Бульвар переходит в площадь с огромным уродливым строением. Крытый рынок, кофейни, пиццерии ютятся под темными сводами этого здания, по непонятной причине вдруг ставшего одним из самых модных мест Москвы. Ко входу не протолкнуться из-за молодежи и туристов. И почему здесь всегда так много людей?

– Потому что тут можно стильно восседать на ступеньках, курить и щуриться на солнце, – поясняет подруга. – Ну и делать селфи, куда ж без этого. А внутри им всем делать нечего: дорого, не по карману.

Снобистские высказывания Эммы тонут в шуме голосов и автомобильных гудков. Она хватает за руку и тянет на другую сторону улицы.

– Уф, прорвались, – выдыхает она, торопясь перейти на зеленый.

Светофор тревожно пищит – осталось пять секунд, четыре, три, предупреждает он, а потом заливается истеричным звоном: «Спешите! Спасайтесь! Бегите! Сейчас зажжется красный, я не могу это остановить!»

Эмма сворачивает в переулок, и гвалт утихает. Вдоль обочин припаркованы дорогие иномарки, под ветвистой акацией приютились два сверкающих мотоцикла. Они наклонились друг к другу, будто задремали в теньке после долгого путешествия по залитому солнцем шоссе. Напялить бы сейчас шлем и обтягивающий мотокомбинезон, оседлать байк и рвануть в закат! Ехать так быстро, чтобы встречным ветром выдуло из головы все грустные мысли, а тоска и боль не поспели бы и остались далеко-далеко позади…

– Ты же не водишь мотоцикл, – вклинивается в мечту прозаичная Эмма. – Да если бы и водила, тебе нельзя за руль из-за лекарств, помнишь? Ты же их принимаешь, правда?

Приходится уверенно кивать, хотя, если честно, таблетки давно закончились, а за новыми идти все как-то не с руки. То аптека закрыта, то рецепт не с собой. Да и нельзя держать такие сильные препараты в доме, где живет ребенок. А то еще исчезнет ненароком.

В переулке ни души, только впереди у ворот белоснежного особняка толпится пара десятков человек. Белеют на солнце транспаранты, слышны вялые выкрики. Пикет.

– Ба, да это никак против «Эпилога»! – оживляется Эмма, вытягивая шею и прибавляя шаг. – В том доме расположения администрация фонда, ты разве не знала? А ребятки, видимо, имеют что-то против нашей Анечки. Пошли скорей, выясним подробности!

Она вдохновенно мчится к демонстрантам. При появлении зрителей группа приободряется, лозунги становятся громче:

– Отказ от шаров!

– Защитим птиц!

– Сохраним природу!

У Эммы озадаченное лицо.

– Ничего не понимаю, – бормочет она и вглядывается в один из плакатов. На нем изображена толстая чайка и перечеркнутый воздушный шар.

– Экологи против акций с запуском шаров! – чеканит парень с табличкой, и к нему присоединяются остальные. – Воздушные шары – смерть для природы! Животные проглатывают фрагменты шаров и погибают в муках! Птицы запутываются в лентах от шаров и погибают в муках. Латекс засоряет мировой океан, и морские обитатели…

– Погибают в муках, мы поняли, – перебивает Эмма. – И как же реагирует «Эпилог» на ваше выступление?

– Пока никак не реагирует, – уже не так бойко отвечает парень. – Но скоро прибудет телевидение, и фонду придется пересмотреть свои губительные методы! Мы это на самотек не пустим!

– Ясно, – кивает Эмма.

– Приехали! – раздается ликующий голос. – Телевизионщики здесь! Готовность номер один!

В переулок сворачивает фургон с эмблемой телеканала. Протестанты принимаются с удвоенным усердием трясти табличками и дружно скандировать:

– Живые важнее мертвых! Живые важнее мертвых!

– Бр, ну и глупость, – ежится Эмма. – Пойдем отсюда, не хочу попасть в кадр вместе с этими чудаками.

Глава 32

Под разлапистой елкой сыро и темно. Земля покрыта сухой травой, ветви спускаются уютным шатром. Приятно пахнет хвоей.

– Мамочка, а здесь кто живет?

В кулаке зажата шишка, на мордашке предвкушение: вот-вот начнется новая сказка.

– Не знаю. Надо поискать следы.

– Какие следы? – удивленно взлетают брови.

– Следы того, кто здесь живет. Хозяина.

– И как мы их будем искать?

– Ну, для начала надо осмотреться и найти подсказки.

Деловито проходит к стволу, приближает нос к самой коре.

– Тут муравьи!

Бегут себе в две шеренги, одна вверх, другая вниз, и плевать им на наблюдателей, будь то усталая от жизни тетка или несуществующая девочка.

– Значит, здесь живут муравьи.

– Не-е-ет, – мотает головой. – Муравьи живут на дереве. А кто же живет под деревом?

– Тогда продолжаем поиски.

Эмма опаздывает. Телефонные переговоры с Тель-Авивом или что-то подобное.

– Может, здесь живет медведь? – предполагает она.

– Медведь сюда не влезет.

– Тогда мышка?

– Для мышки слишком много места.

– Нутрия?

«Нутрия»?! Разве она знает это слово? Кажется, нутрий еще не проходили.

А, понятно: сегодня на работе коллеги обсуждали шубы. Отсюда и нутрия всплыла.

– Лесь, очнись, – трясет за плечо Эмма. – Что ты уставилась под елку, как завороженная? Увидела что-то интересное?

Интересное? Да там целый подъелочный мир! Но Эмме его не увидеть.

– Знакомься, это Татьяна, моя знакомая. Сегодня вместе погуляем, ты же не против?

Итак, она звалась Татьяной. Белоснежная рубашка, узкие джинсы и сумка с меховой подвеской. Нутрия?

– Мне показалось, вы что-то шептали, глядя под эту елку, – вкрадчиво говорит Татьяна, и все становится на свои места.

Подобными голосами говорят психотерапевты, когда чуют дичь. Вот это предательство! Эмма притащила с собой врача, да еще инкогнито! Совсем за дуру держат?!

Так, спокойно. Если близкая подруга пошла на такие меры, значит, у нее были на то причины. Неразобранная детская комната? Или что-то другое? Но что? Неужели проблемы настолько глобальны, что заметны со стороны? Может, рано посылать эту психотерапевшу на три веселых буквы?

Пока тревожные мысли проносятся в голове, Эмма подливает масла в огонь:

– С Лесей это бывает, да, Лесь? Бормочет что-то себе под нос и смотрит в никуда. Признавайся, подруга, ты там призраков видишь или с параллельными мирами общаешься?

Ха, да параллельные миры ближе, чем тебе кажется. Но об этом лучше не говорить. Может, продемонстрировать негодование и уйти? Самый безопасный вариант. И доктор ничего не успеет понять. А то так отправишься пообедать, а обнаружишь себя в психушке.

– Лесь, ну постой! Не уходи! – кидается вслед Эмма, догоняет и хватает за рукав.

Похоже, без боя не отпустят.

– Дай мне объясниться! – умоляет иуда. – Лесь, я обеспокоена твоим состоянием. Невооруженным глазом видно, что с тобой что-то не так! Ты иногда заговариваешься, отвечаешь невпопад. Как будто у тебя в голове помимо нашего разговора идет еще один, с кем-то другим… Как будто с ребенком.

Вот же незадача. Оказывается, внутренний диалог прорывается наружу. Интересно, на работе это тоже сказывается?

Так вот что имела в виду мама, когда приехала поддержать после развода, но не прошло и недели, как собрала вещи, обозвала «странной» и отчалила! Дочка уже тогда была рядом. И так уютно, так легко жилось в этом мирке для двоих, что мамины претензии остались практически незамеченными. Говорите все, что угодно, только не мешайте предаваться спасительным грезам.

Она, кстати, тоже постоянно зудела о ремонте в детской. Предлагала там домашний офис устроить. Не на ту напала! Между колыбелькой и принтером любая нормальная женщина без размышлений выберет первое.

Вот бы и Эмма тоже просто ушла!

Но она, похоже, сдаваться не намерена. Еще и тяжелую артиллерию притащила. В лице врача.

– Я понимаю ваши чувства сейчас, – вступает Татьяна, и меховой брелок согласно покачивается у нее под рукой. – Вы растеряны и обижены, вам кажется, что близкий человек предал вас, загнал в угол и пытается навязать вам модель поведения или, если хотите, способ жизни, который считается более правильным, чем ваш.

Эк закрутила. Брелок более убедителен, чем ее мешанина слов.

– Но мы не собираемся вас ломать, менять или лечить, – продолжает психотерапевт. – Мы просто даем вам возможность выпустить то, что у вас внутри. Открыться. Можно обсудить все, что вы посчитаете нужным, и мы не будем лезть туда, куда вы не готовы заглянуть.

Ага, заливай. Вечная песнь душеведов. А на деле, только волю дай, вскроют череп и начнут сладострастно ковыряться в самом больном.

– Может, поступок Эммы вам видится нечестным, но позвольте мне объяснить нашу логику. Эмма встревожена вашим состоянием, – Эмма согласно трясет головой, все еще не отпуская рукав. – Но она не специалист, и определить патологию не способна. Поэтому ваша подруга попросила меня поприсутствовать на вашей встрече в неформальной обстановке и просто понаблюдать за вами, чтобы сделать вывод, нужна ли вам профессиональная помощь. Поверьте, мы бы ничего не стали предпринимать исподтишка. В случае выявления проблем мы бы просто посоветовали вам обратиться ко мне или любому другому психотерапевту.

Что-то не верится сладким речам: вместо того, чтобы «просто понаблюдать», Татьяна с ходу ринулась задавать вопросы и пытаться подловить. «Вы что-то говорили, глядя на елку?.. Позвольте диагностировать вам шизофрению и отправить на принудительное лечение!» Подумаешь, Шерлок Холмс. Мало ли ситуаций, в которых человек может бубнить себе под нос? Репетиция речи, сочинение стихов, молитва, в конце-то концов!

Словом, психо-Татьяна не убедила. Ее визитка отправляется в карман, чтобы кануть в недрах ближайшей урны.

А вот с Эммой надо быть осторожней. Что еще она выкинет? Вдруг на следующую прогулку приведет с собой бригаду санитаров?

Татьяна с позором уходит, Эмма нервно закуривает.

– Фу, подруга, как-то сложно все получилось, – выдыхает она. – Не ожидала я, что ты ее так быстро раскусишь! С первой же реплики, вот это прозорливость!

Эмма замолкает. О чем она думает? Не о том ли, что все психи отличаются повышенной смекалкой, подозрительностью и изворотливостью?

– Ты ведь ей не позвонишь, – полувопросительно произносит она. – Ладно, я хоть попыталась. Но сама задумайся, Лесь: если твои странности заметила я, заметят и другие! Хотя бы не отрицай свои проблемы, не прячь голову в песок! Не хочешь психолога, обратись в «Эпилог». Слышала же, что там недавно вскрылось? Помогают кому попало, недотепы. А те, кто действительно в беде, остаются без поддержки. Я про тебя говорю, Лесь. Это ты в беде. Сходи к ним. Поговори хоть с кем-нибудь, а то совсем ведь свихнешься!

Она в сердцах бросает окурок на землю и смотрит на вьющийся дымок. Затем брезгливо морщится, вытаскивает из сумки салфетку, подбирает бычок и выкидывает в урну.

– Не люблю сорить, – поясняет она. – Мне пора возвращаться, скоро совещание. Извини, что мы так опоздали, это все из-за Татьяны. Пошли?

Пахучая елка остается позади – вместе с равнодушными муравьями и неустановленным хозяином. Могучие липы тянут ветки над дорогой, и на одной из них сидит парочка голубей.

Надо же, голуби на дереве! А в интернете писали, что они на ветках не сидят…

– Пойдем быстрей, – просит Эмма, – не хочу перед совещанием отмываться от помета. Эти тупые птицы гадят, как дышат!

Впереди идущий дядька издает мощное «харк» и высмаркивается на тротуар.

Глава 33

На первое письмо Костомарова так и не ответила. Наверное, завалили ее, бедняжку, допросами и разбирательствами по делу Морошенко. На фоне этой новости предыдущие неприятности кажутся сущей ерундой. Ну, не разрешают в парке собираться, ну, мальчишки обстреляли шарики, – мелочи жизни! Зато коррупция и махинации с недвижимостью – это серьезно. За такое спонсоры по голове не погладят. Эх, Морошенко, поганая овца в стае, очернил великий проект, да так, что теперь и не отмоешься.

Пальцы сами стучат по клавишам:

«Аня, помни: тех, кто на твоей стороне, больше, чем недругов! Мы не дадим закрыть фонд, не позволим загубить твое детище! Пусть идут суды, пусть уходят спонсоры – не бойся. Поддержка найдется всегда. Ведь правильное дело всегда найдет себе дорогу!»

Патетика так и прет, с ума сойти. Эмма со своей спонтанной поэзией была бы в восторге.

Порыв иссякает, сообщение отправлено. Глаза пробегают по только что написанным строкам. Ощущение, будто сочинил их кто-то другой. И что это за обещания «мы не дадим закрыть фонд»? Кто вообще эти «мы»?

Кажется, последние три бокала вина были лишними. А завтра на работу. Надо принять лекарство и на боковую.

Интересно, эти таблетки с алкоголем действуют?

Данную задачу решить просто. Если подружка приводит с собой психиатра, то вероятно, таблетки с алкоголем не действуют.

Глава 34

День не задался. Эмма на ланч не зовет, начальство донимает нелепыми придирками. Но главная печаль – куда-то исчезла дочка.

Каждое утро, стоит открыть глаза – она тут как тут: «Доброе утро, мамочка!» И утро действительно ненадолго становится добрым.

Но не сегодня. Хмурое небо, злые люди в метро, слишком горький кофе. Голова гудит после вчерашнего. И всепоглощающая пустота в душе.

Может, это все проделки психо-Татьяны? Коротким монологом отпугнула дочку, и та исчезла навсегда? Что это, исцеление от галлюцинаций или, наоборот, закупоривание последней лазейки в счастье? Вот позвонить бы этой Татьяне и предъявить… Что? Верните воображаемую дочь? Смешно.

Кстати, визитка до сих пор в кармане. Вот она. Отлично складывается в кораблик. Золоченые буквы идут как раз вдоль борта, а декоративная рамка по ватерлинии. С таким корабликом грех не поиграть! Надо просто оставить его ненадолго на столе, и малышка обязательно появится…

Но проходит десять, пятнадцать, двадцать минут. Кораблик одиноко кренит бок, тоскует на безбрежных просторах офисного стола. Ждет своего капитана, который возьмет курс на загадочный остров под названием Стационарный Телефон, а оттуда отправится к ослепительно-снежным берегам страны Стопка Листов А-четыре.

Но нет капитана. Ни юнги, ни пирата. Никого нет. Только одинокий бумажный кораблик на столе одинокой опустевшей женщины.

***

Мигает оповещение о письме. Сердце стучит чаще: неужели Костомарова ответила? Включается разум: а почему это так важно? Неужели сработали Эммины наседания, и подсознание возлагает на общение с Аней надежду об исцелении?

Но вопросы затмеваются радостным предвкушением. Скорей открыть, скорей прочесть!

Письмо и вправду от Костомаровой. Только какое-то странное:

«Спасибо за поддержку и готовность помочь в непростые для фонда времена! Добро пожаловать в сообщество активистов «Эпилога»! Общение с единомышленниками, информация о мероприятиях фонда, варианты помощи и многое другое – по ссылке в конце этого письма. Присоединяйтесь!»

Понятно, автоматическая рассылка. Надо же, у фонда уже появилось «сообщество активистов». Быстро состряпали! Интересно, что там?

Доступ к сообществу можно получить лишь став его участником. Придется вступить в клуб. Заявка принимается молниеносно, и открывается список тем.

«Помочь фонду материально», «Стать волонтером» – это можно пропустить.

В разделе «Последние новости» – ссылки на телерепортажи, какие-то официальные письма, разбирательства и доказательства. К чему все это? Сообщество активистов – странное место для оправданий. Здесь же и так собираются «неравнодушные». Или нет? Или в фонде делают ставку на друзей, считают, что главное – поддерживать лояльность преданных участников, а оправдываться перед врагами все равно, что метать бисер перед свиньями?

В новости углубляться не хочется. И так настроение паршивое, а у «Эпилога» что ни день, то катастрофа.

Так, что у них еще в меню?

«Истории чудес». Ну и названьице. Под чудесами подразумеваются рассказы подопечных о том, как им помог фонд, как плохо было раньше и как здорово стало теперь.

«Полгода провела в черной депрессии. Мужа, родственников, всех оттолкнула, на работу не ходила (родители присылали денег). На церемонии прощания почувствовала, как что-то прорвало! Вся эта хмарь изнутри словно вылилась! Ревела в объятиях психолога, стала посещать консультации и групповую терапию. Исцелилась за три недели! Фантастика! Полгода мучений – и такое быстрое выздоровление. Муж вернулся, работать снова начала. Подумываем о ребенке! Жалею лишь о том, что так поздно появился в моей жизни «Эпилог», ведь столько месяцев упущено!»

«Меня приютили в фонде сразу после операции. Вернуться домой просто физически не могла. Огромное спасибо девочкам, которые были рядом, ну и персоналу общежития, конечно, тоже! Столько сил и времени было в меня вложено, столько терпения и чуткости. Открыла для себя йогу – с фондом сотрудничает прекрасный инструктор! Когда приехала домой, не было боли и уныния, лишь легкая грусть по ребеночку! А я знаю, с чем сравнивать: первые две беременности закончились выкидышами, это третья и тоже неудачная…»

«Сестра притащила меня на акцию прощания, всучила шар, маркер, заставила участвовать. Помню, как стою с шариком в руках и думаю: что за бред? Я ребенка потеряла, а тут шарики? Вы серьезно? Но потом просто стала делать то же, что и все. Организатор очень чуткая, помогала, направляла. Велели ходить на терапию, я не верила, но помогло! В фонде разработана целая система специально для таких, как мы. Ничего лишнего, все проверено на практике. Работает!»

На девятой странице отзывов приходит ощущение, что в фонде работают кудесники. Всем-то они помогают, к каждому находят персональный подход. Правда, все истории простые и словно стандартные. Ни одной матери, общающейся со своим нерожденным ребенком, подумать только!..

Но чудеса вдохновляют, да так, что хочется сделать что-то в помощь фонду. Подходящий раздел тут как тут: «Выступления». Сначала показалось, что это ролики выступлений Костомаровой и других представителей «Эпилога».

Но оказалось совсем другое.

***

В разделе «Выступления» планируются митинги и пикеты. Судя по старым сообщениям, раньше тема называлась «Акции прощания», где можно было записаться на мероприятие. Но не так давно «Акции» переименовались в «Выступления» и заговорили на более агрессивном языке. Видимо, в столь неспокойное время у фонда есть дела поважнее, чем запускать шары к облакам. Да это и правильно: если не отстоять «Эпилог» сейчас, в будущем и акции проводить будет некому.

Раздел пестрит лозунгами и гневными высказываниями в адрес «несогласных». Вспомнилась экранизация Филипа Дика: «Убить всех других!» Как там было непонятно, кто эти другие и почему их надо убивать, так и здесь не объяснялось, кто против кого воюет.

Но война идет, в этом нет сомнений. На ближайшую субботу запланирована демонстрация в центре города, куда записалось уже почти сто человек. Представители фонда не уточняют, что именно нужно продемонстрировать, но с объяснениями народ, похоже, справляется и сам:

«Покажем, сколько друзей у «Эпилога»! Враги поймут, что мы просто так не сдадимся!»

«Не дадим фонд в обиду!»

«Не отсиживайтесь в стороне, приходите на демонстрацию! Пусть недоброжелатели увидят, как нас много!»

«Чем больше нас придет, тем выше ценность фонда в глазах властей! Приводите друзей и родственников!»

Яростные реплики перемежаются с миролюбивым обсуждением формы одежды. Большинство собирается прийти в футболках с узнаваемым принтом. Таких же, как у официантки в розовом питомнике. Шмели, ясное утро, ароматные бутоны. Как давно это было? Кажется, что в прошлой жизни.

***

Телефонный звонок резко прерывает сон. Пульс зашкаливает. За окном восходит солнце.

– Доброе утро, – здоровается бесполый голос. – Я хочу записаться на прием к Волхвовой Анне Леопольдовне. Будьте любезны, проконсультируйте меня по ее сегодняшнему расписанию.

Уф, обычная ошибка. А сердце все никак не уймется, сейчас выскочит из груди. Прости за грубость, неизвестный абонент. Впредь будешь внимательней набирать номер, звоня волхвам в субботу в шесть утра.

В последнее время любая мелочь вызывает стресс. Вот и сейчас из-за нелепой случайности сон сбит, и день насмарку. Придется вставать, идти на кухню, ставить чайник и придумывать, чем занять этот пустой никчемный выходной.

Из детской все так же тянет сквозняком. Была б сейчас зима, под окном намело бы солидный сугроб. Можно было бы кататься на санках прямо в комнате!

Но на дворе лето, и форточку все же придется прикрыть.

Там так тихо. На окне колышется штора, с улицы доносится чириканье воробьев и шарканье метлы. Годы идут, город меняется, технологии захватывают мир, но звуки раннего летнего утра остаются теми же, что тридцать, а может и сто лет назад. Как будто бессмертный дворник все метет и метет родной двор своей вечной метлой.

Уличный шум лишь усиливает тишину квартиры. Только чайник кипит за стеной. В этой глубокой тишине сложно думать, она будто заполняет голову, замораживает мысли, и они замирают ледяными фигурами: дотронься, и разлетятся на тысячу сверкающих осколков.

Крепкий чай бодрит. Во рту невкусно, пора завязывать с вином. Ложиться пораньше, перейти на здоровое питание. Гулять по утрам, когда воздух свеж, и город чист… А почему бы не начать прямо сейчас?

В восемь утра городской парк выглядит уставшим. Вчера была пятница, и всю ночь на газонах и скамейках гудели веселые компании. С рассветом последние пьянчуги разбрелись по домам, и сейчас парк тяжело вздыхает, ворочается в утренней дреме. Над прудом сонно кружат чайки, мамочки тихо дежурят над колясками, и собачники со своими питомцами сидят на траве, медитативно созерцая водную гладь. Молчаливо застыли фигуры рыбаков. Убаюкивающе шелестит листвой ветер. И даже редкие дети крутят велосипедные педали очень тихо, словно стараясь не разрушить хрупкую солнечную тишину.

На обратном пути захотелось мороженого. На хруст обертки слетаются голуби. Переминаются, трутся неподалеку, воркуют и доверчиво косят красными глазами. На асфальт падает вафельная крошка, и стая затевает потасовку.

Прогулка окончена, а на часах только девять. Чем заняться? На ум приходит единственный вариант: посмотреть на демонстрацию «Эпилога».

***

Начало назначено на одиннадцать, но к десяти часам собралось уже несколько десятков человек. Люди сидят на скамейках, прохаживаются по тротуару, благожелательно переговариваются. Кто-то завтракает хот-догом и кофе. Кто-то фотографирует клумбу. Со стороны похоже на группу туристов, ожидающих экскурсовода. Отличают собрание от приезжих лишь футболки и красные воздушные шары.

Три девчонки замедляют шаг, вглядываются в лица, шепчутся.

– Флешмоб? – спрашивает одна из них у ближайшей дамы с шариком.

Та сбрасывает солнечные очки на кончик носа и обводит девчушек изучающим взглядом.

– Нет, не флешмоб, – наконец отвечает она. – Шествие.

– Народное? – хмыкает девчонка.

– Как видишь, – кивает дама и возвращает очки на место.

К одиннадцати подъезжает фургон телевизионщиков, а за ним такси. Пока съемочная группа возится с оборудованием, из такси выскакивает парень с огромной сумкой и принимается раздавать транспаранты. На безопасном расстоянии толпятся зеваки. Полиции пока не видно.

Журналистка уже что-то лепечет в микрофон, широким жестом указывая на собравшихся. Если это прямой эфир, то можно смотреть его по интернету.

Из своей бездонной сумки парень достает громкоговоритель. Издали слов не разобрать, слышно лишь неразборчивое кваканье его голоса и одобрительный гул толпы. Участники собираются в плотные ряды, над головами взвиваются шары и транспаранты. «Эпилог нужен!», «Даешь свободу Эпилогу!», «Помогать, а не притеснять!»

Медленно шагая, люди движутся вдоль улицы по заранее оговоренному маршруту.

Демонстрация началась.

***

– Ну прошли они по городу, и что? – возмущается кто-то лысый в вечерних новостях. – Только пробки собрали. Против чего была эта демонстрация? Что они хотели получить? Непонятно. Сегодня «Эпилог» никто не притесняет. Ведется расследование по делу Морошенко, но это, извините, уголовный кодекс, его никто не отменял. Да и сам «Эпилог» от Морошенко открещивается. На транспарантах в защиту Морошенко ничего не было. А в остальном у фонда зеленый свет! Да, мы не разрешаем проводить акции в общественных местах. Но тут никакого притеснения нет. Пусть проводят акции там, где они не мешают гражданам, вот и все. Для нашей страны «Эпилог» – это такая же благотворительная организация, как и многие другие. Требования к ним стандартные. Так что зачем митинговать, непонятно.

– Недавно проведенная демонстрация активистов фонда «Эпилог» поставила общественность в тупик, – добавляет ведущий. – Как верно заметил Николай Владимирович, фонд никто не притесняет, и цель демонстрации до сих пор не ясна. Организаторы этого шествия комментарии дать отказались. Пресс-центр «Эпилога» заявляет, что фонд к демонстрации отношения не имеет. Получается, люди собрались по своей воле, чтобы выразить преданность фонду. Опрос демонстрантов ясности не прибавил.

На экране появляется растерянная женщина с микрофоном под носом.

– Какова тема собрания? – каверзно спрашивает журналист.

– Демонстрация в поддержку фонда «Эпилог», – взволнованно отвечает женщина.

– Это понятно. Но что и до кого вы хотите донести?

– Хотим показать, что у фонда много друзей, – бормочет она и пытается затеряться в толпе.

– Это один из самых внятных ответов, полученных нашим репортером от участников демонстрации, – поясняет ведущий. – В настоящее время мы пытаемся найти первоисточник, то есть узнать, кто же стал инициатором столь многолюдной, но бессмысленной демонстрации.

– Забавно, – комментирует Эмма, отхлебывая пиво. Безалкогольный образ жизни откладывается. – Народ просто прошел по городу, не имея понятия, куда и зачем идет. Сколько их там, говоришь, было? Больше сотни?

Эмма позвонила впервые после той встречи. Робко поинтересовавшись, как дела, и поняв, что буря улеглась, тут же взяла в оборот: подрулила в центр, отвезла в кино, потом обедать, а затем зазвала в гости с ночевкой.

– У меня настоящее баварское пиво и джакузи! Я бы у тебя предложила посидеть, но знаю себя: снова заведу свою шарманку про ремонт, ты обидишься, и вечер полетит к чертям. Так что давай ко мне!

Дома у Эммы красиво. Не «уютно», не «роскошно», а именно «красиво». Это слово затесалось еще со школы. Когда кто-то возвращался из гостей, так и спрашивали: «Ну как у них, красиво?»

Эммин дизайнер от такой характеристики наверняка бы расстроился. Он всю душу вложил в ее квартиру. Мраморные столешницы, кадки в форме морских раковин, картины с бизонами и негритянками в неглиже. Получился стильный дом, не знакомый с ароматом свежеиспеченных пирожков, поношенными халатами, кошками и собаками.

– Красиво, как в церкви! – точно подметила Катя, впервые переступившая этот порог.

Здесь хочется сидеть с прямой спиной и цитировать Кафку. Только Эмма способна в такой обстановке пить пиво, разбрасывать носки и горланить песни, моясь в шикарной ванной.

– Я вот никогда не принимала участия в демонстрациях, – вдруг заявляет она и открывает новую бутылку. – Скажи, Лесь, я много потеряла? Вдруг еще не поздно попробовать? Покажи мне это ваше сообщество активистов, может, я к ним присоединюсь.

Следующие полчаса Эмма хохочет над историями подопечных фонда и пишет остроумные комментарии. До нее не сразу доходит, что пишет она не под своим именем.

– Ой, Лесечка, прости! – спохватывается она. – Я же под твоей учеткой сижу. Хочешь, зайду под собой и покаюсь? Вот прямо перед каждым извинюсь, над кем я тут подшучивала.

От пива она пьянеет еще быстрее, чем от вина. Агрессивная фаза наступает внезапно: просить прощения ей больше не хочется, хочется крушить, ломать и обвинять.

– А я вот Аньке Костомаровой лично напишу! Совсем не следит за тем, что с ее фондом творится. Разве это дело? Заварила кашу – и в кусты! Вот представь, если я сейчас поставлю молоко на плиту и уйду к соседке, а тебе за ним придется следить, а потом еще и плиту отмывать после того, как оно сбежит!.. Не, ну как это не сбежит. Конечно, сбежит, это же молоко на плите, оно всегда сбегает… Да причем тут вообще молоко? Я говорю про то, что Анька фонд пустила на полный самотек.

Эмма пытается пройтись по комнате, но постоянно натыкается на мебель.

– Морошенко разве разгулялся бы так, если бы за ним присмотр был? А демонстрация эта бесхозная: кто ее созвал? Если не «Эпилог», то кто? Люди верят «Эпилогу», а ими кто-то управляет. Слепо ведутся, как глупенькие котята. Безобразие!

Она несколько раз тычет в экран планшета и сонно моргает.

– Что-то пиво оказалось крепче, чем я думала. Вот же баварцы, ну хитрецы! Завтра Аньке напишу. Давай спать.

Она шаркает в ванную. Слышен плеск воды и невнятное мычание: то ли поет, то ли продолжает дебаты с Костомаровой. Наконец, шум прекращается, хлопает дверь, раздаются шаги по коридору. Еще один хлопок двери: зашла в спальню.

Больше ничего не слышно, но воображение дорисовывает картину: вот Эмма падает на гигантскую кровать с высоким матрасом, неподвижно лежит несколько секунд, затем принимается ерзать, пытаясь лежа освободиться от штанов. Заползает под покрывало, с закрытыми глазами шарит по тумбочке. Из-под слепой руки разлетаются заколки, сигареты и книги, на самый край опасно сдвигается тяжелая пепельница. Наконец пальцы выхватывают пульт от люстры, Эмма нетерпеливо щелкает кнопкой, свет плавно гаснет, и комната погружается во тьму.