Читать книгу: «Тату», страница 2
Действительно, кому они теперь нужны – эти огромные, колючие крепости запретной любви, времен советской "картошки"? Той сезонно-запретной любви советских времен, когда из многочисленных институтов и НИИ гнали студентов и городскую интеллигенцию, засидевшуюся и начитавшуюся запретных «самиздатов», перечатанных одним пальцем на пишущей машинке под копирку, истории чужой любви на зачитанных пятых «слепых» экземплярах. Их увозили из пыльных рабочих кабинетов и аудиторий институтов на поля отчизны собирать и перебирать морковь и картошку голыми руками в любую погоду и непогоду в этой командировке под названием «на картошку». Хотя с этим вполне могли и должны были бы справиться живущие там колхозники. А в награду за этот странно-сезонный труд – свободная любовь! Без берегов и рамок приличий с местными томными красавицами, уставшими от жизни с унылыми мужьями пропойцами колхозниками. Хороша и горяча была любовь и с сослуживицами-недотрогами, отшвырнувшими как надоевшее старьё, все городские приличия и оттягивавшимися по полной "на картошке". На той самой советской "картошке», где все сразу становились холостые и незамужние, как и теперь на самом роскошном 5-ти звездочном курорте! И загорелые, не отягощенные комплексами, мускулистые трактористы – тоже большим пользовались успехом у столичных интеллектуалок, начитавшихся заграничных книжек о страстной любви бессонными и одинокими ночами в пустующих без любви своих столичных квартирах. Давно все это было. А теперь нормально работают фермеры и крупные Агрохолдинги. Вовремя четко и спокойно своими силами убирают урожай. И стали не нужны больше те осенние десанты на колхозных полях из рабочих, служащих горожан и студентов. Всё это – "Культом Деметры" – шутя, называл традиционную осеннюю "картошку" Иришкин студентик из московского архитектурного института. Потому что ничем другим эту странную социальную "гос. программу" объяснить было невозможно. Ведь затраты на перемещение в колхозы толп горожан, обустройство их проживания с ночевками на несколько дней и кормлением огромного количества этих городских людей – всё это явно не окупалось их «картошкой». Тем более, что в деревнях и селах круглый год жили сельскохозяйственные рабочие-колхозники, которым тоже платили зарплату, в то время, когда горожане, мерзнувшие в бараках, работали за них в полях.
И студентик с юмором рассказывал Иришке о древнем культе языческой богини Деметры, который он изображал, смешно отплясывая и строя при этом уморительные рожи. А как еще рассказывать про то, что священной обязанностью молодых и красивых издревле было для повышения урожайности и плодородия полей при всем честном народе, под радостные песни и бурные неутомимые пляски соплеменников, заниматься любовью в полях, стремясь передать земле всю свою силу молодой страсти и любви, ведущей к пышному плодородию родной земли.
Такой же любви, как у Иринки с тем студентом, которого прислали 20 лет тому назад "на картошку"! А то, что сынок ни на нее, ни на мужа не похож – соседи или тактично не замечали, или дела никому до этого не было.
Муж, уехав на заработки в Польшу, когда Игорьку было три годика, сгинул – не вернулся. Иринка, как и положено, относила черные кофточку и мини юбку целый год. Но сильно не убивалась, потому что сердцем чуяла, что не сгинул ее смешливый Вовчик в Польше. А просто затерялся среди потоков «челночников» с началом Перестройки, когда вмиг остались без работы советские инженеры, врачи и учителя, как и ее Вовчик – тихий сельский школьный учитель физкультуры. Сны с Вовчиком иногда снились ей; спокойные и добрые. И Иринка им радовалась, словно весточку с прощением за свою измену от Вовчика получала. Потому и свечки в церкви Вовчику «за упокой» не ставила. Верила, что беглый муж просто нашел свое счастье где-то на стороне, может быть, даже в Европе. Потому что приходили посылки без обратного адреса; то из Польши, то из Германии – с одеждой для Игорька, с учетом меняющегося возраста ребенка. Но анонимно, без единого словечка, и всегда как раз ко дню рождения Игорька. Так и осталась с сыном Иришка, но без мужа. И потому, когда начались у сыночка подростковые выверты, нелегко ей пришлось сладить с его норовом. А уж как вырос, так и вовсе – хоть вой! У всех ребята нормальные выросли: кто в тракторное училище пошел учиться, кто деньги шабашкой у дачников зарабатывать, чтобы потом купить подержанную машину и таксовать. А Иришке досталось хлебнуть «выше крыши», как говорится. Выросший сынок вдруг увлекся нахлынувшей и распростертой черным флагом над нашими буднями новомодной готикой. И стал ее Игорёк; сначала Гарик, а потом и вовсе – Герман или для друзей Герка. Она удивилась, услыхав, что друзья его кличут Герка, и высказала сыночку:
