Нестихи. Книга вторая

как ждут спасительных ночных часов демиурги кучевой облачности.

«НАШ ЛЕС»

Выявить шпиона очень просто. Он ничего не знает про лес. Про наш лес.

Лес – ведь это не флористическое явление, это, скорее, время. Это время года, суток, жизни, в конце концов.

Никогда наш лес не был зимним дневным. Мороз и солнце – это 7 класс, урок физкультуры. Неровное дыхание, кристаллами замерзшее на воротнике свитера, потерянная шапка, предательский провал лыжни, протоптанный каким-то вредителем, и нелепый пингвиний бег по обледенелой дороге, там, где небожители применяли коньковый ход.

Наш лес всегда имел тень или темноту с «провалом дышащих шахт», которые рифмовались со словом «такт». Да, у нас был единый такт. Мы были гениальны в своём лесу. Квантовая физика упрощала наши споры, подводя единый знаменатель, а сочиненный мотив мог служить аргументом в отстаивании ничейной точки зрения.

Наш лес умел заплетать тропинки каждый раз заново. Он, готовясь к встрече, двигал столбы и перепрятывал поляны. Шарадил, как умел.

Наш лес, как виртуозный осветитель, затемнял наши лица.

Его брильянты были чёрны. Переливая ночь с грани на грань, он пульсировал чернотой в темноте. Но как же наш путь был светел.

И сейчас, сквозь стекло, всматриваясь в уплывающие силуэты мыслей и ветвей, я ясно осознаю, что гениальность, это не сумма талантов, это просто понимание того, что весь мир можно уместить в одну ноту. Кто-то ищет эту ноту, и получается Битлз. Мы же, шутя, жонглировали целыми партитурами, не желая ни славы, ни успеха, не желая даже знать, что это такое. Ценность имел лишь тот миг, когда мы почувствовали скорость падения Земли в ледяной пустоте звездного одиночества…

«ПУХ»

Индустриальные облака над моим городом, и даже в них скрыт какой-то секрет, простой и всеответный. Но пух предательски хрустит под ногами, и перепуганные границы становятся тверже.

Ждать – чего? Ждать нечего. Ждет лишь пустота…

Полёт до первой кромки облаков, полёт до середины потока и назад. Не отведав яблок twoсторонних, не примяв травы, что зеленее, не сжав в ладони искристый песок, выйдя из пенной волны. Только в глазах отражение, только в глазах…

И продолжать жить в пол-оборота, ловя каждое колыхание воздуха, угадывая полупрозрачный аромат среди грязной палитры толпы. Может это просто слепое желание выдать сердечную боль за душевную боль? Но что за природа этого тумана на глазах, который укрывает все углы и трещины? Кто тот тайный художник, что рисует струящийся образ на медленных гранях бриллианта?

Всё будет весело и больно, и нестерпимо одиноко по дороге меж огней. Теперь я знаю, что чувствует фантом, тот, кто исчезает, лишь стоит отвести взгляд.

Но кто первый из нас дрогнет – не важно. Кто-то дрогнет. И эта трещина на двоих. Улыбчивый нож знает, как рассмешить плоть… Но лишь бы не было стыдно. И пусть будет грустно, но не горько.

Теперь награбленное в твоих карманах, ты знаешь, что с этим делать.

Всё так мило, всё так поздно…

«УПАВШИЙ ВНИЗ»

Вот уже несколько дней преследует меня эта мелодия. Никак не могу понять, о чем она? Толи о ветре, толи о тебе… а может ты и есть тот ночной осенний ветер. Ветер без шелеста. Милосердный и равнодушный.

Я люблю тебя. Вновь. Но даже в этих грезах нет тех садов, тех тенистых садов, где переплетаются наши ветви. Так что же я в тебе люблю, если всё в тебе чужое? И смех-как фольга, и взгляд-как холодный камень на дне горной реки, и прикосновение, будто отодвигаешь торшер в темноту.

Но я не желал бы иного. Не в этой жизни. Здесь слишком много несовместимых углов, слишком много других миров. И эти две прямые красивы, но они не пересекаются, как не убегай взглядом в обманчивую даль. Нет. Я проверял это на краю света.

И даже если наши дыхания столкнутся в слепых сумерках, то они не смешаются, и не потеряв ни капли, вернуться вдохом обратно. Как два мягких камня, столкнувшись и не почувствовав друг друга, катятся с горы по разным склонам.

И если ты полюбишь, полюбишь вновь меня, печальным будет следующий день, и ночь будет в недоумении. В не-до-умении. Без-завершенного-умения. Потому что ты лишь красивое сочетание цифр, которое на придуманном мною языке должно было означать «вечность», но оказалось вновь лишь несуществующим номером телефона.

И хочется, пошатываясь, уйти в ночь, унося за горлышко, как свою жизнь, недопитую бутылку виски. И допить. Без ожидания чуда, без надежды, без иллюзий. Допить, чтобы туман стал горьким на вкус, чтобы звезды стекали по щекам, и ветер завывал сквозняком в груди.

Вот эта секунда падения сродни полёту. Эту секунду буду помнить, растрескавшись на камнях, нелепо и гуттаперчево подвернув ноги. И в стекленеющих зрачках будет кружить перо, слетевшее с крыла горлицы, испугано вспорхнувшей от глухого звука упавших грехов.

«№47»

Что-то закончилось. Что-то началось? Но что? Море протекло за горизонт и свесилось переливающейся каплей с края земли. Другим концом оно затекло в душу, и, видимо, подмыло древние стены, улыбчиво и настойчиво разрушая устои.

Пейзаж не меняется, меняется лишь время, неумолимо удаляясь от начала координат, от того начала, которое затерялось где-то в созвездии Третьей Медведицы и оттуда мерещится.

Да, что-то закончилось. Не дозвенев. Но как этому взглянуть в глаза, вновь повстречавшись в коридорах будней. Что там увидишь? Зеркало, обращённое в белесое небо? Не свой силуэт? Обманчивый карнавал? Или что-то маленькое и чёрное, холодное на ощупь, как куриное бердрышко из промышленной морозилки.

Но ведь оно закончилось, не стоит искать продолжения, его не может быть, волна не может восстать из песка и уйти обратно, туда, где ветер поцеловал сине-зеленую гладь…

Тёплые сосны уже не пытаются запомнить все, что мельтешит у корней. Они глядят на дальний берег и берегут своих цикад, которые наигрывают незамысловатые хиты про жару, про июнь с июлем. И скорее всего сосны танцуют под эти мелодии, когда мы не смотрим, когда мы невнимательны.

Какая следующая цель? Какое следующее самопожертвование? Да, так неверно, так чересчур. Но если всё делать по законам оптимальности и выгоды, то исчезнет поводы выпить с этим небом. Зачем облакам приземленный собутыльник, который и не помышляет о полёте, верно рассчитав стопроцентную вероятность падения. Но не все знают, что после 100 счёт продолжается, и шанс ещё остаётся…

И пускай всё только заканчивается. И пускай возможности под всеми парусами проплывают мимо, не обращая внимания на призывные танцы одинокого островитянина. Ведь не известно, какой айсберг подстерегает их на краю тёплого и уютного течения. Ниспосланное бревно порой надёжнее. Оно знает дорогу домой.

А пока паруса алеют, уплывая в закат, можно в неспешной прохладе оглянуться на грядущий рассвет и, пересчитывая волны, мечтать ни о чем. И осторожно привыкать к мысли, что вскоре придётся прятать себя под слоями одежды, чтобы притвориться одним из матросов на портовой площади в далёкой стране, где длинные ночи.

«В ИЮНЕ»

Хороший день. В такой день не хочется торопиться. Хочется сидеть на лавочке в своем тихом дворике, смотреть на листву, слушать гомон городских воробьев и следить за облаками, которые проплывают в раме крыш, легкой улыбкой кивать старожилам, проходящим мимо с неполными сумками из магазина. И внезапный полосатый и прыгающий мяч закатится под лавочку, и молодая мамаша, извиняясь, вприсядку будет выковыривать непослушную сферу. А потом нарочито строго в полголоса отчитает белокурую бестию 2 лет от роду, в жёлтом вельветовом комбинезоне, на коленках которого размазан одуванчик. Где-то хлопнет окно, и кого-то позовут обедать, гремя невидимыми тарелками. По двору, шелестя струями, проедет пузатая поливалка – владелица собственной маленькой радуги. Неизвестно откуда прилетит запах свежего хлеба (он всегда какой-то детский, это запах). И на миг покажется, что вот-вот из-за того куста сирени, что заполз за решетчатый забор, выскочит девчушка в цветастой курточке и побежит куда-то вприпрыжечку, взрослея на ходу. Что ее ждёт? Тверская и Тишинка, Динамо и Чистые пруды. Люди, которые станут роднее и дальше звёзд. И книги, много книг. И мысли, и чувства…

Дома становятся ниже, и уже не заслоняют небосклон. Как же прекрасен сияющий ультрамарин, как много в нем надежды и веры, и любви…

«№019»

Это был необыкновенный год. Это был самый необыкновенный год. Год, когда я изменился.

Это был год сомнений и чудес. Это был год отчаянья и фейерверков. Дни тянулись и дни летели, сутки не перетекали друг в друга, а одинокими метеорами медленно опадали в вакууме времени…

Были сошедшие с ума вечера и невероятно блестящие утра. И комета озаряла эти багряные небеса. Ни один астроном в высоком звездном колпаке не сумел предсказать её появление, устало щурясь в свой телескоп. Ни один астролог в бархатном халате не смог вычислить её, колдуя над линиями и вероятностями. Эта небесная гостья просто не умещается в разуме, она просто не умещается в воображении. Это глубины под водой, это сверкающая алмазами вершина за облаками. Лишь звёзды могут с ней перешептываться. И то, если вдруг ей станет любопытно их послушать. Мне пришлось сбросить в море все свои украшения и доспехи, и отчаянно беззащитным подняться на обгорающих крыльях в ту темную синеву, чтобы выкрикнуть запрещённое имя, замереть на мгновенье, озарённый невиданным мерцанием, и заваливаясь на спину, неотвратимо соскользнуть в пике. Но это того стоило.