По ту сторону рифта

– Человек умирает извне вовнутрь, ты знала? – продолжил он, когда молчание стало жечь больней всяких слов. – И потом, на какое-то мгновение, этот центр снова становится тобой. И там, внизу, никто не хочет… понимаешь, даже самоубийцы не хотят, лишь обманывают себя. Игры разума. Мы гордимся тем, что сами себя замыслили до смерти, и в итоге забыли про дремлющую в нас старую рептилию. Этой нашей части нет дела ни до этики, ни до качества жизни, ни до того, что кто-то там обуза для родных, – она просто хочет жить, потому что только на это и запрограммирована. И в самом конце, когда нас уже нет и никто не держит ее на поводке, она выходит на поверхность, озирается и в последний миг понимает, что ее предали, и тогда она… кричит.

Имена не важны. Они всего лишь временные носители, не более того; всякая биомасса взаимозаменяема.

Студенистый налет культуры и языка, что увенчивал когда-то его позвоночный столб.

…в обоих случаях это я. И эта другая половина, могу поспорить, не слишком-то счастлива. У нее мозг четырехлетнего ребенка, чувства четырехлетнего ребенка, но ей снятся сны, Став. Ей снится какое-то чудесное место, где можно летать, но каждый раз, просыпаясь, она снова понимает, что сделана из глины. И это существо непроходимо глупо, оно даже не понимает, что это значит. Но кукла хочет вернуться, она сделает все… <…> Очень трудно запомнить хотя бы что-нибудь, когда кто-то сдирает с тебя девяносто девять процентов того, чем ты являешься. Ты уменьшаешься до этого кровоточащего маленького куска мяса, чуть ли не животного…

Конечно, чаще всего я оказываюсь в корне неправ. И тогда я злюсь, потому что ожидал лучшего. Я до сих пор ожидаю лучшего, даже и теперь. И пускай это можно расценить, мягко говоря, как затянувшийся случай благородного идиотизма, я по-прежнему веду себя так, как будто люди и вправду лучше, чем они есть, и в реальном мире, и в вымышленном.

Ну и знаете, кто я тогда такой, по определению?

Оптимист.

Мы и так уже в загробном мире, Майлз. Тут вам и рай, и ад, и нирвана. Как захотим, так всё и будет. Здесь и сейчас.

Само понятие всё ещё кажется мне абсурдным - быть главным. Почему этот мир так и не понял недальновидность любой иерархии?

Они даже попытались изъять из коктейля религию, но Бог, как выяснилось, рождается из страха. Выявить соответствующие участки несложно, только вот связь здесь абсолютная: нельзя изгнать веру не уничтожив заодно чистый животный ужас. А в космосе, решили они, страх становится ключевым механизмом выживания, и отказываться от него нельзя.

Вот так мне и оставили страх. Страх и суеверность

У "я" есть особенность: во всех своих частях сразу оно способоно удерживаться не дольше десятой доли секунды.Когда оно чрезмерно разрежается - когда кто-то расщепляет ваш мозг пополам, перерубает, допустим, толстое мозолистое тел, и полушария вынуждены общаться между собой издалека, обходным путем; когда нейронная архитектура рассеивается за некую критическую точку, и передача сигнала из пункта А в пункт Б занимает на столько-то больше времени, чем положено, - тогда система, скажем так, утрачивает целостность. Две половинки вашего мозга становятся разными людьми с разными пристрастиями и целями, с разным восприятием себя.

"Я" распадается на "мы".

Мы здесь. Мы умные. У нас хватает мощи, чтобы к целой звездище прикрутить световой регулятор.