— Ты лжец! — Сам ты лжец! — Я здесь уже тридцать один год и могу похвастаться тем, чем никто из вас не похвастает: я был первым покойником на этом кладбище. — Нель! Гадина! Она мне сестра, но пусть ни одного покойника не окажется на кладбище вперёд неё! — Это моральный долг каждого ирландскоговорящего — обнаружить в себе талант к писательству, в особенности к сочинению рассказов, пьес и поэзии… — Кто ты?.. Что за старый скелет они опять пихают на меня сверху?.. Наконец-то, жена моего сына откинулась? — Я как раз вывихнул лодыжку в тот день. — Да проснись же, говорю тебе. Ты почти тридцать лет как умер. Сейчас уже вторая война идет… — Женщина в брюках, да? А не странно, что она за него замуж выходит? — Больше всего грызет Катрину то, что она умерла раньше Нель. — Да будь ты семь раз проклят — сегодня, и завтра, и ещё год после завтра, коммунист, фашист, нацист, безбожник, антихрист рыжий, вместилище дурной крови, прогнившее отродье неотёсанных деревенщин… — …Qu’est ce que vous dites? Quelle drôle de langue! N’y a-t-il pas là quelque professeur ou étudiant qui parle français? — Спокойнее, спокойнее! Это самое главное на кладбище, Учитель: спокойствие. — Обобожечки мои! — …Шестью восемь — сорок восемь; восемью семь — пятьдесят четыре… — Только, Муред, какие-то вы все больно унылые да молчаливые стали. Во прах обращаетесь? — И моя смерть на тебе, подлая Джуан. Это всё твой кофей. О, твой клятый кофей! И твой джем. О, твой клятый джем, подлая Джуан. Твой кофей вместо чая и твой джем вместо масла. — Это правда, дорогие соупокойники! Она втайне напивалась! — Я Труба Кладбищенская. Пусть услышат голос мой! Он должен быть услышан… — Я лопну! Я лопну! Я лопну!..
Потыраны Господни, кажется, я сейчас снова отдам Богу душу — так тут шумно! Ужасное место: ни уединения, ни убежища. Больше всего, кажется, балаболит Катрина Падинь — новопреставленная, её как раз только-только похоронили, и она активно обживается на новом месте. Ох и голосистая бабёнка. Но можно ли её назвать главной героиней, если она говорит больше всех и кричит громче всех? О, и кстати, вы заметили, там один про талант к писательству рассуждал? Знаете, знаете, кто это? Это Автор собственной персоной, хитрец, похоронил себя вместе со своими персонажами. Я в восхищении. На что только не идут люди, чтобы написать книгу, — даже на подлог. Небось, сговорился с местным священником, чтобы его не везли домой, а тут же и прикопали после смерти вместо какого-нибудь местного покойника. Но не зря в Ирландии загробную жизнь называют Путём Истины — после смерти вся правда выходит наружу. Все знают, что он им не ровня, поэтому у Писателя даже имени нет. И общаться с ним никто не хочет. Но ему того и не надо, он голос подаёт только от крайней скуки, а всё остальное время держит ушки на макушке, запоминая этот колоритный потусторонний говорок, выписывая особенно сочные деревенские фразочки, фиксируя все сюжетные повороты разыгравшейся в этих землях эпичной драмы — ссоры между двумя сёстрами — Катриной и Нель, — ссоры, которая даже вошла в местный фольклор в виде песен и поэм. Хм, если я тут тихонечко посижу и понаблюдаю, меня же никто не заметит, правда? Покойники же не видят дальше своей могилы, могут только слышать, поэтому достаточно просто молчать? Окай, попробуем. Посижу, послушаю — глядишь, и насобирается материал для обзора истории Гэльскокладбищенской Республики (так они себя окрестили). Люди ведь должны знать, достойное ли это местечко, стоит ли ради него месить грязь дорог. Меня только мучает вопрос: насколько откровенной мне стоит быть? Помочь или помучить? Хочу ли я, чтобы люди вляпывались точно так же, как и я?.. Хм…
Это голоса эпохи, не утихающие даже после смерти. Они расскажут вам всё, что вы хотели знать об ирландской истории и культуре начала XX века, но боялись спросить. Лучше всех слышно Катрину, Нору, Старого Учителя, остальным слово даётся реже. Кто-то обсуждает Фристейт (Ирландское Свободное государство, созданное в 1922 г.), кто-то Первую мировую, кто-то Вторую. Кто-то признаётся в любви Гитлеру (видимо, не зная, что тот почил в бозе задолго до того), ведь этот «прекрасный человек» обещал разгромить по камешку Англию! (И это, в общем-то, всё, что нужно знать про «любовь» ирландцев к англичанам). Бедняки без стеснения вываливают на всех желающих слушать свои заботы и горести. Богачи важно помалкивают, но бедняки не дают им спуску и припоминают все грехи. Кто-то учится и повышает свой культурный уровень, кто-то банально сплетничает и пытает каждого новопреставившегося на предмет новостей с того света. Последним, в основном, занимаются Катрина Падинь и Старый Учитель. Катрина с жадным вниманием следит за успехами и неудачами оставшейся в живых сестры — и, конечно, ничего хорошего ей не желает, ведь они всю сознательную жизнь были врагинями. Учитель же переживает об оставленной жене — как она там без него? Не страдает ли, бедняжка? Как это снова выходит замуж?! Есть ещё одна героиня, которая после смерти озабочена только своей репутацией и повышением культурного уровня, — это Нора. Нора Грязные Ноги, как её называет Катрина, и по этому прозвищу легко догадаться, что это её врагиня в загробной жизни. Ну вы же понимаете, между мёртвыми страсти бушуют ничуть не меньше, чем между живыми. Здесь всё, как у людей: скандалы, интриги, расследования. Давала ли Нора за своей дочерью огромное приданое — или это ложь? Вернула ли Катрина соседке одолженный фунт? Изменяла ли Учительша мужу при его жизни? (Ну, пока она не помрёт, этого никто не узнает). Сколько раз Бриан Старший делал предложение Катрине? Кому завещает своё наследство Баб Падинь (третья сестра)? Кому достанется земля Томаса Внутряха после его смерти — Нель или сыну Катрины? За всем этим интересно следить, однако не надейтесь дожить до момента, когда выяснится вся правда, — вы помрёте со скуки намного раньше.
Композиция книги представляет собой мешанину (читай: грязь): из-за диалогической формы подачи текста практически нереально следить за развитием сюжета, но сюжет всё-таки развивается. Интерлюдии очень условно освещают основные события из культурной жизни Кладбища — такие как демократические выборы или судебные разбирательства, — а также отмеряют порядок появления в потустороннем обществе новых лиц, то бишь новых покойников. Каждый покойник — это свежие новости и сплетни, поэтому их появление невозможно переоценить. Но выискивать свежепреставленных приходится чуть ли не с лупой: так, этот был уже мёртв или только что появился? этот рассказывает свою историю в первый раз или в сотый? эта дамочка уже умерла или покойники её настолько ненавидят, что уже говорят как о покойнице? и т.д. У интерлюдий занимательные заголовки: «Грязь черная», «Грязь рассеянная», «Грязь истощенная» и т.д. Разгадать значение всех мне не удалось, подозреваю только, что «Грязь шлифованная» подразумевает шлифовку, т.е. культурное развитие мёртвого общества, а «Грязь яркая» — это мечтания покойников о том, чем бы они занимались, если бы были живыми. К Автору у меня осталось только два вопроса. Во-первых, какое всё-таки время действия? Были персонажи, которые умерли во время Первой мировой войны — и им постоянно твердили, что они умерли 31 год назад (т.е. время действия самое меньшее 1945, самое большее 1949). Катрина, например, сразу после смерти переживала о наследстве своей сестры Баб, не зная, что той «взбредёт в голову, когда кончится эта война», — и подозреваю, что речь всё-таки шла о Второй мировой. А ещё в романе был страховщик, который умер, судя по всему, до Катрины и который ругал на чём свет стоит реформу упрощённой орфографии, которую провели в 1948-м году. Впрочем, может, Автор как раз и хотел показать относительность времени и абсурдность загробной жизни?
Во-вторых, я всё ещё не догоняю, что это за история была с Трубой Кладбищенской, которую никто не слышал? Или слышали, но игнорировали? Или это не человек, а езм ангелъ, провозвещающий близость Страшного Суда? И ладно бы Труба вопияла в начале каждой интерлюдии — так нет, её глас впервые раздался ближе к середине книги. И ладно бы Труба трубила о чём-то дельном — так нет, её «монологи» касались неотвратимости круговорота жизни и смерти, причём, Труба почему-то настаивала, что её должны услышать все и каждый. Зачем, скажите на милость?
Наконец, общее впечатление от этого места — гротеск! абсурд! метафора! Это не фантастика, а скорее злая сатира. Мои надежды на фантастические приключения в загробном мире отбросили коньки примерно в конце первой интерлюдии. Автор лишь штрихами намечает фантастическое допущение: никаких контактов с реальным миром, сплошь диалоги и монологи, да и то, никто никого не пытается понять, время течёт незаметно. На самом деле жизнь этих людей никак не изменилась после смерти, и фантастическое допущение вводится только ради нас, сторонних наблюдателей. Авторская версия Пути Истины пронизана авторской же иронией: да, после смерти вся правда выйдет наружу, но это не значит, что читатель узнает Истину — потому что правда у каждого своя. Это значит, что все рассказчики в это книге — ненадёжные. До самого конца романа каждый будет «придерживаться своей могилы» — то есть своей правды. Мертвецы будут без умолку тараторить, только чтобы переговорить один одного, победить в словесном поединке, унизить противника. Грязь кладбищенская — это одна огромная, мерзкая, тяжёлая, пренеприятная метафора сплетен, пустой болтовни, всей той словесной грязи, когда люди бахвалятся, лгут, изворачиваются, только чтоб посильнее очернить близкого своего. Как же знатно Автор развлёкся, создавая этот роман! Я даже знаю, как он здесь оказался: Писатель скончался от приступа в судорогах сочинительства. Так ему и надо.
Если бы на это кладбище однажды заглянул Бог, Его ждало бы печальное зрелище. Я буквально вижу, как Его лицо медленно соскальзывает в разочарование, а Его глаза медленно закрываются. Я вижу, как Его руки тянутся к земле и, набрав пригоршни грязи, заталкивают её в Его уши, — только бы не слышать эти голоса. И, наконец, я вижу, как Бог, изображая глухонемого, проходит кладбище насквозь и скрывается где-то вдали. Что ж, пора и мне покинуть это гостеприимное место. Вдохнув полной грудью морозный кладбищенский воздух, я встаю со скамейки и иду домой.
Отзывы на книгу «Грязь кладбищенская», страница 2