Читать книгу: «В усадьбе помещицы Ярыщевой», страница 4
– А вперёд-то тоже, – усмехнулся становой, – пожалуй, загадывай… Другой раз за это так влетит нашему брату, что и думать забудешь.
Становой энергично встал, тряхнул головой и заходил по комнате, звеня шпорами.
– Ну я, батюшка, свою подать плачу, а там, есть ли, нет твой губернатор – меня не пугай им.
– Вам… оно, конечно, что, – про себя говорю.
Внучка вошла и присела на стул с таким видом, как бы спрашивала: «долго вы ещё тут будете сидеть?»
Становой оглянулся и начал прощаться. Он звякал шпорами и, протягивая руку, сгибал её у локтя кренделем. За ним, посмотрев из-под рясы на часы, осторожно поднялся, оправляя волосы, батюшка. Совсем тихо и смущённо привстал с кончика стула и фельдшер. Он поклонился издали барышне, дружелюбно поклонился и пожал руку старушке, пожал руку появившейся в дверях няне и, кашлянув, вышел за другими в сени.
Уехал становой, уехал батюшка в своей плетушке, приподняв на прощанье свою мягкую, круглую с большими полями шляпу, а фельдшер пошёл во флигель.
Приехал Кирилл Архипович с поля обедать. Поставил лошадь под навес и пошёл было к своему флигелю. Но, увидев вдруг громадный котёл, стоявший десятки лет возле колодца, он остановился, подумал и решил привести в исполнение свою давно задуманную мысль, – поставить котёл под навес.
– Все трудитесь? – подошёл к нему фельдшер, наблюдавший некоторое время, как Кирилл Архипович, напрягаясь, катил по двору котёл.
– Да вот охота… Который год уж на ветру, да на дожде стоит: ржавеет.
– Известно… Да вы куда его?
Кирилл Архипович обвёл мутными глазами двор и ткнул пальцем в самый дальний угол навеса.
– Ну, давайте вдвоём…
И приказчик с фельдшером принялись за котёл.
– Кирилл Архипович, ты что это? – крикнула из окна старая барыня.
– Да, вот, обедать приехал было.
– Обедал?
– Да нет, не угодил ещё… Вот уж котёл перва…
– Нашёл время!.. Брось… Обедать иди… Там же жнут у тебя…
– Сейчас-то обедают, положим… Бросить, что ль уж разве?
– Ужо, ужо, – крикнула барыня.
Кирилл Архипович бросил на полдороге котёл и пошёл с фельдшером к себе.
– Ах, вот, кстати, – вспомнил он. – У меня ведь опять, Алексей Иванович… Как вот жара: подступит, – хоть ты что…
Кирилл Архипович показал под ложечку.
– Да у вас это всегда – как жара… Посмотреть надо…
– Пожалуйста. Ах, вот чего: как же? Овсеца-то надо лошадке дать. Вы вот что: вы идите, а я сейчас…
И Кирилл Архипович пошёл к амбару.
Так и не дождался его фельдшер. На полдороге Кирилл Архипович опять о чём-то вспомнил, повернул за новым делом, потом забрался на задний двор и, увлёкшись, стал пересматривать валявшееся там разное ржавое старьё: это вот совсем ещё хороший лемех, а это винт совсем новый… И Кирилл Архипович задумался, на что бы употребить его.
Когда он попался опять на глаза барыне, она спросила:
– А ты ещё не уехал?
– Сейчас еду, – ответил Кирилл Архипович. – Кусочек дай какой-нибудь, – заглянул он в своё помещение и, увидев фельдшера, вскрикнул:
– Ах, Алексей Иванович… Я ведь и позабыл про вас… Как же теперь? До другого раза, что ли?
– Так что ж? Как-нибудь после…
– Дел, сами видите, вон сколько…
– Дел-то много.
Получив ломоть хлеба, Кирилл Архипович побежал к навесу, где стояла его лошадь, взнуздал её и поехал, судорожно подёргивая вожжами и в то же время торопливо пережёвывая откушенный ломоть хлеба.
Барыня провожала глазами своего склонившегося на бок приказчика и думала с огорчением, что порядочный он у неё размазня. И в то же время красной ниткой чрез всю деятельность приказчика проходило одно его неотъемлемое качество – честность.
– Честный, – прошептала старушка, как неотразимый довод самой себе, – преданный и честный. Да и вижу я его насквозь, а с умным свяжись – и не распутаешься: вон как у Лопатиных, и имение из рук ушло.
* * *
Кирилл Архипович, приехав с обеда на жнитво, узнал и приятную, и неприятную в то же время для себя новость: на базаре – татар угнали жать по пяти, вместо пятнадцати рублей. Дмитриевские жнецы, сбившись в кучи, вели об этом оживлённый разговор. Виновником упавших цен называли Гаюшинского приказчика Ивана Феногеновича. Оказалось, что Кирилл Архипович погорячился и вдвое дороже нанял жнецов. Сперва, по деликатности, Кирилл Архипович, узнав о пятирублёвой цене, постарался скрыть неприятное впечатление и только заметил:
– Ну уж! чьё счастье какое… – но, походив немного, от одних к другим, он сказал: – Того… Сказывать уж хоть не надо барыне… Только расстроится.
– Зачем сказывать? – энергично отозвался сытый, плотный парень Михайло. – Известно, кому какое счастье.
И словно боясь, как бы это счастье вдруг не повернулось спиной к односельчанам, Михайло закричал:
– Ну чего ж стоять? Жать, так жать. Можно и потрудиться: не зря же в самом деле этакие деньги отваливать.
У жнецов дружно сверкали серпы, и, описывая по воздуху круги, бабы и мужики складывали горсти уже срезанной ржи, а Кирилл Архипович как сел на сноп у табора, так и сидел, всё думая, как ему быть теперь.
Солнце книзу уже пошло, когда показалась вдруг плетушка самой барыни. Наталья Ивановна ехала с внучкой и весело всматривалась в ряды стоявших скирд там, где вчера ещё волновалась густая рожь.
Кирилл Архипович совсем раскис и сам перед собой только разводил руками.
– Что? – подсел к нему староста. – А ведь неловко, Кирилл Архипович, барыня-то едет… про цену узнает базарную…
– То-то узнает… Скажет, что вот я с тобой для миру старались… она ведь сумнительная: а я тут что?
– Узнает… На народе, где спрячешь… Я калякал кой с кем… Вот чего… Десятинки три дадите у пчельника, а миру водки ведра два: и Бог с вами и с деньгами, – на помочь повернём дело…
Кирилл Архипович ожил.
– А пойдут? – спросил он, не смея верить.
– А ты… вон они: Трусов, Аношин, Беляков уже снуют по народу: дай срок… Теперь маненько водкой раздразнить их: пойдёт дело…
Сейчас же распорядились и стали обносить водкой жнецов.
Когда подъехала барыня, дело было уже сделано. Староста, отойдя к агитаторам и поговорив с ними, ласково-деловито повернулся и кивнул приказчику:
– Пошли…
Отлегло у Кирилла Архиповича от сердца.
Пошли – одно слово, да тяжёлое, – двести слишком рублей в кармане останется: ну, это так подарочек к рождению.
Кирилл Архипович бросился навстречу к барыне и, судорожно схватившись за борт плетушки, начал было:
– Ах, вот чего… – Но лицо его выражало такое мучительное напряжение, что старая барыня тоскливо-испуганно вскрикнула:
– Да говори же, говори, батюшка, – что ещё?
– Ах, да нет же ничего… Слава Богу всё благополучно.
И Кирилл Архипович начал делать гримасы и в то же время кивать головой в сторону кучера: очевидно, ему хотелось, почему-то по секрету от кучера, сообщить барыне новость. Но старуха не понимала: она напряжённо всматривалась в приказчика, смотрела в спину кучера и, потеряв терпение, опять закричала на своего приказчика:
– Батюшка ты мой, пожалей старуху: не мучь.
– Ах, – вздохнул ещё раз приказчик, – видно уж так…
И Кирилл Архипович рассказал, наконец, о том, что крестьяне хотят повернуть всё дело на помочь, вместо денег. Подошли староста и передовые.
– Что вот, батюшка, говорит мне приказчик? – наклонилась добродушно и таинственно старушка к старосте.
Староста не сразу ответил. Он положил сперва руку на облучок, посмотрел куда-то в сторону и, наконец, уставившись в барыню, ласково-добродушно сказал.
– Так надумались мы, Наталья Ивановна, послужить тебе… дело суседское…
– Ох, батюшка мой, я уж и не знаю, как благодарить-то…
– Ничего, барыня, – задумчиво ответил Аношин, которому пришлось долго толковать с задорным парнем Михайлой, – выжнут безо всякого…
– О?
– Верно, за водкой посылайте…
– Господи, так ведь конечно, – засуетилась старуха. – Вот, вот…
Наталья Ивановна торопливо достала бумажник из кармана и, отсчитав деньги, дала их приказчику.
– Три ведра, – приказала она.
– Довольно двух, – кивнул головой староста.
– Три батюшка, три, – настояла барыня.
– Ну, спасибо… Народ охотнее будет хвататься… Идти к ним…
И староста, а с ним и его свита пошли по рядам.
Староста говорил громко, так, чтоб слышала и барыня, и жнецы.
– Эй, ребята, жни получше – три ведра барыня жертвует вам…
Редкие из жнецов при этом подымались и оглядывались в сторону барыни, большинство же молча, сосредоточенно жали.
Перед иными останавливался староста и тихо говорил:
– Так ведь чего же станешь делать? Неужели вот так за горло? Вон цена на базаре, слыхали? Опять много ли придёт на человека, если по базарной цене, а тут хоть уважка… а вот по жнивам скотину допустит опять… А главное пристал приказчик: меня, мол, подвели…
– Уж ему, конечно, перед барыней неловко…
– А нам-то с ним же жить…
– Оно, конечно, так… Эх… чего станешь делать?
– Так ведь об этом самом и речь…
Бабушка и внучка сошли с плетушки на землю, прошли несколько шагов и присели у первого скирда хлеба.
Бабушка, щурясь, всё смотрела на ряды жнецов и всё ещё не могла освоиться с мыслью, что двести рублей свалились ей с неба. Она была и довольна, и смущена, и почему-то старалась не смотреть на внучку. Лицо внучки было покорно огорчённое.
– Вот, бабушка, ты говорила, что будут лишние деньги – школу построишь… Вот эти деньги отдай…
– Да где ж деньги, матушка, когда их нет у меня!
– Пришлось бы доставать…
– Ну, так доставать ещё…
– Ну, вот, когда достанешь, и дай…
Глаза старухи смущённо забегали, и она ответила, не смотря на внучку:
– Ну, не всё сразу… Достать! И даром жнут, а толку нет.
– Зачем же сеять тогда?
– Зачем, зачем, – повторяла старуха.
– Так всегда, – пренебрежительно сказала внучка и отвернулась.
Бабушка молчала.
Молчание тянулось долго и было неприятно старухе. Наконец она сказала:
