Гулы. Книга первая: Чёрный рассвет

Увидев боль, светившуюся в глазах Чарльза Балмера, он добавил:

– Милорд, даже если я начну объяснять, вы ничего не поймете. Одно я могу сказать вам твердо: это не ваш отец и не вампир, как сказал один из этих людей… Душа человека принадлежит Богу, темная сущность вампира – Дьяволу. Это существо не имеет души и не принадлежит поэтому ни Свету, ни Тьме. Но оно страшнее самого чистого зла, поэтому уйдите, милорд, и уведите ваших людей!

– Но почему оно так похоже на моего отца?! – Чарльз Балмер всё еще не верил словам старика.

Тот на миг посмотрел на сидящего на земле, и вдруг… в его глазах вспыхнул страх.

– Уйдите, милорд! – крикнул он, но теперь в его голосе прозвучал ужас. – Оно набирает силу! Уйдите, пока еще можно!..

Чарльз Балмер вздрогнул. Стоявшие позади него резко попятились, испуганные выкриком старика, а сам он бросился к сидевшему на земле существу и, вытащив из мешка глиняную бутыль, начал обмазывать его тело какой-то маслянистой жидкостью.

– Что вы с ним делаете?! – выкрикнул Чарльз, по-прежнему не в силах оторвать взгляд от лица того, кто так сильно походил на старого лорда Балмера.

И вдруг в его голове прозвучал ласковый голос, похожий на звон колокольчика: «Чарли, ведь ты не позволишь им убить твоего отца?..»

Этот голос!

Сколько раз он слышал его в детстве, когда возвращавшийся с охоты отец подъезжал к крыльцу родового замка на гнедом жеребце, спрыгивал на землю и, подхватывая его на руки, подбрасывал в воздух, приговаривая: «Чарли, а посмотри-ка, что привез тебе твой отец!..», и показывал подстреленного зайца или утку… Сколько раз этот голос наставлял его в юности, давая советы; хвалил, когда Чарли заслуживал похвалы; ругал, когда это было необходимо… И вот теперь этот голос звучал в его голове с новой силой: «Чарли, не позволяй им убить меня… Ведь они хотят это сделать, Чарли! Хотят убить твоего отца!..»

Внезапно в мозгу Чарльза Балмера вспыхнула ярость. Всепоглощающая, заставляющая забыть всё на свете… Выхватив меч, он ринулся к старикам. Двадцатифунтовое лезвие просвистело по воздуху, но в последний момент медвежья лапа кузнеца Фетчера перехватила руку с занесенным мечом, и Чарльз Балмер забился в могучих объятиях.

– Уведите его отсюда и уйдите сами! – яростно кричал старик, торопливо обмазывая тело существа с лицом лорда Балмера дурно пахнущей жидкостью. – Уйдите, иначе свершится Зло!

Держа факелы над головами, люди в ужасе попятились от Балмер-Крипта, спотыкаясь, шепча слова молитвы, но не сводя глаз с дьявольского создания, сидящего у входа в склеп.

Лорд Балмер Шестой издал еще один животный стон, исполненный бешенства, и метнул взгляд на удаляющуюся процессию.

Со стороны склепа снова зазвучали слова «Гимна мертвых».

Внезапно Чарльз Балмер обмяк в руках кузнеца. Глаза его заволокла пленка, и он бы упал, если бы Фетчер его не поддерживал.

– Уходите быстрее! – кричал старик. – Оно становится сильнее!.. Бегите отсюда!!!

Люди, пораженные этим яростным криком, развернулись, словно тотчас хотели броситься к выходу с Честервильского кладбища, но в этот момент что-то случилось с Уокером. Трактирщик, дрожавший с головы до ног и пятившийся в самом конце процессии, неожиданно упал на колени. Простонав, словно от сильной боли, пронзившей его изнутри, он обхватил голову руками, секунду стоял неподвижно, а потом поднял ее и звериным взглядом уставился на Чарльза Балмера.

Мгновенье спустя он вскочил на ноги и, выхватив из руки ближайшего к себе человека меч, с силой описал им большую дугу. Двое слуг лорда Балмера, попавшие под лезвие, рухнули между могил, а Вирджил Уокер, издав яростный рык, бросился к Чарльзу Балмеру, занося над головою оружие. В последний момент Фетчер повернулся спиною к трактирщику, загораживая собой лорда Балмера; Трейси взмахнул своим мечом, пронзая горло Вирджила, и тот рухнул на землю – поднятый им меч тяжело упал на плечо кузнеца, рассекая плоть, но этот удар не был смертельным.

Артур Тэмплботт и отец Спейсер замерли, пораженные случившимся, но уже через миг подхватили лорда Балмера и истекающего кровью кузнеца, и бросились вдоль могил к выходу с Честервильского кладбища.

За какие-то секунды они оказались у его выхода, и вдруг… кладбище содрогнулось от чудовищного крика!

Оглянувшись назад, Артур Тэмплботт, отец Спейсер и Трейси увидели, как старик, смазывавший дьявольское создание смолянистой жидкостью, схватил факел, горевший на фронтоне Балмер-Крипта, и поднес его к существу – в тот же миг оно вспыхнуло ярким пламенем, превратившись в гигантский костер и издав нечеловеческий рев.

Люди застыли, пораженные увиденным, а затем развернулись и, не оборачиваясь более ни на секунду, бросились через Блэквудский лес в Честертон…

Вдогонку им летел крик, в котором смешивались нечеловеческие ярость и боль. Крик этот поднимался над Балмер-Криптом, разносился над тремя мертвецами, лежащими на Честервильском кладбище, над стаей притихших собак, собравшихся на опушке перед Блэквудским лесом, над Даунширскими холмами, и доносился до окраин Честертона.

Была в этом крике ненависть, испытать которую не способно ни одно существо, порожденное Дьяволом или Богом, – первородная ненависть…

Часть первая: ПРОБУЖДЕНИЕ ЗЛА

Глава первая

Пепе Сборца смахнул со лба прядь густых пепельно-серых волос. Сжав правую руку в кулак, посмотрел на сбитые костяшки пальцев. Кровяная корочка на них приобрела мертвенно-бурый оттенок. «Может, смазать каким-нибудь кремом? – подумал Пепе. – Взять у Лайлы один из ее косметических кремов, смазать паршивую корку, и она отвалится через пару дней. Одни неудобства от этих ссадин!» Он чертыхнулся… Позавчера вечером, например, та белобрысая куколка, которую он так ловко прижал в гримерной ресторанчика Гизи Валенти, облизывая его руку, словно споткнулась, дойдя до сбитых костяшек пальцев, долго их рассматривала, а потом заявила, что они не красят внешний вид Пепе Сборцы. Пепе любил женщин и прислушивался к их мнению. Женщинам не нравились сбитые костяшки на его руках; значит, они не нравились и самому Пепе. Какой отсюда следует вывод? Бить надо аккуратнее. Кастет при случае надевать. А если нет кастета, быть осторожней. Не терять голову, как говорит Доминик Пальоли. А вот Пепе в прошлое воскресенье голову потерял – начал метелить одного из официантов Микеле, когда тот сказал, что не смог наскрести нужную сумму. Если бы не Доминик, парня бы отправили прямиком в больницу. Доминик вовремя оттащил Пепе от съежившегося от страха официанта, но руки Пепе были уже непоправимо испорчены – кровавые ссадины остались на трех средних пальцах.

«Надо будет взять крем у Лайлы,» – снова подумал Пепе.

Он пощелкал кнопками стереоприемника и остановился на «Ностальжи». «…Мы будем вместе с тобой навсегда, любовь – путеводная нить…» – пел Франко Аббъяни.

Пепе снова смахнул со лба прядь волос и с беспокойством взглянул в зеркало машины. Нет, выглядит он неплохо, хотя и спал прошлой ночью лишь три часа. Легкое покраснение век и синие мешки под глазами – небольшая плата за красиво проведенную ночь. Сейчас он заедет в «Луого ди Риджи», выпьет черного кофе, и усталость исчезнет.

Пепе зевнул, обводя быстрым взглядом витрины магазинчиков, расположенных по правую сторону Виа Мугетто: кондитерская, лавка зеленщика, меховой магазин братьев Томазо…

Заметив женскую фигуру, одиноко стоящую у витрины мехового магазина, Пепе резко повернул руль машины, одновременно нажимая на тормоз. Его голубая «баркетта» уткнулась колесом в бордюр тротуара. Пепе выскочил из машины и легкой походкой направился к магазину братьев Томазо.

– Привет, Тина!

Пепе остановился в паре шагов от девушки лет двадцати, разглядывающей выставленные в витрине образцы мехов. Услышав голос Пепе, девушка обернулась.

– Присматриваешь себе подарок? Может, я помогу? Купить тебе что-нибудь ко Дню Всех Святых?

Пепе, ухмыляясь, смотрел на девушку, которая разглядывала его оценивающим взглядом.

– Подарок?.. Да у тебя же денег не хватит мне на подарок! – фыркнула та.

– Откуда ты знаешь? Ты ведь не заглядывала в мой кошелек.

– А мне и заглядывать не надо. Там пусто!

– А может, встретимся вечером и посмотрим вместе? Заодно и обсудим, что тебе купить ко Дню Всех Святых?

Пепе сделал шаг к девушке и положил ладони на ее талию.

В этот момент из магазина мехов вышел невысокий, плотного сложения человек и, окинув улицу взглядом, двинулся в ту сторону, откуда только что прибыл Сборца.

– Привет, Романо! Что же ты не узнаешь старых друзей? Хороший сегодня денек, а?

Человек, вышедший из магазина мехов, обернулся на голос и, увидев стоящего невдалеке Сборцу, натянуто улыбнулся.

– Привет, Пепе!

– Мой старый друг – Романо Томазо, – доверительно сообщил Пепе Тине и добавил чуть громче: – Послушай, Романо… Я тут хочу прикупить своей девушке подарок ко Дню Всех Святых. Что-нибудь из мехов!

Томазо кивнул.

– У вас, я смотрю, неплохой выбор. Поможешь мне подобрать подарок?

– Конечно! Заходи в любое время, Пепе, – Романо Томазо, видимо, спешил, но не решался вот так просто уйти.

– Хорошо. Тогда я заскочу в ближайшие дни?

– Всегда тебя рады видеть, Пепе!

Пепе Сборца кивнул, и Романо Томазо с видимым облегчением развернулся и заспешил вниз по улице.

Пепе посмотрел на девушку.

– Ну, так что, Тина? Обсудим сегодня вечером твой подарок?

– Мне нравятся песцы! – ослепительно улыбнулась та.

– В девять вечера, у ресторана Старелли?

– Ладно.

– Обожаю красное белье, – шепнул Пепе на ухо Тине. – Надень его сегодня!

Погладив девушку по ягодице, он отправился к своей машине…

Спустя пять минут голубая «баркетта» остановилась у кафе «Луого ди Риджи». Пепе вылез из автомобиля и не спеша пошел к открытой террасе, заставленной красными столиками и такого же цвета стульями. Выбрав один из свободных столов, уселся под тент и принялся ждать, разглядывая посетителей.

Хозяин кафе, Антонио Риджи – тучный толстяк с черными волосами, – вскоре заметил Пепе, подозвал одного из официантов и сказал ему что-то на ухо, протягивая меню. Официант взял красную книжечку с золотистым тиснением и пошел между столиками.

Через несколько секунд он остановился возле Сборцы. Взяв меню, Пепе раскрыл его и увидел конверт, туго набитый деньгами – на глаз, тысяч пятьсот. Быстро пересчитав купюры, Пепе довольно хмыкнул – ровно пятьсот тысяч лир.

– Принеси-ка мне кофе и чашку изюма… Кофе покрепче, – сказал он официанту, засовывая конверт в карман брюк. – Тони знает, как я люблю.

Пепе кивнул толстяку Риджи, выжидательно глядящему на него из-за прилавка, и лениво откинулся на стуле. На противоположной стороне улицы были припаркованы машины: «фиаты», «пежо», парочка «БМВ»… Пепе хмыкнул: дыра этот Террено – ни одного «ягуара» или «порше». В Милане они на каждом шагу, а здесь…

Второй страстью Пепе, после женщин, были машины. Он разбирался в автомобильных марках не хуже, чем его родная сестра – в помадах и кремах для рук; а уж кто как ни Лайла разбирается в кремах – ведь она профессиональный косметолог.

Выбираясь в Турин или Геную, Пепе не мог проехать по улице, не повернувшись раз десять вслед проезжавшему «порше» или «мазератти». Доминик Пальоли сто раз выговаривал ему за это («Пепе, сначала работа, потом – развлечения»), но тот был бессилен сделать что-либо – как только очередное железное диво проплывало мимо него, поигрывая бликами на своих лакированных боках, голова Пепе поворачивалась ему вслед, а мозг автоматически выдавал всю имевшуюся информацию: литраж, тактовая частота двигателя, базовая цена…

А ведь Доминик прав, думал Пепе, ощущая в кармане брюк «подарок» Антонио Риджи. Сначала работа, потом – развлечения. До сих пор его маниакальная страсть к машинам общему делу не вредила. Но если такое случится, Доминик выкинет его из дела в два счета. А хочет ли Пепе быть выкинутым из дела? Нет. Кем бы он был, если бы не Доминик Пальоли? Помощником зеленщика или продавцом в бакалейной лавке. Это в лучшем случае. В худшем – грузчиком в порту или сторожем какого-нибудь склада на пирсе. Смог бы он тогда разъезжать на «баркетте»? Смог бы он тогда каждый вечер снимать новую девочку? Смог бы он тогда с утра пораньше наслаждаться вкусом черного кофе, а при встрече с владельцем мехового магазина бросать небрежное: «Привет, Романо!»?

Пепе сморщился, словно во рту его лопнула кислая виноградина.

Сначала работа, потом – развлечения. Так говорит Доминик Пальоли, а ведь Доминик – большой человек. Он контролирует Вилладжо-Верде, а это – пятая часть Террено. Да если бы не Доминик, он бы до сих пор прозябал в грязи…

…Пять лет назад Пепе Сборца носился с ватагой таких же, как он, пятнадцати-, шестнадцатилетних пацанов, промышляя случайными заработками. Отца у него не было – когда Пепе было пять лет, тот ушел от жены к другой женщине и уехал из Террено. Мать его работала на соседней улице, в пекарне, но ее заработка едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Пепе ходил в школу для бедняков, расположенную в трех кварталах от дома, где они жили, но в тринадцать лет он ее бросил и начал заниматься тем, что днями подрабатывал грузчиком в порту или продавал газеты на улицах, а вечером со стаей ровесников бегал по окраинам города, «облаивая» случайных прохожих; тогда же он впервые попробовал женщину.

Но у Пепе Сборцы не было будущего – всё, что его ждало, он знал наперед: еще два-три года он будет бегать по улице, потом найдет какую-нибудь нудную работенку, женится, у него появятся дети, и он будет тянуть эту лямку годами, пока у него не кончатся силы и он не найдет успокоение на Чимитеро ди Джовани. А может быть, он порвет с этой жизнью и уедет из Террено. Как и его отец.

Но однажды Пепе встретил синьора Франческо Борзо, и жизнь его круто изменилась.

Случилось это в один из июньских вечеров, когда со стороны гор Кальва-Монтанъя дует легкий ветер и в воздухе стоит одуряющий запах лаванды. В один из таких вечеров Пепе и трое его приятелей отправились в порт, прихватив с собой пару бутылок вина. Они стояли на набережной, смотрели на бегущую воду, потягивали горькое, как хмель, вино, и Пепе с тоской думал о том, что вот так же и жизнь его уплывает день за днем, как волны этой реки, а он не видит радости, не живет, а лишь существует… Он уже и не помнил сейчас, из-за чего тогда начал спорить с приятелями, что его так разозлило, что он полез на них с кулаками. Но, слово за слово, а перепалка перешла в драку, и Пепе Сборца оказался один против трех. Он никогда не отличался хилым сложением; трехлетняя же работа в порту лишь закалила его мышцы. Его приятели тоже не были слабаками, но в тот вечер Пепе почувствовал злость. Пара ощутимых ударов в зубы только распалила его, и он стал с яростью избивать своих недавних «друзей»… Через пару минут три скорчившиеся фигуры лежали на набережной реки, харкая и отплевываясь кровью, а сам Пепе с мрачным выражением на лице уходил от пирса. В этот-то момент из машины, стоявшей недалеко от места, где Пепе делал из приятелей отбивные, вылез человек в серых фланелевых брюках, белой рубашке и сигаретой в зубах. Это и был синьор Франческо Борзо. Он подождал, пока Пепе поравняется с ним, и проговорил:

– Неплохо, молодой человек!.. Не желаете проделывать то же самое, но за деньги?

По инерции Пепе сделал пару шагов мимо незнакомца, потом остановился и, резко развернувшись, уставился на него. Мужчина был старше Пепе лет на пятнадцать, шире в плечах, с самодовольной улыбкой, словно прилипшей к губам.

Прошло секунд пять, прежде чем до Пепе дошел смысл услышанного:

– Что?

– Я спрашиваю: не желаете проделывать то же самое, но за деньги? – Борзо улыбался…

Три дня спустя возле небольшого магазинчика музыкальных товаров остановились две машины. В одной из них сидели Пепе Сборца и человек по имени Доминик Пальоли. В другой – Франческо Борзо с парой телохранителей. В ожидании закрытия магазина они просидели двадцать минут. В восемь вечера магазин закрылся. Его владелец, мужчина лет сорока, опустил ставни на окнах, запер дверь и не спеша направился к своей машине, стоявшей на противоположной стороне улицы.

Пальоли указал на идущего через дорогу человека, сказал: «Давай», и Пепе выбрался из машины. Затем он быстро огляделся по сторонам – стайка ребятишек пяти-шести лет играла в десяти метрах от парковочной стоянки, но никого из взрослых поблизости не было.

Когда владелец магазина перешел через улицу и начал открывать дверь машины, Пепе шагнул от автомобиля Пальоли и ударил мужчину резиновой палкой по голове – тот упал на капот. Следующий удар пришелся по почкам мужчины. Взвывший от боли человек перевернулся на спину, и палка опустилась ему на лицо – послышался хруст ломающихся зубов…

Когда держащийся за лицо мужчина сполз на асфальт, Пепе высадил лобовое стекло его машины гаечным ключом и бросился к автомобилю Пальоли. Через секунду тот, взревев двигателем, умчался от магазина. Вслед за ним со стоянки плавно отъехала машина Франческо Борзо…

На следующий день Пепе получил от Доминика Пальоли двести тысяч лир – свой месячный заработок в порту. От предложения продолжать «работать» на синьора Франческо Пепе отказаться не смог. Месяц он был на испытательном сроке, выбив за это время десяток зубов и сломав одному бакалейщику руку; затем Дик (Доминик Пальоли) окончательно ввел его в курс дел. Пепе научился выколачивать из владельцев кафетериев и магазинов «подарки» для синьора Франческо. Каждую неделю, в пятницу днем, он объезжал свои владения – три торговые улицы в районе Вилладжо-Верде с многочисленными магазинчиками, кафетериями и забегаловками на них, – приветливо разговаривал с их владельцами, не отказывался от небольших сувениров, если ему предлагали, и неизменно уносил в своем кармане «подарок» для синьора Франческо. Вечером Пепе передавал собранные «подарки» Доминику, а уже от него, как он знал, они попадали к Франческо Борзо.

Через три месяца после начала «работы» Пепе Сборца переехал с окраины Террено на приличную квартиру недалеко от Пъяцца дель Фуоко – в центр города; перевез туда мать, младшего брата Николу и сестру Лайлу. У Пепе появились «лишние» деньги. Вскоре он купил машину, потом сменил ее на более дорогую. Всё чаще он стал заходить туда, где раньше и появиться не мог, – в дорогие рестораны на Золотом Бульваре. Через год Лайла уехала в Милан – учиться на косметолога. Деньги на учебу ей дал Пепе. Мать его к этому времени уже не работала – Пепе запретил ей работать, сказав, что им хватит его денег.

С тех пор прошло пять лет. Кем бы он был без Доминика Пальоли и синьора Франческо Борзо? Никем. Нулем в этом дерьмовом городе!..

…Официант принес, наконец, заказ, и Пепе принялся отпивать кофе маленькими глотками, кидая в рот комочки изюма. Всем он обязан Доминику Пальоли. Ведь это он тогда (как рассказывал впоследствии сам Дик) приметил молодого паренька, бегающего по окраинам Террено, понаблюдал за ним несколько месяцев, а затем показал капо – Франческо Борзо. Капо разрешил проверить Пепе. Проверка состоялась и прошла успешно.

Страшно подумать, кем бы он был сейчас, если бы не Доминик. Пепе вздохнул, мрачно подумав о перспективе быть выброшенным на улицу, и взглянул на часы – было начало десятого. В десять он должен заехать к Дику, и они отправятся совершать свой пятничный «рейс»…

Взгляд Пепе свободно блуждал по кафе, пока сам он неторопливо пил кофе. Вот он заметил двух девушек, сидящих в углу кафетерия. Одна из них – ничего. Длинные ноги, обтянутые лайкровыми чулками, приятное лицо, белая футболка с надписью «Life is a love». С английским Пепе был не в ладах, но значение этой фразы он знал. Может быть, подойти? Но времени у него уже почти не осталось – прежде чем ехать к Доминику Пальоли, нужно заскочить еще в одно место. К тому же и девушка на вечер у него уже есть.

На мгновение Пепе представил, как будет стягивать с Тины ее красные трусики, когда они, поужинав и выпив бутылку вина, окажутся в отеле, как разбросает Тина свои упругие бедра по постели, и почувствовал, как штаны его наливаются силой…

Допив кофе, он поставил чашку на стол.

Внезапно его внимание привлекла машина, остановившаяся на противоположной стороне улицы, и Пепе тут же забыл и о Тине, и о Доминике Пальоли – ядовито-желтый «феррари-спайдер» с открытым верхом, поблескивая обводами гигантского бампера, припарковался напротив «Луого ди Риджи». Пепе почувствовал, как отвисает его челюсть, – триста восемьдесят лошадиных сил, сто пятьдесят тысяч американских долларов! Да в Террено отродясь таких машин не водилось!

Тем временем водительская дверь «спайдера» открылась, и из машины выбрался мужчина в темных очках. Немного постояв на дороге, он двинулся к телефону-автомату, висевшему в десяти метрах от него на стене здания парикмахерской.

Пепе быстро поднялся из-за стола и, перейдя улицу, оказался рядом со своей «баркеттой», припаркованной в пяти метрах от «спайдера». Номер у «феррари» был туринский.

Пепе опустился за руль «баркетты», но заводить машину не стал, а принялся ждать, посматривая на водителя «спайдера». Он был как на иголках: что делает машина стоимостью сто пятьдесят тысяч долларов с туринским номером в Террено?..

Через минуту водитель «спайдера» закончил говорить по телефону и вернулся к машине. Прежде чем садиться за руль, он снял очки и на секунду замешкался, засовывая их в карман рубашки. В то же мгновение Пепе почувствовал, как ледяные пальцы страха сдавливают его сердце, заставляя на миг замереть; на лбу его выступил пот. Он узнал этого человека – Бъянки Гаррота. Два года назад его застрелили, всадив половину револьверной обоймы в живот, и он умер на руках Пепе Сборцы, истекая кровью!..

* * *

Публичная библиотека города Террено находилась в пяти кварталах от Пьяцца дель Фуоко. Здание, в котором располагалась библиотека, именовалось некогда Палаццо ди Алья и принадлежало одному из богатейших семейств Террено. Однако полвека назад, после смерти графа Фаббио Старзе ди Алья, его дворец перешел во владение города – такова была воля покойного графа. Муниципальные власти Террено решил разместить в нем библиотеку.

Бывший Палаццо ди Алья располагался на западной стороне Пьяцца дель Пополо. На противоположной стороне этой площади находилось здание пожарной команды. С одной стороны, подобное соседство было удобным – теперь бесценные фолианты Терренской библиотеки могли не опасаться пожаров; с другой, размещение библиотеки в Палаццо ди Алья было не совсем разумным решением – рев пожарных машин то и дело оглашал Пьяцца дель Пополо, нарушая академическую тишину залов Терренской библиотеки и отвлекая тех, кто пришел сюда заниматься.

Паола де Тарцини работала в публичной библиотеке Террено четвертый год. В свои двадцать шесть лет она была одинока.

Мать ее была француженкой, отец – итальянцем. От отца Паола унаследовала густые каштановые волосы, длинные ресницы и продолговатое лицо с большим ртом. От матери – голубые глаза и чуть вздернутый нос. Ее нельзя было назвать чистокровной итальянкой, и все-таки по-своему она была привлекательна… В восемнадцать лет Паола уехала в Геную и поступила на филологический факультет местного университета. За время учебы у нее было несколько романов, ни один из которых не привел ни к чему серьезному. К концу обучения многие подруги Паолы повыходили замуж, но сама она оставалась одна. Было несколько предложений, которые Паола отклоняла.

«Дурочка, – говорила ей ее лучшая подруга, – ты упускаешь свой шанс. Многие ждут его целую жизнь, а ты рубишь собственное счастье своими руками!..» Счастье? Но если оно заключалось в том, чтобы в двадцать два года выйти замуж за пятидесятилетнего банкира и превратиться в домашнюю кошечку для выгула на светские рауты, то Паола не нуждалась в подобном счастье. В ее представлении оно состояло в другом – примером могли служить отношения ее собственных родителей.

Отец Паолы до сих пор дарил ее матери розы: на праздники, а иногда и по будням. Каждую субботу они ходили в небольшой кинотеатр, расположенный недалеко от их дома, и два раза в месяц – в ресторан «Л’оро д’Италия». Отец Паолы работал страховым агентом и часто разъезжал по стране. Всякий раз, когда он уезжал из дома, Паола замечала, что мать ее словно тускнеет. А однажды она призналась дочери в том, что до сих пор влюблена в мужа, словно девчонка, и каждый раз, когда он возвращается из командировки, заходит домой с цветами в руках, ноги у нее слабеют и словно подкашиваются, а сердце готово выпрыгнуть из груди. И это после двадцати пяти лет супружеской жизни!

Это было в понимании Паолы счастьем…

После окончания университета она вернулась в Террено, намереваясь прожить здесь полгода, максимум – год. Но поступив на работу в публичную библиотеку, окунулась в ее архивы и словно увязла в болоте. Огромные материалы по языкознанию северных диалектов Италии ждали ее, пылясь на библиотечных полках. Собрав предварительные материалы, Паола съездила в Геную к знакомому профессору лингвистики, и он убедил ее заняться их систематизацией. Работа эта сулила ей степень магистра. Паола вернулась в Террено и принялась за работу…

Два года прошли незаметно – Паола работала с энергией и целеустремленностью, удивлявшими многих: приходила в библиотеку одной из первых, а уходила оттуда последней; часто она брала книги на дом. Однако чем дальше продвигалась ее работа по систематизации языковой структуры северных диалектов, тем больше увядала ее личная жизнь: изредка она встречалась со школьными подругами; пару раз с хорошенькой библиотекаршей пытались завести знакомство посетители библиотеки: первый оказался врачом, второй – адвокатом. Но ни один из них не вызвал у Паолы де Тарцини желания встретиться снова – Паола вежливо улыбалась и говорила: нет.

Мать Паолы, шутливо укорявшая дочь в том, что пора бы ей образумиться, найти себе достойного человека и выйти за него замуж, всерьез забеспокоилась, когда Паоле исполнилось двадцать пять. Похоже, дочь и не собиралась искать жениха. Несколько раз она пыталась завести разговор, но Паола, смеясь, отмахивалась и напоминала матери, что сама-то она вышла за отца в двадцать семь. Это другое, возражала мать. То было calpo – удар. Они с отцом были предназначены друг для друга. Увидев его в первый раз, она испытала calpo и поняла, что этот мужчина – ее судьба… Вот и я жду своего мужчину, смеялась дочь.

Но в последний год она стала часто просыпаться ночами и долго не могла уснуть, думая, а действительно ли суждено ей испытать удар, свой calpo, и встретить того единственного, который станет ее судьбой? В эти минуты накатывала такая тоска, что Паола готова была плакать в подушку. А на следующее утро она еще яростнее бралась за работу. Причина была проста – чем быстрее она закончит работу, думала Паола, тем быстрее отправится в Геную, получит степень магистра и порвет с Террено раз и навсегда, перебравшись в Турин. А в большом городе больше шансов встретить Его.

Впрочем, верила ли она сама в то, что когда-нибудь это произойдет?..

В эту пятницу, с самого утра, ее не покидало странное ощущение, что сегодня должно произойти нечто значительное – то, что может перевернуть ее жизнь. Чувство это было похоже на легкое волнение. Но что оно значило? Паола не знала… Она пришла на работу без пятнадцати девять. Вместе с напарницей, черноволосой девушкой по имени Лучия, они быстро расставили стулья в читальном зале, проверили мнемопроекторы, включили информационные компьютеры и отдернули шторы, висящие на высоких стрельчатых окнах. В девять часов утра публичная библиотека города Террено начала работу…

Положив перед собой книгу, Паола включила компьютер. Сегодня она собиралась перепечатать пару статей – сделать это лучше всего до обеда.

Сидя за стойкой выдачи книг, она быстро печатала, изредка поглядывая на посетителей. Пока их было трое. Двоих Паола знала – студенты местного технического института. Третий – мужчина с темными волосами, – похоже, в Терренской библиотеке впервые. Он сидел к ней спиной, склонившись над информационным компьютером, и просматривал библиотечную картотеку.

К десяти часам Паола почти закончила набирать первую статью. Она заканчивала вводить последний абзац, когда краем глаза заметила, что мужчина, сидевший у информационного компьютера, поднялся из-за стола и пошел в ее сторону. Он прошел через зал и остановился у стойки.

– Минутку, – сказала Паола и улыбнулась посетителю, не отнимая свой взгляд от экрана…

Наконец, последнее предложение было окончено.

Паола записала файл в память компьютера и начала поднимать глаза от экрана, но неожиданно поняла, что в этом зале происходит нечто, для нее не понятное: странное волнение, испытываемое ею с утра, внезапно усилилось, во рту пересохло, в горле вырос комок… Чем выше она поднимала свой взгляд, тем сильнее билось сердце. Когда взгляд Паолы скользнул по рукам стоящего перед ней человека, она вдруг подумала, что сейчас оно выпрыгнет из груди. Кровь отхлынула от лица и по телу прокатился озноб, но взгляд Паолы продолжал подниматься вверх с неотвратимостью солнца, восходящего над горизонтом…

Когда она взглянула, наконец, в лицо незнакомца, то почувствовала, как мир раскололся на части и куда-то поплыл; ноги ее ослабели, и если бы она не сидела на стуле, то упала бы на месте. А потом Паола заглянула в глаза незнакомца и… утонула в них. Они не могли принадлежать человеку. Это были глаза ангела. Или беса…

* * *

Ядовито-желтый «феррари-спайдер» вывернул со стоянки у «Луого ди Риджи» и покатил на юг по Виа Мугетто. Через два квартала он свернул к Корсо Чентрале.

Голубая «баркетта» Пепе Сборцы ехала в тридцати метрах от «спайдера»; Пепе чувствовал, как дрожат его руки. Сунув в рот сигарету, он достал зажигалку, но прошло секунд двадцать, прежде чем ему удалось высечь огонь. Наконец, он закурил и, глубоко затянувшись, начал обдумывать ситуацию.

Человек, сидевший за рулем «спайдера», не мог быть Бъянки Гарротой. Бъянки умер два года назад. Были ли у него родственники? Братья, похожие на него как две капли воды? Пепе порылся в памяти, но не смог припомнить, чтобы Бъянки упоминал когда-либо о том, что у него есть близнец. Может быть, просто двойник?

Было ли у Гарроты нечто, что могло отличить его от человека в «феррари»? Пепе нахмурился. Ядовито-желтая машина повернула на Корсо Чентрале и покатила к реке. В тот момент, когда его собственная машина поворачивала на Корсо Чентрале, он вдруг вспомнил, что отличало Бъянки Гарроту от большинства людей, и грязно выругался, когда «баркетта» вылетела на встречную полосу, едва не врезавшись в мчащийся по ней «шевроле».