На дне рождения мессии было мерзко и скучно. Наблюдать сразу все оттенки подхалимажа крайне неприятно. Члены правительства Таркоса – нечипированное окружение моего однокурсника – весь вечер соревновались друг с другом в подобострастии. Наперегонки.

– Ты видел этих уродов, надо им по чипу вставить, – сокрушался мессия, когда все разошлись.

– Трудно быть богом.

– Я хотел цветущего рая со счастливыми жителями, а получил лживых подонков в правительстве и популяцию денегератов по всей планете.

– Гарри, а ты отпусти их. Убери чипы, пусть чувствуют. На твою жизнь инерции ДНК хватит, а потом – есть ли разница, пусть сами разбираются.

– Не, брат, боюсь. Пока есть предатели…

– Ты не поверишь, Гарри, это очень милые гуманные люди. И, клянусь, они тебя не тронут. Твои холуи в сотни раз опаснее.

– Не может быть. Мне каждый день докладывают об организации терактов, меня хотят убить. Я постоянно под прицелом, – испугавшись собственных слов, мессия закрыл лицо ладонями.

– Хотя бы ближайшее окружение освежи. Они же откровенно мечтают о твоей смерти. Невооружённым взглядом видно.

– Пока боятся – пусть окружают.

– Неужели тебе приятно это вылизывание задницы?

– Привычка, знаешь ли. Похоже на массаж. Они мне таким образом душу массируют. Напоминают, что не зря я затеял проект Таркос. Хотя… Проект – дерьмо, а я уже старый.

– Гарри, мы ровесники, нам всего по пятьдесят пять. Жизнь только начинается.

– Не, брат, я уже всё. Забронзовел. С ужасом жду, когда начну ордена и медальки себе на грудь вешать. Начну же.

Мы попрощались, и я ушёл домой с испепеляющим желанием устроить на Таркосе революцию.

Уилл и Анжела пришли на обед. Она не была красавицей – короткий жесткий ёжик чёрных волос вызывал у меня желание спрятать руки за спину, чтобы не уколоться. Под ёжиком вращались во все стороны угольно-черные глазищи. Царица ночи в юности. При этом она была удивительно обаятельной, но обаяние будто дремало. Складывалось впечатление, что это игрушка с искусственным интеллектом, которая включается кнопкой, а просто так ничего не будет, кроме видимого потенциала. Нам с Уиллом предстояло активировать это чудо. И мы принялись за дело.

Для начала я задорого продал ей Шекспира. Сказал, что землянин, не знающий Вильяма нашего – не землянин. Потом придумал байку про «Ромео и Джульетту» – пара, не плакавшая над этой пьесой – не семья.

– А что такое «плакать»? – спросила девушка.

– У-у-у, ребята… Всё крайне непросто…

– Что, простите? – напряглась Анжела.

– Ничего, милая, – успокоил я. – Мы будем читать Шекспира.

Я вывел текст в пространство над журнальным столиком, и мы приступили к чтению. Наблюдать за молодыми людьми было очень интересно. Светящийся Уилл сгорал в каждом слове и возрождался из пепла перед следующим. Анжела читала ровно, хорошо поставленным голосом, но это был пластмассовый Шекспир.

– Так не пойдёт, моя дорогая, – остановил я девушку.

– Что я делаю неправильно? – она внимательно смотрела на меня, искренне пытаясь понять свои ошибки.

– Ваша героиня любит Ромео. А вы просто читаете буквы.

– В пьесе есть слово любовь. Я его прочитала, точно помню, – она резким взмахом ладони отмотала текст назад. – Вот – любовь.

– А что такое любовь, Анжела?

– Любовь?.. – девушка на мгновение растерялась, но тут же сориентировалась. – Мужчина и женщина, у них двое детей, красивый дом, два суборбитальных скутера и роботы последнего поколения. Ещё робот-собака у дома и красивая лужайка. Это любовь.

Она посмотрела на Уилла в поисках поддержки. Бедняга чуть не плакал, но одобрительно кивал.

– Дочитаем до конца… – что ещё я мог предложить?

Передо мной сидели две непересекающиеся галактики. У них не было ни единого шанса понять, услышать, почувствовать друг друга. Но Уилл был влюблён. И я не мог его бросить. Одна маленькая глупая безнадёжная любовь гораздо важнее всех достижений нашей Вселенной. Важнее самой Вселенной. Надо было срочно что-то придумывать.

– Странная пьеса… – дочитав до конца, Анжела явно хотела сказать, что пьеса идиотская, ни о чём, и жаль потраченного времени, но перед ней сидел уважаемый экспат с планеты Земля.

– Не стесняйтесь, дорогая, говорите всё, что считаете нужным. За полторы тысячи лет эта пьеса восхитила стольких, что вашу критику выдержит.

– Хотите сказать, что во времена… – она вернула текст к началу. – Во времена Шекспира не было мобильной связи?