Битва за Ориент

Глава 3

– Не пойму я тебя, Светка. Тебе уже скоро 50, а ты всё по своему Дорошину сохнешь! Вон сколько мужиков вокруг тебя вьются! Илья Григорьевич, наш начальник отделения, к тебе давным-давно неровно дышит. Ты – женщина свободная и он – разведён. Чем не партия! Да и не только он один добивается твоей благосклонности, я же знаю. А ты всё носом крутишь! И потом, вы разве не в разводе со своим бывшим?

– Официальный развод мы не оформляли, – тяжело вздохнула женщина.

– А сколько вместе-то не живёте?

– Уже более четырёх лет.

– Дура ты, Светка, давно уже надо было официально оформить ваши отношения. Жизнь-то проходит! Это пока ты ещё лет на тридцать пять тянешь. Поэтому за тобой мужики и увиваются. Но женский век – недолог! Подумай хорошенько!

Врачи-гинекологи Светлана Дорошина и её ближайшая подруга и однокурсница Ольга Ракитина пили чай, закрыв двери на ключ, в обеденный перерыв.

Ожидавших приёма посетителей было немного. В городе ещё с ночи хлопьями валил мокрый февральский снег, который, падая на землю, тут же превращался в непролазное грязное месиво от автомобильных шин и обуви пешеходов. В такие дни клиника пустовала.

– Он – отец моего ребёнка. Мы прожили вместе более 25 лет. И потом, он – первый и единственный в моей жизни мужчина!

– Да ты что?! – не поверила подруга. – Что, правда, за всю жизнь больше ни с кем?..

– Ни с кем, – отрезала Светлана Леонидовна. – Я вышла за него замуж по большой любви, когда мне едва исполнилось девятнадцать, и мы сразу уехали в Ливию. Я тогда даже ради него институт бросила, а потом долго восстанавливалась. И всю жизнь любила только его! В Ливии и наш Никитка родился.

– Да, тяжёлый случай! – протянула Ольга Романовна. – А ещё – гинеколог!

– А причём здесь это?

– Да так, не причём, конечно. Ну и что теперь?

– Не знаю.

– Ты что ж его до сих пор любишь?

Светлана Леонидовна только кивнула в ответ.

– А где он сейчас-то?

– Да вроде в Москве. Но он часто выезжает в командировки, где работает со своими арабами.

– Он же давно не переводчик?

– Да нет, конечно, но язык ещё помнит. Это как подработка. Ведь из армии он уволился. А работу сейчас, сама знаешь, найти трудно.

– Это точно, особенно для людей в возрасте. Вы давно не перезванивались?

– Давно. Два месяца назад только встретились на дне рождения у Никиты, которому уже стукнуло тридцать лет!

– Да, дела!.. – протянула, задумчиво глядя в окно, за которым не переставая валил снег, врач Ракитина, у которой личная жизнь не сложилась вовсе. – А как ты со своим Дорошиным познакомилась?

– В пансионате «Подмосковье» Министерства Обороны зимой 1980 года, на каникулах, куда меня после зимней сессии отправили родители. Ты же помнишь моего отца? Он служил в Генштабе. Полковник оперативного управления, они часто с моей мамой бывали в нём. В 80-е годы туда стремились попасть многие. Территория – великолепная, ухоженная. Летом купание в реке и рыбалка. Зимой пешие и лыжные прогулки, коньки. И вообще там было весело. Много молодёжи. Вечерами дискотека. В день нашей встречи с Павлом я каталась на катке, залитом прямо на территории пансионата. Горели разноцветные лампочки, крутили АББУ, ну а я ведь раньше фигурным катанием занималась, вот и дорвалась: накатывала там разные фигуры до темноты. А потом, уже в раздевалке, когда сняла коньки, вдруг поняла, что совсем продрогла и ног почти не чувствую. Испугалась я тогда по-настоящему: в раздевалке ни души. И вдруг появился Павел. Он подошёл ко мне и признался, что всё время пока я была на льду, любовался тем, как я каталась. А потом, поняв без слов моё состояние, опустился возле меня на корточки и стал растирать мне ступни ног. Мне было больно, но неожиданно его искреннее участие изменило всё. Я почувствовала, что мне очень спокойно с ним, так, словно бы мы были знакомы много лет!

– А потом?

– А потом мы пили чай из самовара и грызли сухарики белого хлеба. Всё это было в раздевалке в распоряжении отдыхающих. Он рассказывал о своих путешествиях на Восток, а я слушала его, ничего не замечая вокруг! Всё было так интересно и необычно в его жизни для меня!

– Ну!

– Что, ну!

– Дальше-то что?

– А дальше мы уже больше не расставались до самого конца отдыха. А дня за два до его отъезда он предложил мне выйти за него замуж.

– А ты?

– А я влюбилась в него с первого дня и ходила как околдованная! В тот вечер мы были у него в номере и танцевали: Павел привёз из Йемена японский портативный магнитофон. Группа «Квин» исполняла песню за песней и я «тихо сходила с ума»^[13].

– Ну, а дальше-то?

– Ох, и любопытная же ты, Олька! Сколько тебя знаю, всегда ты нос свой суёшь, куда не следует! – щёки Светланы Леонидовны покрыл густой румянец.

– Ой, да ладно, ты прям как девочка! Я ж тебя не про постель спрашиваю! – обиделась Ракитина.

– Ещё чего не хватало!

– Вот можешь же ты настроение испортить! – Ольга Романовна схватила со стола свою чашку и, пройдя к умывальнику, открыла кран и принялась сердито тереть её руками под сильной струёй воды.

– Ладно, Оль, извини меня, – подошла к ней сзади Дорошина и обняла за плечи. – Просто мне тошно сейчас. Скоро ведь и, правда, – полтинник, а всё как-то нелепо получается в жизни! Ведь любили же друг друга, а теперь…

– Ладно, подруга, проехали! – смягчилась Ракитина.

* * *

Было раннее утро, уставший от бессонницы Павел спускался по боковой лестнице на второй этаж, на котором размещался ресторан отеля.

Через стеклянные фрамуги внутрь помещения проникал уличный свет, и были все основания полагать, что новый день станет таким же солнечным, как и вчерашний.

Пару дней назад песчаная буря, отравлявшая жизнь всем русским хабирам в течение почти двух прошедших недель, иссякла, и на небе показалось светило.

Входя в ресторан, Дорошин заметил у столика, за которым уже собрались к завтраку все русские спецы, двух вооружённых людей в камуфляже и зелёных беретах. Они о чём-то переговаривались с заводчиками.

Ускорив шаг и подходя ближе, Павел прислушался к разговору.

– Обстановка сложная. Маршрут движения забит беженцами из Бенгази, – говорил по-русски без всякого акцента стоявший к нему спиной незнакомец. – Нам поручено сопровождать вас до самого Рас-Лануфа и обеспечить посадку на морской паром, который доставит вас к берегам Сирии.

– Доброе утро! – поздоровался со всеми сразу Дорошин.

Говоривший военный повернул голову на голос Павла, и… они сразу узнали друг друга.

– Саша, ты?! – перед Дорошиным стоял его более молодой коллега по военному институту, с которым они когда-то вместе служили на судоремонтном заводе одной из прибалтийских республик, где шла подготовка иностранных офицеров-подводников, а затем, несколькими годами позже, встретились в Ливии.

– Паша, ты как здесь?! – в свою очередь обрадовался и одновременно удивился неожиданной встрече мужчина.

В следующий момент они крепко, по-дружески обнялись.

– Саша, ты в ливийской форме, с оружием, что это значит?

– Да вот, явился вас проводить, – улыбнулся Степанченко. Но его глаза сразу стали серьёзными.

– Ты здесь… – не закончил вопроса Дорошин.

– Правильно ты подумал, – договорил за него друг, – я здесь, чтобы отстоять законную власть. Познакомься, это мой командир, – представил он молча стоявшего рядом с ним высокого мужчину в военной форме с автоматом Калашникова за спиной.

– Борислав, – приятно улыбнулся незнакомец, крепко пожав протянутую Павлом руку, и добавил, – я серб из Боснии.

– Ты в каком номере остановился? – спросил Александр.

– В 407-м, на четвёртом этаже. Если сможешь, приходи ко мне, я в отеле неотлучно. Поговорим, ведь так давно не виделись!

– Приду с удовольствием, но только к вечеру, надо со всеми делами управиться до наступления завтрашнего утра. Появлюсь у тебя часов в семь примерно. Не возражаешь?

– Я буду ждать, – пообещал Дорошин, и мужчины, попрощавшись со всеми, ушли.

– Ничего себе! Вы что же, знакомы, выходит? – у Ивана от удивления и крайнего любопытства отвисла нижняя челюсть.

– Выходит, – задумчиво согласился Дорошин. – Вы, кушайте, Ваня, кушайте! – посоветовал он молодому человеку.

Если ранее, направляясь в ресторан, Павел ещё сомневался, стоит ли идти на завтрак, то теперь все сомнения улетучились – есть что-либо расхотелось вовсе.

«Почему Сашка с оружием и в военной форме? К тому же в сопровождении серба? На охрану посольства это также не похоже?» – мысли роем кружились в голове мужчины.

Вопросов, самых разных, было много, а вот ответов на них у Павла не находилось, хотя он и прилагал все усилия, чтобы разгадать неожиданный ребус.

– Знаешь, Куприяныч, я, пожалуй, пойду к себе. Есть что-то не хочется. Если что – я в номере, – предупредил он старшего группы специалистов.

Находясь и сам под впечатлением от всего увиденного и услышанного, Михаил Куприянович, человек неторопливый и осторожный, только понимающе кивнул в ответ. Ему ещё не приходилось сталкиваться с подобной ситуацией во время заграничных выездов, и он нуждался во времени для того, чтобы всё спокойно переварить.

* * *

В дверь гостиничного номера постучали. Идя открывать, Дорошин автоматически взглянул на часы: ровно семь вечера.

– Точность – вежливость королей! – с улыбкой похвалил Павел, впуская друга внутрь помещения. – Ты что же стоял у дверей, ожидая, когда часы на башне пробьют девятнадцать ноль-ноль?

– Нет, конечно, – улыбнулся Александр шутке товарища. – Просто привык не опаздывать, рассчитывая время. Ты ведь помнишь, нас этому учили в Вооружённых Силах! А у тебя ничего, уютно!

– Это не у меня, а у них, – уточнил хозяин номера.

– Ну, да, – усмехнулся приятель.

Находясь в ожидании Александра, Дорошин накрыл маленький столик у самой лоджии, куда придвинул оба мягких стула, имевшихся в его распоряжении.

Дастархан, собранный мужчиной на скорую руку, был по-походному незамысловат. Предвидя долгий разговор с другом, которого не видел со времени распада СССР, он разжился в местном баре литровой бутылкой виски (спиртное с некоторых пор стали продавать в Ливии для иностранцев, проживающих в отелях от четырёх звёзд и выше). Порезал лимон на дольки, выложив их на блюдце, и высыпал содержимое двух пластиковых пакетиков с кешью в вазочку для сладостей. Отдельно на столе лежали картонная круглая коробка плавленого сыра «Смеющаяся корова» местного производства, а также пачка сигарет и спички.

– Ишь ты, Джонни-гуляка, – покрутил в руке гранёную бутылку «Джонни Уокер» со знакомой этикеткой Степанченко. – У вас тут продают?

– Ну да. Чего ты на неё любуешься, крути ей бошку! – не без былого озорства предложил Дорошин, делая как в их улетевшей юности выраженно неграмотное ударение на гласной «о» последнего слова.

Он только сейчас вспомнил, что забыл выставить на стол две бутылочки лимонной воды «Бен Гашир», припасённых для употребления с виски, и полез в холодильник. Павел предпочитал эту ливийскую воду всяким Пепси и Коле, утолить жажду которыми было практически невозможно. Кроме того по вкусу она более всего напоминала содовую.

Разливая спиртное в стаканы, Александр напомнил другу:

– А помнишь восьмидесятые, как мы тогда в Ливии самогон гнали? На сухих дрожжах, на болгарской томатной пасте, и вообще, много на чём ещё! Местные товарищи мало что соображали в этом смысле. Не то что наша братия! Лишь бы была канистра побольше! Запихнёшь туда пять кэгэ сахара, банку дрожжей, зальёшь водой и на балкон. Два часа на жаре – и брага готова! Кто был особо нетерпелив, только её и пил! Нормальное же спиртное в те времена достать было практически невозможно! Лишь посольские работники да ребята из Торгпредства, как всегда, жировали, получая продуктовый кооператив из Москвы. Но лично мне более всего, учитывая жару, хотелось не водки, а пива. Да ещё под хорошую рыбку, типа воблы!

– Помнишь, тогда чехи как-то ухитрялись варить вполне сносное пиво, из сусла что ли? Я не очень в этом разбираюсь. И м-то, с детства привыкшим к этому напитку, в «сухой» Ливии вообще приходили кранты! Знаешь, так много как тогда я нигде и никогда больше не выпивал. Всему виной – запреты!

– Да, те времена не забыть! Мне вообще по наследству от соседа, уезжавшего в Союз окончательно, достался самогонный аппарат. Старлей^[14] был твоим тёзкой. Служил в войсках ПВО где-то в Сибири. Умный, вдумчивый парень, ко всему, что не делал, подходил с головой. Он так хитро смонтировал аппарат из трёх разных по диаметру банок от сухого молока «Нидо», кажется, швейцарского, вставив одну банку в другую, что и не догадаешься сразу об истинном предназначении изделия. Что и говорить – инженерный подход! Весьма производительная была вещица, доложу я тебе! Ну, давай вздрогнем, за встречу!

Чокнувшись друг с другом, друзья выпили не закусывая.

– Ну, рассказывай, чем занимался всё это время! – первым задал свой вопрос Александр.

– Да особо и нечего рассказывать, – потянулся за сигаретами Дорошин. – Ну, отсюда уехал в 85-м, если помнишь?

Степанченко молча кивнул.

– Затем служил по различным точкам в Союзе, нигде не задерживаясь надолго: Мары, Котлас, Фрунзе и т. д. Этот джентльменский набор тебе, конечно, и самому неплохо известен, не так ли?

Степанченко кивнул в знак согласия ещё раз.

– Потом вновь вместе с другими нашими неприкаянными коллегами безрезультатно обивал пороги ГУКа^[15], ища место в Москве, – продолжил рассказ Дорошин. – На почве неустроенности и со Светкой начались размолвки, пока наконец и вовсе не расстались, так и не приобретя своего угла, – Павел вздохнул и потянулся за новой сигаретой. – Уже лет пять, как живёт со своей матерью. Дослужился до подполковника. Уволился из рядов в 97-м, когда армию практически уже добивали. Сейчас проживаю один в бывшей родительской квартире на Таганке. Стариков своих и жениных похоронил почти всех несколько лет назад. Уходили один за другим: сначала Светкин отец, потом оба моих, один за другим. Мало не показалось! Ну, а сюда приехал подзаработать: пенсия плёвая.

– Понятно. А как твой сын? Уж, наверное, совсем взрослый?

– Никите пару месяцев назад стукнул тридцатник. Живёт отдельно от всех, снимая однокомнатную квартиру с какой-то барышней, находясь с нею в гражданском браке. Теперь это так называется. У современной молодёжи стало модным не регистрировать свои отношения. Ни меня, ни Светку с ней не знакомит.

– Да ты что! Неужели твоему Никитке уже тридцать лет?! – изумился Александр. – Я помню, как он здесь учился ходить!

– Ты лучше вспомни о том, сколько годков нам с тобою! – мрачновато напомнил Дорошин.

– Это ты верно заметил, – согласился друг. – Свой шестой десяток я разменял уже здесь, пару лет назад.

– Ну, а что приключилось с тобой? Ведь недаром же ты с автоматом в Ливии?

– Перед тем как рассказать тебе свою историю, предлагаю накатить ещё по одной, – предложил Александр вздыхая. – Так будет легче вспоминать всё, что было.

– Принимается!

Друзья выпили, едва закусив орешками и лимоном.

В их разговоре наступила временная пауза. Дорошин молчал, глядя на друга. А тот медлил, и было видно, как трудно даются ему непростые признания.

Наконец он решился:

– Я, Паша, – наёмник, боец спецназа, и мне за это неплохо платят. Здесь нахожусь уже более четырёх лет. Служу по контракту в бригаде спецназначения под командованием сына Каддафи, Хамиса. А ранее… впрочем, всё по порядку.

Немного помедлив, Степанченко продолжал:

– Сразу после возвращения из Ливии зимой 86-го мне подфартило, и я распределился в свой родной Киев, в академию ПВО, где и служил вплоть до развала Союза и «оранжевой» вакханалии. Жили с моей Оксаной в квартире её мамы в центре старого города. Встречались с друзьями, ездили на лыжах, ходили гулять по Гидропарку, радуясь снегу. В общем – жили в своё удовольствие. Ты ведь знаешь, как прекрасен Киев, особенно в мае, когда цветут каштаны! Ждали весны и уже подумывали завести ребёнка. Но счастье длилось недолго. Сначала в том же году грянул Чернобыль со своим заражением среды. А после и вообще – караул: развал СССР и приход к власти руховцев^[16] во главе с Ющенко и «оранжевой принцессой». Тогда в Украину из-за дальнего бугра вернулись фашистские недобитки, типа Ярославы Стецько и прочей мрази, сразу получивших мандаты депутатов Верховной рады, и жизнь в Украине изменилась кардинально. Начались марши престарелых фашистских прислужников, бывших полицаев и всякой другой нечисти. Эти гады из каких-то тайных сундуков достали свою форму времён войны и даже нацистские награды! Им стали платить пенсии, строить мемориалы, оказывать почести как участникам войны, уничтожая последние крохи достоинства наших бедных стариков-ветеранов ВОВ. А нам, бывшим военнослужащим Советской Армии, офицерам и прапорщикам, – кукиш с маслом под самый нос! Пенсии и то выплачивать перестали! Одним словом, в той новой жизни мне, как и многим моим друзьям и знакомым, места не нашлось. Все мужики в одночасье стали гастарбайтерами и уехали кто куда, а наши женщины подались на панель.

Наступила тяжёлая пауза, которая длилась не менее минуты. Наконец Александр справился с волнением и продолжил свой рассказ:

– Когда я узнал, что моя Оксана – валютная проститутка, то готов был покончить с ней и с собой. Мы сразу расстались с ней, простить её я не смог. Да и она не очень-то хотела этого, как мне показалось. Зачем ей, молодой и красивой, безденежный неудачник, проводивший часы лёжа на диване?! Чем только не пытался я заниматься в то время, стараясь заработать. Куда только не обращался! Но всё напрасно – платили гроши. И я был беден как церковная мышь! Не было денег даже на хлеб. На этой почве стал выпивать и покатился вниз. Появились дружки из ближайшей подворотни. И вот тогда вышел на меня один иностранный вербовщик, узнав, что я бывший офицер. Национальность этого субъекта мне до сих пор не известна. Ведь в то смутное время в Украине каких только «духов» не было. Расползлись по стране, как клопы по перине! И оказался я, Пашуня, во Франции, на отборочной базе Французского Иностранного легиона. Ну а дальше в моей жизни начались такие чудеса, что и не перескажешь! Но я попытаюсь.

Справка:

Иностранный Французский легион (ИФЛ) – создан 9 марта 1831 года указом короля Франции Луи-Филиппом I.

Согласно первым законодательным актам легион мог быть использован лишь за рубежом. Его офицерский состав набирался из тех, кто ранее служил Наполеону. А солдаты и сержанты – из европейских стран.

Зачастую у многих, кто поступал на службу в легион, были проблемы с законом. Поэтому тогда же была заложена традиция, сохранившаяся до наших дней, не спрашивать имени у новобранца.

ИФЛ входит в состав сухопутных войск Франции в качестве отдельного войскового соединения (около 7,5 тыс. чел) и состоит из семи маршевых полков, одного учебного полка, полубригады и специального отряда.

Выполняет задачи в составе войск НАТО и Евросоюза, защищая интересы Франции.

Сегодня примерно треть личного состава легиона – выходцы из стран Восточной Европы, в т. ч. России, которые составляют в основном солдатский и сержантский состав.

Всего же в легионе служат представители 136 стран – иммигранты по экономическим соображениям, которые составляют сообщество иностранцев, служащих под флагом Франции.

После 2-й мировой войны в легионе нашли своё прибежище нацистские преступники, скрывавшиеся от справедливого возмездия. В те годы их число в ИФЛе достигало 80 % от общего числа военнослужащих. Легион принимал участие в подавлении многочисленных национально-освободительных движений в Африке, Азии и Латинской Америке, в т. ч. в «миротворческих операциях» Запада новейшей истории: в Сомали, Боснии (1992–1996 гг.) и Косово (1999 г.).

2-й полк Иностранного Французского легиона тайно принял участие в штурме ливийской столицы Триполи в августе 2011 года.

* * *

– После череды унижений и разнообразных проверок и тестов по психологии, на сообразительность, память и т. д., я был отобран для отправки в форт де Ножент, под Парижем, – продолжал свой удивительный рассказ Александр. – Здесь я, как и все «синие» – новичкам присваивается этот цвет в начале отбора, продолжил хождения по мукам, подписав часть какого-то контракта. Читать, что подписываешь, не дают. А тех, кто настаивает на этом, немедленно выгоняют. Так что, с самого начала ты попадаешь в кабалу, оценить которую даже не в состоянии. Потом мне выдали временный документ с новой фамилией и именем. В легионе все получают не только новые имена, но даже меняют национальность: французы становятся шведами, украинцы – канадцами и т. д. Всё это делается для заметания следов. Пройдя и этот этап, состоявший из проверок на физическое состояние, уборки территории, медицинских тестов и знания компьютера (все волонтёры должны хорошо им владеть), я наконец попал в Аубани – основной отборочный центр под Марселем, куда нас, будто туристов, отвезли на шикарных кондиционированных автобусах. По прибытии в центр нам всем выдали спортивные костюмы, футболки, бельё и первый раз деньги, из расчёта – 28 евро за будний и 30 евро – за выходной день. А далее распорядок дня такой же, как и в любой воинской части: подъём в пять утра, зарядка, уборка и бесконечные проверки и тесты. Выгоняли массово за любой самый малый проступок, а также тех, кто не справлялся с какими-то испытаниями. Последним из них был бег. Нужно было уложиться в норматив: пробежать три километра за 12 минут. Я один из немногих выполнил и это задание. Русскоязычных кандидатов вообще было немало. В основном из бывших союзных республик: украинцы, татары, казахи. Некоторые дошли до конца, имея более основательную в прошлом физическую и военную подготовку, чем любой из французов. Но большинство из них всё-таки выгнали за то, что не захотели пресмыкаться перед местным персоналом. Наконец я перешёл в разряд «зелёных», то есть тех, из кого выбирали новобранцев. К этому моменту я должен был уже вызубрить до полутысячи французских слов, что при нашей-то институтской подготовке сделать было совсем несложно. Считается, что такой словарный запас является достаточным для функционирования как на поле боя, так и в казарме. Отношение к «зелёным» намного лучше: от привилегированных работ до жрачки во французских ресторанах. Я даже отъелся на классных харчах! Все мы, а нас было десятка три, ждали решения отборочной комиссии, которая работала лишь один раз в неделю. Зачислить должны были только каждого третьего. Вот я и попал в число «красных», т. е. тех, кого приняли в легион. Там я попросился в парашютисты – так посоветовал мне один наш бывший офицер, уже легионер со стажем, и меня зачислили в состав 2-го парашютно-десантного полка, куда входит и спецназ. И отправили к месту его дислокации – на Корсику. Уже на острове в городке с майонезным названием Кальви мне как новоиспечённому легионеру выдали документ – Anonymat, с новыми персональными данными: другие имя и фамилия, новые имена родителей, другие дата и место рождения. На основе этого документа оформили служебный паспорт. Так я стал Этьеном Фуше.

– А зачем это нужно? – перебил друга Павел. – Ведь, насколько я понимаю, к виду на жительство, скажем во Франции, все эти фокусы с документами ничего общего не имеют?

– Видишь ли, официально легион призван выполнять функцию защиты французских граждан, находящихся за рубежом. Например, где-нибудь, где по контракту работали французские специалисты, произошёл переворот и идёт братоубийственная война. Гибнут мирные люди и серьёзной опасности подвергаются жизни французских граждан. Вот в таком случае легион может разработать и провести спецоперацию по их спасению, направив в эту страну своих военнослужащих. Но всё это – теория! На деле же Иностранный Французский легион проводит другие операции, суть которых в диверсиях и карательных акциях на территориях других государств. Эти действия, как ты сам понимаешь, не относятся к благовидным действиям с точки зрения международного права. А потому, и истинное происхождение людей, которые осуществляют эти самые действия, находится в некоем тумане.

Вновь в разговоре старых друзей наступила пауза, во время которой Дорошин, не переставая удивляться рассказу Александра, думал о том, что история его институтского однокашника больше напоминает классический французский роман, нежели реальную жизненную историю. Впрочем, не верить другу у него не было никаких оснований. Да и то, что произошло за последние десятилетия с ними со всеми и их страной, некогда большой и единой, разве это не жестокий роман с продолжением?! Великим французским писателям-романистам до такого не додуматься!

– И что было потом? – спросил Дорошин, вновь наполняя стеклянную посуду и ощущая искреннее желание напиться.

– А дальше было много ещё всякого: экспедиции в Африку и Азию. Тропические ливни и экзотические заболевания. Бои против наркомафии в Латинской Америке, где я лишь чудом остался в живых. Местные наркобароны имеют не только свои вооружённые формирования, которые искусно используют условия джунглей для ведения войны, но и вполне современную боевую технику, включая малую артиллерию и авиацию. Примерно через год мне присвоили чин капрала легиона. Потом решили повысить до сержанта, но не успели. Во время экспедиции в Косово я получил лёгкое ранение, а вместе с ним и право на французское гражданство вне всякой очереди. Так положено по правилам. Не скрою, после всех своих злоключений я поначалу этому очень обрадовался. Стремился забыться, вычеркнуть прошлое из своей памяти и стать настоящим Этьеном Фуше. Делал снимки в парадной красно-белой форме на новые документы. Подписал даже очередной контракт на пять лет. Да видно – не судьба. Помешали обстоятельства. Во время одной карательной операции в косовской деревушке наш капитан Дидье Моррей приказал мне ликвидировать сербскую семью: молодую женщину, её детей и двух стариков, взрослые сыновья которых воевали против войск НАТО. Я поглядел в глаза этих людей и… Угадай с трёх раз, кого я ликвидировал? – грустно усмехнулся Степанченко и продолжил, не дожидаясь ответа Дорошина. – Правильно, самого капитана. Потом убегал, скрывался. Воевал в армии Милошевича против своих же бывших сослуживцев – ведь вернуться на Украину с французским паспортом не мог. А украинский, как ты сам понимаешь, остался заложником в легионе. Позже с фальшивыми документами на чужое имя, подобранными на той войне, приехал в Казахстан, где за деньги в то мутное время мне помогли приобрести старый паспорт советского образца, и с ним уже мне удалось перебраться в Россию в рамках программы возвращения соотечественников. Жил лет семь или восемь в разных городах сибирской глубинки, берясь за любую работу там, где не особенно требуют документы. Только потом понял, что кроме как оружие в руках держать – больше ничего не умею. Вот и подался в Ливию, добыв липовый заграничный паспорт, с которым улетал сюда с территории всё того же Казахстана, надеясь на то, что для казахов мой «аусвайс» будет не интересен. И не ошибся. Здесь меня, бывшего советского офицера, да со знанием арабского языка, приняли как родного. Несколько лет прослужил спокойно, подзаработал деньжат и уже подумывал вернуться в Россию, да вот не успел: приключилась местная заварушка. А оставить в такой ситуации приютившую меня страну не могу. Не позволяет честь офицера и полученное при совке воспитание! Ну вот, Паша, я тебе всё и рассказал, – облегчённо вздохнул Александр. – И с души моей будто тонна груза свалилась, ведь ты – первый из прошлой моей жизни, кому я поведал всё, ни слова не утаив! И я очень благодарен тебе за то, что мне наконец удалось выговориться за долгие годы! Если бы не ты, так бы и носил в себе этот непомерный груз тоски и тяжелейших воспоминаний!

Некоторое время друзья сидели молча, переполненные информацией и волной нахлынувших чувств.

– Знаешь, давай, братан, ещё по маленькой, да пойду я: мне надо проверить посты вокруг отеля и отдать распоряжения.

– Неужели всё так плохо, Саня?!

– Не то слово! Несколько дней назад мы сцепились здесь с английским спецназом и здорово его пощипали, хотя и сами понесли потери. Ранее у нас уже была информация о том, что в Бенгази действуют американские военные советники, французский спецназ, и скоро им в подмогу должны пожаловать мои бывшие «коллеги» из Легиона. От встречи с ними мне видно не уйти, – задумчиво произнёс последние слова Степанченко. – А теперь вот, ещё и англичане появились! Так что, как видишь, налицо: западный заговор с целью убийства Каддафи.

– Ты хотел сказать, смещения полковника? – поправил друга Дорошин.

– Нет, именно убийства, – подтвердил сказанное им Александр.

– А зачем его убивать-то? Ну, отняли власть. Изгнали из страны, как других подобных ему лидеров арабских государств. А убивать-то зачем?

– Видишь ли, Каддафи слишком сильная личность. К тому же, в отличие от других правителей, он всегда заботился о своём народе. Я думаю, ты и сам вряд ли будешь отрицать, что при нём ливийцам жилось неплохо?

– Конечно, – согласился Павел. – Я вообще считаю, что ливийский народ тут ни при чём!

– Вот именно! Ты заметил, кто больше всех из западников суетится, стараясь уничтожить Каддафи? Так вот, это – Франция, с которой у ливийского лидера были налажены весьма добрые отношения. Некоторые шутники от СМИ их ещё называли в своё время «сексуально-денежными». Ходили слухи, что полковник оплатил предвыборную кампанию Саркози и что он обладает некоей закрытой информацией, которую французский президент стремится изо всех сил скрыть от своих избирателей и мировых СМИ, которые, как сам знаешь, только и ждут жареного. Тем более что в следующем году предстоят выборы нового президента Франции, а у Саркози недругов и в собственной стране хватает. Дочь Каддафи Аиша училась в Париже. Потом работала там в качестве адвоката и в своё время даже выступила в качестве защитника Саддама Хусейна во время судебного процесса против него в Гаагском трибунале. В совершенстве владеет французским языком. Является послом доброй воли – статус, который был получен ею в своё время не без протекции в ООН всё той же Франции. А кроме того, Каддафи как кость в горле у известной нефтяной двойки: США и Великобритании, которые при короле Идрисе развернулись здесь на все сто! Они готовы были покончить с революцией сразу же после её свершения. И только возможное столкновение с советским военно-морским флотом в Средиземном море, который готов был вступиться за Ливию, остановил их от прямой агрессии против страны ещё в 1970 году. Помнишь, тогда наш флот и 6-й американский бороздили местные воды на параллельных курсах? В составе нашего флота не было громадных авианосцев наподобие американских. Но были другие мощные корабли, в том числе и с палубной авиацией: крейсеры Киев, Москва, эсминцы, большие противолодочные корабли и, конечно, атомные подводные лодки с ядерными боеголовками на борту! Одним словом, гордиться было чем!