Идеология и субъект

13. … веру и верность?

Нужно верить…

П. Сэлфинг

единство духа с самим собой.

Г.В.Ф.Гегель

Идеология субъекта «держится» на его вере и верности. Правда, это странная вера и особая верность. Впрочем, большинство не задумывается о том, что такое вера и верность, оно уверено в том, что все это нечто вполне понятное и очевидное.

В вере субъекта в истинность его идей-ценностей нет ничего метафизического. Эта странная вера основана на личной практике, на опыте. И всякий раз эта практика убеждает субъекта – его идеи-ценности абсолютно истинны. Только такая позиция позволяет субъекту в течении всей своей жизни верить в существовании справедливости, чести, достоинства и т.п., даже тогда, когда он ни разу не встретил их проявлений.

Но субъекту ничего не остается – он нуждается в вере, больше у него ничего нет. Идеи-ценности сообщают существованию смысл и каждый, вне зависимости от степени осознания, страшится утратить этот смысл и тем самым оказаться перед лицом бессмысленности своего бытия. И тогда, в лучшем случае, субъект «уходит» в иронию и самоиронию, которые ничего не создают, а всего лишь защищают субъекта от него самого. Но безверие остается, и нет ответов на «вечные вопросы» – что?, зачем?, кто виноват?

Субъекту необходима вера в свои идеи-ценности для того, чтобы с ее помощью … «убежать» от самого себя, незаметно подменяя знание о себе, верой в истинность своих идей-ценностей, считая, что если он обладает этими идеями-ценностями, разделяет их содержание, то и сам и все его действия соответствуют этому содержанию. А потому он справедлив, честен, достоин, добр и т.п. И вот уже нет разделения себя и своих идей-ценностей.

Даже тогда, когда повседневная практика демонстрирует субъекту – он вовсе не так уж и справедлив, честен, добр и т.п. – она не убеждает субъекта. Если не помогают оправдания, то субъект винит во всем идеи-ценности, обвиняя их в неточности. Это, как ему кажется, дает право на пересмотр своего понимания этих идей, причем новое «понимание» всегда оправдывает совершенное им. При этом его вера в идеи-ценности как таковые вовсе не колеблется. Он просто начинает верить в новую интерпретацию своих идей-ценностей. И все.

Подобные манипуляции со своей верой в идеи-ценности, приводят к тому, что субъект вообще перестает ощущать у себя какую-либо идеологию. Он подменяет идеологию своими убеждениями, принципами, представлениями, воззрениями и т.п., которые, и это самое главное, ценностями не являются, а представляют собой некие декларации о намерениях.

Большинство, конечно же, не знает, что только вера в истинность своих идей-ценностей может сообщить ощущение собственной свободы. Более того, большинство никак не связывает идеологию и веру в ее истинность со свободой, хотя, собственно говоря, никакой иной свободы для субъекта просто не существует. Всякое требование так называемой «свободы» есть, по сути, проявление взбунтовавшимся субъектом его невозможности самовыразиться. Вот только эта невозможность связана не с отсутствием реальных возможностей. Это психо-патологическое состояние субъекта, переполненного продуктами рефлексии, которые никто не хочет, да и не может воспринять. Постепенно и неуклонно накапливаясь, они блокируют его, ставшее патологическим, стремление к постоянной рефлексии и выражения продуктов этой рефлексии вовне, рефлексии, в которой не осталось ничего конструктивного и рационального. Он устал ждать позитивной реакции социума на такое самовыражение, принимая ее отсутствие за несвободу. Он не может что-либо изменить в этом своем стремлении к рефлексии, которая стала образом его существования.

Вера субъекта в собственные идеи-ценности воплощается в его верности своей идеологии. Иначе и быть не может, т.к. по логике субъекта, истинность его идей-ценностей обязательно когда-то воплотится в конкретных достижениях. Для этого надо всего лишь не изменять самому себе, твердо отстаивать свои идеалы, принципы и убеждения.

У верности субъекта своей идеологии есть как минимум два оттенка. Во-первых, это верность-последовательность в поведении и действиях. Субъект как бы существует в рамках жестко зафиксированной программы действий, которая определяет, что можно, а что нельзя. У него просто не остается выбора, так как выбор поведения осуществляет за него эта программа, и нарушить ее значит предать самого себя.

Впрочем, не все так сурово. Подобная верность-последовательность характерна только для небольшого круга людей, большинство же вполне допускает возможность определенного отклонения своих действий от требований идей-ценностей. Причем какие идеи-ценности могут быть нарушены, а какие нет, определяет только сам субъект, в соответствии с только ему известными критериями. И это он не будет считать предательством. В случае возникновения каких-то сомнений относительно моральности поступка, ему на помощь быстро приходят оправдания, почти полностью нейтрализующие чувство вины, т.к. подобное объяснение-оправдание-обоснование будет связано с обстоятельствами неодолимой силы.

И в этом нет ничего удивительного. Дело в том, что всякая идея-ценность субъекта обладает для него «односторонней значимостью» (С.Кьеркегор), когда каждая идея является для субъекта только его собственностью, тем, что отличает его от всех остальных. Даже тогда, когда понимание субъектом идеи почти полностью схоже с пониманием этой же идеи кем-то другим, субъект никогда не признает идентичности этих пониманий, ибо такое признание означало бы для него разрушение индивидуальной собственности его идеологии. А на это никто пойти не может.

Более того, субъект готов до конца бороться за уникальность своего понимания каждой своей идеи, отстаивая ее оригинальность и неповторимость, отвергая очевидные аргументы и доказательства. Он уверен – отказ от индивидуальной собственности на «свою идеологию» сделает его «нищим духом». И в такой непримиримой борьбе, которая только на первый взгляд делает субъекту честь, он на самом деле теряет главное, что содержится в каждой идее – ее «свободную бесконечность» (С.Кьеркегор).

И потому субъект не в состоянии осознать, что такая борьба за собственную неповторимость на самом деле не есть верность субъекта своей идеологии. Она означает страх, страх субъекта быть как все и потому быть никем. Эта борьба есть борьба со своим страхом, но не ради его преодоления, а для того, чтобы усмирить этот страх, чтобы, пусть и на время, сохранить определенность и уверенность в смысле собственного существования.

Во-вторых, субъект, конечно же, боится изменить самому себе, т.е. нарушить верность самому себе, стать другим, отказаться от себя предыдущего (из словарей). Всякий раз, перед свершением чего-то, субъект пытается проверить, сверить планируемое со своими идеями-ценностями. При этом такая последовательность превращается в следование сложившейся когда-то модели поведения, которая только кажется верностью субъекта своей идеологии.

В результате он утрачивает способность маневрировать, лучше приспосабливаться к ситуации, пользоваться преимуществами других идей-ценностей и т.п. Но зато он получает преимущество в том, что устраняется необходимость всякий раз думать, как поступить и почему, что следует делать, а что желать нельзя и т.п. Он действует вполне непроизвольно, почти автоматически, что укладывается в его представления о вере и верности самому себе. Правда, в действительности, и тут нет особой верности, а проявляется способность субъекта быстро подгонять свои действия под идеи-ценности, встречно интерпретируя эти идеи-ценности под совершаемые действия.

И той, и другой верности субъекта своим идеям-ценностям помогает его способность для оправдания-объяснения-обоснования своих действий прибегать к помощи либо чьей-то чужой идеологии, либо идеологической концепции, которая доминирует здесь и сейчас. Субъекту довольно просто заимствовать чьи-то модные и потому авторитетные идеи и сделать их «своими», чтобы уже в следующий момент, как только изменится ситуация, отбросить их, заменив иными.

При этом субъект не страдает и не считает себя предателем. Он заимствовал чужое, и это чужое отбросил за ненадобностью. Да, для кого-то это расставание бывает чуть проще или чуть сложнее, короче или дольше. Не более. В любом случае то, что заимствовано остается чужим и, в сущности, чуждым, а потому и нет никакого предательства.

Подобное «скитание» субъекта по чужим идеологиям может продолжаться бесконечно и не вызывать у него никакого дискомфорта. Дело в том, что он продолжает быть верным своим подлинным идеям-ценностям, которых всегда достаточно для того, чтобы насытить его существование определенностью и достоверностью. И потому для субъекта не существует предательства как того, что он «передает, переводит, вручает, предоставляет в чье-то распоряжение, поддаваясь соблазну иной ценности, уступив ей в ущерб предшествующей, передвинув ее, пусть и на время, на второй план». (из словарей)

Итак, не следует объединять веру и верность. Субъект всегда уверен в своей верности самому себе, для чего готов «понимать» свои идеи-ценности так, как того требует ситуация.

ТОЛЬКО

не следует принимать последовательную демонстрацию субъектом своих идей-ценностей за его веру и верность. Это вводит в заблуждение. Может быть в основу истинного представления об идеологии субъекта должен быть положен анализ ее

12. … динамики?

У идеи стен, и у времени без конца,

И пространство, мимо, что пройти нельзя,

Лишь одно – надежда… в веру, данную не зря…

П.Сэлфинг

Каждому хочется верить в то, что он не стоит на месте, развивается и меняется. Конечно в лучшую сторону. И практика, этот вечный иллюзионист, кажется, готова подтверждать эти надежды. Впрочем, ничего не стоит убедиться в обратном – число идей-ценностей субъекта, да и их содержание (добро, справедливость, честность и т.п.) остается неизменным и никакой динамике не подвержены.

И все же некая динамика существует. Правда, это динамика в понимании субъекта, который принимает за динамику свои манипуляции с идеологией, т.е. постоянное изменение в иерархии ценностей, и «перетряхивание» своего понимания этих ценностей, для приспособления к изменившимся условиям.

С рождения в сознание субъекта входят слова – справедливость, добро и зло, хорошо – плохо и т.п. Те, кто их сообщают, сами не очень хорошо осознают их содержание. Они лишь называют что-то, дают оценку и … тем самым пытаются управлять. И неважно, что не приходит осознания их содержания. Они механически запоминаются вначале для ориентации в ситуации. Потом, после происходит какое-то осмысление и переосмысление содержания этих слов, часть из которых может стать для субъекта ценностью и войдет в его собственную идеологию. Другие превратятся в декларации, которым он будет постоянно изменять, вовсе не считая это изменой. И всегда будет проверка этих слов и истинности их содержания обыденной практикой. Причем субъект вовсе не занимается этой проверкой так сказать по собственной инициативе. Скорее сама практика заставляет его заниматься этим.

И все же не следует спешить с обвинениями субъекта в отсутствии у него глубины понимания своих ценностей и тем более в приспособленчестве. Практика показывает, что практически каждый совершает действия именно в соответствии со своими идеями-ценностями, причем действия явно противоречащие какой-либо рациональности. Кроме того, несмотря на порой существенные изменения в ситуации субъект остается верным своим идеям-ценностям.

В такой момент субъект «забывает» о проверке и практикой. Впрочем, он не знает о том, что такая проверка в действительности ничего не значит и идеология практически не связана с действительностью. Основу идеологии субъекта составляет весьма стабильный по своему составу набор, пусть и «размытых» по содержанию, идеи-ценности. Мало того, при индивидуальных отличиях этого набора идей характерных для каждого, большинство обладает все же одним и тем же набором, да и содержание этих идей почти для всех одинаково. А всякие изменения в идеологии субъектов если и происходят, то только при каких-то чрезвычайных обстоятельствах. Существующая у субъекта идеология максимально долго сопротивляется изменениям, причем она не допускает возникновения у субъекта ощущения обмана, краха принципов, представлений, убеждений.

Изменения в идеологии субъекта могут происходить лишь в результате перехода одних идей-ценностей на доминирующие позиции, когда они становятся максимально ситуационно значимыми, а другие как-бы уходят в тень, на периферию его идеологии. Зачастую подобное изменение доминантности воспринимается окружающими как развитие личности, чего в действительности вовсе не происходит. Это всего лишь тактические, адаптационные изменения в идеологии, которые отражают приспособление идеологии под ситуацию, и может рассматриваться как погрешность поведения. Сам субъект весьма просто и быстро прощает себе все это, убеждая себя в том, что «надо жить в реальном мире», «ситуация диктует необходимость» и т.п. И это ему вполне удается, особенно тогда, когда подобные тактические изменения становятся для него привычной практикой, и тогда этих изменений превращаются в принцип, часть его идеологии.

сколь часто ты побеждал свой грех; …насколько

ты господствовал над собою, или же ты был себе рабом…

С.Кьеркегор

Но возможна и ситуация, которая приводит к полному разочарованию субъекта в его идеях-ценностях. В результате он способен полностью изменить понимание своих идей-ценностей, а может быть и отказаться от некоторых из них.

ТАК

может быть поэтому он иногда убегает от своей идеологии в

15. … «отдых» от идеологии?

Знать еще не значит понимать.

П.Сэлфинг

Идеология тотальна. Она повсюду и как бы окружает субъекта, насыщая все, что он делает, каким-то идеологическим содержанием. И большинству, под этим тотальным окружением, свойственно всякое идеологическое воздействие «сваливать» в некую одну идеологию, которой на самом деле не существует. На самом деле существуют идеологические концепции, которые с помощью пропаганды, предлагаются каждому, идеологии других, близких или дальних, и идеология самого субъекта, которая под прессингом всего остального может как бы теряться и не даже не допускаться к принятию решений.

Поэтому неудивительно, почему субъект ощущает некий идеологический прессинг, который он воспринимает как насилие над собой. Чужая и чуждая идеология навязывает себя, держит его в постоянном напряжении, заставляя все оценивать, порицать или одобрять, брать на вооружение или оказываться. В конечном итоге субъект привыкает к такому «насилию», и когда идеология вдруг исчезает, он теряется и на какое-то время даже утрачивает способность ориентироваться в своем существовании. Он не осознает, что в этот момент идеология приняла форму абсолютного насилия – насилие, которое субъект не обнаруживает и потому фактически не оказывает ей никакого сопротивления.

Более того, он в такой ситуации «отдыхает» от идеологии, чувствуя себя «абсолютно свободным». Этот, весьма своеобразный «отдых» от идеологии, воспринимается субъектом, как «оттепель», «свобода», когда «можно» принимать самостоятельные решений, не обращая внимание ни на так называемые общественные ценности, нормы поведения, традиции, ни на какие-то там идеологические концепции. При этом большинство забывает о своей собственной идеологии, которая продолжает действовать и фактически отражает эти общественные ценности, идеологические концепции и т.п.

В любом случае субъект необходим отдых от идеологии. Правда усталость от нее связана не с идеологией и ее содержанием, а с необходимостью демонстрировать свое отношение к ней, демонстрировать через свое поведение, которое либо соответствует доминирующим общественным ценностям, либо противостоит им. Социум требует от каждого такой демонстрации, требует, чтобы субъект определился и высказал свое «за» или «против». Причем не обязательно демонстрации своей приверженности доминирующим идеологическим концепциям, но непременно верности так называемым «общим человеческим ценностям».

Впрочем, социум не утруждает себя выяснением содержания этих ценностей, подразумевая их общепринятыми, а потому очевидными и понятными. Обычно к ним относят справедливость, долг, ответственность, честь, совесть и т.п. И это не простая прихоть социума. Дело в том, что демонстрация принятия этих ценностей для социума означает признание субъектом «правил игры», которыми он будет руководствоваться в своем поведении. При этом социуму не особенно важно знать насколько такое признание будет искренним или вынужденным.

Но и субъекта не особенно заботит искренность такой демонстрации. Он позволяет себе заведомо лукавить, принимая «правила игры» будучи уверенным в том, что и все остальные точно также лукавят. Кроме того, эту свою демонстрацию он относит к механической части поведения – выражение уважения, чинопочитание, вежливость, исполнение традиций и т.п. А потому нарушение этих атрибутов общения не есть измена, предательство.

Однако субъект устает и от этого демонстративного поведения, от демонстрации приверженности социальным ценностям. И тогда он «бунтует», игнорируя комфорт существования, эффективность в достижении поставленных целей. Практическая выгода от соблюдения этой демонстрации уходит на второй план, и субъект «уходит в отдых», «к самому себе, в свою собственную идеологию».

Субъект должен «отдыхать» от демонстраций в уединении или там, где его никто не знает и он можно вести себя в рамках своих ценностей. И этот «отдых» воспринимается субъектом как вполне естественный и обоснованный, будучи уверенным – он делает все правильно и имеет право на это. По сути, это часть его идеологии – обладать правом на «отдых» от идеологии.

Принципам иногда надо изменять. Иначе какое от них удовольствие.

Э.Ремарк

Особенно ярко проявляется этот «отдых» субъекта в условиях, когда он демонстрирует свою приверженность какой-то идеологической концепции. Он может демонстрировать себя демократом, фашистом, коммунистом, либералом и т.п. выстраивая свое поведение в рамках требований этой идеологической концепции. Но когда-то он игнорирует эти рамки и ведет себя так, как ему хочется в соответствии со своими собственными идеями-ценностями. При этом субъект знает, что совершает отступничество, которое необходимо сохранить в тайне, из-за страха перед возможностью быть уличенным, как минимум в непоследовательности, и желания оставить все совершаемое исключительно для себя. Оставаясь уверенным в том, что он никого не обманывает, никого не предает, а всего лишь «отдыхает» от идеологии.

Аммос Федорович. …Грешки грешкам – рознь. Я говорю всем открыто, что беру взятки? Борзыми щенками. Это совсем иное дело.

Н.Гоголь

Совсем другое дело, когда субъект устает от своей собственной идеологии. Оказывается, что даже от веры в истинность собственных идей-ценностей, от уверенности в том, что он сам их понял и принял к исполнению, субъект может уставать. И тогда он поступает вопреки им. Обычно это сопровождается возникшей мыслью о том, что все зря, жертвы, утрата друзей и близких, достигнутые результаты, карьера, ушедшее здоровье и т.п., все стало заложником его идей-ценностей, которые оказались всего лишь иллюзиями. И пусть эта мысль временна и ситуативна, пусть она ничем не обоснованна и скоро уйдет, субъект «срывается». Он, порой демонстративно, совершает поступки назло самому себе. Правда, такое случается довольно редко.

В этом срыве субъект находит разрядку накопившегося неудовлетворения, которое всегда сопровождает воплощение идей-ценностей. Это связано с тем, что ни одна идея не может быть воплощена так сказать в чистом виде. Ее воплощение обязательно связано со средствами и методами, которые в той или иной степени противоречат самой идеи. Этого субъект не знает до начала своих действий и уже не может избежать в процессе их реализации. А все утешения и оправдания бывают недостаточными. И тогда подобный негатив и неудовлетворенность самим накапливаются, требу от субъекта отдыха. Он не считает такие срывы предательством или изменой самому себе, а лишь слабостью и, может быть, грехом.

ТОЛЬКО

вот этот грех, постоянно напоминая о себе, вовсе не гарантирует невозможность его повторения. И тогда субъект задает себе вопрос – а может быть это и не …