Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

3

В свете этих новых обстоятельств в Чехии взяла верх партия экстремистов. От запланированного съезда в Эгере (Хебе) молча отказались и бросили силы на то, чтобы нарастить армию, наполнить пустую казну и втянуть в восстание провинции Моравию и Лаузиц (Лужицы). Победители отобрали землю у правоверных католиков, многие из которых уже успели бежать. Один аббат в Браунау (Броумове) едва спасся от погибели. Турн смертельно боялся того, что разрыв произойдет внутри самой страны, и оттого действовал еще решительнее. На границах Моравии и Австрии разорялись деревни и фермы, и крестьяне повсюду громко роптали против правительства, которое отнимало у них сбережения, землю и сыновей. Собственные солдаты Турна, набранные принудительно, непрофессиональные и никуда не годные, болели, голодали, не получали жалованья и были готовы взбунтоваться. Горожане, и богатые и бедные, были вынуждены подписываться на займы, а из-за повсеместной чеканки фальшивых монет страдала торговля. Прагу заполонили голодные и взвинченные беженцы.

27 марта Фердинанд предложил мятежникам помилование, неприкосновенность и гарантию прав при условии, что они сдадутся на его милость. Даже в таком бедственном положении сословное собрание не нашло в себе сил поверить ему. За его отказом последовало восстание Моравии, испугавшейся, что может лишиться своих свобод. Брожение началось и в других владениях Габсбургов. Протестанты Верхней и Нижней Австрии открыто бранили Фердинанда; казалось, мятеж вот-вот охватит Каринтию, Карниолу (Крайну) и даже Штирию.

В Европе положение для Фердинанда сложилось еще хуже. Переменчивое правительство Франции передумало и отказалось поддерживать его, как собиралось раньше. В Брюсселе позабыли про Фердинанда и заговорили о том, чтобы выдвинуть на императорский трон эрцгерцога Альбрехта. Тот был стар, но хоть крепче держал в руках земли, которыми правил, чем этот «болван, иезуитская душа», как теперь его презрительно звали, который претендовал на трон империи, когда все его владения взбунтовались.

Между тем Турн во главе своей армии, ободренный весенним теплом и надеждой на восстание в Австрии, очистил Моравию от всех союзников Фердинанда и двинулся на Вену, где Фердинанд собрал сословное собрание Нижней Австрии. Там от Фердинанда потребовали изгнать иезуитов, открыть протестантскую церковь в Вене, дать им автономию в Австрии и немедленно прекратить войну с Чехией. Собрание как раз заседало, когда сам Турн появился за стенами города.

Недостаток воображения и беспрекословная вера Фердинанда сослужили ему хорошую службу. Все то долгое лето, когда в течение семи недель напряженная обстановка усугублялась физическим дискомфортом из-за палящего зноя и засухи, он сохранял свою обычную жизнерадостность. Он оставался спокоен, даже несмотря на шальную стрельбу чехов по его собственному кабинету, да и слухи о восстании в Венгрии не слишком его огорчили. Когда пришел духовник, чтобы приободрить его, он увидел Фердинанда распростертым перед распятием. Поднявшись, эрцгерцог не смиренно, а уверенно заявил, что искал совета там, где только и можно его найти, и что теперь он готов умереть, если потребуется, за единственно правое дело. Как позднее утверждал один житель Вены, невозмутимая убежденность Фердинанда не могла бы быть сильнее, даже если бы Спаситель прямо обратился к нему с креста.

Почти сразу же к Фердинанду явилась возмущенная депутация сейма, и он принял ее с непоколебимой уверенностью и доброжелательством. Сознавая, что Турн стоит под стенами города, что сами венцы могут взбунтоваться и впустить чехов, что гневный протест подданных очень легко может перейти в физическое насилие, Фердинанд тем не менее отказался пойти на уступки^[22]. Внезапно шумные протесты депутатов прервал стук лошадиных копыт во дворе. По крайней мере один из союзников Фердинанда остался верен ему – младший брат Леопольд Тирольский – и отправил к нему на помощь четыреста конников. Они сумели пробраться мимо невнимательных дозорных Турна и въехали во двор. Они не собирались ни хватать депутатов, ни наводить страх на город; их было слишком мало для подобных опрометчивых действий, но одного их вида оказалось достаточно для того, чтобы депутаты сейма бежали в замешательстве, оставив Фердинанда хозяином положения. Вера его не подвела.

Удача переменилась. Четыре дня спустя, 10 июня 1619 года, возле деревушки Саблат имперские войска отрезали Мансфельда, который со своими главными силами продвигался на Будвайс (Ческе-Будеёвице)^[23]. Он сражался семь часов, посылая отчаявшихся гонцов за чешскими подкреплениями, которые, как он думал, стояли недалеко, и лишь с наступлением ночи отступил, оставив 1500 человек погибшими и пленными на поле боя и большую часть обоза в руках врага. Привычный к превратностям войны, он сразу же стал готовиться к новому маршу на Будвайс (Ческе-Будеёвице), но жители Праги запаниковали, и боевой дух и чешской армии, и наемников был настолько сломлен, что сейму не осталось иного выбора, кроме как отозвать Турна из Австрии. Так два полководца были вынуждены оборонять город, объятый страхом и недовольством.

В этот мрачный час лучшим другом повстанцев оказался курфюрст Пфальцский. В день боя у Саблата он написал курфюрсту Саксонскому, призывая того отложить выборы императора по крайней мере до той поры, когда решится чешский вопрос; его замысел, официально не разглашаемый, состоял в том, чтобы наводнить Франкфурт-на-Майне протестантскими войсками и силой не дать Фердинанду войти в город до окончания выборов. У этого плана было всего лишь три недостатка: во-первых, не нашлось ни одного кандидата, чтобы противопоставить его Фердинанду, поскольку герцог Савойский совсем не годился, а Максимилиан Баварский отказался; во-вторых, Иоганн-Георг Саксонский не согласился отсрочить выборы; и, в-третьих, из всех немцев Фридрих меньше всего был способен осуществить план, который требовал смелости и упорства.

Битва при Саблате, окончившаяся первой победой католиков, имела последствия и за пределами Чехии. Идея Крестового похода снова возродилась; и к Фердинанду устремились сторонники с тем же пылом, с которым прежде покинули его. Во Франции через несколько недель сомнений религиозные взгляды молодого короля Людовика XIII восторжествовали над политическими соображениями, и он согласился способствовать избранию Фердинанда на императорский трон, оказав при необходимости давление на курфюрста Трирского. В Германии Католическая лига во главе с Максимилианом Баварским заявила о поддержке Фердинанда в чешском конфликте.

В конце июля курфюрсты или их представители прибыли во Франкфурт-на-Майне на выборы. Город полнился слухами, и на кавалькаду слуг Фердинанда, который едва избежал засады, вполсилы устроенной по приказу курфюрста Пфальцского, набросились горожане, крича, что он собирается запугивать выборщиков. Дипломатичный курфюрст Кёльнский угомонил толпу, пригласив Фердинанда поохотиться в соседних землях, пока не начнутся выборы.

Между тем 31 июля 1619 года Лаузиц (Лужицы), Силезия и Моравия подписали договор о создании конфедерации вместе с Чехией ради сохранения национальной целостности (славянские земли) и протестантской веры. Курфюрст Фридрих, сидя на солнышке «наверху невысокой башни» в Амберге, написал письмо жене, поддавшись безответственному ликованию. «Они согласились на многие условия, которые вряд ли понравятся Фердинанду», – писал он. Христиан Анхальтский усыпил его сомнения, и он снова чувствовал себя уверенно и спокойно.

Сразу же после новости о конфедерации Фердинанда ждали еще худшие вести. На окраине его земель появился новый враг. Княжество Трансильвания у северо-восточной границы Венгрии служило бастионом между владениями Габсбургов и турками; его правители, формально являясь вассалами венгерской короны, на практике пользовались независимостью, поскольку были слишком ценными союзниками, чтобы к ним можно было относиться бесцеремонно, словно к подданным. Габриэль Бетлен, или, как его обычно называют, Габор Бетлен, был князем Трансильвании с 1613 года; его враги говорили, что его путь к трону был окружен коварством, интригами и запятнан убийством. Удерживал трон Габор Бетлен грубыми, но эффективными методами: подавляя внутренние беспорядки тем, что почти ежегодно водил своих неспокойных подданных в военные походы. Блестящий воин и хитрый дипломат, он менял противников и союзников, в числе которых по очереди побывали и турки, и поляки, и император. Поскольку Габор был не просто кальвинистом, а, как ни странно, очень набожным, бедствия чешских протестантов дали ему подходящий предлог начать летнюю кампанию 1619 года. Таким образом, пока Фердинанд направлялся во Франкфурт-на-Майне, смуглый низкорослый венгр со своими верными соратниками перешел границу Венгрии. Наполовину протестантская Венгрия сразу же восстала; мятежники поднимались со всех сторон, чтобы сбросить с себя ярмо отсутствующего Фердинанда. Всего через несколько недель Турн вступил в общение с этим новым другом, и 20 августа 1619 года они заключили наступательно-оборонительный союз.

Всего за день до того конфедеративные государства Чехия, Лаузиц (Лужицы), Силезия и Моравия объявили недействительным избрание Фердинанда и отказались долее признавать его своим королем. Курфюрст Фридрих одним из первых услышал эту новость. Он лично не поехал во Франкфурт-на-Майне, но недоверчиво остался в Верхнем Пфальце близ чешской границы. Безмятежная уверенность, в которой он пребывал три недели, развеялась, и теперь он ворчливо писал жене, что мятежники свергли Фердинанда и теперь он не знает, что предпринять. Курфюрст поздновато засомневался; Христиан Анхальтский же не знал колебаний.

26 августа чехи наконец-то собрались, чтобы избрать себе нового короля. Из пяти заявленных кандидатов серьезно рассматривались только два – курфюрсты Саксонский и Пфальцский. Граф Шлик, стремясь склонить соотечественников к менее опасному варианту, призывал их выбрать Иоганна-Георга Саксонского. Курфюрст не проявил особого сочувствия к восстанию, однако его авторитетом и мудростью нельзя было пренебрегать; в случае опасности он, может быть, сумеет договориться с Фердинандом. Избрание Фридриха будет означать войну не на жизнь, а на смерть, и смерть может ожидать не Фердинанда, а Чехию. Сдержанные советы Шлика снова отмели; Габор Бетлен был уже в пути, а Фердинанд удачно находился далеко во Франкфурте-на-Майне, и экстремисты снова одержали верх. Фридриха избрали королем сто сорока шестью голосами против семи.

Два дня спустя, в атмосфере мрачных предчувствий, во Франкфурте-на-Майне состоялись выборы императора. Вести из Чехии еще не достигли Майна, но пчелы роились перед ратушей, и народ посчитал это дурным предзнаменованием, и, когда Фердинанд занял свое место среди курфюрстов в качестве короля Чехии, депутаты-мятежники запротестовали, и их пришлось утихомиривать, прежде чем заседание смогло продолжиться. На Фердинанде был новый, наспех сработанный венец, ибо исконная корона Чехии находилась в руках повстанцев.

Трое курфюрстов-католиков без колебаний отдали голоса за Фердинанда, так же поступил и представитель курфюрста Саксонского. У него не было иного выхода, ведь хозяин послал его во Франкфурт-на-Майне с таким обескураживающим напутствием: «Ничего путного из этого не выйдет, я знаю Фердинанда», но не назвал никого другого. Говорили, что курфюрст тогда был пьян; но он мог сказать то же самое и на трезвую голову. Представитель курфюрста Бранденбургского последовал общему примеру. Затем долго и утомительно разглагольствовал депутат курфюрста Пфальцского, который получил указание ни в коем случае не голосовать за Фердинанда. Забраковав семерых прочих кандидатов, таких же негодных, он отдал голос за герцога Баварского. Архиепископ Майнцский тактично указал, что герцог Баварский отказался от всех своих голосов в пользу Фердинанда. Депутату Пфальца не осталось ничего иного, кроме как отозвать свой голос и подать его за Фердинанда.

Затем Фердинанду вручили увесистый свод конституционных прав, которые каждый новый император обязывался защищать, и тот, бегло перелистав его, что не внушало никаких надежд на будущее, поднялся с таким несерьезным видом, как будто собирался не приносить присягу, а пуститься в пляс. Снаружи собралась огромная толпа, чтобы приветствовать нового императора, когда он по обычаю выйдет на балкон, но перед самым его появлением в толпу просочились слухи о новостях из Праги. Набирая силу, они переходили по возбужденному люду из уст в уста: в Чехии низложили Фердинанда. И пока взволнованный гомон становился все громче, наверху распахнулись огромные окна, и на балкон ступил Фердинанд собственной персоной – низложенный король Чехии, но бесповоротно избранный и приведенный к присяге император Священной Римской империи германской нации.

4

Известия о выборах короля и императора дошли до курфюрста Фридриха почти одновременно, и перед ним встала непредвиденная проблема. Во Франкфурте-на-Майне его голос был отдан за Фердинанда, и почти в тот же момент ему предложили принять корону, насильственно отнятую у Фердинанда. В этом затруднении Фридрих, как и его соперник, решил прибегнуть к молитве, но, в отличие от соперника, его молитвы остались без ответа, не утолив его уныния и слез.

Пытаясь выиграть время, Фридрих уехал в Гейдельберг (Хайдельберг), чтобы обсудить все с советниками и князьями унии. При его дворе почти все были против того, чтобы он принял предложение, и даже его мать, дочь Вильгельма I Молчаливого, умоляла его не ехать в Чехию. Советники составили для него список пунктов за и против – первых оказалось шесть, а вторых – четырнадцать. С другой стороны, его капеллан увидел десницу Господню в решении чехов и горячо убеждал Фридриха согласиться. Молодая супруга курфюрста Елизавета на публике упорно хранила нейтралитет, но ходившие в народе слухи приписывали ей другую позицию, и, по легенде, она гордо заявила о том, что предпочла бы есть кислую капусту с королем, чем жаркое с курфюрстом. Как бы она ни поступала на людях, в письмах она вполне откровенно высказывалась за то, чтобы ее муж согласился на предложенную корону, и трудно поверить, чтобы эта тема не обсуждалась в супружеской спальне курфюрста. Елизавета испытывала к Фердинанду безграничное презрение. «У него один глаз, да и тот подслеповат, – беспечно писала она. – Боюсь, как бы он не запаршивел, ведь на новую одежду денег у него нет».

12 сентября уния собралась в Ротенбурге, где депутаты, за редким исключением, посоветовали Фридриху не влезать в чешские дела. Другие союзники Христиана Анхальтского также не шли на уступки. Герцог Савойский, возмущенный тем, что ему не досталось ни императорской, ни чешской короны, угрожал, что прекратит оказывать помощь, а венецианцы отказались вкладывать деньги в такое безумное предприятие. Принц Мориц Оранский, правда, убеждал Фридриха не останавливаться, но недавняя революция в Соединенных провинциях, которая временно избавила Оранского от противников и сделала Морица фактическим диктатором, еще не завершилась, и его правительство пока еще оставалось слабым. Король Англии с самого начала восстания не переставал критиковать политику своего зятя. Неугомонный Габор Бетлен слал из Венгрии воодушевляющие послания, но полагаться на столь непостоянного союзника было бы слишком опрометчиво.

В конце концов решение пришлось принимать исходя из моральных, а не политических соображений. Именно к этому образу действий воспитание приучало князей XVII века, и Фридрих не стал исключением, когда отдал судьбу Чехии на суд своей совести. Он не был уверен ни в моральной правоте поддержки мятежников, даже если они борются за правое дело, ни в священности своего долга перед императором. На одной чаше весов лежала его верность как германского князя; на другой – неразумные ожидания, которые он своими действиями вызвал у чехов. Если он оставит Фердинанда, то всегда сможет сослаться на то, что поссорился не с императором как таковым, а с низложенным королем провинции, находящейся за пределами имперской власти. Если же он покинет Чехию, то предаст доверившихся ему людей. В первом случае он будет виновен в обычных политических уловках, в другом – совершит моральное предательство. 28 сентября 1619 года он тайно сообщил повстанцам, что согласен принять корону. В чем бы его ни подозревали, едва ли можно сомневаться в том, что Фридрих выразил свои истинные намерения, когда писал дяде, герцогу Бульонскому (Буйонскому): «Это глас свыше, которого я не могу ослушаться… Единственное мое призвание – служить Господу и Его церкви».

В своих расчетах Фридрих позабыл про одного правителя. С самого первого дня восстания его родич Максимилиан Баварский старался уладить дело миром; и согласие Фридриха на корону разрушило эту слабую надежду. Оно помешало и другому плану Максимилиана – создать коалицию католических и протестантских князей, лиги и унии, для защиты германской конституции. Вполне естественно, что Максимилиан разозлился на Фридриха, но не одно только возмущение привело его в стан врага. Будучи католиком, он не хотел видеть в Чехии (Богемии) короля-протестанта; будучи германским князем, он не желал, чтобы Фридрих потерпел поражение от войск, присланных из Испании и Фландрии. Из этого затруднения он нашел только один выход: поддержать Фердинанда и вернуть ему законно принадлежащее королевство руками Католической лиги. В таком случае удастся и спасти католическую церковь в Чехии, и связать Фердинанда узами благодарности с католическими князьями Германии.

Это был бы разумный довод, если бы он на том и закончился. Но личные и династические амбиции, быть может подкрепленные неосознанной завистью к красивому кузену, женатому на молодой и плодовитой женщине, заставили стареющего и бездетного герцога пойти еще дальше. Как глава Католической лиги^[24] и обладатель одной из лучших профессиональных армий в Европе Максимилиан мог позволить себе дорого запросить за свое союзничество. 8 октября 1619 года он подписал с Фердинандом соглашение, по которому получал полный контроль над всеми действиями в Чехии и право погашать свои расходы за счет завоеванных земель. Кроме того, по секретной статье – и в этом единственном пункте личные амбиции одержали верх над политическими соображениями – после победы над Фридрихом Максимилиан должен был получить титул курфюрста.

Этот роковой альянс был уже на грани подписания, когда Фридрих выезжал из Гейдельберга (Хайдельберга) под жалобы своего народа. «Он увозит пфальцграфство с собой в Чехию», – сказала мать, провожая его. Но Максимилиан увез в Чехию больше чем пфальцграфство. Перемирие между Испанией и Соединенными провинциями близилось к концу, а человек, от которого зависела защита Рейна, покидал свой пост, чтобы гоняться за призраком в Чехии и свергать Габсбурга, вяло отмахнувшись от исходящей от Испании угрозы. Главный протестант империи, торжественно клявшийся защищать конституционные права и религиозные свободы, выступает в поддержку национального восстания в Чехии. Германский князь берется руководить мятежом славян. Когда Фридрих выезжал из Гейдельберга (Хайдельберга) под моросящим октябрьским дождем, он увозил в Чехию не просто пфальцграфство, но и судьбу Германии и мира в Европе.

Глава 3
Набат в Испании, тревога в Германии. 1619-1621

Пусть они в Богемии [Чехии] воюют, сколько хотят, а мы здесь останемся добрыми соседями.

Курфюрст Трирский

1

Если в истории и можно выделить какой-то один поступок, который решающим образом повлиял на дальнейшие события, то таковым было принятие короны Чехии курфюрстом Фридрихом. Этим шагом он связал главные нити европейской дипломатии и объединил интересы протестантской Германии с интересами европейских противников династии Габсбургов. Как курфюрст Пфальца, он уже встал бастионом между сопротивляющимися голландцами и наступающими испанцами; как король Чехии, он стал бы защитником княжеских свобод от посягательств имперской власти. Если бы он усидел на обоих стульях, его земли стали бы преградой для агрессии Габсбургов от Рейна до Одера. Франция, Соединенные провинции, Дания, Швеция, Англия и германские князья должны были распознать этот решающий миг и начать действовать. Согласно намеченным планам Христиана Анхальтского, время пришло.

Христиан Анхальтский не был глуп; не был глуп и его соратник из Ансбаха, заявлявший: «У нас есть все, чтобы перевернуть мир», и агент венецианцев в Вене, предсказывавший, что вся Германия встанет с оружием в руках, ни вожди чешского восстания, уверенно ожидавшие действий от европейских правителей, и императорские советники, боявшиеся вмешательства французов, и герцог Буйонский (Бульонский), требовавший от них вмешаться. Но все они допустили одну ошибку: не учли в своих расчетах человеческий фактор. В истории Европы редко бывало такое, чтобы ничтожество одного человека столь глубоко повлияло на события его периода. Фридрих не был лидером; более того, он был личностью настолько никчемной, что никакими стараниями из него нельзя было сделать вождя. Нужно ли говорить, что обстоятельства оказались сильнее человека. В конечном счете врагам Габсбургов пришлось вступить в конфликт на стороне Фридриха, чтобы не погибнуть, но, опасаясь доверяться такому бесхарактерному вождю, они колебались до той поры, пока Фридрих не пал, потеряв и Чехию, и Пфальц, а затем потратили десятилетия на то, чтобы заделать пробитые бреши.

Личная трагедия Фридриха усугублялась еще и тем, что в первые недели после того, как он принял решение, его ввели в заблуждение обманчиво благоприятные признаки. В то же время, когда его молодая кавалькада приближалась к чешской границе, Фердинанд уехал из Франкфурта-на-Майне в Грац меж штирийских холмов, где его старший сын медленно умирал от неизлечимой болезни. Со всех сторон вновь поползли тревожные слухи, на мгновение стихшие из-за выборов императора. Говорили, что предатели затесались даже в имперский совет. В Штирии люди роптали, австрийские и венгерские протестанты вступили в союз с чехами; Габор Бетлен, объединив с ними силы, взял Пресбург (Братиславу) и отбросил плохо оплачиваемые, разболтанные войска Фердинанда за Дунай. Оборонять длинную границу оказалось невозможно, и еще до конца осени Бетлен без помех подошел к Вене, опустошая все вокруг. Теперь только один Господь Бог может спасти австрийский дом, сообщал один венецианский агент.

За границами императорских владений события развивались не менее удручающе для Фердинанда. Соединенные провинции, Дания, Швеция и Венецианская республика признали Фридриха королем. Герцог Буйонский (Бульонский) обещал помощь, а из Давоса, высоко в горах Граубюндена, швейцарцы сообщили, что не пропустят испанские подкрепления через долину Вальтеллину. Даже зятю и близкому союзнику Фердинанда – польскому королю Сигизмунду III – протесты сейма не дали вторгнуться в Силезию.

Между тем Вена, переполненная беженцами и ранеными, опустошаемая чумой, стоя на пороге неизбежного голода, ожидала появления Габора Бетлена. Фердинанд оставил умирающего сына и поспешил в столицу, надеясь, что своим присутствием поднимет дух горожан. Засуха, сменившаяся проливными дождями и грозами, погубила урожай, а жара в конце лета принесла в австрийские долины чуму. По всему герцогству Фердинанд встречал кучки бредущих беженцев – крестьян-католиков, спасавшихся из Чехии, Венгрии, Верхней Австрии, монахов и монахинь, выгнанных из разграбленных монастырей, которые падали на колени на обочине грязной дороги и воздевали к нему исхудавшие руки и горестные лица. Когда Фердинанд въезжал к себе в столицу, Габор Бетлен уже стоял у ее ворот, а страна на многие километры к востоку лежала добычей для его жадных орд.

Пока Фердинанд торопился воодушевить Вену, Фридриха с восторгом приветствовали в Праге. Та прямота, с которой он обещал гарантировать чешскую конституцию еще до того, как пересек границу, кипучая деятельность Христиана Анхальтского, надежда на могущественных союзников, красота молодой королевы и тот лестный факт, что, несмотря на поздний срок беременности, она рискнула проделать этот тяжелый путь, чтобы родить наследника среди новых подданных супруга, – все это способствовало самому благоприятному первому впечатлению. Кроме того, Прага, знаменитая своим весельем, была рада поводу устроить праздник, пускай даже вся страна до границ была опустошена, а улицы и площади города наводнили беженцы.

Скоро новый король узнает, что в казне нет денег на оружие и солдат; а пока же нашлись средства на то, чтобы убрать весь город в синие и серебристые цвета, нарядить почетный караул в костюмы времен Яна Жижки, наполнить фонтаны красным и белым вином и щедро разбрасывать серебряные монеты с надписью «Бог и сословия дали мне корону». Торжественного въезда в город, великолепных коронаций отдельно короля и королевы, истерического веселья горожан, ликующих из-за возвращения двора, оказалось достаточно, чтобы обмануть Фридриха. В своем восторге он дошел до того, что, когда ранним утром 18 декабря его жена разрешилась сыном, ему с трудом не дали перебудить весь город радостным колокольным звоном.

Несчастья Фердинанда шли в ногу с триумфами его соперника. Пока в Праге готовились крестить Руперта, герцога Лаузицского (Лужицкого), как Фридрих назвал новорожденного сына, в канун Рождества в Граце умер старший сын императора.

Предчувствия обманули и Фридриха, недели растянулись на месяцы, а единого выступления протестантских сил так и не состоялось.

Князья унии после долгих размышлений согласились признать суверенитет Фридриха, но больше не предприняли ничего, чтобы ему помочь. Германские города в первом порыве протестантского энтузиазма предложили безвозмездно дать ему денег, но больше об этом никто не заикался. Курфюрст Трирский, на миг выхваченный из тьмы светом истории, заметил: «Пусть они в Чехии воюют, сколько хотят; а мы здесь останемся добрыми соседями», после чего снова вернулся к оптимистическому бездействию. Что касается рейнских князей, то тут его пророчество полностью оправдалось.

В Саксонии же все складывалось иначе. Несмотря на неодобрительное отношение к повстанцам, Иоганн-Георг был уверен, что новым королем они выберут его; он не осознавал силу влияния пфальцской партии в Праге. Если бы корону предложили ему, он бы ее не принял, но он бы воспользовался этой возможностью, чтобы заявить о себе как о защитнике протестантов Чехии и принудить Фердинанда к урегулированию конфликта. Теперь эти надежды испарились, а вместо них перед ним встала потенциальная опасность усиления курфюрста Пфальцского.

На месте Иоганна-Георга лишь самый бескорыстный политик мог бы с такой невозмутимостью отнестись к возвышению в Чехии другого, равного ему курфюрста. В случае успеха Фридрих стал бы самым влиятельным князем Германии, имея два избирательных голоса и контролируя верховья Эльбы и Одера и среднее течение Рейна. Вдобавок сестра Фридриха вышла замуж за члена семейства Гогенцоллернов – династии, усиление которой Иоганн-Георг воспринимал крайне подозрительно^[25]. До выборов в Чехии он представлял себя арбитром империи; после них он стал просто князем, чьи исконные владения оказались опасно зажаты между растущими силами Бранденбурга на севере и нового короля Чехии на юге. Тревогу Иоганна-Георга, переходившую в жгучую ненависть, раздувал его придворный священник, гневливый Хеэ, осуждавший чешские власти за то, что те предали лютеранскую веру ради антихриста-кальвиниста. Он пошел еще дальше и сразу же встал на сторону низложенного Фердинанда. «Господь Бог, – воскликнул он, – поразит в ланиты дерзких врагов вашего императорского величества, сокрушит зубы их, обернет вспять и устыдит».

Обескураженный, но еще не исчерпавший своих возможностей, Христиан Анхальтский прибег к очередной приманке в попытке соблазнить курфюрста Саксонии. Он посоветовал Фридриху пригласить всех протестантских правителей Германии на ассамблею в Нюрнберге, надеясь, что ради сохранения мира на нее явятся даже самые недовольные князья. Если бы Христиан Анхальтский нарочно хотел показать всю слабость Фридриха, он не смог бы придумать ничего лучшего. Ни один германский правитель, не считая членов унии, не прислал туда своих делегатов; но, главное, не сдвинулся с места и сам Иоганн-Георг Саксонский. Те же, кто съехался на ассамблею, без особого энтузиазма согласились охранять земли Фридриха на Рейне на время его отсутствия, но категорически не желали принимать каких-либо решений по вопросу Чехии. Агент, посланный Фердинандом для того, чтобы прощупать намерения участников, вернулся в Вену с весьма обнадеживающими новостями.

Нюрнбергская встреча обнажила слабость Фридриха и разобщенность протестантских князей. А четыре месяца спустя, в марте 1620 года, встреча, созванная Фердинандом в Мюльхаузене (Мюлузе), продемонстрировала силу и единство противной стороны. Принимая чешскую корону, Фридрих заявил, что отнимает ее не у императора, а у австрийского эрцгерцога. Его аргумент основывался на том, что Чехия находится за пределами империи: Фридрих не нарушал мира в империи, а всего лишь позволил себе вступить во внешнюю войну, поэтому Фердинанд не мог применить свою императорскую власть против Фридриха.

Встреча в Мюльхаузене (Мюлузе) не оставила камня на камне от этого шаткого обоснования. Здесь собрались представители Максимилиана Баварского и Католической лиги, а также курфюрста Иоганна-Георга. Здесь Фердинанд заручился единой поддержкой лютеран и католиков, пообещав не вмешиваться в религиозные дела светских епархий округа Верхней Саксонии. Взамен они объявили Чехию неотъемлемой частью империи. Таким образом, выходило, что Фридрих нарушил мир в империи и должен был понести суровое наказание по закону. 30 апреля вышел императорский указ, по которому Фридриху предписывалось покинуть Чехию до 1 июня; неисполнение ультиматума приравнивалось к объявлению войны. С 1 июня 1620 года каждый верный немец обязан был поднять на него свою руку как на преступного нарушителя мира в государстве; с этого времени Фердинанд имел право применить против узурпатора любую силу, которую имел в своем распоряжении как император, эрцгерцог Австрии и законный король Чехии.