Читать книгу: «Бабушка», страница 3
IV
Большой волжский пароход готовился к отплытию вниз по реке. В рубке первого класса сидела бабушка, провожавшая своих молодых в дорогу. Забрались на пароход спозаранку. У молодых был попутчик: ехал в своё имение товарищ внука, Пётр Маркелович Сапожков. Тоже из купцов, из богатых, на своих ногах уже, – весельчак и кутила, которому бабушка потому многое спускала, что рос он вместе с Федюткой и в детстве, бывало, не выходил из её дома.
С Сапожковым ехали ещё двое, тоже попутчики: актёр и актриса. Актриса ушла в каюту, а актёр разговаривал с Сапожковым. Бабушка, как увидала актёра, так и впилась в него глазами: такого молодца ещё и не видывала она.
Бритый актёр, высокий, статный красавец, одетый с иголочки, с римским носом, красиво изогнутым ртом, говорил Сапожкову снисходительно мягким баритоном:
– Пойми же: совершенно невозможно…
– Нет, уж если ты приятель, – настаивал Сапожков, – то ты прямо говори, почему не можешь заехать ко мне в именье?
Актёр с высоты своего роста снисходительно смотрел на красивого, но не вышедшего ростом Сапожкова, и, усмехаясь, говорил:
– Чудак ты, и между приятелями не всё говорится.
– Почему не всё? – Сапожков заметил пытливый взгляд бабушки, обращённый на актёра, скорчил лукавую физиономию и сказал вполголоса актёру:
– Видишь эту старушку: эта молодая за её внуком… Теперь два капитала их соединились, – всего миллионов шестьдесят.
Актёр потерял на мгновение своё величие и даже пригнулся к Сапожкову:
– Не может быть?! Что ж они делают с деньгами?
– Ты думаешь, – глаза им протирают?
– Ты за правило, любезный, раз на всегда возьми себе: думать только за себя. Я спрашиваю тебя: что они с деньгами делают?
– Что делают? Они сами по себе, а деньги сами по себе. Деньги работают. Фабрики, заводы, имения, лесное дело: оборот большой, денег много надо.
– М-да, это значит, не наличными?
– И наличными несколько миллионов найдётся.
Актёр вздохнул и равнодушно ответил:
– И это недурно.
– Ты бы их живо пристроил?
– М-да… в сторожа к своим деньгам во всяком случае не нанялся бы…
– Ха-ха-ха… Актёр, так актёр и есть: сразу такое слово скажет, что как бритвой… Чик – и нет бороды, чик ещё – и усов нет, третий чик – и миллионы туда же.
И Сапожков заливался весёлым смехом.
Актёр смотрел на него снисходительно, смеялся мелким «хе-хе-хе» и говорил:
– Весёлый ты человек, – ей-Богу…
– Нет, нет, ты смотри, как бабушка тебя меряет: я к ней побежал.
Он с эффектом опустился в кресло около бабушки, ушёл совсем в кресло и даже ногу за ногу заложил.
Федя с женой сидели поодаль. Федя робко, с слегка открытым ртом почтительно следил за товарищем и старался угадать, о чём он говорит с бабушкой.
– Что за человек будет? – спрашивала бабушка Сапожкова, указывая на актёра.
– Столичных театров артист, Анфиса Сидоровна, и талант! Цветами его засыпали. Сколько подарков…
– Ну, это там его дело. Он, что ж, по облику ровно не русский: тёмный с лица?
– А не знаю я… Да можно самого его спросить… Эй, Александр Николаевич, пожалуйста, – а на движение бабушки Сапожков успокоительно ответил кивком головы и шёпотом прибавил: – мы с ним дружки, на «ты».
В это время подошёл Александр Николаевич Сильвин.
– Вот, позволь тебе представить… это – бабушка моего товарища; Анфиса Сидоровна интересуется, откуда ты родом.
– Вам угодно знать мою родословную?
В это время вышла миловидная актриса Марья Павловна Львова, и Сапожков, бросив скороговоркой Сильвину: «садись на моё место», побежал к ней.
Сильвин, сев в кресло, как актёры сидят на сцене, когда изображают воспитанных из общества людей, говорил бабушке:
– Э-э… изволите ли видеть, моя фамилия, сударыня, собственно: Сильва… Э-э, – он выдвинул нижнюю губу, – я происхожу из венецианской семьи маркизов Сильва… Вы изволили быть в Венеции?
Бабушка сдвинула брови:
– Это где же?
– Это далеко отсюда, не в русской земле… Может быть, изволили слышать: венецианские кружева?
– Одним ухом слыхала.
– Ну, вот… кроме кружев, там есть Дворец Дожей, в нём портреты всех дожей… Вот один из моих предков и висит там…
– Его за что же это?
– Э-э… он вёл очень удачную войну… с маврами…
– В этом городе какой же народ живёт?
– Итальянцы.
– Вы из них и будете?
– Собственно, мать моя из старинного русского рода… Э-э… И ростом с меня… сейчас жива, бабушка ещё жива… я, конечно, уже русский. Крестил меня русский пои. Ну, сам я хоть в церковь и не хожу, но всё-таки православный.
– Что ж? В той стороне всё такой же, как вы, народ?
– То есть как?
– Такой же крупный?
– Э-э, как вам сказать… Тут, знаете, много значит разная порода. Такие дети всегда будут и здоровее, и крепче.
Бабушка вспомнила о своих коровах, выписанных из Англии, об отличном приплоде от них, который продавала по сто рублей за трёхмесячного телёнка, и сказала:
– Это ты верно говоришь… А далеко изволишь ехать?
– В Ростов. Но хочу по Волге прокатиться.
– Вот и мои тоже вниз бегут.
– А… По делу?
– На Илек – к старцам… по детскому делу… не даёт Бог детей.
– Гм… Странно: молодые, красивые люди…
– Вот, поди ты… Не даёт Господь… Не помогут ли старцы.
Александр Николаевич покосился на бабушку, хотел было сказать какую-то пошлость, но только вздохнул и заметил:
– Жалею, что я не старец.
– А что?
– Тоже молился бы, чтоб такой красавице Бог детей дал… Вот зовёт меня Пётр Маркелович к себе в имение. Имение у него хорошее?
– Плохо ли имение: в одном парке заблудиться можно, оранжереи, персики, ананасы свои.
– Хорошо бы и вашим молодым заехать перед богомольем повеселиться.
– Их дело, – сухо ответила бабушка, – если позовёт Пётр Маркелыч, да надумаются они…
Пётр Маркелович ушёл на корму с Марьей Павловной, где их и нашёл Сильвин.
– Вы уж извините, Марья Павловна, если мы вас оставим на минутку, – проговорил Сильвин, отводя Сапожкова в сторону.
– Я уж всё заказал и шампанское велел заморозить, – начал было Сапожков.
– Не в этом дело, – перебил его Сильвин, – я бабушке сказал, что еду к тебе; тут молодые подошли, и, по моему, как-то неловко выйдет, если ты и их не пригласишь.
– Ах, я телятина! Бегу…
– Постой. Видишь: ты тогда спрашивал меня, почему я не могу заехать… Я не хотел было говорить… Дело в том, что у меня в Саратове назначено свидание с одним господином, который должен мне передать две тысячи… Э… э… ты понимаешь: человек он ненадёжный, – сегодня есть у него деньги, а завтра не будет. Не приеду я в назначенный срок, – рискую остаться без денег.
– Так тебе дать их, что ли?
– В таком случае, дай.
– Так бы и сказал: дам, конечно. На какой срок?
– Ну, полгода.
– Идёт… Побежал я звать молодых.
Сильвин же подсел к Марье Павловне, положил свою широкую руку на её и сказал:
– Моя дорогая, вы мне можете очень и очень помочь… Э-э… дело в том, что этот Сапожков соглашается ссудить меня двумя тысячами… Эта сумма дала бы нам возможность после Ростова побывать за границей. Как вам улыбается эта перспектива?
– Очень.
– И прекрасно. Но для этого оказывается необходимым заехать к нему в деревню, так как он, как настоящий сын своего народа, деньги, очевидно, в кубышке держит или в каком-нибудь старом голенище. Что делать! Потеряем сутки… Имение, говорят, у него к тому же прекрасное.
Сильвин ласково сжал руку Марии Павловны и, глядя куда-то вдаль, бросил:
– Будьте с ним поласковее.
Но Марья Павловна так энергично спросила: что это значит? – что Сильвин поспешил прибавить обиженно:
– О, Господи, да решительно ничего не значит… Ну, внимание, разрешение поцеловать руку, ну… э-э… создать иллюзию человеку…
И уже совсем тихо и брезгливо прибавил:
– Не будем же хоть мы изображать из себя мещанский тип мужа и жены: кому надо знать о наших отношениях? Вы знаете, какого я мнения об этом: всякая огласка только пошлит, это должно быть так же сокровенно, как человеческая мысль. А такой флирт только отвлечёт…
