Нет, честное слово, я не стала бы говорить Гале, что с уходом Гриши для Антона ничего не изменится в отношениях с отцом. Зачем говорить то, во что сама не веришь. Мне хотелось бы ей сказать, что сын не может стать бывшим. Ну, для нормального человека не может. А брат мой человек нормальный. Впрочем, и этого говорить бы я не стала. Я пришла к Антону. Сжать его маленькую ручку, спросить: «как дела, лучший друг?» услышать родной звенящий голосок… Именно это мне сейчас казалось важнее всего на свете.

Потому что кому дано ответить на вечный вопрос: «кто виноват?», Гриша? Не пошёл бы ты со своей любовью! Рита? Эгоистка, блин! Я? Не привела бы эту чёртову Риту тогда к нам домой, ничего бы и не случилось.

Получилось так. потому что не получилось по-другому. Антоша не должен потерять из-за случившегося ни капли любви! ни капли.

Я протянула руку, нажала на звонок. Дверь открылась мгновенно.

– Милена, мне, знаешь ли, без сопливых скользко.

– Галя…

– Ещё раз явишься, даю тебе слово, я подам объявление на продажу квартиры. Переедем с сыном, чтобы забыть навсегда о вашей семейке.

И добавила перед тем, как снова захлопнуть дверь:

– И матери своей это передай.

* * *

– Здравствуйте, приехали! А ты что это вся зарёванная?

И в самом деле, пока я спускалась на первый этаж, чтобы привычно укрыться от всех невзгод в обществе Ромки, в его семье, в его квартире, я не сдерживала слёз. Плакала без всхлипов, просто солёная вода обильно стекала по моим щекам.

– Тётя Таня, А Рома дома?

– Куда он денется? – проворчала Ромкина мать, – дома, заходи.

– И впрямь, куда?

Услышав возмущённый голос друга, я невольно усмехнулась.

– Милена, я лишь случайно дома. Матушка меня только сегодня утром уже два раза успела сгонять в магазин.

– Молчал бы! Почтительный сын уже и в третий раз бы давно сходил…

Сидя за столом на кухне, с детства по-домашнему родной Ромкиной кухне, я рассказывала о причине своего горя.

– Даааа, – протянула тётя Таня, раздался щелчок зажигалки, по кухне поплыл запах сигарет, – кто бы подумал, что Гриша, мамина гордость, золотой мальчик и бл-ом окажется.

– Галину жалко, – проговорил дядя Витя, – для неё сейчас мир рухнул. Ты не обижайся на неё, Милена.

– Я не обижаюсь, ни в коем случае. Мне просто не хватает Антона.

Мне хотелось, чтобы что-нибудь сказал Ромка, но он молчал.

– Галку, конечно, жалко, – голос тёти Тани не допускал возражения, – но использовать ребёнка как орудие мести, не подпускать к нему бабушку и тётю, – это скотство. Она ж и мальчонку этим наказывает ни за что, ни про что.

Снова щелчок зажигалки. Дыма в кухне стало ещё больше, открытое в Питерское лето окно не спасало положения. Тётя Таня дотронулась до моей руки:

– Возьми, расслабься.

– Что?

Сначала не поняла и только потом сообразила. что тётя Таня вложила мне в пальцы сигарету.

– Тань, ну ты уж совсем. Чему девчонку учишь? – возмутился дядя Витя.

– Заткнись, любимый. В наше время девчонки с 13 лет давно всё умеют.

Мне стало стрёмно. Курить я не умела и учиться не собиралась, но… почему не попробовать, если предлагают.

Я поднесла сигарету к губам, Соснула дымящуюся трубочку. Кроме противного вкуса на губах ничего не почувствовала.

– Не умеешь, вижу. Ты сперва втяни дым, потом вдохни. И кто ж так сигарету держит, милая?

Моя «наставница» что-то поменяла в моих пальцах и сигарета оказалась между указательным и средним.

– А вот сюда пепел сбрасывай.

– Я втянула дым, как велено, вдохнула.

В лёгких что-то сжалось-Сжалось-сжалось.

Для того, чтобы разжаться, расцвести через пару секунд в голове.

– Светка тебе голову оторвёт и будет права.

– Не слушай ты этих мужиков, Милена. От них-то только и проблемы все.

А Я и не слушала. Мне было хо-ро-шо.

Я снова поднесла сигарету к губам. В этот момент меня сильно взяли за запястье.

– Прекрати!

– Рома, ну ты чего?

– Я очень надеюсь, Милена, что больше никогда не увижу тебя с сигаретой и вот с таким дебильным выражением лица.

Друг редко позволяет себе говорить со мной в подобном тоне, но когда позволяет, лучше не возражать, потому что это означает, что он очень зол.

– Дискриминация женских прав, – констатировала тётя Таня, но, насколько я поняла, тоже погасила сигарету.

– Не переживай, Милена, Галя успокоится, поймёт со временем, что обделяет собственного ребёнка. Ты должна её понять и просто подождать.

Рома мягко дотронулся до моих волос.

– Конечно, поймёт, – поддержал дядя Витя, – а годика через два-три, глядишь, тебе и не до племянника станет, своих нарожаешь.

Представив «своих» на руках, в коляске, цепляющихся за юбку, я рассмеялась, а про себя подумала, что картинка вообще-то довольно привлекательная. На землю спустила тётя Таня:

– Ты Витя, как скажешь, хоть топись, хоть вешайся. На фиг слепой девушке дети?

– Милене нужны дети, – возразил дядя Витя, – Пока молодая, порадуют, когда состарится, помощники будут.

– Ерунда какая, – гнула свою линию Ромина родительница, – вот, посмотри, в животном мире инвалиды не размножаются. Здоровые самцы не подпускают к самкам слабых, а у больных самок нет шансов прокормиться. Они просто умирают с голоду. Это естественная мудрость природы.

Меня передёрнуло. А заодно и сердце защемило от жалости и чувства солидарности к больным самкам, к числу которых меня сейчас вот так влёгкую отнесли.

– Мама, что с тобой сегодня?

Рома сказал это тихо, почти шепотом.

– Всё-таки человеческий мир от животного чем-то да отличается. Если бы все рассуждали как ты, Процесс эволюции давно пошёл бы вспять. Если для людей приоритетным станет не ум, душевные качества, глубина внутреннего мира, а исключительно физиологические данные, в результате мы получим лишь отборных самцов и самок без намёка на интеллект, духовность и способности.

– Вот ты у меня очень умный, сынок, не в меру даже. Объясни мне, такой плохой и глупой, как слепая будет с ребёнком гулять, купать его, читать ему книжки?

– Мама, а из соседнего подъезда обращала внимание на женщину? Лена, кажется, её зовут. Ты часто видела её трезвой? А с одним и тем же ухажёром часто?

– При чём здесь эта оторва? Я совсем о другом говорю.

– Так у этой оторвы четверо детей. Ты задаёшься вопросом, как она их купает или читает им? Она сама книг, наверно, отродясь в руках не держала. И ты считаешь, что такая больше имеет права быть матерью, чем такая как Милена?

– Нет, я не считаю, но мы же о разных вещах говорим.

– Об одних и тех же. Я пытаюсь объяснить, что не здоровье или болезнь должны быть определяющим критерием для того, какими люди могут быть родителями.

Я слушала Ромку с наслаждением. А он после минутного молчания добавил:

– Да, кстати, слепота ведь и не болезнь вовсе. Слепота – это только отсутствие зрения, ну, особенность такая. Люди без зрения в той же степени и чувствуют себя и выглядят как все остальные. А болезнь – это когда что-то болит. Милена, у тебя что-нибудь болит?

Я поймала себя на том, что улыбаюсь. Поднялась, повернулась к Ромке, обхватила его за шею обеими руками и крепко-крепко прижалась губами к его щеке.

* * *

– Милена, ты где вообще-то? Ты едешь? Борька пошёл тебя встречать, а тебя нет.

Слава изобретателю мобильного телефона, и слава брату, который этот телефон мне купил. Вчера Наташа пригласила меня в гости:

– Пора наконец познакомить подругу с любовью моей жизни, – сказала она.

Вообще-то я уже понемногу начала ездить самостоятельно, но у Наташи бываю нечасто. И вот, как видно, перепутала остановку, сошла в другом месте. На остановке меня должен был встретить Борис, та самая неземная Наташкина любовь. Однако, выйдя из автобуса, никаких встречающих я не обнаружила. И вот подруга уже трезвонит.

Всё разрешилось быстро. У первого же прохожего я узнала, на какой остановке нахожусь. Оказывается, я попросту проехала нужную. Но милейший Борис, к счастью, тоже при мобильнике, попросил меня никуда не уходить. Подъехал, и вот мы уже направляемся к Наташкиному дому.

У нового бойфренда Наташи оказался очень приятный голос. Цвет вечернего неба, когда без всяких часов понятно, что уже поздний вечер, но ещё не ночь.

– Привет, я Борис.

Обаятельный парень, рука… не ах, мягковатая для мужчины.

Я немедленно одёрнула себя мысленно. Разве можно любимого подруги оценивать исходя из своих вкусов!

По дороге я почти всё время молчала. Говорил Борис. Говорил без умолку, но слушать его было интересно. Подробно описал окружающую обстановку. Я и не знала, что Наташа живёт в таком красивом районе. Много зелени, аккуратные лавочки, поблизости очаровательная детская площадка.

Собеседник переключился на то, с каким нетерпением ждала меня хозяйка, как готовила. как он бегал за вином и фруктами.

Подруга встретила меня ором:

– Я тебе сто двадцать три раза говорила: если не можешь научиться ориентироваться как следует, иди на курсы реабилитации.

– Наташ, ну ты с какой луны свалилась. Я же тебе говорила. Что еду на курсы через неделю. Давно подала заявление. Меня пригласили.

– Вот и ладушки.

Наташка потащила меня за собой в комнату.

Если бы не Наташин отчим, периодически заглядывавший к нам основательный подогретый алкоголем, и делал замечания: не так поставлена посуда, готовит Наташа плохо, а Боря слишком громко разговаривает… Если бы не это обстоятельство, из-за которого, Кстати, подруга редко приглашает гостей, вечер можно было бы назвать идеальным.

Готовит Наташка плохо, тут уж не прибавить, не отнять. Салат с морепродуктами и зачем-то немыслимым количеством плохо отваренного риса я поклевала из вежливости, мясо оказалось пересолённым и пережаренным. Зато вино и сочнейшие, красиво нарезанные Борей, нектарины были восхитительными,

Но об этом ли речь. Даже не знаю, какими словами выразить впечатление. Впечатление от…

Я не узнавала подругу. Наташка была ВЛЮБЛЕНА. Не смейтесь. Я тоже сначала подумала, что это обычный, свойственный влюбчивой моей подружке, кипёш. Но нет, сейчас это было другое. Наташа говорила, смеялась, и даже когда просто молчала, слушая Бориса, я чувствовала, что она буквально вся сияет. Сияет изнутри. Я не вижу, но не сомневаюсь, что сейчас в своей любви Наташа стала неотразима.

Ну прикольные же дела, а? Что в нём особенного? Парень и парень. Язык без костей. Я бы поленилась так много говорить. Ну, нравится может допускаю, но влюбиться в него, да ещё так…

Борис ушёл на лестницу курить.

Меня подмывало подтрунить над подружкой:

– Наташ..

– Милена… – прервала она меня, – голос её как-то странно зазвенел, – я хочу тебя попросить.

Ну, ничего себе. Что это с ней?

– Всё, что в моих силах..

Мне очень хотелось дурашливым тоном разрядить обстановку.

К счастью, Наташка хмыкнула:

– Ладно тебе, Миленка. И вдруг проговорила быстро, – я хотела тебе сказать, пока Бори нет. Милена, я очень тебя прошу, очень…

Что происходит? У Наташи дрожит голос. Она явно сильно взволнованна.

– Что случилось?

– Ничего, – ответила почти с обидой.

Ничего не понимаю.

– Я просто хотела сказать, Милена. Если твоё Знание откроет что-то про Бориса, – Наташа запнулась, Потом шумно вдохнула, – не надо мне ни о чём сообщать, ладно? Я ничего не хочу знать.

– Наташка, ты что? Ты боишься узнать о нём что-то плохое?

– Ничего я не боюсь. Я просто не хочу. Ну не хочу я знать о нём больше того, что знаю. Я его люблю. Надеюсь, это тебе понятно.

* * *

Мама в очередной раз вздохнула:

– Не нравится мне всё это, Милена.

Два с половиной месяца ты будешь жить не дома. В неизвестно каких условиях. Для чего?

– Мам, ну опять тридцать восемь. Я же тебе сколько раз объясняла. Это курсы реабилитации. Они, говорят, проходят теперь в отремонтированном здании, приглашены новые хорошие преподаватели. Меня будут учить самостоятельно ездить по городу, пользоваться компьютером, готовить…

Я замолчала, зная, что скажет сейчас мама. Уж готовить я как-нибудь и сама умею. Компьютером не ахти как, но по мере необходимости пользуюсь…. Ориентировка по городу… Да. Моя ахиллесова пята. Но – да, да, да и ещё сорок тысяч да. Поехать на курсы мне просто хочется, даже не думая о том, чему я там могу научиться. Посмотреть, как эти курсы вообще проводят; познакомиться с новыми людьми; пообщаться; просто сменить обстановку. Я приготовилась к маминым возражениям.

Ошиблась. Бедная моя мама. Она просто опять вздохнула.

Трудно, наверно, быть мамой такой доченьки как я. Если что вбила себе в голову, тушите свет, господа.

– А Гриша что говорит по этому поводу? – спросила она некоторое время спустя.

Я пожала плечами. Демонстративно отвернулась. С вызовом проговорила:

– Ничего не говорит. Я его мнения не спрашивала. У него своя жизнь, у меня своя.

Действительно, я и не думала даже советоваться о своём намерении пройти курс реабилитации со старшим братом. Здесь всё решено, я поеду.

С Григорием мне говорить не о чем.

Совершенно не о чем! Вот только так страшно, до душевного зуда всё-таки хочется с братом поговорить.

* * *

Офигеть! Это за что же можно было угодить в тюрьму на целых пять лет! Ущербное всё-таки это Знание. Раз возникло, так уж было бы полным, обстоятельным. А то ведь мне известно только решение суда: пять лет лишения свободы. Это за что ж тебя угораздило?

Как хорошо, что сейчас лето. Не надо набирать гору тёплой одежды. Но джемпер я всё-таки с собой возьму.

Я не поборница маниакального порядка, но давно уже усвоила справедливость старой доброй пословицы, особенно для незрячего человека: подальше положишь, поближе возьмёшь. В моём случае имеется в виду, что у каждой вещи должно быть своё место. Тёплая одежда у меня занимает свою неизменную третью полку в шкафу. Джемпер всегда лежит с краю.

Я быстро нашла любимого спутника холодной погоды, переложила в сумку.

Что ещё? Лёгкий спортивный костюм. Он ждёт общения с утюгом. Халат…

Надо же, как Наташа боится узнать о своём Борисе что-то неприглядное…

Нет, халат не нужно. Я сдёрнула с вешалки сарафан на бретельках. Лучше это. Он простенький. Всегда можно нацепить. например, после душа. В то же время не вызовет впечатления небрежности, домашней такой расхлябанности, какое наверняка вызвал бы халат.

Зубная паста, щётка давно в сумке. Обязательно ведь всё равно что-нибудь да забуду.

У Наташи даже слёзы были в голосе, да и на глазах, наверно, когда она попросила не говорить ей о Борисе никаких подробностей, если Знание мне что-то и откроет.

Надо же! Обычно, мне кажется, наоборот, хочется знать о любимом как можно больше…

Косметичку и духи положу перед самым отъездом. Они мне могут ещё понадобиться…

Конечно, я ничего Наташке не скажу. Какое я имею право говорить, если она не хочет? Но что же такого натворил ты, Боренька, за что отсидел в тюрьме целых пять лет?

Глава 2

– Не люкс, но вполне подходящая комнатка. Жить можно.

– Ну вот, а я ехала в Питер с мыслью, что здесь везде люкс.

– Ну и считай тогда, что ты в люксе. С удобствами на этаж.

Девушка засмеялась.

У этих двоих, муж и жена? Брат и сестра? Короче, голоса у них были обалденные. В хорошем смысле. Голос девушки наводил на мысли о профессиональном пении, а парня сразу хотелось назвать милым юношей.

Только вот интересно, что делать, если я, к примеру, захочу переодеться, а тут мальчик? Или он просто привёз девушку и уедет? Меня тоже привёз Гриша, помог сориентироваться и уехал. Даже не пытаясь скрыть своё отношение к моему предстоящему проживанию вне дома больше двух месяцев.

«вожжа под хвост попала» сказал брат, когда мама позвонила и попросила отвезти меня на место моей будущей учёбы. Пусть говорит и думает всё, что угодно. Главное, я уже здесь.

Да, юноша прав, конечно, не люкс: тумбочка, кровать, шкафчик для одежды на комнату, а комната, кажется, на двоих или троих человек. Есть куда положить вещи, где самой приземлиться. Для меня обстановка сгодится вполне. А сидеть в общежитии целыми днями, я, очень надеюсь, не придётся.

Про неудобные удобства парень тоже верно заметил, но разве всё это не мелочи?

Моё место было недалеко от окна, а в окне картинкой из звуков отражался летний город. Звуки здесь были не такие, какие я слышу из окна своей квартиры. И одно это наполняло душу радостным предвкушением. Я буду учиться, буду гулять, буду общаться.

– Вам не дует от окна?

Я же сказала, общаться. Какой и правда милый юноша.

– Я повернулась на звук голоса, улыбнулась:

– Я бы не стала возражать, если бы дуло.

– Да уж, – заговорила и соседка. – жуткая жара, но Лёшка Вас спрашивает только для того, чтобы найти повод познакомиться.

Смутили бедного парня.

– Совершенно верно, – нисколько однако не смутился тот, – надо же с чего-то начинать. Ну да меня вам, можно сказать, уже представили, мою сестру зовут Аня, а Вас?

– Очень приятно. А меня зовут Милена.

– Вы откуда?

– Я местная.

– А мы с сестрой из Великих лук.

– Давайте мы потом поговорим обо всём, – перебила Аня. – А пока предлагаю всем, кто не является девочкой, покинуть помещение, Дать нам прийти в себя, потом можно и поговорить, чайку попить. Милена, Вы одобряете?

– Вполне, – откликнулась я со всей искренностью, очень уж хотелось расстаться наконец с обтягивающими джинсами, сменить их на что-нибудь более соответствующее погоде.

* * *

С каждой минутой Аня и Лёша нравились мне всё больше. Брат и сестра двойняшки. Имеют какое-то передающееся по наследству нарушение зрения. Аня не видит с рождения, у Алёши хороший остаток зрения. Но и этот остаток в последние года два стал давать серьёзные сбои.

Если Аня мечтала освоить компьютер, то Лёша заявил, что будет учиться писать по брайлю.

– А почему ты брата брайлю не научила? – удивилась я.

Засмеялись оба.

– Да он давно шрифт Брайля знает. Сам выучился.

– Надо же было следить за сестрой. Мало ли что она там пишет у себя в железке.

– Это я во втором классе дневник стала вести, влюбилась в первый раз, а ему нужно было нос везде сунуть.

– Зачем тогда учиться?

– Да это так просто – причина, чтобы Аньку одну на курсы не отпускать.

– Тем более, что зрение он действительно теряет. А одной мне ехать совсем не хотелось.

– Да и кто бы тебе позволил?

Я никогда не слышала, чтобы два человека говорили вот так: фраза одного чётко продолжала сказанное другим. В такой отлаженности проявлялось и родство, и дружба, и мягкая ирония, и, главное, в каждом слове слышалась их огромная привязанность друг к другу.

Но самое интересное, что я совершенно не чувствовала себя ни лишней, ни чужой, как это часто бывает, когда оказываешься в компании людей, у которых давно общие воспоминания, общие друзья – всё общее, а ты как бы оказываешься сторонним наблюдателем, которому и подглядывать за чужой жизнью неловко.

С Аней и Лёшей было не так. они не просто демонстрировали, они приглашали, щедро делили со мной то, что связывало их.

Благодаря двойняшкам, у меня появилось чувство, что начало моего пребывания в центре положено, и очень даже неплохое.

* * *

Я сидела и давала сама себе страшные клятвы больше рта не раскрывать. А всё дело в преподавателе компьютерной грамотности. Раздражал он меня ужасно. Уж не знаю, как ему это удавалось, но каждый раз, отвечая на его вопросы, я чувствовала, что нечто сморозила и надо мной откровенно потешаются.

Он представился Анатолием Владимировичем. После этого и нам было предложено немного рассказать о себе.

– Екатерина Буранцева, – заговорила сидевшая рядом со мной особа, довольно низким, хотя и приятным голосом, – живу в Санкт-Петербурге уже пять лет, после того, как вышла замуж. Есть сын. Имею высшее образование, увлекаюсь бальными танцами, чтением французской классики в оригинале. Например, «Собор Парижской богоматери» Виктора Гюго я прочитала несколько…

Мама родная!

Вспомнилась одноклассница Вульская, Ту тоже век бы слушать, не наслушаться. Внимайте и проникайтесь. Я и прониклась, а ещё подумала не без трепета, что если учитель от всех нас ждёт подобного вдохновенного изложения, то, не знаю, как Ане, а мне совершенно точно нечем будет его удивить. Ну, учусь на массажиста, а дальше что? Может, и мне заняться бальными танцами? До таких высот как французская классика в оригинале мои мысли вознестись не успели.

– Спасибо, Екатерина. К разговору о Французской классике мы вернёмся позже, а пока дадим возможность представиться остальным девушкам.

Ну да, девушкам. Лёша на занятие просто не пошёл, решив, что ему это не нужно.

– Налимова Аня, – робко проговорила моя соседка по комнате. На неё, как видно, тоже подавляюще подействовал рассказ предшественницы. Запнулась.

– Очень приятно. Продолжайте, – подбодрил учитель.

– Приехала из Великих лук. Хочу освоить компьютер и ориентировку, научиться лучше готовить.

Аня снова замолчала. Было ясно, что больше она ничего не скажет.

– Хорошо, Спасибо. Ну и наконец последняя барышня.

Я почувствовала. что Анатолий Владимирович смотрит на меня, а ещё, что я отчего-то жутко краснею.

– Это Вы обо мне? – задала я дурацкий вопрос и соответственно вопросу немедленно ощутила себя дурой.

– Получается так.

– Я Милена.

– Всё?

Не знаю, или спич чёртовой фифы сбил меня с толку, или Аниной робостью заразилась, а, может быть, смущал взгляд учителя, который я буквально осязала, но, кажется, даже в детстве я не смущалась так сильно перед совершенно обычными вопросами.

– А что ещё?

– Ну, например, фамилия? Или Ваше имя нам должно всё о Вас сказать?

Вот за это спасибо. Насмешка меня разозлила, а затем и привела в себя. Я ответила, интонацией вполне намеренно подражая Екатерине:

– Милена Барсова. Живу в Санкт-Петербурге. Виктора Гюго тоже читала.

– В оригинале?

Я не ответила, а учитель сказал:

– Итак, судя по всему, моих уважаемых землячек. в отличие от Анны из Великих лук, пока не очень интересуют занятия в центре. Аня единственный человек, который сразу обозначил. для чего приехала.

– Я приехала учиться всему, что предложат, – проговорила Екатерина.

– Я тоже, – подхватила я решительно, – но компьютер, мне кажется, я и так знаю неплохо.

Вот это я точно зря брякнула, Пожалела о сказанном уже через минуту. Да, потому что именно минуту преподаватель молчал, а потом произнёс с абсолютно серьёзной интонацией:

– То есть, если я чего-то не буду уметь или знать по нашим компьютерным баранам, я смело смогу обратиться к Вам за консультацией? Правильно ли я Вас понял?

Я снова почувствовала, что дико краснею.

– Я имею в виду, что всё, что нужно мне на компьютере, я делать умею.

– Например?

– Умею написать письмо, скачать файл из Интернета, пользоваться поиском в Яндексе, – я тараторила и мне хотелось делать это до конца занятия, чтобы надо мной ещё как-нибудь не подтрунили.

Однако Анатолию Владимировичу, кажется, наконец надоел весь этот детский лепет, потому что он сменил тему.

– Я знаю, что среди вас должен быть ещё и джентльмен, некий Алексей, он где?

– Алексей – это мой брат, – отозвалась Аня, – он действительно хорошо знает компьютер. Его в нашем городе считают специалистом по компьютерам.

– Ну прямо шагу нельзя ступить, чтобы не нарваться на гения, – вздохнул Анатолий Владимирович, Я втянула голову в плечи. Но, к счастью, меня вниманием больше не удостоили.

– Вы передайте, пожалуйста. брату, Анна, пусть он сделает усилие и снизойдёт до нас. Раз уж приехал в центр, ему придётся посещать все занятия. А я уж постараюсь дать ему задания такие, чтобы не заскучал.

* * *

Собираясь в центр, думала, что мне будет не хватать мамы, Ромки, моей комнаты: всего того, к чему давно привыкла и с чем сжилась. Но – ничего подобного. Как будто сделав шаг, оказалась в совершенно другой жизни, где нет места ни людям, ни вещам из моего родного, хорошего, но до дыр затёртого мира.

Неужели ещё неделю назад я не знала ни Аню, ни Алексея, ни Катю, которую, кстати, Лёша сразу метко окрестил Екатериной великой. Прозвище ей подходило как нельзя более не только потому, что держалась со всеми нами, как с недостойными находиться с ней под одной крышей, но и из-за её необыкновенно для женщины высокого роста.

Встречали мы Катю только на занятиях, в общежитии она не жила, каждый вечер уезжала домой. И к лучшему.

Мне нравились все преподаватели центра, особенно весёлая, энергичная Елена Михайловна. Преподававшая физкультуру.

На уроках по домоводству было по-домашнему уютно, ориентировке я также училась с удовольствием. Всё проходило гладко, как бы само собой.

И только занятия на компьютере каждый раз вызывали у меня всплеск эмоций. В основном отрицательных. Вот, знаете, бывает так, когда всё вроде бы хорошо, но что-то беспокоящее, саднящее присутствует. Что? Да, пожалуй, осознание, что меня невзлюбил преподаватель. Могу его понять, не нужно было выставлять себя такой выскочкой в начале. Наверно, ощущение, что я ужасно не нравлюсь, заставляло меня нервничать при выполнении любых заданий Анатолия Владимировича. В итоге то, что дома я делала за минуту, здесь, изо всех сил стараясь выполнить как можно лучше и быстрей, делала всё с точностью до наоборот. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой идиоткой как на этих уроках. Например, когда мы учились переименовывать файлы, я упорно стирала расширение документа. В связи с чем несколько раз пришлось переделывать всё заново, понимая при этом, что кое-кто из присутствующих уже давно считает меня умственно отсталой.

– Ничего, Милена, мы Вас подождём, – отозвался преподаватель, когда я, допустив очередной косяк, громко чертыхнулась.

Катя издала что-то вроде смешка. Аня и Лёша промолчали. Я знала, что они оба мне сочувствуют, дескать, с кем не бывает?

Придя тогда в нашу комнату, Я, как будто утверждаясь в новом статусе идиотки, села на кровать и расплакалась.

Аня услышала, подошла:

– Милена, ты что?

Я не стала отвечать, мне казалось, и так всё очевидно.

– Если ты из-за своих ошибок на уроке так расстраиваешься, это глупо. Не школьница всё-таки. Растеряться каждый может.

– Ну да. Представляешь, что он обо мне думает.

Этими словами я выразила, кажется, всё, что жгло и выматывало меня в последние дни.

Аня присела рядом. Помолчала, потом тихо проговорила:

– Милена, мой брат очень отзывчивый человек, он всех жалеет. У него были некоторые проблемы, но они никак не отразились на его отношении к людям. Клянусь тебе, Лёша ничего плохого о тебе не подумал и не подумает никогда.

Мне уже было стыдно за истерику.

– Да, Ань, я и сама вижу, что Лёша человек замечательный.

* * *

Замечательный человек наконец-то решил взять нас с Аней погулять по вечернему городу. Теперь Алексею приходилось посещать все занятия, в том числе и компьютерную грамотность. Преподаватель, по словам Алексея, задавал ему нехилые задачки, скучать, как было обещано, не приходилось.

Нет, не буду сейчас думать об этих дурацких компьютерных занятиях, иначе опять испортится настроение. Главное, что Анькин брат, который постоянно один где-то пропадает, на этот раз решил прогуляться с нами. А это великолепно, потому что с Аней вдвоём отходить далеко мы пока не решаемся.

Вечер был хорош: совершенно безветренный; Запах травы соперничал с запахом бензина, а ещё ароматами какой-то свежей выпечки. Так же вели себя и звуки, шум машин заглушал птичий щебет.

– Есть в этом что-то неправильное – лето и город, – проговорил Лёша. Летом нужно находиться ближе к природе.

Аня вздохнула:

– Когда была жива бабушка, тогда, конечно… А сейчас и поехать некуда.

Они стали вспоминать детство на реке, каких-то друзей, лодку, собак, которых до сих пор помнили по кличкам.

Я подумала. что в моей жизни этого ничего не было. Всегда считала, что это правильно и так живут все. Сейчас же, слушая двойняшек, замечталась, задумалась. Я ведь толком не знаю даже, как выглядит стог сена, какие бывают овцы и козы. Городская девочка, даже слишком городская.

– Ребята, вы местные или приезжие?

Судя по голосу, к нам обратился немолодой и хорошо нагрузившийся мужчина.

– Это как посмотреть, – весело откликнулся Лёша.

– Пойдёмте, а? – поторопила Аня.

– А, может, зайдём, пивка попьём, – предложил незнакомец, – тут недалеко.

– А это мысль! – засмеялся Алексей, – в другой раз как-нибудь обязательно зайдём.

– Я послезавтра уезжаю, идём сейчас.

– Завтра выпьем, дядя.

– Лёш, прекрати,

Если меня разговор забавлял, то Аню он ощутимо злил.

Она прибавила шаг, тоже сделали и мы. Пьяный отстал.

– Чего злишься-То, ну гуляет мужичок.

– Ты знаешь, что я терпеть не могу пьяных.

– Такие же люди, просто смешные и глупые, – Аниному брату походе Ничто не могло испортить настроения.

– Вообще понять и принять можно всех.

Мне нравилась такая лояльность. И всё-таки согласна я была с Аней. Ни к чему вступать в разговоры с выпившим. А Аня, как будто оправдываясь, объяснила мне:

– У меня муж был алкоголик. Два года прожили. Мне ни разу не было смешно от его пьянок.

– А ты задумывалась, почему он пьёт? Может, в этом твоя вина, может быть, ему не хватало внимания, тепла, заботы.

Аня, проигнорировав слова брата, снова обратилась ко мне:

– Ты когда-нибудь сталкивалась с пьяницами?

Я вспомнила соседа, дядю Васю.

– По касательной.

– Я заметила, что в теории алкашей многие оправдывают. Несчастные, мол, не от хорошей жизни пьют. А ты попробуй с ним поживи. Сразу все теории из головы выветрятся. Когда нельзя держать дома алкоголь даже по большим праздникам, потому что знаешь, каким боком для тебя обернётся потом такой «праздник», Когда боишься покупать хорошие вещи, когда невозможно предугадать, в какого зверя этот несчастненький превратится после очередной бутылки.

– Ты развелась, – спросила я.

– Да, тоже сперва как Лёша рассуждала. Всех можно понять и пожалеть, а потом задалась вопросом: почему всех можно, а меня нет? За что я наказываю сама себя, живя вот с этим?. Ушла и ни разу не пожалела.

Я задумалась. Аня два года была замужем. А я думала, они с Лёшей мои ровесники. Да у Алексея и голос такой, вчерашнего мальчишки.

– Ты о чём думаешь?

– Спрашиваю себя, сколько же вам с Лёшей может быть лет.

– Пятьдесят, – подал голос Алексей.

Аня засмеялась.

– Так и есть. Нам двадцать пять.

* * *

Гриша позвонил и предложил на выходные забрать меня домой, всё равно в субботу и воскресенье нет никаких занятий.

Я отказалась, о чём немного пожалела. Выходные тянулись очень уж медленно.

– А что? Хорошо же, можно полежать вволю, послушать книжку, никуда не надо торопиться.

Она была права, конечно, но я ждала, хотелось этой бодрой круговерти будних дней. Всё-таки я сюда приехала не книжки слушать и не на кровати отлёживаться.

Аня включила радио. Под его монотонное звучание я начала дремать.

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?