Тропою сна

А потом вернулось ощущение собственного горя, и целый день Эля вспоминала все пережитые моменты, связанные с Эмилем, оказалось, что ее память сохранила их в мельчайших подробностях.

Когда к обеду валившийся с ног от усталости Олег резко распахнул дверь и вошел в палату, девушка сидела на стуле и пустым бессмысленным взглядом смотрела в окно. Ее щеки горели нездоровым румянцем, и усталость врача моментально исчезла. Он тронул ее лоб, подхватил на руки и уложил в кровать. Следующие часы Эля едва замечала, как вокруг нее суетятся какие-то люди, что-то в нее вливают и вкалывают. Иногда из этой круговерти выплывало лицо Олега, и тогда Эля на пару мгновений отрывалась от своей тоски о сыне, в которую погружалась все глубже. Физически она ничего не чувствовала, вот только в голове все плакал и плакал ее мальчик.

Потом появился Ян, и по перекошенному лицу вкупе с живой мимикой Эля определила, что он кричит, причем кричит на Олега. Врача мало волновали вопли молодого человека, в его глазах поселилось колкое беспокойство. Он не спускал с девушки глаз и лишь отрывисто и сухо отвечал на вопросы ее взбешенного друга.

– Выйдите, я хочу поговорить с ней, – донеслось до Эли словно из плотного, почти полностью поглощавшего звуки тумана.

– Я никуда не уйду, она в тяжелом состоянии, мы с трудом сбили температуру.

– Ты даже не знаешь, что с ней, бездарь!

Эля слышала все лучше и лучше, будто в магнитофоне накручивали и накручивали переключатель звука.

– Закрой рот, иначе я тебя вышвырну не только из палаты, но и из больницы.

«Боже, зачем так громко», – думала Эля.

– Еще вчера она, по твоим словам, была практически здорова, а сегодня едва не сгорела от температуры. Да я засужу тебя и твою гнилую клинику, гаденыш!

«Тише, ну пожалуйста», – молила девушка, у которой в голове уже как в рупоры гремели два мужских голоса.

На самом деле ее мужчины не кричали, они старались говорить по возможности тише.

– Не тряси тут бицепсами, если не заткнешься, мне придется свернуть тебе шею, и, поверь, тогда они тебе не помогут. – Глаза врача искрили злобой, а барабанные перепонки Эли были на грани разрыва.

– Пожалуйста, – еле слышно прошептала она, – громко…

Олег тут же оказался рядом, но беглый взгляд на приборы не принес ему облегчения. Он задал несколько коротких вопросов, на которые она ответила, толком не осознавая, что говорит. Ян вцепился в спинку стула напряженными руками. Ему показалось, что Эля молча спрашивает его о чем-то.

– Мы нашли ниточку, судя по всему, его вывезли из города. – Но с вопросом он не угадал.

– Скажи…я… снилась тебе… в детстве? – Элятак плохо себя чувствовала, что не была уверена, задала ли этот вопрос вслух, но Ян бурно отреагировал, и сомнений не осталось.

– Кто о чем, а она все о том же.– Его тон, как обычно, отличало снисходительное превосходство, но красивое лицо отразило неимоверное облегчение от того, что она заговорила.

– Ян, пожалуйста.

– Не надо меня впутывать в твои фантазии. Приди в себя, тебе сейчас не о глупостях надо думать, а о том, как выкарабкаться.

– Какая глубокомысленная глубокомысль, – протянула девушка, кривя губы. – Ты мне не веришь, – добавила она, а затем с трудом повернулась к Олегу:– А ты веришь, но не поможешь.

Впору было расплакаться, но организм и так обезводила высокая температура, и препараты еще не восполнили ее баланс, поэтому в глазах стояла степная сушь. Ян не хотел говорить при свидетелях, а Олег был занят делом, вколол Эле шприц с лекарством, и она не к месту подумала, что его зеленоватый цвет так приятен в белом безжизненном пространстве палаты.

– Что с женщиной за стенкой? – Голос потихоньку возвращался.

– Она здорова, я ее выписал,– судя по тому, как быстро врач ответил, его посвятили в подробности Элиной утренней прогулки.

– Я не об этом.

Олег глубоко вздохнул.

– Она выбралась из страшной аварии почти без единой царапины, а вот ее муж и двое детей – насмерть. Она была за рулем.

Эля прикрыла глаза от ужаса, но, прежде чем Ян успел зашипеть на врача за неуместные разговоры, в палату зашел как всегда всклокоченный Лем. В его глазах еще не было торжества победы, но уже плескалось небольшое удовлетворение. Эля вдохнула от него запах удачных решений и слабо улыбнулась. Зато он увидел опутывавшие ее трубки приборов, и довольное выражение лица стекло с него, как грим под напором воды. Когда его ввели в курс дела, Ян предложил перевести Элю в другую клинику.

На лице Олега заходили желваки.

– Эта лучшая, – ответил Лем.

– Значит, передать другому врачу, – не собирался отступать Ян.

Олег уже еле сдерживался, и то только потому, что Эля слабой рукой коснулась его пальцев. Ее глаза говорили что-то вроде: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало», хотя в данной ситуации скорее бы подошло: «Чем бы Ян себя ни успокаивал, лишь бы не кричал».

– Он лучший. Я проверил по двадцати трем показателям.

Олег насмешливо присвистнул.

– Лем, рассказывай, я слушаю. – Девушка еле-еле сжала мизинец Олега в своей ладони, не желая отпускать, и он присел рядом с ее кроватью.

– Может, отложим, – неуверенно предложил Лем, – дождемся,пока ты придешь в норму?

Но Элино лицо говорило лишь о том, что норма для нее –совершенно неподходящее слово, тем более теперь.

– Вобщем, я вспомнил один из снов, в котором ты, пожалуй, больше всего похожа на себя настоящую. Ты мне приснилась в день, когда… – он с опаской взглянул на Яна, – когда стала мамой, я как раз уснул прямо на экзамене.

В рассказанном сне девушка действительно походила на себя: те же страхи, те же нелепые действия, то же неумение жить по установленным правилам. Лишь внешность совершенно другая, но Нечто упоминало, что это не имеет никакого значения.

Но когда он закончил, зародившуюся в Эле с новой силой надежду тут же растоптал Олег:

– Это не она.

Лем непонимающе вытаращил на него серые глаза. А Ян, который не собирался участвовать в этом нелепом разговоре, а намеревался провести с подругой обычную отрезвляющую беседу, когда все удалятся, все же не выдержал:

– Да как ты вообще можешь судить? Ты ее едва знаешь.

– Вы идиоты. Если она видит то, что не видите вы, если поступает так, как вам и в голову бы не пришло, – это еще не значит, что она уязвимый младенец, которого надо оберегать от каждого необдуманного шага.

– Да если бы не мы, неизвестно, что бы с ней вообще стало и в каких психушках она бы проходила лечение, – впервые в жизни перешел проведенную когда-то им же черту Янош.

– Если бы не твоя опека, она бы итак выжила, поверь мне. И справлялась бы со всеми неурядицами ничуть не хуже, чем другие люди, может, не так изящно и легко, но на свой лад точно. Да позволь же ей быть тем, кто она есть, а не тем, кем должна, по-твоему, быть.

– Постороннему человеку не понять, – пренебрежительно кинул Ян.– Но я не могу ей позволить покончить с собой в надежде на то, что она попадет в какой-то нереальный мир, где, по ее собственному заблуждению, затерялся Эмиль. Она будет жить, я сказал! – снова сорвался на крик молодой человек.

– Будет, согласен, но для этого она должна быть сильной и смириться с потерей.

На протяжении всего этого разговора Эля смотрела в стену и старалась ничего не слышать.

– Ничего, что она здесь? – не выдержал Лем. – Вы не забыли спросить у нее, чего она сама хочет?

Мужчины прервались и уставились на него.

– Она хочет остаться со мной, – уверенно ответил Олег, и Янош захлебнулся словами от такой наглости.

– А давайте-ка все успокоимся, – предложил Лем. – Доктор, ей, наверное, надо поесть?

– Никакой еды, – обрезал Олег, снова возвращаясь из состояния самоуверенного мальчишки в статус профессионала. – Только глюкоза внутривенно.

Эля прикрыла глаза от усталости, и ее любимые мужчины со своими спорами и поучениями растворились в небытии сна, где жил самый любимый и самый маленький из них; жаль, что, когда она проснулась среди ночи, он рассеялся, оставив ее одну.

На стуле рядом дремал Ян. Несмотря на возражения Олега, они договорились дежурить у девушки по очереди.

Эля чувствовала такую слабость, что казалось, там, под простыней, вместо ее тела лежит нечто бесхребетное и студенистое, но ее это по уши устраивало, в ней будто что-то сломалось. Олег был прав: сны Лема не могли ей помочь перейти барьер между мирами;она чувствовала, что на самом деле совсем не такая, как в них, а другого человека, подходившего на роль проводника, в ее жизни попросту не существовало. Мимолетная мысль о возможных сновидениях Олега скользнула и пропала – мужчина слишком мало ее знал. Решения не было, а посему она не хотела возвращаться в реальность, хотела только спать и спать, чувствуя рядом своего малыша.

Она перевернулась на бок и закрыла едва открывшиеся глаза, но чутко спавший Ян услышал, вскинул красивую голову и, взглянув на приборы, заговорил:

– Не делай вид, что спишь.

Черные глаза девушки тут же уставились на него. Залитый лунным светом из окна, молодой человек походил на бога. Пару дней назад Эля бы четко представила, что она безумная красавица, а он Зевс, спустившийся с Олимпа, чтобы ее похитить, но теперь в ее голове стоял только непрерывный детский плач, а на его фоне шуршали, прощаясь, мокрые тополя.

– Как ты себя чувствуешь? – спросило «божество».

– Разбитой, – ответил человек, понявший наконец, как нелепо любить бога, а может, просто встретивший своего человека. – Что со мной?

– Они не знают. Твой врач…– выделив презрением первое слово, сказал Ян, – собрал консилиум, но, кажется, ты всех их завела в тупик.

– Пить хочу.

Ян наполнил водой стакан и помог ей сесть в кровати. Слабая рука девушки с трудом держала пластиковую емкость, и молодой человек поддерживал стакан, пока она пила.

– Ты выздоровеешь, – уверенно сказал Ян. – Лем уже вызвал лучших врачей.

– Это из той же песни, в которой пелось, что Эмиль найдется. К тому же Лем сказал, что Олег лучший, – ответила девушка в перерывах между глотками. От звучания этого имени по ее слабому телу разливалось тепло.

– Как быстро ты стала его называть по имени, – Ян и сам не понимал, почему этот факт раздражал его до невозможности. – Твое дело выздоравливать, а с поисками мальчика мы разберемся сами. И твой Серебряков не пуп земли, профессиональная подмога ему не помешает.

Напившись, Эля тяжело откинулась на подушке.

– Иди домой, ты, наверное, устал вот так сидеть. – Бескрайняя нежность, питаемая к божеству, никуда не делась.

– Не говори глупостей, лучше расскажи, что у вас с ним? – задавая вопрос, Ян смотрел в сторону, его никогда не интересовала Элина личная жизнь, может, просто оттого, что раньше она крутилась только вокруг него.

– Кажется, он меня любит, – сказав это, девушка сама удивилась органичности и естественности звучания слов, они и для нее самой стали откровением.

– Что за чушь! Это он тебе сказал? Да он тебя знает третий день.

– А зачем говорить? – не поняла Эля. – И с ним, похоже, все произошло гораздо раньше. У меня такое чувство, что он меня любил еще до того, как встретил вот в этой палате.

– Да, действительно, к чему слова, – отвернувшись к стене, зашипел Янош. – Ну прямо как в сопливом женском романе. И что же ты?

– К сожалению, это уже неважно.

– Он лучше меня?

Молодого человека чрезвычайно злило то, что происходило на его глазах с двумя до этого незнакомыми людьми. Элина любовь всегда была для него как нечто само собой разумевшееся, и, когда он почувствовал, что она рассеивается как дым, в его циничной душе что-то дрогнуло, естественно, не часть, отвечавшая за взаимность, а та, что заведовала самолюбием.

– Ну что ты, солнышко, – попыталась улыбнуться Эля, но слабость не позволила толком это сделать. – Ты же самый красивый, самый умный, сильный, уверенный, сексуальный.

– Утешаешь меня как малое дитя.

– Да нет, просто пытаюсь объяснить, что на твой пьедестал не взобраться никому и никогда.

– Но что же он тогда такое?

– Он?..– девушка помедлила, подбирая слово.– Он – мое, – слова подсветили сердце, как светлячок зажигает кусочек темноты. – Я это чувствую всем существом. Каждая клеточка меня вибрирует в унисон с ним. Понимаешь?

– Нет. Я всегда говорил, что вы с Лемом ненормальные.

– Значит, я была права, он тоже?

– Да, только с ней он не будет, она замужем.

– Ян, не злись. Мы просто умеем любить.

– А я, значит, нет? Да вы и еще половина человечества просто верите в утопию.

– Как ты можешь не верить в то, что постоянно пробуждаешь в женщинах? – девушка удивилась, Ян разговора о чувствах в жизни не заводил.

– Судя по тебе, какой-то слишком короткий срок у того, что я способен пробуждать.

«Здравствуй, Ян», – поприветствовала про себя Эля друга, вернувшегося в свое обычное состояние неудержимого скепсиса.

– Понимаешь, он вошел и заглушил собой все, даже на время плач Эмиля.

– Мои аплодисменты, прямо не мужик, а панацея ходячая. Ну, значит, он тебя точно вылечит, и уже завтра ты будешь скакать по палате на одной ножке.

– Не сможет.

Голос девушки снизился так, что Ян еле расслышал, а когда все же расслышал – рассвирепел.

– Ты знаешь что-то, чего не знаем мы? Отвечай сейчас же. Ты что-то выпила?

В ответ ни слова.

– Не молчи. Что ты с собой сделала? – он подскочил со стула и стал мерить комнату шагами. – Я так и знал, что ты пыталась покончить с собой еще в первый раз, а вот теперь повторила.

Обозленный молодой человек приблизился к кровати и, наклонившись, навис над Элей свирепой грозовой тучей.

– Отвечай, – потряс он ее за плечи.

Но в это время чей-то сон наложился на Элину реальность, и она, отвлекшись на венский бал полупрозрачной тенью, разворачивавшейся под потолком, с трудом соображала, что происходит. Но и от этого ее резко отвлекли.

– Не смей умирать, глупая, – выдохнул Ян и впервые в жизни поцеловал ее.

Вот это был поцелуй так поцелуй. Ни он, ни она кроме физического прикосновения ничего не почувствовали. Когда он выпрямился и снова сел на стул, Эля, не сдержавшись, тихо засмеялась, хотя смех отдавался болью в легких. А его самолюбивая натура почему-то ничуть не обиделась, и он тоже хохотнул в ответ.

– Понравилось?

– М-м… нет, – ответил Ян. – Да я вообще не люблю сие действо. И кто только придумал этот идиотский ритуал?

Эля замолчала, вспомнив, как время останавливалось в объятьях Олега.

– Я ничего не делала, просто мое место рядом с сыном, без него не останусь.

В ответ последовала пламенная речь на обычную тему о глупых фантазиях и больном воображении, но на полпути к победе оратор уснул прямо перед кроватью слушателя. А следом и Эля погрузилась в забытье.

Затем ей на мгновение показалось, что она проснулась, но бодрствовавший мозг никак не мог пробудить обездвиженное тело и лишь улавливал обрывки разговора.

– … собираетесь делать дальше?

– …

– Жизненные показатели снижаются с каждой минутой. – Голос Олега был сухим, как выжженное ангиной горло.

– Но надо же что-то делать.– Этот явно принадлежал Лему, только вот Эля не сразу поняла, откуда в нем столько черной безысходности.

Девушку тошнило от химических запахов, и она никак не могла от них отгородиться. К тому же от Лема разило страхом и смешанной с болью безнадежностью. «Я так задохнусь», – захотелось крикнуть, но губы не подчинялись. И снова под звуки падавших капель лекарства, похожих на булыжники, сверзавшиеся на металлическую крышу, разум сбежал в спасительную тишину дремы…

Опять не открыть глаз, и снова родные голоса, подбадривавшие друг друга, но в душе уже хоронящие ее.

– …они ничего не понимают, как и я. Мы держим ее на критической дозе препарата. Она ходит по лезвию бритвы, и следующий шаг… Впервые сталкиваюсь с таким.

– Она должна жить, ты слышишь меня?

«А вот эта закипающая злость так знакома».

– Ты же говорил, что знаешь ее лучше нас. Так ответь, что с ней?

– Она не хочет жить… И медикаменты не заставят биться сердце, если его хозяйка всеми силами желает его остановить.

И снова туман, в котором можно бродить, не помня о боли…

Прохладная рука по коже.

«Странно, я еще что-то чувствую?»

– Я расскажу тебе сказку на ночь. Только учти, в детском отделении после демонстрации моих ораторских способностей начинался групповой рев.

Эле никогда не рассказывали сказок, все их прочитала она сама. Мамы рядом не было, а Ире казалось, что они пагубно влияют на ее шаткую психику.

– Ну, значит, так, по телу бегала разъяренная банда вируса, и никто не мог ее остановить, и клетки в ней были веселыми и буйными, сметали все, что находилось на их пути, а тех, кто не желал покоряться, превращали в себе подобных. Армия росла, и бескрайние поля целостных клеток уменьшались на глазах… Тьфу, в смысле, на глазах, снабженных микроскопом.

– Грустная сказка, – выдавила Эля, из последних сил цепляясь за исходивший от Олега запах, она все старалась связать его с каким-нибудь знакомым ощущением, но все они были сами по себе, а он сам по себе.

Руки коснулся поцелуй, принесший с собой облегчение.

– Не уходи, пожалуйста. Останься со мной. Я так хочу тебя удержать, ну почему ты не оставляешь мне шанса?

– Ты знаешь… Ты все знаешь…

Поцелуй коснулся лба, исхудавших щек, дрожавших, неспособных открыться от бессилия век.

– Он из другого мира и не смог долго цепляться за человеческий. И ты не нашла того, кто способен провести тебя в его мир, тогда к чему эта жертва? Останься со мной, в моем, в нашем мире.Ты ведь просто умираешь, пойми, без надежды с ним снова встретиться.

– Прости… Я только гостья, заглянувшая к тебе на огонек, один вечер, один поцелуй – и я продолжаю свой путь в никуда… И тропа, заросшая вереском, изгибается и зовет меня. Здесь я чужая, может, в «нигде» буду своей.

Желанное дыхание обдало лицо девушки свежестью, и в ложбинку ключиц упала единственная соленая капля.

– А я ему говорил, что ты сильная и упрямая. И даже блуждая в потемках, двигаешься в нужном только тебе направлении.

– О чем ты?

В данный момент Олег был готов пойти на что угодно, лишь бы она продолжала говорить, продолжала дышать.

– Помнишь, я рассказывал о книге, в которой о тебе читал? Думаю, многие задавали себе вопрос – можно ли влюбиться в персонажа истории, красочно описанного на плоских листах бумаги, так вот я, тридцатилетний хирург, вот уже двенадцать лет как знаю ответ. Можно. Я был с тобой в убивающем вакууме космоса, в окружении сгустков антивещества, в геометрических лесах поющей планеты. А ты была со мной и тогда, когда я засыпал с книгой в руках, ты – моя ночная гостья…

– Снилась, – шепнули губы, а разум снова погрузился в бездну, далекую от реальности, а когда в последний раз пробудился, в комнате дышали уже трое.

И Эле даже показалось, что ей стало намного легче, но эта мысль подействовала угнетающе: теперь, когда она узнала, что все же может добраться до сына, ей нельзя выздоравливать. Но ее опасения оказались напрасными, это был всего лишь краткий всплеск перед неминуемым вечным затишьем.

Она открыла глаза, и режущие ощущения показали, что не видела она ими очень давно. Ее мужчины находились рядом. Лем бродил по палате, обкусывая ногти, и, как только заметил ее пробуждение, подскочил и встал рядом, силясь что-то сказать, но так и не вымолвив не слова. Ян стоял в ногах, повернувшись в профиль, и вся его поза выражала злость и обиду на глупую девчонку, которая решила его покинуть навсегда. А у кровати прямо на полу сидел Олег, и его белокурая голова лежала рядом с Элиной рукой. Какой-то прибор пронзительно пискнул, оповещая всех о пробуждении девушки, и три пары глаз вонзились в нее с жалостью, болью и укором.

Последний взгляд на такие родные до спазмов в душе лица – и все стало отдаляться. Эля стала опускаться вниз, куда-то за пределы своего тела, очень плавно, размеренно, как в жидкости, словно медленно тонула в глубоком колодце. А с поверхности колодца в немом бессилии наблюдали, как она тонет, три таких разных, таких близких ей мужчины: красивый, как изображения на иконах, Ян, излучавший необъяснимую потребность в ней; талантливый и увлекающийся Лем, с неиссякаемой преданностью и верой, цветущей в душе редким цветком; и ее, только ее Олег, порывистый, непредсказуемый и влюбленный. Проем колодца стал раздваиваться, теперь она жадно прощалась с жизнью, заглядывая и боясь потерять из виду все более уменьшавшиеся два отверстия, два проема, отделявшие смерть от жизни, – ее глаза, а скорее уже ничьи глаза. И одновременно она желала сократить секунды прощания.

Застывшие лица над Элей перекосились гримасами страха и потери, они что-то говорили, но отсюда их уже нельзя было услышать. Боль ковырнула сердце ржавой железякой, и, когда проемы в жизнь уменьшились до двух светившихся точек, кто-то, пахнувший тополями, протянул руку и поочередно прикрыл ей веки, обрывая моральную агонию, будто притворил створки окна.

«Боже, надеюсь, его матрица достаточно правдоподобна!»

6

Трудно сказать, чего ожидала Эля. Падения в пропасть или прорыва в небо, а может, полета по темному тоннелю, к свету в его конце? В любом случае это было совершенно не то. Это был бег, причем такой быстрый, что девушке показалось – неимоверное сопротивление воздуха сдирает с нее кожу. И так ли уж показалось? Скорость все росла, и слабо развитая физически Эля никак не могла уяснить, как может бежать так быстро, да еще и ускоряться с каждой секундой. А потом сила трения достигла апогея, и стало горячо, до умопомрачения, до дикого крика. Тело выгорало, как рисовая бумага, и потоки воздуха сбивали с него куски жирного пепла.

Эле казалось, что от нее уже ничего не осталось, даже выжженного остова из костей, но потом навстречу рванул синий квадрат, и оказалось, что она бежит в его обволакивавшем пространстве, а вырвавшись из него– уже по вертикали, в чем-то аморфно-черном, а затем куда-то вниз и по диагонали. Периферическое зрение улавливало какие-то очертания, фигуры, движения. Цвет и консистенция пространства вокруг быстро менялись, словно девушка стояла на конвейере завода, производящего кондитерские изделия, и ее пропускали то через белую тянущуюся нугу, то под льющимися потоками горячей карамели, а то и сквозь ряды острейших ножей.

В конце концов она запнулась обо что-то жесткое и ввалилась в многогранную фигуру замкнутой комнаты без окон и дверей. Сверху просачивался странный свет, оставляя размытые блики на оказавшихся шершавыми стенах.

Эля подняла голову и окинула помещение мутным от пережитого взглядом. Вместо потолка была вода, но она не стекала вниз под воздействием гравитации, а бугрилась небольшими волнами и позволяла себе ронять крохотные капли лишь в многочисленные углы комнаты.

Из воды выглянула размытая морда, и Эля испуганно дернулась, ударившись головой, в ответ стена прогнулась как резиновая и в негодовании оттолкнула Элино тело, с вполне вразумительным шипением. Морда рванула вниз, прямо на девушку, окатывая взявшимся из ниоткуда холодом.

Но Нечто она узнала не по этому, а по заполнившему комнату до краев запаху несдерживаемого ужаса. Оно оторвалось от девушки и пронеслось по замкнутому помещению порывом шквального ветра, человеческое зрение едва успевало фиксировать затейливую траекторию. А затем застыло где-то за плечами, и приторный голос раздался прямо над ухом:

– Какая долгожданная встреча.

И тут оказалось, что смертоносный холод Нечто имеет не только температуру и запах, но и плотную консистенцию. Элино тело подхватило и понесло сквозь потолок воды, сквозь такие же мрачные, как и недавняя, комнаты, а затем через лес растущих прямо из земли, как деревья, людей, через потоки неоднородного света, через гущу таких незнакомых и неожиданных запахов…

И наконец выкинуло посреди поля потрясающе красивых цветов. Они покачивали своими розовыми венчиками и тянулись в наливавшееся красным цветом небо, словно в нервном возбуждении или предвкушении чего-то. В первое мгновение даже показалось, что Эля попала в обворожительную детскую сказку и здесь, среди этих цветов, можно прилечь на пригорке и, вдыхая терпкий аромат, погрузиться в вечный покой, окруженный со всех сторон настоящим счастьем.

Но подсознания людей так изменчивы и непредсказуемы, и кто знает, каким кошмаром может обернуться чудное сновидение. Алое небо решило вдолбить эту истину в голову девушки раз и навсегда и разрыдалось частыми красными каплями. Вязкая жидкость упала на Элину кожу, и душный запах свежеразделанной человечины ударил в чувствительные ноздри. Девушка шарахнулась в сторону, но от кровавого дождя некуда было скрыться, а недавно казавшиеся прелестными цветы стали вытягивать вверх свои соцветия, жадно всасывая, стараясь не пропустить ни одной вязкой капли.

Эля вскрикнула и сорвалась с места, стараясь убежать как можно дальше, но безграничное поле цветов-вампиров заполняло километры вокруг. Только почувствовав нестерпимое жжение на собственной коже, девушка остановилась, размазывая по лицу последствия кровавого ливня. Поры ее кожи расширились и старались напиться, также как цветы вокруг. Она вся покрылась словно мелкими беспрестанно разеваемыми голодными пастями. Упав на землю и прикрыв липкую от крови голову руками, Эля старалась не думать о том, как кожа на ее спине неустанно заглатывает жуткий подарок небес.К ужасам ей было не привыкать, но на этот раз в кошмарные шалости ударилось не собственное воображение, а пространство вокруг.

А затем, уподобившись порыву ветра, Нечто подхватило закрывшую от страха глаза девушку и швырнуло на берег огромного моря. Открыв глаза, Эля встала на колени и с остервенением стала омывать в теплой водой покрытое липким красным налетом тело. Она дрожала так, что зуб на зуб не попадал, и, только окунув пропитанные душной кровавой вонью волосы в подкатившую волну, заметила, что они очень длинные, к тому же насыщенного фиолетового оттенка, и каждая прядка шевелится сама по себе, как живая, старательно бултыхаясь в воде, смывая с себя остатки жуткого дождя.

Но и от этого открытия ее резко отвлек очередной странный запах, и источала его в первый момент показавшаяся такой живительной вода. Эля прислушалась к своим ощущениям и огляделась. Здесь не было видно неба, море спряталось под сводами гигантской пещеры, ее матово-черную поверхность словно осыпала мерцавшая в темноте серебряная крошка. Благодаря этому в закрытом от солнечного света помещении было достаточно светло. Но не это привлекло внимание девушки, а плотный запах сокрушительного горя, он заполнял все вокруг, витал под потолком и горчил на языке знакомым привкусом.

Эля еще раз зачерпнула ладонью прозрачную жидкость, и брызнувшие из глаз слезинки защипали щеки. Откуда они взялись, едва кто-либо понял бы, но Эля догадалась с легкостью: они потянулись к таким же слезам, пролитым когда-то над могилой сестры. Море наполняли слезами, которыми оплакивали мертвых, и там, в его прозрачных бездонных глубинах, где-то хранилась и Элина доля. Картинки воспоминаний напрыгнули на девушку, как убийцы из подворотни: день, наглухо оплетенный траурными лентами, безжизненные тела омерзительно землистого оттенка, не лезшая в горло еда с поминального обеда. Живот скрутило спазмом, в груди заколыхалась необъятная пустота, а слезы все лились и лились, пополняя запасы мертвого моря. И она мучилась не одна, вместе с ней мучились все те, кто испокон веков заполнял этот страшный резервуар своим горем.

Но Нечто и на этом не собиралось успокаиваться: выдернув рыдавшую девушку из пещеры, оно втолкнуло ее в узкое пространство башни. Внутри своей собственной жизнью жила бесконечно длинная винтовая лестница, по которой теперь бежала Эля. Продавленные мраморные ступеньки скользили под босыми ногами, а стены и потолок сужались с каждым поспешным шагом так, что становилось все труднее дышать, все тяжелее думать, и только бояться, бояться, бояться того момента, в котором жестокие объятия башни сомкнутся и раздавят хрупкое человеческое тело. Башню откровенно забавляли глупые попытки девушки вырваться, лишь она одна знала, что количество ступенек равно бесконечности, и с удовольствием душила рвавшуюся к свободе Элю. Каменные стены сжали словно тисками живую плоть, дробя ребра, и девушке показалось, что ровно секунда ее отделяет от смерти, но потом возникла спасительная мысль, что она и так уже мертва.

Если ты уже лежишь на асфальте, то, казалось бы, падать больше некуда, зато можно мучиться от боли, и девушка мучилась жесточайшим удушьем в каменном корсете, пока Нечто с упоением наблюдало за ней. А потом все закончилось, оборвалось, и девушку с чавкающим звуком продавило куда-то вверх.

– Тебе понравилось наше маленькое путешествие? – издевательски шепнул знакомый бесполый голос.

Эля обернулось, но Нечто предпочло снова спрятаться за ее спину.

– «Маленькое»… – выдавила Эля, откашливаясь.

– Ну конечно. А вот если не сделаешь то, что нужно, то я проведу тебя через множество пыток, ты будешь вечно ходить по кругам своего собственного ада. Ты его создала, тебе в нем и жариться.

– И это создала я? – оглядевшись вокруг, спросила девушка и получила тяжелый толчок в плечо, а мужчина, так неаккуратно с ней столкнувшийся, как ни в чем не бывало продолжил свой путь.

Это место Эля узнала без труда. Она стояла в центре одного из древнейших итальянских городов, только площадь перед старинной ратушей, предназначенная для скачек, сейчас была заполнена сновавшими в разных направлениях людскими фантомами. Именно так, людьми их назвать было сложно, полупрозрачные очертания создавали лишь иллюзию идущих фигур, впрочем, иллюзию вполне осязаемую. Казалось, вся эта человеческая масса движется в каком-то затейливом, известном лишь ей ритме и при этом никто в упор не видит стоящую в центре девушку. Получив еще несколько тычков локтями и стерпев топтание чужих ботинок по ногам, Эля наконец очнулась и попыталась найти более безопасное место, но такого здесь попросту не было.

Колокола на башне заполнили все пространство площади до самого небосвода раскатистыми звуками, и под них ненормальные полупрозрачные горожане задвигались еще быстрее, нанося Элиному телу все больший и больший урон.

Она попыталась кричать, но звон колоколов не пропустил столь жалкого звука. И тут ее снова накрыл страх, инстинктивный, животный, не такой, как в башне, и непохожий на тот, что был под кровоточившим небом, другой, но еще более сильный. Среди множества людей она оказалась совершенно одна, никто ее не видел, не слышал и не чувствовал, зато беспрестанно на нее натыкались и пихали со всех сторон. А потом она уже лежала на камнях, и множество ног топтали ее беспомощное тело.

В голове мелькнула робкая надежда на то, что сон на этом закончится, но еле слышный детский крик, словно хлопок перед лицом, отвлек Элю от всего, что окружало. Она подскочила, не обращая внимания на жуткую боль, и побежала на голос, который даже взбесившиеся колокола заглушить не могли. Судя по холоду на лопатках, Нечто следовало за ней, более того, что-то пыталось кричать ей прямо в уши, но она уже не слушала. Она расталкивала окружающих, она пробиралась под их руками, падала на колени и пролезала между сновавшими повсюду ногами, а у края площади провалилась куда-то…