АСЕ – ключ к тайнам мироздания (трицентричность сознания)

Страстность

«…со времени появления человека на земле и по первую половину нашего столетия, т. е. до первых работ Пуркинье о световых следах, люди, конечно, носили эти следы в своих глазах постоянно, а между тем их несколько тысяч лет не замечали».

И.М. Сеченов

Эту главу мы начнем с описания такого понятия в физиологии как след. Для этого снова обратимся к Сеченову: «Явно, что нервный аппарат после каждого нового на него влияния изменяется все более и более, и изменение это задерживается им от всякого предыдущего влияния до всякого последующего более или менее долго. Эта способность нервного аппарата должна быть врожденная, следовательно, лежать в его материальной организации».

Было бы совершенно противоестественно, по прочтении этой цитаты, не будь у нас собственного опыта, не задать вопрос: а как долго могут держаться следы в памяти, если раздражитель непосредственно не повторяется? И что при этом происходит? А происходит, к примеру, вот что:

…взрослый человек, встречаясь с другим и на короткое время, получает от него тьму разнородных дискретных ощущений: движение и черты лица, поза, походка и манера говорить, звук голоса, предмет разговора и пр. – все остается в памяти более или менее долго, смотря по силе впечатления, но, наконец, все следы начинают сильно ослабевать. Вдруг встречается другой человек, между дискретными ощущениями от которого есть одно очень схожее с соответствующим от первого. Последнее оживает, освежается; я как будто снова стою перед старым ощущением. Если такого рода условия время от времени повторяются, то след не исчезает.

Если следы из-за большой силы возбуждения, благодаря, например, сильному испугу или сильной боли, попадают не в рациональную память, а в память «реактивного ума» (в физическое и астральное тела), то информация в ней может очень долго не терять свою синтетичность (слитность). Почему это происходит? Как мы знаем, анализ первичного сознания (подсознания) способен дифференцировать лишь две эмоции – «приятно» и «неприятно». Но выбор одной из них, не приводит к уничтожению, к потере другой: выбор лишь показывает отношение субъекта к объекту. Разделенный непринятием одного из полюсов след объекта в виде запечатленного образа или ситуации в психике человека наделяется энергетическим потенциалом между полюсами, то есть становится как бы некой сущностью, обладающей собственной жизнью. И если основной след находится в бессознательном физического тела, то он становится недосягаемым для анализа операциональным уровнем сознания. Причина – барьер в виде подсознания. А значит – этот след фактически не подвержен разрушению. Особенно это происходит в случаях рестимуляции, когда такая информация обрастает большим количеством напоминаний о себе в более высоких отделах бессознательного – астральном и каузальном телах. То есть получает в них подкрепление. Такой процесс опасен и при не очень сильных психических травмах – при хронической рестимуляции.

Мы уже говорили о том, что если ощущение повторяется, то оно делается четче в памяти. Наверное, за исключением некоторых все наблюдали, как дети интуитивно обводят рисунки для того, чтобы их «улучшить». Повторяемость – это природный механизм усовершенствования. Это восходит к сути взаимодействия законов Семикратности и Нейтрализации: количественный показатель анализа – это качество синтеза. Здесь я хочу повториться (об этом подробнее мы будем говорить позже): след в памяти, кроме повторяемости, тем ярче и четче, чем сильнее действует раздражитель, чем более сильное действительное впечатление получено. Этот эффект заключается в синтетическом аспекте впечатления: это как бы дополнительный толчок при иньско-янском (смерть-возрождение) прохождении сигнала. Если проще, то это цельный синтетический образ со всей его собранной воедино энергией перед следующим аналитическим прохождением последней. Далее мы его либо анализируем в ментальном теле и вносим в нижние уровни каузального и верхние – астрального. Либо, если сигнал слишком силен и, вызывая диссонанс, не проходит в ментальное тело, то, вернувшись в первичное сознание, например, в виде испуга, распределяется (впечатывается) в физическое и нижние уровни астрального тела. А так как анализ первичного сознания ограничен тождественностью, то осознания «впечатления» с последующим анализом – разложением его и его дальнейшей принципиализацией не происходит.

Итак, любое впечатление поначалу мы получаем как целое – синтетично, и чем более оно страстно, тем более кажется нам монолитным. Конечно, далее пойдет анализ, но каков он будет, зависит от силы сигнала, который пришел от раздражителя. Либо анализировать будут все уровни сознания. Либо примитивное с ослабленным интеллектуальным. Либо только примитивное, первичное сознание. Второй случай – это состояние аффекта. Третий – бессознательное с бытовой точки зрения состояние, где «впечатывающаяся» информация вообще недоступна для анализа ментальным уровнем сознания. Оговариваюсь, потому что в данном случае первичное сознание функционирует, оно, как всегда, констатирует информацию, приходящую к нему от работающих сенсорных «датчиков». Не работают ментальный и, тем более, будхиальный центры сознания. Эти уровни отключены за недостатком энергии для янско-иньского перехода от астрального тела к ментальному в аналитико-синтетическом единстве «человек».

Вообще ассоциированные ощущения (чувства астрального тела), воспринимаемые нами как целое, более запоминаемы, ибо уже представляют систему со своей структурой (внутренними связями) и энергетической составляющей. А, как правило, мы всё поначалу воспринимаем через ассоциации синтетическими образами. И время жизни такого образа зависит от его яркости, то есть от нашей страстности восприятия последнего. Самая сильная страстность возникает, скорее всего, когда о себе заявляют базовые инстинкты. Вот почему так называемый реактивный (или еще можно сказать – реверсивный) ум – это три первых тела: физическое, эфирное и астральное. Эфирное тело представляет сознание, качество идентификации информации которого мы уже с вами знаем. Бессознательное, или два первых банка памяти представлены физическим и астральным телами.

Подытожим: синтетические образы в данном случае – это «сочетанные ощущения», которые являются чувствами астрального тела. Внимательно отнеситесь к тому, о чем я говорю, потому что синтетические образы каузального тела – это уже «сочетанные», если использовать язык Сеченова, мыслеформы, прошедшие синтетическую составляющую процесса, который формирует на некоторое время как бы определенную позицию – убеждение. И таких убеждений вагон и маленькая тележка. А кроме того в нас огромное количество информации неосознаненной, воспринятой автоматически через органы чувств. Всё это в синтетическом каузальном теле организовано в систему, которую мы называем мировоззрением, из которого посредством ассоциативного поиска черпаем интуитивные откровения.

Итак, ощущения, систематизируясь, в астральном теле становятся чувствами – «сочетанными ощущениями». Данные ассоциации – это то «нечто темное», о чем говорил Сеченов. Это чувства низшего порядка, не отягощенные еще ни интеллектом, ни волей, ни творческим сознанием: дружелюбие или недружелюбие, сексуальные чувства, чувство отвращения, голода, боли и др. Затем в классическом варианте чувства астрального тела будут анализироваться операциональным сознанием, а результаты этого анализа не замедлят синтезироваться в каузальном теле. Затем снова анализ, но теперь уже творческого сознания, и, наконец, синтез атманического тела. Конечно, это дискретный подход, удобный для того, чтобы читатель принципиально представил трансформации психического процесса. Нам же для того, чтобы дедуктивно – по части восстанавливать целое, нужны ассоциации всего организма: чтобы они вмещали в себя весь комплекс составляющих, которые дадут возможность воспроизвести полный психический акт по составляющим этих ассоциированных целых. А это значит, что психический акт может вызывать не только реальный внешний или внутренний раздражитель, но след его в памяти, то есть представление. Однако вызвано оно будет каким-то раздражителем, являющимся частью ассоциированного целого. Сеченов пишет: «Я вижу человека, потому что на моей сетчатой оболочке действительно рисуется его образ, и вспоминаю потому, что на мой глаз упал образ двери, около которой он стоял». Малейший намек на пережитое является тем дополнительным толчком, нотой «до» в октаве воспроизведения пережитого, связанного с подобным актом. Наиболее вероятным будет воспроизведение тех жизненных фактов, которые либо наибольшее количество раз повторялись, либо отягощены сильной страстностью. То есть импульс дополнительного толчка «высветит» наиболее «жирное» клише от наиболее часто повторяющихся в разных ракурсах жизненных обстоятельств или абстрактных форм.

А вот суть забывания конкретных фактов события зависит от количества переосмыслений (от анализа) произошедшего события через сопутствующую этому процессу вербализацию. Это было замечено еще нашими предками. Но это касается только памяти, где впечатления были вызваны раздражением органов чувств средней или слабой силы. А что с той памятью, которая возникает через большую или даже огромную силу раздражения сенсоров; той, которая связана с сильной болью, с угрозой для жизни, с очень болезненными эмоциями? Следы таких воздействий впечатываются не столько в бессознательные, связанные с работой ментального тела (астральное и каузальное), сколько с работой эфирного – в бессознательное физического тела. Там они становятся условными рефлексами, нацеленными на выживание человека или на получение им удовольствия. Такая память, лишенная возможности быть анализированной операциональным сознанием, ввергает организм при рестимуляции одного или нескольких следов в тот же самый психический акт без его осознания, то есть представления через нашу обычную память, либо с представлением, если в ней есть ассоциативное подкрепление. Это и есть то состояние памяти, которое мы назвали возвращением.

Есть еще один очень неприятный факт при совместной работе операционального сознания и «реактивного ума». Чем большая дифференциация синтезированного целого происходит в ментальном теле, тем более и более мелкие части, детали целого становятся символом, эквивалентным рестимулирующему предмету или явлению. И, конечно же, возникающее при этом сильное отрицательное (как, впрочем, и положительное) болезненно проявляющее себя эмоционально-чувственное состояние всё чаще и чаще завладевает психикой человека. Оно выталкивает его из осознанного состояния восприятия мира в полуосознанное – в состояние аффекта. А последнее через синкретическую тождественность и новые ассоциативные связи, в конце концов, приводит к хронической рестимуляции, что очень быстро обрекает психику на энергетическое истощение.

Сеченов говорит: «Все без исключения психические акты, не осложненные страстным элементом, развиваются путем рефлекса. Стало быть, и все сознательные движения, вытекающие из этих актов, движения, называемые обыкновенно произвольными, суть в строгом смысле отраженные».

Вспомните высказывание о том, что все мы спим, а просыпаемся лишь иногда: кто-то чаще, кто-то реже. И зависит такое явление от количества тонких энергий в организме человека. Для того чтобы их выработать, Гурджиев своим ученикам дал несколько техник. Одна из них – постоянное самовспоминание. Это продлевает одну из октав происходящего в нас процесса трансмутации более грубых энергий в более тонкие. А точнее, дает дополнительный толчок для ее продолжения, что открывает возможность поддержания непрерывного потока сознания. Еще одна техника – это всем известная игра «замри». В христианстве такая техника известна, как столпничество.

Сэкида Кацуки пишет, что мы почти постоянно находимся в разных состояниях так называемого самадхи. «В чем заключается различие между сном и самадхи? В состоянии самадхи мы никогда не утрачиваем бодрственного состояния». Самадхи очень разнообразно, но главное различие заключено в том, что оно бывает абсолютным и положительным. Первое – результат духовных практик, это трансовое состояние психики человека. Второе бывает разным.

Один из патриархов Дзэн разделил самадхи на четыре категории:

1. Исчез человек, остались обстоятельства.

2. Исчезли обстоятельства, остался человек.

3. Нет ни человека, ни обстоятельств.

4. Есть человек, есть обстоятельства.

Третья категория— абсолютное самадхи. Четвертая – результат длительной практики, это состояние, когда сознание отражает свои собственные мысли, когда в нас происходит процесс мышления и одновременно осознание того, что этот процесс осуществляем мы сами. Это так называемый непрерывный поток сознания. Ну а первые два состояния самадхи – это и есть тот самый полусон-полуявь: то ли мы увлечены собой, то ли увлеченно наблюдаем за происходящим вне нас. Делай, что должно, и будь, что будет.

Даже если кому-то это и покажется странным, перед нами один ассоциативный ряд. И восходит он к причинно-следственным связям, работающим в данном случае по принципу детерменистски синтезирующейся систематизации: синтеза того, что было, с тем, что есть. Как правило, выбор у нас невелик. Я уже приводил формулу на заданную тему. Повторю, если не возражаете, еще раз эту абракадабру: мы можем сделать только то, что можем захотеть. А захотеть можем, опять же, только то, чего можем захотеть – о чём имеем представление. И то не всегда. Бывает, мы делаем через силу что-то негативное, осознавая это, зная, что так делать не следует, даже если это приносит материальную выгоду. Или наоборот: осознаём, что нам это невыгодно с точки зрения житейской, но какие-то высшие ценности заставляют нас делать так, как в нашем понимании должно быть. Я уж не вдаюсь в нюансы. О чем я хочу сказать? Ну, например, о случайной связи. Или о постыдной аффективности в поведении, когда противно, когда подспудно осознаешь, что делаешь, и не можешь остановиться. Уверен, что не у всех так, но знаю, что у многих, независимо от социальных статусов и образований.

А если не брать психические акты, осложненные страстностью, то можно обнаружить, что разницу между произвольным и непроизвольным движением очень сложно отследить, а точнее, фактически невозможно. Суть работы физического и тонких тел в их единстве. Это мы разделяем их на составляющие, членим и сочетаем для того, чтобы понять, как они работают. Вот почему в сложном организме сложные реакции, хотя, конечно, это и не обязательно – они могут быть и простыми. Однако сигнал от внешнего или внутреннего раздражителя может пройти, постепенно затухая, весь путь от физического тела до атманического и обратно (если раздражитель обычной силы), оставляя следы в ассоциированных группах (конструктах) в синтетических телах. А это подразумевает огромное количество следов на всех уровнях бессознательного. В любой момент они могут осознаниваться, выходить из подпорогового состояния. И вот здесь как раз и происходит то, о чем мы говорили. Очень сложно дифференцировать – откуда пришел ассоциативный отклик, и какого рода реакция вызвана им: то ли это осознанное поведение, то ли это отраженное движение, осложненное обучением.

На этом с психическими актами, где раздражение и реакция на него как бы соответствуют друг другу, покончим. Мы убили два зайца: принципиально «рассмотрели» рефлекторность как таковую, представленную и врожденными и приобретенными рефлексами, и рефлекторность, где и начало, и конец рефлекса как бы равны по силе.

В двух словах затронем рефлексы с ослабленным и как бы отсутствующим концом. Это, собственно говоря, и есть процесс мышления, когда концом рефлекса является мысль. А мысль – это ассоциированные ощущения (сочетанные ощущения по Сеченову) астрального тела, подвергнутые анализу ментального. Это линейный процесс мышления снизу: максимальная дифференциация сигнала в первой части ментально-каузальной аналитико-синтетической пары и сравнение со всей предыдущей информацией во второй. Конечно, как я и говорил ранее, данное явление гораздо шире, это только малый фрагмент совершающегося процесса. Если брать процесс поступления сигнала сверху, т. е. проявление представлений и понятий, что связано с работой каузального тела, то он вместе с работой астрального тела дает ментальному возможность мыслить – думать, рассуждать. И, конечно же, отсутствующий конец рефлекса есть результат, связанный с работой каузального тела. Здесь и осознанное в какой-то степени, операциональное поведение, и поведение, сотворенное воспитанием и обучением. Этот же конец рефлекса может стать и началом следующего. Естественно, в таком акте участвуют и высшие тела, правда, в различной степени. И естественно также, что будхиальное тело очень часто корректирует мысль по «своему усмотрению», я имею в виду сигнал сверху от тела миссии – от атманического тела, где творческое синтетическое «мышление» легко соединяет индивидуальное и типичное.

Заканчивая о рефлексах с ослабленным и отсутствующим концом, остается сказать, что причина (самая первая) любого поведения человека лежит всегда во внешнем, идущем снизу от физического тела, возбуждении. Может быть, конечно, первичным и сигнал сверху, от атманического тела, но это не касается напрямую заявленной нами темы о проявлениях реактивного ума.

Еще один штрих к только что написанной нами картине: вспомните из предыдущего материала книги систему нэн-действий, когда за первым нэн-действием приходит второе, затем третье, снова третье, снова третье, третье и т. д. Не напоминает ли вам это начало рефлекса, середину и конец, который снова и снова становится началом, серединой и концом, то есть сменой третьих нэн-действий (неуправляемое мышление – «словомешалка»)? Конечно, явление нэн-действий – это более принципиальный подход к работе сознания, но все же будем честны перед собой: как одно, так и другое представление вполне обстоятельно подходят к проблеме изучения работы нашей психики.

Итак, мы подошли к третьему типу рефлексов. Это рефлексы с усиленным концом. И хотя нас интересуют, согласно разбираемой теме, более негативные страстные психические акты, мы все же порассуждаем вообще о страстности. Сеченов говорит о том, что страсть, с точки зрения своего развития, принадлежит к отделу усиленных рефлексов:

Начало страсти лежит… в элементарных чувственных наслаждениях ребенка. Ярко окрашенная вещь, звук колокольчика и т. п. вызывают у него несоразмерно обширные отраженные движения. Это возбужденное состояние относительно одного и того же предмета продолжается, однако, не долго; ребенка в 3–4 года уже не забавляет какой ни на есть предмет красного цвета: он любит ярко раскрашенную картинку, нарядную куклу, жадно слушает рассказы о всякого рода блеске и пр.

Дальнейшее условие развития страсти, данное устройством нервных аппаратов, заключается в том, что чем чаще (частоте и силе повторения существуют, однако, определенные пределы) действуют эти аппараты, тем настоятельнее и сильнее становится в них потребность к деятельности. Три четверти обитателей Европы неумеренностью в пище и питье усиливают и учащают в себе появление голода или жажды; та же самая история повторяется с неумеренными в половых наслаждениях. Закон этот, в приложении к наслаждениям в сферах высших чувств, т. е. к зрению и слуху, объясняется очень просто. Чем чаще в самом деле повторяется страстный психический рефлекс, тем с большим и большим количеством посторонних ощущений, представлений, понятий он ассоциируется, и тем легче становится, следовательно, акт воспроизведения в сознании страстного рефлекса в форме мысли, т. е. желания.

При частоте повторения рефлекса вообще, независимо от обремененности страстностью, след от него становится более четким и ясным. И это же явление, как правило, приводит к окончанию страстности. Здесь мы, конечно, не говорим о страстности наших базовых инстинктов, завязанных на биохимическую конституциональность наших физических тел.

Замечено, что люди, профессионально связанные с очень сильными звуками определенной частоты или очень ярким светом, в конце концов, вообще перестают слышать эти частоты, а свет для них становится более тусклым. Организм, таким образом, повышая порог чувствительности, защищает себя от постоянного раздражения. Сеченов говорит, что вслед за восторгом страстности приходит анализ того, чем мы только что восторгались. Анализ порождает полярности, мы всё более и более анализируя, создаем вхождение в предмет или явление. Но параллельно этому процессу идет структуризация полярностей анализа, их интеграция и нейтрализация, что и ведет к угасанию «интереса». Мы с вами уже говорили о том, что восприятие – это синтетическое целое, которое впоследствии мы анализируем, т. е. дробим на множество синтетических целых, и т. д., и т. д. Не напоминает ли вам этот процесс деяния самого Бога? Вспомните Луч Творения. Распыление сознания идет до определенных пределов, а далее нужен дополнительный толчок для осуществления расширения. А иначе – энантиодромия: за анализом следует синтез через янско-иньский переход. Если «внутреннее давление» больше внешнего, то идет расширение. Если внешнее больше внутреннего – сжатие.

Вывод по этому поводу прост: первое впечатление синтетично, мы его воспринимаем все сразу, без оговорок. А далее за этим следует, как мы только что говорили, аналитический процесс: идет дробление целого с синтетичным же восприятием частей – до максимально возможных величин с потерей энергии в синтетическом образе, от чего он «тускнеет». Вот в этом заключается механизм отвлечения от первого самого яркого впечатления, которое, пусть даже и не явно, носит характер страстности. В случаях же психических актов, где задействована рефлекторность с усиленным концом, где невозможен или частично невозможен интеллектуальный анализ, противовес может быть проявлен в виде амнезии. Это ответ на невозможность более испытывать болезненные эмоции без ущерба для здоровья и жизни. Конечно, очень трудно даже фрагментарно изобразить целостность непрекращающегося процесса со всеми его нюансами. Но имея принципиальную картину, можно увидеть частности; и наоборот.

Хочу предложить принципиальную картину аналитико-синтетических процессов, происходящих в сознании человека. Под словом «сознание» я снова вижу всю человеческую психику в целом «в оппозиции» к физическому телу в пространственно-временном континууме «материя-сознание», потому что в человеке, как минимум, всё взаимосвязано. Я уж не говорю, что человек интегрирован в другие системы, которые также нельзя разделять по причине взаимосвязанности.

Итак, начнем с представления. Изобразим условную цепочку аналитико-синтетических единств. Оговариваюсь еще раз: это очень и очень принципиальный подход. Из-за большой сложности процесса изобразить даже мало-мальски достаточный для рассмотрения фрагмент не представляется возможным. То, что мы сейчас изобразим, фрагментом не является: это всего лишь обозначение принципа действия.

А1 А2 А3 А4 А5 А6 А7 А8

. № 9

Вот аналитико-синтетическая цепочка, где от А1 до А8, при вращательном движении идет развитие процесса. Но одновременно, пусть это и покажется странным, идет и обратное движение. Оно также аналитико-синтетическое. Таких цепочек, как вы понимаете, в нелинейной системе неимоверно огромное количество. Аналитический процесс начинается со спектра, части которого снова спектрально делятся и так далее – до максимально возможного прохождения сигнала, если это не обременено дополнительным волевым импульсом. Представьте: первый ряд – 7, второй – 49, третий —343, четвертый – 2401 и т. д. Если использовать обычное представление о семикратности, то к концу седьмого ряда мы подходим к миллиону частей. К концу четырнадцатого – это уже почти семьсот триллионов. А к концу двадцать первого – почти шестьсот пентиллионов. Разве можно такое количество частей рассмотреть? Вот когда проявляет себя механизм обратного действия. Как вы помните, наряду с аналитическим процессом идет синтетический: наряду с усложнением идет упрощение. Закон Семикратности действует одновременно с законом Нейтрализации. Отдельные частички анализа собираются в группы, систематизируются. Вот она – божественная троица, триединый бог: мужское начало, женское начало и результат их интеграции и нейтрализации – Вселенский Принцип Проявленного Существования.

А теперь попробуем пойти индукционным путём – от общего к частному. «Скальпель интеллекта» везде, где нужно. А нужно, как правило, только там, где еще не был, там, где ново, где есть страстный эффект. А страстный эффект – это инстинктивное любопытство, завладевающее вниманием сознания. И чем крупнее предмет или явление, тем более длителен эффект инстинктивного любопытства. Это так же относится к предметам и явлениям, в которых ярко выражена многосоставность, к явлениям ведущим себя динамично. Сила воздействия геометрически возрастает, когда одновременно проявляет себя и размер, и многосоставность, и динамичность, как в целом, так и в частностях. В психологии этот страстный эффект – краткосрочное инстинктивное любопытство – связывается с работой механизмов ретикулярной формации и назван ориентировочным рефлексом. Это врожденная реакция организма на изменение окружающей среды, и связана она с выживанием индивида. Анализ идет как бы выборочно. «Скальпель интеллекта» везде, где есть необходимость для более быстрого осуществления синтеза. Попеременно детали целого выступают в качестве фигуры. Многочисленность составляющих, «добытых» путем все более дифференцированного анализа, начинает структурироваться через начинающуюся систематизацию этих составляющих. В конце концов, мы получаем в достаточной мере отсканированные предметы или явления. Они вроде бы те же, но уже и не те. По мере увеличения количества контактов с предметом или явлением мы все яснее и яснее представляем его. Это зависит от того, что эти предметы и явления через повторение в различных ракурсах (аналитический – количественный показатель) все четче оставляют следы в банках нашей памяти. Через это усиливается процесс систематизации. Через рост аналитического количества происходит все большее сгруппирование данных анализа: выстраивается своеобразная иерархия (алгоритм) на основе количественно-качественных преобразований синтетического процесса. А это и есть проявление все большей и большей принципиализации предмета или явления. В нем все меньше «любопытного», а значит, и меньше страстных моментов. Это происходит и при непроизвольном, и при произвольном внимании с одной лишь разницей, что при произвольном внимании «любопытные» стороны мы должны обнаруживать сами. Это все то же пресловутое «дорасти до вопроса», т. е. пролонгация внимания зависит от поставленных цели и задач. Так организм заполняет банки памяти, в которых систематизированные блоки информации располагаются иерархически: в зависимости от значимости для жизни в социуме и в связи с безопасностью организма вообще (на нижних уровнях бессознательного). Ядерные конструкты Келли в основном, скорее всего, прерогатива личного бессознательного, а точнее, нижнего отдела астрального тела, ибо закладка их происходит в период, когда еще нет осмысления, как такового, внешней среды, то есть импринтно, поэтому слабо поддаются реконструкции.

Возвращаясь к ориентировочному рефлексу, можно сказать, что предмет или явление становятся нам менее интересны по мере все большего их узнавания: в них все меньше «любопытного», меньше страстных моментов. В качестве примера хочу продемонстрировать всем известные явления: пламя костра, как частность вообще пламени, и волнение океана. Фигурально выражаясь, этим можно наслаждаться бесконечно. Думаю, что длительное непроизвольное внимание в данном случае есть результат размытости формы. Отсюда невозможность окончания аналитической части целого, что ведет к невозможности завершения гештальта, невозможности достаточно четкой систематизации в относительно короткий промежуток времени.

Итак, сделаем промежуточный вывод: «инстинктивное любопытство» – это минимальная страстность, позволяющая сознанию задерживать внимание на всем новом, даже если это новое – хорошо забытое старое. Этот каламбур как нельзя лучше передает суть «уставания» внимания. Если внимание скачет с объекта на объект, то это нормальное в обычном понимании состояние сознания, позволяющее контролировать эти объекты. Вы никогда не пробовали смотреть в одну точку долго? Наш «скальпель» очень быстро устает и далее нужна воля или достаточная стимуляция, чтобы удерживать внимание на этой точке.

Думаю, по поводу минимума страстности, где этот эффект играет положительную роль, сказано достаточно однозначно и, надеюсь, достаточно полно. Но кроме «нормальных» проявлений страстности есть еще и гипертрофированные. Оставим те из них, которые мы считаем положительными, и сразу начнем разговор об отрицательных, потому что именно это интересует нас по заданной теме. Сеченов называет рефлексы, осложненные сильной страстностью, рефлексами с усиленным концом. Вот что он пишет о страхе: «Страх… и со стороны психического содержания, и по внешнему виду всего явления, принадлежит, без всякого сомнения, к отделу страстей. Следовательно, гипотетическая схема испуга есть вместе с тем анатомический образ аппарата, которого деятельность есть страх».

Оставим комментарий по поводу последнего предложения цитаты до разговора об испуге, чем мы займемся в следующей главе. Сейчас же мне хочется привести еще одну цитату, где Сеченов показывает, как чувственные следы формируются в так называемые демонические цепи. Те образования, которые через многократно повторяющуюся аффективность вводят человека в измененное до неузнаваемости состояние сознания. Он говорит,

…что запоминанию впечатлений должно соответствовать образование определенных следов возбуждения в нервной организации, следов тем более многочисленных и разнообразных по сочетаниям, чем чаще повторялись внешние влияния в форме изменчивых сумм.

…Соответствуют ли реальное и воспроизведенное чувствования друг другу по содержанию?

Здесь на первое место должна быть поставлена возможность их тождества. Известно, например, что у порядочного человека воспоминание о каком-то неблаговидном поступке из прошлого может вызвать краску стыда даже в отсутствие свидетелей. К этой же категории относятся случаи тошноты при воспоминании о чем-нибудь отвратительном, слюноотделение у голодного при мысли о лакомом куске; так же случай воспроизведения «гусиной кожи» при мысли о холоде… Последние примеры важны еще в том отношении, что в них сказывается равнозначность реального и воспроизведенного чувствования как процессов, равнозначность акта действительного видения лакомого куска и воспоминания о нем, реального чувства холода и холода воображаемого, так как обе формы чувствования заканчиваются тождественными двигательными реакциями.