Читать книгу: «Золушка наоборот, или Не в деньгах счастье», страница 11

– Так, доча, хватит просить прощения! – осадил девушку сияющий отец.

– Да, да, – поддержала его цветущая и пахнущая мать, суетившаяся с едой, – хватит ворошить прошлое, у нас уже все хорошо, все просто замечательное, а остальное – не важно!

– Но ведь я так виновата перед вами, так виновата, – никак не могла успокоить свою совесть Наталья.

– Девочка моя, да мы никогда особо и не сердились на тебя, – заверила ее Любовь Гавриловна, а Антон Павлович (папа всегда гордился свои чеховским именем) подтвердил:

– Каждый человек склонен ошибаться, совершать… не очень правильные поступки, главное, что ты все осознала, переосмыслила, поняла, и теперь…

– Теперь я никогда, клянусь вам – ни – ко – гда! – не причиню вам боли, и не заставлю вас страдать! – заверила дочь, на знак убеждения сложив руки лодочкой, как для молитвы, и энергично ими потрясая. Потом вскочила с места, и кинулась к матери, видимо тем самым желая загладить свою вину окончательно: – Мамуля, ну что ты все суетишься, будто прислуга, давай я помогу. Нет, давай я все сама приготовлю, подам, сделаю, а ты отдыхай, ты и так всю жизнь вертишься, словно белка в колесе!

–Да мне не трудно, мне в удовольствие, – попыталась запротестовать Любовь Гавриловна, но Наташа была непреклонна.

Почти силком девушка усадила родительницу на стульчик, и сама завозилась с приготовлением еды. Как ни странно, но у никогда не склонной к куховарству Наташи каким то чудом получились вполне сносные, даже очень съедобные «блюда»: бутерброды с паштетом из печени, салат из овощей, другой салат из консервированной рыбы и сыра, и даже фруктовые шашлычки – нанизанные на шпажки кусочки всевозможных фруктов, найденных в холодильнике. А больше Коноваловым ничего и не надо было, они собрались не пировать, а просто нормально, тепло пообщаться после стольких лет разлуки. Надо отметить – это им удалось на славу: непринужденная беседа обо всем и ни о чем длилась почти до самого глубокого вечера. Соскучившиеся друг по дружке люди просто не замечали ни течения времени, ни вообще ничего – так им было в тот день хорошо просто сидеть рядом, вспоминать приятные моменты из прошлого (не смотря ни на что таковы имели место быть), делиться своими достижениями и приобретениями в настоящем, и строить планы – как совместные, так и личностные, на будущее. И только когда часы перевалили за полночь, Коноваловы, вконец измученные нынешними событиями, разбрелись по кроватям – отдыхать. Наташе постелили в ее комнате, которая, как оказалось, все это время дожидалась своей хозяйки.

– Надо же, тут все по-старому, как раньше, – поразилась и одновременно умилилась девушка, внимательно рассматривая знакомую обстановку.

Вот ее некогда любимая кровать у окна, устланная «тигровым» покрывалом, вот, напротив, во всю стену, популярная в "прошлом веке" шведская стенка – добротная, действительно красивая и универсальная, в ней помещалось почти все: вещи, бытовая техника, игрушки, книги. Все это и стояло там, на своих местах, точно в таком же порядке, как и при Наталье, даже ее старенькие журналы с теми самыми злополучными «малиновыми пиджаками» и их расфуфыренными куклами – мечта ее тогдашней жизни, аккуратной стопкой лежали на одной из полок.

– Ма, а это то зачем здесь? – Журналы «ели» глаза, давя на больные мозоли.

Любовь Гавриловна полюбовно улыбнулась:

– Просто хотелось, чтобы все-все сохранилось, как при тебе. Я никогда не теряла надежды, что однажды ты вновь войдешь в эту комнату, и, может даже, останешься тут пусть уж не навсегда, так хоть на некоторое время.

– Господи, мамуся! – Девушку снова прошибло на слезу, она крепко-крепко обняла любимую мамочку, и несколько секунд женщины молча стояли, наслаждаясь обществом друг друга. После чего Наташа, оторвавшись от матери, полушутя пообещала: – Мамулечка, я теперь никуда от тебя не денусь, ты еще сама будешь рада от меня избавиться, да не получиться. Ты только не подумай, что я вернулась только потому, что ушла от Бориса, а идти мне, по большому счету, больше некуда, – додала она уже серьезно. – Просто я действительно…

– Да что ты, что ты, у нас с папой даже в мыслях не было такого! – воскликнула Любовь Гавриловна. – Ты же знаешь, что мы всегда тебе рады, и ты в любой ситуации, в любой момент можешь рассчитывать на нас.

– Знаю, мам, знаю, и, поверь – очень благодарна за это.

И дочь с матерью опять – в который раз за сегодня, обнялись.

– Эх, жаль Кирюши нету дома, с ним мне тоже необходимо… помириться, – вспомнила Наталья о брате. – Кстати, куда он, говорите, женился?

– Так в соседний город, в принципе, это не так уж далеко – минут сорок езды, завтра можем съездить в гости к ним с женой, – предложила мама, но Наташа вынуждена была отклонить сие предложение.

– Нет, мам, как-то не хочется мне знакомится с Кириной супругой и его… нашими новоиспеченными родственниками, пока я не выяснила отношений с ним лично, – поделилась она своими сомнениями.

Любовь Гавриловна приобняла дочь за плечо:

– Так поверь, он тоже на тебя зла не держит.

– Оно то, может, и так, но поговорить не мешало бы, – настояла Наталья на своем. – Так что, лучше пускай Кирилл сперва сам к нам приедет. Один.

– Ладно, завтра ему позвоним, – пообещала мать.

Наташа приободрилась.

– Вот и славно. Кстати, а какая она, эта его жена? Надеюсь, не какая-нибудь… прохвостка?

Любовь Гавриловна замахала руками.

– Ой, ну что ты! Милочка очень славная, порядочная, воспитанная девочка.

– Милая мила, – хмыкнула Наташа, ощутив укол ревности. – А Мила – это вообще производное от какого имени? Людмила? – осведомилась она.

– Нет, Милана.

– Ого как!

– Она тебе непременно понравиться, не сомневайся, – заверила дочь Коновалова-старшая.

Наталья пока сомневалась, тем ни менее объявлять об этом во всеуслышание не стала – не хорошо только-только примирившись, наладив отношения с родственниками, тут же демонстрировать свои «бзики». Потому девушка лишь согласно кивнула:

– Окей, мам, будем надеяться. А пока… ты уж не обессудь, Бога ради, но я что-то так уморилась – прямо сил нету. Глаза слипаются, голова почти не соображает… Мне бы отдохнуть чуток, а?

– Да нам всем не мешало бы отдохнуть как следует, – поддержала дочь Любовь Гавриловна. – Я тоже вон с ног валюсь буквально.

– Оно и немудрено, ты ведь столько работаешь, не то, что некоторые, – не преминула Наташа случаем «подлизаться».

Мама на то лишь ласково усмехнулась. На том женщины семейства Коноваловых и разошлись на сегодня по койкам: они и вправду смертельно утомились за этот полный событий день, организм буквально требовал «разрядки».

.На следующее утро Наталья пробудилась в прекрасном расположении духа. За окном, так и оставленным приоткрытым на ночь, в разнобой заливались птицы, приветствуя разбуявшуюся весну, легкий ветерок играл с занавеской, донося в комнату запах пробуждения природы, солнце ярким потоком заливало пол и прыгало по стенам солнечными зайчиками. Точно такие же зайчики резвились сейчас у девушки в душе: Наташа сладко потянулась под мягким, уютным одеялом, не спеша вылезать из кровати. Чуть ли не впервые за последние месяцы, а, не исключено, и годы, она чувствовала себя по-настоящему счастливой и умиротворенной. Внутрии у девушки царила полная благодать, которой она и близко не испытывала, будучи женой олигарха, и владея всеми удовольствиями выплывающими отсюда. Теперь же, возвратившись в скромный отчий дом, откуда Наталья всегда стремилась вырваться к вершинам, она, наконец, осознала, насколько не умела ценить то, что ей было даровано изначально, понапрасну гоняясь за какими-то надуманными благами. Ну, не беда, теперь-то все изменится… уже изменилось, и она, бесспорно, будет счастливой. По-настоящему, душевно, а не благодаря тому, что кошелек лопается от переизбытка валюты.

При воспоминании о счастье в воображении Наташи невольно всплыл образ Владимира Белогривова. Надо же, а она почти о нем забыла в суматохе последних событий. Сколько уже времени миновало с тех пор, как она покинула Дальние Углы? Да уж без копейки месяц, за который девушка успела развестись с Борзовым, помириться с родителями, многое осознать и переоценить, и… понять, что как ни крути, а выбросить из головы мужчин, положивших начало, давшим толчок всем вышеперечисленным трансформациям, не удается. И, скорее всего, не только из головы. Радужное, почти эйфорийное настроение девушки несколько померкло: и что прикажете со всем этим делать? «Снять штаны, и бегать», – мысленно «посоветовала» себе Наталья, и покинула-таки уютное ложе – сколько можно нежиться, пора приучать себя к иным порядкам. К неким обязанностям, к труду, к определенному ритму жизни, ко всему, чего Наташа была лишена в статусе жены олигарха. Тогда она только и знала забот, что придумывать, на что бы еще такое эдакое потратить деньги, которых куры не клюют. Она доселе даже не работала никогда (Борис утверждал, что истинной жене олигарха это ни к чему, а она тому и рада была), но теперь… Теперь пора «перевоспитываться». Не сидеть же ей на шее у родителей, право слово! Только вот куда (и кем) Наташу возьмут, когда она, по большому, счету ничего не умеет? И уж тем более, когда у нее нет стоящего образования (кроме средней школы, естественно), без коего нынче разве что в поломойки можно устроится. Впрочем, возможно еще не поздно выучится на кого-нибудь? Например на модельера-дизайнера, а что, эта стихия всегда была близка Наташе, и коль бы не скоропостижный брак с Борзовым, девушка вполне могла бы получить диплом по данной специальности.

«Надо будет на досуге хорошенечко обдумать сей замысел, – пообещала себе Наталья, натягивая простенький домашний сарафанчик а-ля «пастушка Долли» – весь в рюшечках, цветочках, и прочей прелести. – И обязательно обсудить это с мамой и папой, все-таки у них больше жизненного опыта и мудрости, авось, подскажут верный путь. Раньше я их совсем не слушалась, и вот к чему это привело». С эти намерением девушка и направилась первым делом в ванную – для утреннего моциона, а затем на кухню – чего-то пожевать. Там девушку ждал неожиданный сюрприз: помимо родителей, уже полным ходом возившихся по хозяйству, за столом, при полном параде – красавец писаный – сидел дорогой братец.

– Кирюша? А ты… давно тут? – Наташа слегка опешила от столь внезапного появления Кирилла, она ничуть не была готова к столь внезапной встрече, и теперь застыла в полном оцепенении, не находя слов.

К счастью брат оказался гораздо смышленее и проницательнее. И благороднее: он не стал дожидаться, пока Наталья станет провозглашать трагические тирады и молить пощады, он просто поднялся, приблизился к сестре, обнял ее крепко-крепко, и, как ни в чем ни бывало, словно не было всех этих лет раздора и недопонимания, завел с ней непринужденную беседу. Этим самым он как бы давал понять Наталье: "не парься, сестренка, я давно на тебя не в обиде, все, что было когда-то – не имеет никакого значения, не стоит даже не вспоминать об этом, главное, что мы теперь все вместе", и тем самым, избавляя Наташу от необходимости выяснять отношения. За что девушка была весьма признательна дорогому братцу, и на знак благодарности с чувством чмокнула Кирилла в слегка щетинистую щеку.

– Какой ты у нас красавец! – искренне восхитилась девушка, окидывая брата с ног до головы одобрительным взглядом. – Всегда был красавцем, но сейчас – особенно, прямо мечта всех девушек.

– Да и ты, сестричка, у меня тоже очень даже ничего, – усмехнулся Кирилл лукаво, – уверен, кому-то очень повезет с тобой. Ну а что касаемо меня, то все девушки мне не нужны, с меня хватает одной-единственной-неповторимой… О, а вот, к стати, и она. – Братик расплылся в блаженной улыбке, поскольку в помещение вошла молоденькая девушка, лет двадцати трех, не больше, как не трудно было догадаться – жена Кирюхи.

Наташа тут же исподтишка стала «изучать» невестку. Она оказалась очень миниатюрной, даже трогательно хрупкой, с простым, милым личиком, глазами олененка Бемби и копной шикарных, каштаново-золотистых слегка въющихся волос, ниспадающих почти до пояса. Не волосы, а мечта любой женщины, не то, что ее, Наташины пакли «болотного» цвета. Хотя помниться Владимир утверждал, что у нее красивые волосы. Как он там говорил? Карамельно-орехового оттенка, переливающиеся серебром на солнце? Лично Наташа ничего подобного никогда не замечала. Ну вот, опять этот Владимир «вылез» в самый неподходящий момент! Сейчас следовало сконцентрировать все свое внимание на жене Кирилла, дабы понять, определить, проинтуичить, чем же таким это она сумела «взять» брата, и не прогадал ли он.

– Здрасьте, а вы, наверняка, Наташа? – первой пошла на контакт невестка, полна радушия и самых благих намерений. – А я Милана, – она обворожительно улыбнулась, и протянула Наталье свою маленькую, почти детскую ладошку. Наталья, следуя всем правилам приличия, ладошку пожала, почувствовав, как из нее исходит некое необъяснимо-приятное тепло. – Кирюша очень много о вас рассказывал, чувствуется, что у вас особенные отношения, настоящие.

Голос девушки звучал нежно, ласково, и, что самое важное – искренне, и вообще она вся была какая-то… словно ангел, по недоразумению очутившийся среди людей. И определенно умела располагать к себе всех буквально с первых секунд знакомства. Вот и Наташа, не смотря на изначальные намерения о «строгом суде», не стала исключением: как девушка ни старалась быть непоколебимой, а таки невольно пала жертвой обаяния невестки. «Не удивительно, что Кирилл на ней женился, будь я мужчиной, сама б наверняка не упустила такую милашку», – поймала она себя на неприличной мысли.

– Что же, Мила, рада познакомится, – разлюбезничалась Наташа в ответ, – надеюсь, мы с тобой станем хорошими родственницами.

– А еще лучше, если вы станете хорошими подругами, – предположил Кирилл, любовно потрепав обеих любимых девушек за макушки.

– Ну, на сей радостной ноте пожалуйте к столу! – не осталась в стороне Любовь Гавриловна.

И вчерашний «пир на весь мир» закатился с новой силой. Коноваловы, все в сборе, как в старые, добрые времена (только теперь с прибавлением) разместившись полукругом за большим столом, не спеша поедали различные яства, которыми этот самый стол был уставлен, и непринужденно, тепло, по-семейному общались. К Наташе вернулись бодрость и отличное настроение. Оказывается, ей давно не хватало таких вот мирных семейных посиделок, только она как-то об этом позабыла. И вспомнила лишь сейчас.

По ее просьбе братец в который раз (для родителей – в который раз, Наталья же, разумеется, слышала сию историю впервые) поведал всем присутствующим историю их с Миланой знакомства.

– Я нашел работу в том городишке, откуда Милочка родом, перспективную работу с возможностью карьерного роста, короче – классную, – рассказывал он, умудряясь при том все время запихивать в рот всякую вкуснятину. – Правда, приходилось постоянно доезжать, но это уже так, издержки производства, как говориться.

– А что за работа? – уточнила Наталья, слегка устыдившись, что была столь безразлична к судьбе близких, что даже понятие не имела о каких-либо переменах в их жизни.

– Ну, ты ж помнишь – я учился на программиста.

Наташа помнила: брат всегда имел особую склонность к точным наукам, и мечтал получить специальность, сулившую профессиональное развитие и финансовую стабильность. Вот и поступил на программиста, что в те лихие временя считалось сверхперспективой.

– Так вот, – продолжал упорный и старательный Кирилл, наминая салатики, – я таки, не смотря на все трудности и препятствия, выучился. И хотя сперва нигде не мог устроиться по специальности, вскоре мне все же повезло – я попал в одну очень хорошую компьютерную фирму. Кстати, тогда она еще только вышла на рынок, теперь же это вполне устоявшаяся, конкурентноспособная фирма, и я в ней далеко не последний человек. Однако сейчас не об этом. Ты же, дорогая сестренка, хотела узнать о том, как мы с Милой познакомились, – вернулся братик к "любовной лирике". – Так вот, как я уже упоминал, на работу приходилось ездить в Милин город. Сначала меня это утомляло, потом попривыклось, а в результате я благодарил небеса за такое стечение обстоятельств, поскольку именно благодаря той работе и необходимости доезжать в другой город, я и познакомился с Милочкой, – при этих словах Кирилл с нежностью посмотрел на жену, и та ответила ему тем же взглядом.

– Это случилось в один из весенних дней, – вел дальше Кирюха, – как сейчас помню: стояла примерно та же пора, что сейчас, когда весна во всю набирает силу, но порой холода не желают сдаваться. Вот и в тот день, после яркого солнца и несмелого тепла, под вечер хлынул проливной дождь. Я как раз возвращался домой с работы, точнее собирался – ждал на остановке автобус. И вот я такой, значит, стою, жду, и тут… – Братец выдержал театральную паузу. – И тут вдруг вижу, что к остановке, сломя голову, несется прекрасное создание…

– Прекрасное создание – это я, – с иронией уточнила Милана, нарезая громадный кремовый торт, являвшийся произведением рук сватьи.

– Кто б сомневался, – Кирилл полюбовно чмокнул жену в щеку слегка замусоленными губами, и поведал дальше: – Как потом выяснилось, она тоже возвращалась с работы к себе домой, и ее, бедненькую, прямо в пути застиг этот нещадный ливень. Вот она и бросилась искать укрытие.

– До остановки было ближе всего, я туда и побежала, – внесла уточнение невестка, раскладывая аппетитные кусочки по блюдечкам. Наташе, то ли случайно, то ли нарочно досталась самая главная «розочка», которые девушка некогда очень любила, и всегда на каких-либо праздниках болела за то, чтоб «цветочек» выпадал именно ей. После, ставши Борзовой, Наталье пришлось отвыкнуть от сей привычки, как и от тортов вообще. Фигура…

– К моему громадному счастью, – тем временем продолжал излагать почти голливудскую историю знакомства с женой Кирилл, – ибо если бы дождь не застал ее в расплох, если бы она не решила спрятаться именно на "моей" остановке, если бы все сложилось по-другому… Короче, вряд ли бы ми познакомились. А так… Так я увидел Милочку – и пропал, – сказал Кира со сладким вздохом.

– И я пропала тоже, – поддержала мужа Милана.

И голубки мило приобнялись.

– Хотя, – все же внес некое дополнение брат, – это навряд ли была так называемая любовь с первого взгляда, я вообще скептически отношусь к подобному утверждению, так как считаю, что полюбить – на самом деле полюбить, а не просто влюбиться (для меня это разные понятия и состояния), словом, я полагаю, что для рождения истинной любви нужно время. Надо что называется изучить, понять человека, и уж потом… Так что можно сказать окончательно пропал я после того, как мы с Милой поближе узнали друг друга. Вот тогда я окончательно понял, что все! – никуда мне от нее не деться, и что именно с ней я хочу провести всю свою жизнь, – завершил свой рассказ Кирилл на высокой ноте.

Его слова сразу же напомнили Наталье доверительные беседы на подобную "любовную" тематику с Белогривовым. Вероятно тот также, как и ее братец, является неисправимым романтиком, свято верующим в идеалы. Только вот Кирюха уже нашел воплощенное подтверждение своим мечтам, а Владимир… А тот неизвестно, стремиться ли найти вообще… Блин, опять этот Дальноуглянин не дает ей, Наташе покоя! Может, съездить к нему, и сказать… Сказать что? Что у нее из-за него душа не на месте? Бред, полный бред! Ну, вспоминается он ей иногда, так это ж ничего «такого» еще не значит. Вон Кирилл утверждает (и она, Наташа согласна с его утверждениями), что полюбить, по-настоящему, можно лишь после того, как хорошенечко узнаешь человека. Наталья же Владимира почти не знает, он для нее, по сути, непрочитанная книга, написанная китайскими иероглифами, которые ей так и не удалось расшифровать. Возможно, в том и кроется вся закавыка: ей просто не терпится это сделать?

Ну и, само собою, жутко жалко мальчишку: бедный Тим никоим образом не заслуживает такой нелегкой судьбы. Эх, если б она, Наташа, сумела ему хоть как-то помочь!

–… так что, можно сказать, у нас целая семейная династия, – долетели до впавшей в забвение девушки обрывки фразы Миланы. Очевидно, невестка что-то начала, или, скорее даже окончила рассказывать о своей семье, только вот что именно, погруженная в себя Наталья, к своему стыду, упустила.

Переспрашивать же было как-то неудобно, потому девушка с умным видом закивала, мол, да-да, как интересно. Если бы она знала, что проворонила столь важную информацию, способную помочь ей, да что там – изменить всю жизнь, Наташа в гробу выдала бы все эти неудобства, и хоть сто раз переспросила бы невестку. Но, как говориться – когда бы, да кабы.

В тот день Коноваловы еще долго застольничали, никак не могши наговориться, а после решили всем семейством пойти на прогулку, а то, как сказал Кирилл, в такой замечательный день грех париться в четырех стенах. И пошли, и гуляли, и было еще веселее, приятнее, и класснее, нежели «в четырех стенах». Сходили в местный парк, куда Наталья подростком с подружками летом бегала на речку – загорать, зимой – кататься на лыжах с горки, весной – за подснежниками, а осенью – за грибами. А еще здесь вся Кохановская молодежь вечерами собиралась на «тусовку». Вся, кроме Натальи, она была чуть ли не единственным исключением из правил, ибо считала ниже своего достоинства ошиваться среди обычных, простецких ребят. Уже тогда девушка грезила исключительно о богатом "принце" как минимум на Лексусе, который ее озолотит, а что могли дать ей эти «простые смертные»? Пачку жвачки да кривую гвоздику в придачу?… Господи, и какая же она тогда была заносчивая и одновременно наивная дура! А что, когда среди этих простых парней была ее судьба?

При слове «судьба» пред ясными очами молодой женщины вновь всплыла персона Белогривова, и Наташа тряхнула головой, намереваясь его прогнать.

После парка Коноваловы отправились на качели-карусели: их совсем недавно поставили в городе, чтоб местной детворе было где околачиваться, но и немало взрослых не пренебрегало возможностью «впасть в детство». Коноваловы тоже не стали исключением, даже солидный Антон Павлович полез на «лодочку», правда, после долгих уговоров.

– Да куда ж мне, старому пню, на каруселях кататься-то! – все бурчал он. И все же вскоре настолько вошел во вкус, что его чуть ли не силком пришлось выманивать обратно.

Наталья выбрала классические качели, и теперь неторопливо колыхалась туда-сюда, заворожено всматриваясь в плывущие по чистому, синему небу пушистые облака-«барашки». В далеком детстве она могла часами наблюдать за этими облаками, которые в ее бурном воображении приобретали самые фантастические формы. Ей попадались облака-замки, облака-рыцари, живущие в этих замках, облака-лошади, на которых эти рыцари мчались спасать своих любимых, облака-драконы, с которыми они отчаянно дрались… А потом Наташа подросла, и облака стали просто облаками. Ей вообще стало некогда заглядывать в небеса, у нее появились другие, приземленные цели… Нет, все-таки она была несусветной, непроходимой дурой!

– О чем мечтаешь? – вернула Наталью так сказать с небес на землю невестка, внезапно нарисовавшаяся возле нее. Они давно окончательно перешли на «ты», и вообще стали общаться так, словно знали друг дружку все сто лет.

Настоящей дружбой, которую им сулил Кирилл, еще, ясное дело, не пахло, но что-то подсказывало Наталье, что осуществления «пророчества» не за горами. По крайней мере девушка давно – да почти с первых же минут знакомства, перестала ревновать брата к Милане, выискивать в той какие-то изъяны и «тайные умыслы», всем своим нутром почувствовав, что Мила на самом деле хороший, позитивный человечек, и самое главное – они с Кирой действительно до умопомрачения любят друг друга. А раз брат счел достойной вселенской любви эту девушку, то и она, Наташа, обязательно ее полюбит. Как гласит народная "математическая" мудрость: друг моего друга – мой друг.

– Так о чем еще может мечтать одинокая девушка, разумеется о прекрасном принце, естественно, – решила отшутиться Наталья на невесткин вопрос, хотя, в каждой шутке, как известно, лишь доля шутки, а остальное – правда.

– Ну, это дело поправимое, – в тон ей ответила Мила, облокотившись на железный поручень от качели, на которой сидела Наташа. – У такой красотки наверняка толпы поклонников.

Наталья вздохнула, и откровенно призналась:

– Да на кой мне сдались эти толпы, мне бы одного-единственного, неповторимого, чтобы… Чтоб любовь была такая… настоящая! Как у вас с Кирой… Слушай, Мил, а как ты поняла, что он, ну, Кирилл то есть, это ОН – тот самый? – поинтересовалась.

Милана пожала плечами.

– Откровенно говоря, я и сама себе не могу внятно это объяснить, по-моему, в таком деликатном случаи вообще не существует однозначного ответа. Ты просто чувствуешь это, и все.

– Да, но КАК это почувствовать? Вернее, как понять, что то, что ты чувствуешь – это не просто увлечение, снос башни, а именно любовь? И ОН – не просто объект твоего очередного «заскока», а… ОН. Именно единственный и неповторимый, и именно на всю жизнь?

Невестка опять повела плечами.

– Знаешь, это скорее всего риторический вопрос, – протянула она сосредоточено. – Хотя… Как бы банально это ни звучало, но лично мне это подсказало…

– Сердце?

– Не совсем. – Милана ухмыльнулась. – Скорее… некое внутреннее чутье, даже можно сказать некий голос. Мне будто щелкнуло в голове: это твоя половина! И… и все. А дальше… жизнь покажет. Хотя, пусть меня обвинят в наивности и «розовых очках», но я почему-то уверенна, что какие бы эта жизнь нам с Кириллом сюрпризы не преподносила, мы в любом случаи все преодолеем. Потому что…

И тут невестка почти слово в слово повторила Владимировы суждения о «буре невзгод» и «цунами соблазнов», которым не под силу разрушить союз истинно любящих людей. У Натальи сложилось такое впечатление, что весь мир вокруг ударился в романтику, сошел с ума на почве любви – не абы какой, а самой что ни на есть настоящей, – и лишь она одна, как идиотка, ничего не соображает. А еще эти Милины слова о «голосе», известившем ее о судьбоносном выборе – не то же самое ли случилось с ней тогда, в доме Владимира, опять таки после бесед с ним о «вечном и прекрасном»? Наташе ж тогда точь-в-точь словно взорвалось в мозгу: это ОН. Так, выходит, это правда ОН? Или все это – сплошной самообман на почве лирики? «Фу ты, ну ты, ножки гнуты! От всех этих шекспировских дилемм голова кругом, – мысленно пожаловалась девушка неизвестно кому. – Так не долго и мигрень заработать, или вообще – тронуться маленько. Все, пора завязывать! Пусть все идет, как идет, у меня только-только начала налаживаться жизнь, так не зачем ее портить бесполезными терзаниями. Как говориться, дон твори – би хеппи! А там дальше, как сказала Мила – жизнь покажет».

На том Наталья и постановила. И надо отдать ей должное – стала прилежно придерживаться сего постулата. И жизнь таки потекла своим чередом: семья, дом, домашние хлопоты, профессиональные метания – чем заняться, чем зарабатывать на жизнь, и т. д., и т. п… В столь бурном темпе миновал еще один месяц. За эти дни Наташа успела окончательно избавиться от угрызений совести, полностью почувствовать себя полноправной Коноваловой, влиться в струю под названием «будни семейства Коноваловых», почти стать сестрами с Миланой, гостившей у них частенько, и даже устроиться к маме на фабрику – пока другой перспективы у девушки не намечалось. Да, она уже твердо решила учиться на дизайнера-модельера, и даже поделилась своими намерениями с родными, которые с радостью ее поддержали, но до начала нового учебного года оставалось еще уйма времени, которое необходимо было потратить с пользой для кошелька. И швейная фабрика тут была лучшей альтернативой. Во-первых, с ее «опытом» Наташе не светила никакая другая работа, а здесь как-никак "связи", ну а во-вторых, на фабрике ведь производили одежду, и это могло помочь девушке что называется «набить руку». Больше того: она даже осмелилась предложить главе фабрики несколько собственноручно изобретенных вариантов моделей, и тот пообещал «взять на вооружение» ее инициативу. Короче, все плыло своим ходом, спокойно и без «подводных камней», и это вполне устраивало Наталью. Пока однажды к ним на фабрику не наведался Михаил. Молодой человек с внешностью Аполлона, повадками хищника, голосом обольстителя, и взглядом гипнотизера. Этим взглядом он сразу и «цепанул» Наташу. Но обо всем по порядку.

Итак, Михаил являлся не абы кем, а самим братом, хоть и двоюродным, непосредственного маминого начальника, владелица и директора фабрики – Захара Мироновича. В принципе, к самой фабрике Михаил никакого отношения не имел, просто братья, в связи с тем, что жили довольно отдаленно друг от друга, и вели насыщенную, деловую жизнь, почти не оставляющую свободного времени, редко виделись, вот Захар Миронович при случаи и захотел хвастануть перед кузеном своими владениями. И устроил Михаилу целую экскурсию, в ходе которой тот и заприметил для себя Наташу. Вообще-то, сперва он виртуозно флиртовал со всеми молоденькими и хорошенькими работницами фабрики, и даже не с очень хорошенькими и далеко не молоденькими, но когда увидел Наталью… Это было нечто большее, чем просто флирт. Она сразу почувствовала это, женщины всегда чувствуют такие вещи.

– Боже, Захарчик, у тебя тут не цех – а самый настоящий цветник, что ни девушка – то прекрасный цветок! – восхищался кузен шефа с возвышенным выпячиванием груди. – И среди них – истинно неповторимая, самая великолепная Фея Цветов! – Это он имел в виду Наташу, ибо обращался, в первую очередь, к ней.

На том дифирамбы не кончились: Михаил целых пять минут осыпал девушку изысканными комплиментами, вгоняя ее в краску. Нет, никто не спорит, что представительницам прекрасного пола всегда лестно слышать в свой адрес слова восхищения, но когда это происходит вот так с ходу, почти наскоком, в таком обилии, от незнакомца, которого видишь впервые в жизни, да еще и у всех на глазаз… Это слегка… напрягает. И даже настораживает. Впрочем, в тот день дальше комплиментов дело не продвинулось – вскоре Захар Миронович увел «Аполлона» на "экскурсию", и больше в тот день Наталья его не встречала. А под вечер и вовсе позабыла об этом "инциденте" на фабрике, потому, когда в дверь требовательно затрезвонили и девушка отправилась открывать, ее изумлению не было предела. На пороге стоял Михаил, с охапкой белых роз – штук сто, не меньше. У Наташи реально отвисла челюсть, раньше она думала, что это так – образное выражение, но в тот момент поняла, что челюсть действительно имеет способность «отвисать».