никто не слышал, но коллеге почему-то запомнилось.

Общение давно сошло на нет, но с появлением шумихи вокруг «Эпилога» старый приятель напоминает о себе все чаще. Пытается возобновить былую дружбу? Радуется, что оказался причастным к громкому имени? Или действительно искренне полагает, что это и вправду интересно: следить за жизнью бывшей одноклассницы? Как бы то ни было, бывший коллега регулярно присылает новости и интервью, связанные с фондом Костомаровой. Тут главное – вежливо благодарить и в полемику не вступать.

На этот раз по ссылке открывается ролик. Хоть бы смешные еноты или чихающая панда! Но нет. Конечно, нет. Видео с заголовком «Чем закончилась акция Эпилога. Шок!» веселья не сулит.

В немного трясущемся кадре уже привычная картина: столы, шары, женщины и толпа зевак. Любительская запись очередного прощания. А вон и профессионалы – репортер поправляет пиджак, оператор водит, словно жалом, любопытной камерой по сторонам.

Скучно, ничего нового, хочется промотать, но зрелище чем-то завораживает, приковывает взгляд. Может, чужая скорбь действует как магнит? Сгущается тягучим облаком над несчастными участницами, охватывает ближайших зрителей, от них заражаются дальние ряды, и даже через монитор это щемящее чувство начинает просачиваться в самые незащищенные уголки сердца.

Как прохожий замедляет шаг у уличных музыкантов, так и случайные парочки останавливаются здесь всего на минутку, просто посмотреть; с губительным любопытством заглядывают через плечи и вдруг замирают, затихают. Теперь они останутся до самого финала. Скорбь захватила и их, и, чтобы отделаться от нее, чтобы разрешиться от ее бремени, нужно досмотреть до конца, пережить вместе с женщинами их освобождение. Шарики унесут в небо не только тоску скорбящих матерей. С их полетом толпа облегченно выдохнет и с деланной веселостью разойдется по своим делам. Кроме символа конкретного ребенка, каждый шарик нелегально уносит с дюжину чужой, прохожей грусти.

Но на этот раз все идет не по сценарию. Шары уже готовы к запуску, женщины традиционно шепчут слова прощания, организатор обходит собрание, как вдруг… Хлоп! Хлоп! Хлоп! Выстрелы-хлопки звучат оглушительно и через секунду сливаются в непрерывную канонаду. Похоже на салют, но салюту здесь не место. Один за другим шарики в руках участниц лопаются, вызывая визг и слезы. Обстрел! Слышны крики, в толпе смятение, кто-то прикрывает голову и пытается спрятаться. Репортер тычет пальцем в кусты и прикрикивает на своего напарника: «Ты снимаешь? Снимаешь? Стреляют оттуда!»

Камера уже не дрожит – раскачивается так, будто записывает последний в своей жизни шторм с борта тонущего судна. Это оператор, тихонько матерясь, бежит к эпицентру событий. По пути ему попадается одна из участниц: в одной руке обрывки шарика, другая прижата к лицу, прикрывая глаз. К ней подбегает мужчина: муж, брат? Отнимает ее ладонь от лица, и видно, как на щеке женщины наливается багровый синяк. Женщина непонимающе смотрит на розовый лоскуток, подносит его к самым глазам, кривит рот и разражается рыданиями. Мгновенно растекается тушь, распухает нос, от кровоподтека стремительно заплывает глаз. Зрелище жалкое и отталкивающее.

Оператор устремляется дальше, туда, где началась стрельба. Протискивается между зрителями и выдыхает: «Обалдеть… это дети!»

И действительно, на полянке – пятеро мальчишек, вооруженных игрушечной пневматикой. Дети смущены, но, кажется, довольны. У одного ветка в волосах. У другого цветные пульки в ладошке.

Репортер торопливо сыпет вопросами.

– Это вы стреляли?

– Мы, – шмыгает самый долговязый.

– Вы целились в женщин?

– Не, – мотает он головой. – В шарики.

– Зачем?

Ребята переглядываются, усмехаются. Жмут плечами.

– По приколу, – наконец выдавливает один.

– Что же в этом прикольного?

Снова ужимки, смешки.

Не дождавшись ответа, репортер продолжает допрос:

– Вы знаете, что это за мероприятие? Почему здесь собрались женщины, зачем им воздушные шары?

– Знаем, знаем, – наперебой отвечают хулиганы.

– И что же? – репортер сует микрофон под нос долговязому. – Расскажи, что, по твоему мнению, здесь происходит.

Тот делает глубокий вдох, поднимает взгляд к небу и неожиданно отвечает:

– Эти бабы хотят внимания и денег, вот и спекулируют на своем горе.

Толпа шумит. Какой-то мужчина – по-видимому, защитник одной из участниц – срывается с места, с руганью бросается на хулигана. Его удерживают, и журналист торопливо спрашивает дальше:

– Ты знаешь, что означает слово «спекулировать»?

Парень кивает, но не очень уверенно.

– Торговать? – полувопросительно произносит он.

– Ты ведь не сам это придумал, – дожимает репортер. – От кого ты слышал эту фразу?

Дети переглядываются и хором тянут:

– От ба-а-атюшки.

Вот и полиция. Кадр заслоняет правоохранительная спина, слышны слова протеста, возня, и видео обрывается.

Глава 17

– Тебе понравится это кафе! Немноголюдно и по-домашнему. Сразу забываешь, что в двух шагах шумит Новый Арбат!

Встреча с бывшим коллегой произошла случайно. Вроде как.

– У меня переговоры прямо в вашем бизнес-центре, представляешь? Давненько я не был в этих краях. Закончили аккурат к окончанию твоего рабочего дня. Дай, думаю, Леське позвоню, вдруг она уже освободилась. Только за телефоном полез, а тут Леся собственной персоной. Ты, то есть.

Как будто нервничает. Что ему нужно? Обсуждать работу уже нельзя, а старые симпатии давно испарились.

По пути он вдруг вспоминает старую шутку, невнятно пересказывает ее и сам же смеется – и вот оно, то самое, смешное в его смехе! Все лицо ходит ходуном, как будто пластилин плавится на солнце: нос морщится, ноздри шевелятся, брови порхают по лбу наперегонки, левый глаз жмурится, правый таращится, а по глубоким морщинкам льются в три ручья слезы.

– Лесь, что ты такая грустная? – отсмеявшись и расставив части лица по местам, спрашивает он. – Устала, что ли? Сейчас поужинаем, отдохнем. Вот увидишь: кафе тебе понравится!

Местечко и вправду глуховатое. Кроме хозяйки заведения и старичка-охранника никого нет. Тесный зал разделен на две части, всего пять столов. Стены увешаны книжными полками, картинами и плющом. На окнах герани, вазочки да статуэтки. Ощущение чужой кухни. Еще и телевизор орет.

Увидев постоянного посетителя, хозяйка встает и изображает радушие. Охранник не шевелится: то ли помер, то ли поглощен бандитским сериалом.

– Кухня тут потрясающая! – закатывает коллега глаза.

В меню пельмени, суп с тефтелями и тушеная капуста. Да уж, потрясающе… Жениться ему, кажется, пора.

Когда дочка подрастет, надо будет рассказать ей, как изучить мужчину по его отношению к еде. Привередничает даже в ресторане? Избалованный маменькин сынок. А может, и не маменькин, может, женщины избаловали. Кидается на самые простецкие блюда? Точно холостяк, но вдобавок неумеха и лентяй. Хотя умение определять холостяка полезно лишь годам к тридцати, такому вряд ли нужно ее учить. Или любая женская наука лишней не бывает? Как быть дочери подругой, но и не перегнуть палку в откровенности? Хорошо, что она еще совсем малышка, и эти сложные вопросы можно оставить на потом…

Хозяйка скорбно качает головой на отсутствующие блюда и после пятиминутного торга наконец принимает заказ. Сериал обрывается на самом интересном месте, охранник оживает, грузно встает и уходит курить. Начинаются новости.

«Все помнят о недавнем инциденте, произошедшем во время мероприятия фонда «Эпилог». В парке города Левитана проводилась очередная акция прощания с нерожденными малышами. Церемония подходила к кульминации, когда группа восьмиклассников произвела обстрел участниц».

– Леська, смотри, это ж о том видео, которое я тебе присылал! – радуется коллега.

Вечер становится невыносимым. Сымитировать телефонный звонок? Вспомнить неотложное дело? Просто вскочить со стула и убежать? Пока в голове прокручиваются возможные сценарии, губы продолжают улыбаться, а глаза следить за диктором на экране.

– Ты же досмотрела ролик до конца? Где оказывается, что это дети стреляли? Сейчас наконец-то расскажут, кто их надоумил!

«Выяснилось, что все пятеро школьников учатся в одном классе и планировали нападение заранее. Ребята знали, где и во сколько будет проводиться мероприятие, запаслись оружием: детскими пневматическими пистолетами и винтовками, стреляющими пластиковыми пулями, – и заняли наиболее выгодную для обстрела позицию.

Ведется расследование, и пока неизвестно, какие меры будут предприняты по отношению к малолетним нарушителям. Но соблюдение закона – дело правоохранительных органов, а задача прессы – разобраться с моральной стороной вопроса. Кто является действительным зачинщиком правонарушения? Кто-то манипулирует детьми, чтобы досадить «Эпилогу»? Или выходка мальчишек – искреннее, пусть и неприглядное отражение общественного отношения к деятельности фонда?

Батюшкой, на которого сослались дети, оказался тридцатидвухлетний отец Иннокентий, служитель церкви святого Лаврентия города Левитана. В тот памятный день разъяренная толпа горожан, присутствовавших при инциденте в парке, во главе с представителями прессы отправилась в храм, чтобы выяснить правду. Батюшка был немало удивлен таким вниманием и никак не мог взять в толк, о чем идет речь. Он утверждал, что ни разу не высказывался о фонде «Эпилог» ни во время церковных служб, ни в мирских разговорах. Более того, отец Иннокентий подчеркнул, что семьи мальчиков никогда не входили в число его прихожан. Он не знает ни ребят, ни их родителей.

Слова священника легко проверить, что и было сделано в кратчайшие сроки совместными усилиями полиции, журналистов и энтузиастов. Опрос паствы и семей мальчиков показал, что ребята не посещали церковь и не общались с батюшкой. По крайней мере, никто из опрошенных об этом общении не знал».

– Вот это детектив! – в ажиотаже ерзает коллега.

Из-за шума он подсаживается поближе и говорит прямо в ухо. Мужественный парфюм и тонкий аромат табака. Можно даже различить свежие нотки стирального порошка от его рубашки. Как, как такой волшебный запах может принадлежать жалкому хилому падкому до сплетен и скандальных новостей скучному глупому…

– Хлебушек! – объявляет хозяйка кафе, втискивая блюдо между солонкой и фигуркой слона. – Супчик на подходе, потерпите минутку, осталось совсем чуть-чуть.

Она зачем-то подмигивает, кокетливо улыбается и скрывается за ширмой. Как будто с супчиком у нее особые отношения.

Телевизор продолжает орать.

«Пока полиция продолжает расследование, наш специальный корреспондент взял интервью у Надежды Петровны Соковой, директора школы и классного руководителя 8 «Б», где учатся пятеро нарушителей спокойствия.

– Очевидно, что идея обстрела принадлежит не мальчикам, – уверяет директор. – Для детей не существует фонда «Эпилог». Им все эти акции и проблемы неродивших матерей, что называется, по барабану. Это же дети! Вопросы, решаемые фондом, слишком взрослые для них. Школьников это не интересует так же, как результаты выборов и цены на гречку. В таком возрасте их больше волнуют одноклассницы, аниме и рэп.

– Но тем не менее, – возражает репортер, – ранним субботним утром пятеро друзей вместо того, чтобы слушать рэп и смотреть аниме с одноклассницами, отправились обстреливать женщин.

– Ой, вот только не надо перекручивать! – возмущается директор. – Они обстреливали не женщин, а воздушные шарики. И стреляли не из настоящего оружия, а безопасных игрушек.

– «Безопасные игрушки» причинили реальный вред. Некоторые участницы пострадали: получили гематомы и ссадины. Не говоря уже о колоссальном моральном ущербе.

Директор меняет тактику и душевно прижимает руки к сердцу:

– Я искренне сочувствую этим женщинам. Поймите, я не выгораживаю мальчиков. Они сделали то, что сделали, это факт, это реальность. И они понесут наказание. Но я против того, чтобы приписывать их действиям скрытый смысл, которого там нет.

– Хотите сказать, ребята воспринимали обстрел как игру?

– Игра или нет, я не знаю. Но они точно не хотели делать заявление или опротестовывать действия фонда, как это сейчас представляют во всех СМИ. Дети жестоки, они часто издеваются над слабыми. А женщины, участвующие в акциях фонда – слабые. Согласитесь. То, что они не могут справиться со своей утратой самостоятельно, не могут решить личные проблемы, говорит о том, что они слабые. Дети самоутверждаются за счет слабаков, это всем известно. Особенно если говорить о ребятах из не очень благополучных семей».

Коллега поднимает палец:

– Запомни эту фразу, хочу ее с тобой обсудить. Можно ли считать этих женщин слабачками.

И, не дав ответить, кивает на экран со словами «после, после».

«– Намекаете на плохую обстановку в семьях этих детей? – уточняет журналист.

– Да что там намекать! Всем известно, что у Петрашова папа пьет, семью одна мать на себе тянет. Ей бы прокормить, одеть, обуть ребенка, тут не до воспитания! У Сиделкина и Черного неполные семьи, отец Кленина недавно из тюрьмы вышел. Только представьте себе: все детство мальчик провел, зная, что его папа ЗЭК, что само по себе тяжело, а теперь, после стольких лет, отец вернулся в дом, и с ним нужно как-то уживаться. В подростковом возрасте подобная ситуация может переживаться совсем непросто.

– Не смотря на сложные семейные обстоятельства, при ответе на вопрос, кто их надоумил совершить правонарушение, ребята сослались не на родителей, а на священника.

– Это я прокомментировать не могу, – трясет головой директор. – Но если мне не изменяет память, формулировка там была несколько другая. Мальчики не говорили, что батюшка заставил их пойти и сорвать мероприятие фонда. Они просто повторили его мнение насчет «Эпилога».

– Да, но отец Иннокентий никогда не делал таких заявлений.

Директор делает мудрое лицо:

– Знаете, иногда наши слова истолковываются превратно. Люди не всегда слышат и верно понимают друг друга. Тем более, дети. Обычное недопонимание могло привести к ситуации, в которой невинная фраза исказилась в памяти ребят и послужила катализатором. Узнать, что именно услышали мальчики и что привело к таким последствиям, мы уже не сможем. Такие вещи можно вскрыть разве что под гипнозом!

– Вы говорите, что ребята неверно истолковали слова священника и приняли их за руководство к действию. Но отец Иннокентий утверждает, и это подтверждается, что ничего не мог сказать мальчикам, так как вообще с ними не знаком.

– Отец Иннокентий ошибается. Не далее как в мае, перед Пасхой, он посещал нашу школу, в том числе и 8 «Б».

– И общался с мальчиками?! – напирает репортер.

– Ну не с глазу на глаз, но выступал перед всем классом. Конечно, батюшка мог и не запомнить мальчиков. Зато они его хорошо рассмотрели и расслышали.

– Это совсем другое дело. Школьная лекция о православном празднике отличается от категоричных высказываний о неродивших матерях.

– Вы правы, но я другое имею в виду. Я хотела сказать, что безоговорочно верить одной стороне и осуждать другую – неправильно. Всегда есть полутени. Священник утверждает, что никогда не видел мальчиков, а на самом деле видел. Уже один этот факт должен заставить нас усомниться и в остальной информации.

– Думаете, священник все же пересекался с мальчиками?

– Левитан маленький город, – туманно отвечает директор. – Мы все здесь друг с другом периодически пересекаемся.

– Вы можете вспомнить, высказывался ли отец Иннокентий об «Эпилоге» во время своего посещения школы?

– При мне нет. Кажется. Я такого не помню. Хотя кто знает, может, что-то и слетело с его языка. Я присутствовала на его выступлении только в нашем классе. Мальчики могли услышать его в любом другом месте.

– Допустим, все сложилось так, как вы говорите. Как думаете, почему мальчики восприняли слова священника как руководство к действию?

– Если вы хотите услышать от меня версию, как все произошло на самом деле, то я вас разочарую. Я не знаю. Все, что мы сегодня обсуждаем, лишь домыслы. Я пытаюсь защитить своих подопечных. Боюсь, что общественность отнесется к их детской, необдуманной выходке слишком строго, и это покалечит им жизнь».

– На попятную пошла, – шепчет коллега.

Нескончаемое интервью его нисколько не утомляет.

«– То есть у вас нет гипотез, что послужило предысторией этой, как вы говорите, детской необдуманной выходке? – подводит итоги репортер.

– Разумеется, нет. Понятия не имею. Этих ребят нельзя назвать отпетыми хулиганами. Наш школьный психолог никогда не выделял их как особо проблемных. Ничто, как говорится, не предвещало.

– Что ж, придется ждать официального заявления от правоохранительных органов. Будем надеяться, что ситуация прояснится, и дети отделаются простым испугом».

Обрушивается оглушительная реклама, охранник щелкает пультом, на столе появляются тарелки, и тягомотный ужин начинается.

***

После душного кафе вечер кажется тихим и прозрачным. Гул машин теряется в арбатских переулках. Тротуары пусты. На первых этажах зажигаются окна.

За изгородью на площадке мужчина обучает краснощекого карапуза настоящему футболу.

– Берешь вот так, кладешь вот сюда, и бьешь вон туда. Понял? Давай! – и, отходя усталой тренерской походкой, добавляет вполголоса: – А то играешь, как сборная России…

Коллега вот уже полчаса дискутирует сам с собой на тему «Эпилога». Судя по всему, ощущает себя эрудированным и неравнодушным. Неравнодушие – самое модное чувство сегодня.

– Нет, я, разумеется, осознаю, насколько важна общественная проблема, поднятая «Эпилогом». Сама подумай: почему эти примитивные акции поднимают столько шума, затрагивают столько людей? Но это понимание не исключает и здоровой иронии. Все же я циник, от этого никуда не денешься. Одно радует, что я не один такой. К примеру, помнишь ту мадам, которой пулька во время обстрела попала под глаз? Помнишь, да? Тогда ты просто должна это увидеть!..

Уже почти дошли до метро, и коллега спешит достать телефон, чтобы показать очередное суперважное видео. Хоть бы ролик не успел загрузиться. Как же муторно это все.

Но ролик загружается, и коллега тычет экраном в лицо, радостно приговаривая: «Просто бомба!»

В кадре женщина с синяком на щеке непонимающе смотрит на лопнувший шарик, кривит рот, заливается слезами и тушью, а искусно наложенный голос Пятачка тоненько причитает: «Интересно, что это так бумкнуло? Не мог же я один наделать столько шума? И где, интересно знать, мой воздушный шарик? И откуда, интересно, взялась эта тряпочка?.. Ой! Мама! Мамочка-а-а!»

Ролик озаглавлен «Не крась глаза, когда идешь реветь». Вот же мерзость.

Коллега хохочет и, как конь, мотает головой. Будто кто-то снова мнет это пластилиновое лицо.

– Народ не теряет чувства юмора! Отличный знак, я считаю! – в восторге выкрикивает он.

Импровизированное свидание подходит к долгожданному концу. Метро кажется храмом спокойствия. Никто не сует под нос злые ролики, не разглагольствует о чужих страданиях, не мастерит шутки из чужого горя. Случайным попутчикам плевать друг на друга. Обычно мегаполисы за это ругают, но для многих равнодушная толпа становится убежищем, молчаливым укрытием, в котором можно затеряться и не думать об умерших детях и недоношенных мечтах.