Куджо

© Stephen King, 1981

© Перевод. Т. Покидаева, 2023

© Издание на русском языке AST Publishers, 2023

Эта книга посвящается моему брату Дэвиду, который переводил меня за руку через Уэст-Брод-стрит и научил делать балансирующие игрушки из старых вешалок. Это было так круто, что я никак не мог остановиться.

Я люблю тебя, Дэвид.

 
На страданья у них был наметанный глаз.
Старые мастера, как точно они замечали,
Где у человека болит, как это в нас,
Когда кто-то ест, отворяет окно или бродит
 

                                                                в печали^[1].

Уистен Хью Оден. В музее изящных искусств

 
Мой старый пес тяжело умирал,
Так умирал, что весь двор дрожал.
Могилу ему серебром я копал,
На золотой цепи в яму спускал,
Все глядел на него, приговаривал:
«Кто хороший пес, кто хороший»^[2].
 

Народная песня

Да, тут все хорошо.

Профессор Шарп, знаток сухих хлопьев

Когда-то, не так чтобы очень давно, в маленьком городке Касл-Рок в штате Мэн появилось чудовище. В 1970 году оно убило официантку Альму Фрешетт; в 1971-м – женщину по имени Полин Тутэкер и старшеклассницу Шерил Моди; в 1974-м – симпатичную девушку Кэрол Данбаджер; осенью 1975-го – учительницу Этту Рингголд; и, наконец, в декабре того же года – ученицу начальной школы Мэри Кейт Хендрасен.

Это был не вампир, не волк-оборотень, не безымянная тварь из зачарованных лесов или заснеженных пустошей; это был всего-навсего полицейский по имени Фрэнк Додд, страдавший психическим и сексуальным расстройством. Хороший парень Джон Смит разоблачил его с помощью своего рода магии, но Фрэнк Додд не стал дожидаться ареста и покончил с собой. Может быть, оно и к лучшему.

Конечно, у жителей Касл-Рока был шок, но все-таки радости было больше – радости, что чудовища, державшего в страхе их маленький городок, больше нет. Оно мертво, наконец-то мертво. Кошмар упокоился в могиле Фрэнка Додда.

Но даже в наш просвещенный век, когда родители в основном понимают, что детей надо беречь, чтобы ненароком не ранить их неокрепшую психику, где-то в Касл-Роке наверняка были мамы – или, может быть, бабушки, – пугавшие малышей, что если те будут капризничать и не слушаться старших, их заберет страшный Фрэнк Додд. И наверняка где-то были притихшие дети, в страхе глядевшие на темные окна с мыслями о Фрэнке Додде в черном блестящем дождевике, о Фрэнке Додде, который душил своих жертв… и душил… и душил…

Он где-то рядом, я прямо слышу бабушкин шепот под завывание ветра в каминной трубе и дребезжание старой крышки от кастрюли, приспособленной в качестве печной заслонки. Он где-то рядом, и если ты будешь вести себя плохо, он заглянет в окно твоей спальни совсем поздно ночью, когда в доме все спят – все, кроме тебя, – или, может быть, высунется из шкафа, с улыбочкой на губах, в одной руке – знак «СТОП», с которым он переводил детей через дорогу, в другой руке – бритва, которой он перерезал себе горло… так что тише, малыш… тише… тише.

Однако для большинства горожан все закончилось. Да, кому-то по-прежнему снились кошмары, и дети подолгу не могли уснуть, и опустевший дом Додда (его мать умерла от сердечного приступа вскоре после разоблачения сына) сразу же стали называть проклятым домом, к которому старались не подходить; но это были временные явления, неизбежные издержки цепи бессмысленных убийств.

Время шло. Миновало пять лет.

Чудовище умерло, сгинуло без следа. Фрэнк Додд разлагался в своем гробу.

Вот только чудовище не умирает. Оборотень, вампир, безымянная тварь с диких пустошей. Чудовище не умирает.

Летом 1980-го оно снова пришло в Касл-Рок.

* * *

В одну из майских ночей того года четырехлетний Тэд Трентон проснулся сразу после полуночи, потому что ему захотелось в туалет. Он встал с кровати и побрел, полусонный, к полоске белого света, что лился из ванной сквозь приоткрытую дверь. Он заранее, еще на ходу, приспустил пижамные штанишки, потом долго-долго мочился, спустил воду в унитазе и вернулся в постель. Забираясь под одеяло, Тэд увидел в шкафу чудовище.

Оно сидело, припав низко к полу, его мощные плечи вздымались над склоненной набок головой, глаза горели янтарным огнем. Странное, жуткое существо, получеловек-полуволк. Его янтарные глаза следили за Тэдом, когда тот сел на постели – в паху что-то сжалось в тугой комок, волосы на голове встали дыбом, дыхание вырывалось из горла тоненьким ледяным свистом. Эти глаза хищно смеялись, глаза обещали страшную смерть и музыку криков, которых никто не услышит. Глаза чудовища, поселившегося в шкафу.

Тэд слышал его рокочущее рычание; чувствовал запах его дыхания, сладковатый душок мертвечины.

Тэд Трентон закрыл руками глаза, судорожно вдохнул и закричал.

Приглушенный возглас в соседней комнате – это папа.

Испуганный вскрик: «Что такое?» – в той же комнате – это мама.

Топот бегущих ног. Когда родители ворвались в детскую, Тэд выглянул в щелочку между пальцами и увидел, что чудовище никуда не исчезло: глядит на него, скалит зубы и как бы грозится, что да, мама с папой пришли, но они скоро уйдут, и тогда…

Зажегся свет. Вик и Донна Трентон бросились к кровати сына, встревоженно переглянулись поверх его белого как мел лица и застывших, широко распахнутых глаз, и мама сказала… нет, скорее рявкнула:

– Я же говорила, Вик, что три хот-дога ему многовато!

Папа сел на кровать, обнял Тэда за плечи и спросил, что случилось.

Тэд решился еще раз взглянуть на приоткрытую дверцу шкафа.

Чудовища не было. Вместо голодного зверя Тэд увидел две неровные стопки теплых одеял, которые Донна так и не удосужилась отнести в кладовую на третьем этаже. Они лежали на стуле, куда Тэд забирался, когда ему надо было взять что-нибудь с верхней полки в шкафу. Вместо лохматой треугольной головы, хищно и настороженно склоненной набок, он увидел своего плюшевого медвежонка, сидящего на одеялах. Вместо злых глаз, горящих янтарным огнем, – дружелюбные шарики из коричневого стекла, которыми его медвежонок смотрел на мир.

– Что случилось, Тэдди? – вновь спросил папа.

– Там, в шкафу, было чудовище! – крикнул Тэд и расплакался.

Мама тоже присела к нему на кровать, и они с папой принялись утешать его вместе. Привычный родительский ритуал. Они объяснили, что не было никакого чудовища, потому что чудовища есть только в сказках, а в жизни их нет; ему просто приснился страшный сон. Мама сказала, что иногда тени складываются в фигуры, похожие на злых персонажей из фильмов и комиксов, а папа уверил, что все хорошо и в их добром доме с Тэдом не может случиться ничего плохого. Тэд кивнул, соглашаясь, хотя знал, что это не так.

Папа ему объяснил, что в темноте все не такое, как при свете дня: две стопки из одеял запросто можно принять за сгорбленные плечи, плюшевого медвежонка – за склоненную голову, а свет из ванной, отразившийся в стеклянных игрушечных глазах, придал им сходство с глазами настоящего, живого зверя.

– Теперь смотри, – сказал папа. – Смотри внимательно, Тэдди.

Тэд стал смотреть.

Папа сгреб одеяла в охапку и запихал их подальше вглубь шкафа. Тэд услышал, как звякнули вешалки. Наверное, они говорили о папе на своем вешалочном языке. Это было смешно, и Тэд чуть улыбнулся. Мама заметила эту улыбку и с облегчением улыбнулась в ответ.

Папа взял медвежонка и вручил его Тэду.

– И последнее, самое главное. – Папа изобразил церемонный поклон, рассмешив Тэда и маму. – Стул.

Он плотно закрыл дверцу шкафа и подпер ее стулом. Возвращаясь к кровати Тэда, папа по-прежнему улыбался, но его глаза были серьезны.

– Все в порядке, Тэд?

– Да, – ответил Тэд и все же заставил себя добавить: – Но там было чудовище, пап. Я его видел. Честное слово.

– Тебе показалось, что ты что-то видел. – Папа погладил Тэда по голове большой теплой рукой. – На самом деле никакого чудовища не было и быть не могло. Все чудовища – выдумки. Они бывают только в сказках или в фантазиях у тебя в голове.

Тэд посмотрел на папу, потом на маму и снова на папу – на их большие, любимые лица.

– Правда?

– Правда, – сказала мама. – А сейчас большой мальчик пойдет в туалет и пописает.

– Я уже сходил. Я поэтому и проснулся.

– Тогда сходи еще раз, – сказала мама, ведь родители никогда не верят ребенку. – Сделай мне одолжение.

И он пошел в туалет, и мама пошла вместе с ним и улыбнулась, когда он вытряхнул из себя пару капель.

– Вот видишь? Все-таки надо было сходить.

Тэд послушно кивнул. Вернулся в постель. Его укрыли. Поцеловали.

Но когда мама с папой собрались уходить, ему опять стало страшно. Страх накрыл его, как холодное покрывало, сотканное из тумана. Как саван, пропахший безнадежной смертью. Ну пожалуйста, подумал он, только эти два слова, и ничего больше: Ну пожалуйста, ну пожалуйста, ну пожалуйста.

Наверное, папа уловил его мысли. Он обернулся, держа руку на выключателе, и повторил:

– На самом деле чудовищ не существует, Тэд.

– Да, папа, – отозвался Тэд, потому что в это мгновение папин взгляд сделался сумрачным и далеким, словно ему самому нужен был кто-то, кто его убедит. – Чудовищ не существует.

Кроме чудовища в моем шкафу.

Свет погас.

– Спокойной ночи, Тэд. – Мамин голос донесся из темноты, как дуновение тихого, ласкового ветерка, и Тэд мысленно закричал: Осторожнее, мама, они едят женщин! Во всех фильмах чудовища хватают женщин, уносят их далеко-далеко и едят! Ну пожалуйста, ну пожалуйста, ну пожалуйста…

Но родители уже ушли.

Четырехлетний Тэд Трентон остался один в темноте, весь напряженный, как перекрученные провода и детали металлического конструктора. Он лежал, натянув одеяло до самого подбородка, и со всей силы прижимал к груди своего плюшевого медвежонка. На стенах висели плакаты. Люк Скайуокер; щекастый улыбчивый бурундучок, стоящий на крышке блендера (ЕСЛИ ЖИЗНЬ ПРЕПОДНОСИТ ТЕБЕ ЛИМОНЫ, ДЕЛАЙ ИЗ НИХ ЛИМОНАД! – радостно призывал он); вся веселая братия из «Улицы Сезам»: Большая Птица, Берт и Эрни, Оскар и Гровер. Добрые домашние тотемы, добрая магия. Но снаружи выл ветер, с визгом носился по крышам, скользил по черным водосточным трубам. В эту ночь Тэд уже не уснет.

И все-таки провода потихонечку раскрутились, напряженные мышцы расслабились. Он почти задремал…

Его разбудил новый звук – не ночной ветер за окном, а ближе.

Петли на дверце шкафа.

Кри-и-и-и-и-и-и-и-и-и…

Этот скрип, такой тоненький и высокий, что его могли бы расслышать, наверное, только собаки и маленькие мальчики, не спящие поздно ночью. Дверца шкафа медленно приоткрывалась сама по себе, словно мертвая пасть, разверзавшаяся в темноту – дюйм за дюймом, фут за футом.

И там, в темноте, снова было чудовище. Сидело, припав низко к полу, на том же месте, где раньше. Оно ухмылялось, глядя на Тэда, его мощные плечи все так же вздымались над склоненной набок головой, глаза горели все тем же янтарным огнем, пронизанным хищным, звериным коварством. Они ушли, Тэд, как я тебе и говорил, шептало оно. Так всегда и бывает: они уходят. И тогда я возвращаюсь. Мне нравится возвращаться. Ты тоже мне нравишься, Тэд. Пожалуй, я буду теперь приходить к тебе каждую ночь, с каждым разом все ближе и ближе к твоей кроватке… все ближе и ближе… пока однажды ты не услышишь мой рык совсем рядом. Ты не успеешь позвать маму с папой, я схвачу тебя раньше, чем ты закричишь, и я тебя съем, и ты будешь во мне навсегда.

Завороженный липким тягучим ужасом, Тэд смотрел на чудовище в темном шкафу. В нем было что-то… почти знакомое. Что-то, что он почти знал. И это почти узнавание было страшнее всего. Потому что…

Потому что мной движет безумие, Тэд. Я уже здесь. И все время был здесь. Когда-то меня звали Фрэнк Додд, я убивал женщин и, может быть, даже их ел. Я всегда где-то рядом, и я знаю, как взять свое. Я чудовище, Тэд, древний ужас, и скоро я тебя заполучу. Смотри, как я подбираюсь все ближе… и ближе…

Может быть, это и вправду был голос чудовища, свистящий шепот из шкафа. Может быть, это был голос ветра, завывавшего за окном. Только это не важно, совсем не важно. Тэд все равно различал каждое слово, слушал, парализованный ужасом, чуть ли не в полуобмороке (но в ясном сознании), и не мог отвести взгляд от скрытого в сумраке оскаленного лица, которое почти знал. Этой ночью он точно уже не уснет. Может быть, он вообще никогда не уснет.

Но чуть позже, где-то между половиной первого и часом ночи – может быть, потому, что Тэд был еще маленьким, – он опять задремал. Сначала ему приснилось, что за ним гонятся большие лохматые звери с белыми зубами, а потом он погрузился в глубокий сон без сновидений.

За окном по-прежнему завывал ветер, вел ночные беседы с водосточными трубами. На небо взошел тонкий серп белой весенней луны. Где-то очень далеко, на тихом спящем лугу или в чаще соснового леса, истошно залаяла собака, но быстро умолкла.

А в шкафу Тэда Трентона нечто с янтарными глазами несло свою неусыпную вахту.

* * *

– Это ты переложил одеяла? – спросила Донна у мужа следующим утром. Она стояла у плиты и жарила бекон. Тэд в гостиной смотрел по телевизору детское шоу и ел «Звездочки». «Звездочки», как и все прочие хлопья от компании «Шарп», Трентоны получали бесплатно.

– Что? – спросил Вик, сосредоточенно изучавший спортивный раздел в газете. Как человек, родившийся и выросший в Нью-Йорке, он до сих пор не поддался лихорадке «Ред сокс», но уже получал мазохистское удовольствие от очередного неудачного выступления «Нью-Йорк метс» на старте сезона.

– Одеяла. В шкафу у Тэда. Они снова лежали на стуле. Стул опять был внутри, дверца снова была нараспашку. – Донна поставила на стол тарелку с горячим, еще шкварчащим беконом. – Это ты переложил одеяла обратно на стул?

– Нет, не я, – сказал Вик, переворачивая страницу. – Я, как моль, не терплю запаха нафталина и не бываю в шкафу.

– Очень смешно. Наверное, он сам их переложил.

Вик отложил газету и посмотрел на жену:

– Ты о чем, Донна?

– Помнишь, как он кричал ночью…

– Как такое забудешь! Я думал, он умирает. Думал, у него приступ.

Она кивнула.

– Ему показалось, что одеяла на стуле – это какое-то… – Она пожала плечами.

– Злое страшилище, – улыбнулся Вик.

– Да, вроде того. И ты дал ему медвежонка и убрал одеяла подальше в шкаф. Но сегодня, когда я зашла к нему в комнату, они снова лежали на стуле. – Она рассмеялась. – Я заглянула вглубь шкафа, и на секунду мне показалось…

– Теперь понятно, от кого он набрался таких фантазий. – Вик снова взял в руки газету и пристально посмотрел на жену. – Три хот-дога, ну-ну.

Позже, когда Вик уехал на работу, Донна спросила у Тэда, зачем он снова поставил стул в шкаф и навалил на него одеяла, если ночью они так его напугали.

Тэд посмотрел на нее, и его обычно живое, по-детски подвижное лицо показалось ей бледным, и строгим, и каким-то уж слишком взрослым. Перед ним на столе лежала раскрытая книжка-раскраска со «Звездными войнами». Он раскрашивал сценку в межзвездной кантине и как раз взял зеленый восковой мелок для Гридо.

– Это не я, – ответил он.

– Но, Тэд, если это не ты, и не папа, и уж точно не я…

– Это чудовище, – сказал Тэд. – Чудовище из моего шкафа.

Он снова склонился над своей раскраской.

Донна смотрела на сына, встревоженная и немного напуганная. Тэд – мальчик умный, смышленый, одаренный богатым воображением. Может быть, слишком богатым воображением, что далеко не всегда хорошо. Надо будет поговорить с Виком, сегодня же вечером. Надо будет серьезно поговорить.

– Тэд, ты же помнишь, что сказал папа? Чудовищ нет, их не бывает.

– Днем – да, не бывает. – Тэд улыбнулся так искренне и открыто, что эта улыбка прогнала все страхи Донны. Она ласково потрепала сына по волосам и поцеловала его в щеку.

Она собиралась поговорить с Виком, но когда Тэд был в детском саду, к ней приехал Стив Кемп, и она забыла, а ночью Тэд снова кричал и плакал, потому что оно там, в шкафу. Чудовище, чудовище!

Дверца шкафа была приоткрыта, одеяла лежали на стуле. На этот раз Вик отнес их на третий этаж и оставил в кладовке.

– Все, Тэдди, они наверху под замком, – сказал он, целуя сына. – Теперь все в порядке. Можешь спать спокойно.

Но Тэд еще долго не мог уснуть, и пока лежал, съежившись под одеялом, дверца шкафа опять приоткрылась с тихим щелчком, мертвая пасть распахнулась в мертвую темноту, где притаилось нечто лохматое и зубастое, источавшее запах запекшейся крови и черной погибели.

Здравствуй, Тэд, прошептало чудовище своим гнилостным голосом, и луна заглянула в окно, как прищуренный белесый глаз мертвеца.

* * *

Весной того года старейшей жительницей Касл-Рока была Эвелин Чалмерс, которую местные старики называли тетушкой Эвви, а почтальон Джордж Мира – «болтливой старой калошей». Джордж доставлял ей почту: в основном торговые каталоги, рекламные буклеты от «Ридерз дайджест» и молитвенные брошюрки Крестоносцев Предвечного Христа – и почти ежедневно выслушивал ее бесконечные монологи. «Если к чему-то и стоит прислушаться в болтовне этой старой калоши, так только к ее предсказаниям погоды», – говаривал он, пропустив несколько стаканчиков в компании друзей, собиравшихся в «Поддатом тигре». Идиотское название для бара, но раз уж в Касл-Роке нет других баров, приходилось довольствоваться тем, что есть.

В целом весь городок разделял мнение Джорджа. Титул старейшей жительницы Касл-Рока вкупе с почетной тростью от «Бостон пост» перешел к тетушке Эвви два года назад, когда стооднолетний Арнольд Хиберт – под конец впавший в глубокий маразм, так что беседовать с ним было столь же бессмысленно, как с пустой банкой из-под кошачьих консервов, – навернулся с террасы дома престарелых в Касл-Эйкерсе и сломал себе шею ровно через двадцать пять минут после того, как в последний раз в жизни напрудил в штаны.

Тетушка Эвви была далеко не такой маразматичной, как Арни Хиберт, и не такой старой. В свои девяносто три года она еще не настолько выжила из ума, чтобы лишиться собственного дома, как его лишился Хиберт, и могла не отказывать себе в удовольствии донимать громогласной беседой безропотного (и частенько похмельного) Джорджа Миру, когда тот привозил почту.

Но погоду она и вправду предсказывала лучше всяких синоптиков. Среди горожан – старшего поколения горожан, которых заботят подобные вещи, – бытовало единодушное мнение, что тетушка Эвви никогда не ошибается по трем вопросам: в какую неделю произойдет первый летний сенокос, как хорошо (или плохо) уродится черника и какая будет погода.

Как-то в начале июня тетушка Эвви приковыляла к почтовому ящику у калитки, тяжело опираясь на трость «Бостон пост» (которая, размышлял Джордж Мира, перейдет к Вину Маршану, когда болтливая старая калоша сыграет в ящик, и, как говорится, скатертью дорожка, Эвви) и попыхивая сигаретой. Она поздоровалась с Мирой, крича во весь голос – когда тетушка Эвви оглохла, она, очевидно, решила, что весь мир тоже оглох за компанию с ней, – и сообщила, что лето обещает быть жарким. Самым жарким за тридцать лет. Жарища в начале, жарища в конце, прогремел в сонной утренней тишине зычный голос тетушки Эвви, и посередке все так же жарища.

– Вот как? – сказал Джордж.

– Что?

– Я говорю: «Вот как?»

Вот еще одно малоприятное свойство тетушки Эвви: когда она начинала орать, ты волей-неволей орал вместе с ней, рискуя порвать себе связки.

– Да чтоб мне провалиться, если не так! – выкрикнула тетушка Эвви. Пепел ее сигареты упал на плечо Джорджа Миры, на его форменную рубашку, свеженькую, только что из химчистки. Джордж безропотно стряхнул пепел рукой. Тетушка Эвви наклонилась к окошку машины, чтобы ей было удобнее кричать ему в ухо. У нее изо рта пахло прокисшими огурцами.

– Полевки уже выбрались из подвалов! Томми Недоу видел оленей у озера Мусантик, они чесали рога. Раньше первой малиновки! Под снегом, когда он растаял, была трава! Зеленая трава, Мира!

– Вот как, Эвви? – отозвался Джордж, поскольку тут явно предполагался какой-то отклик. У него уже начинала болеть голова.

– Что?

– ВОТ КАК, ЭВВИ? – заорал Джордж Мира, брызжа слюной.

– О да! – Вид у тетушки Эвви был крайне довольный. – И вчера ночью я видела, как полыхнула зарница! Дурной знак, Мира! Ночные зарницы – всегда дурной знак! Многие люди помрут от жары этим летом, помяни мое слово!

– Мне пора, тетушка Эвви! – крикнул Джордж. – У меня заказное письмо для Стрингера Болье!

Тетушка Эвви Чалмерс запрокинула голову к небу и расхохоталась, почти задыхаясь от смеха и роняя пепел себе на халат. В конце концов она выплюнула недокуренную сигарету, и та упала, дымясь, рядом с ее туфлей – черной, как печная сажа, и тесной, что твой корсет, туфлей на все времена.

– Заказное письмо для французика Болье? Да он не прочтет даже имени на своей собственной могильной плите!

– Мне пора, тетушка Эвви! – поспешно проговорил Джордж и включил передачу.

– Французик Болье – недоумок с рождения! Дурачина, каких поискать! – крикнула тетушка Эвви, но теперь она обращалась к облаку пыли, поднятому машиной Джорджа Миры; ему все же удалось сбежать.

Она еще пару минут постояла у почтового ящика, глядя вслед почтальону. Для нее писем не было; теперь ей редко приходили письма. Большинство ее знакомых, умевших писать, уже отошли в мир иной. И ей что-то подсказывало, что она скоро последует за ними. Грядущее лето вызывало у нее дурные предчувствия. Она могла запросто говорить о рано вышедших из подвалов мышах и о сполохах ночных зарниц, но она никому не рассказывала о своих смутных страхах, о притаившейся где-то за горизонтом жаре, припавшей к земле, как отощавший, но все еще сильный зверь, весь покрытый коростой, с глазами красными, будто тлеющие угли; о своих снах, где жарило солнце и не было тени, а были лишь жажда и зной; о беспричинных слезах по утрам – горьких слезах, что не дают облегчения, а разъедают глаза, как горячий августовский пот. Она чуяла запах безумия в ветре, который еще не поднялся.

– Джордж Мира, старый ты пердун, – произнесла тетушка Эвви с сочным мэнским акцентом, что придает каждому слову одновременно и грозное, и нелепое звучание.

Она заковыляла обратно к дому, опираясь на трость «Бостон пост», которую ей вручили на торжественной церемонии в мэрии за сомнительное достижение – благополучно дожить до старости. Неудивительно, размышляла она, что эта паршивая газетенка оказалась на грани банкротства.

Тетушка Эвви помедлила на крыльце, глядя на небо, все еще по-весеннему нежное и прозрачное. Но она явственно ощущала: что-то грядет. Что-то жаркое, что-то злое.

* * *

Прошлым летом, когда левое заднее колесо старенького «ягуара» Вика Трентона начало как-то странно стучать, именно Джордж Мира посоветовал Вику обратиться в мастерскую Джо Камбера на окраине Касл-Рока.

– Он вообще странный малый, и у него странный подход к работе, – сказал Мира Вику в тот день, когда Вик вышел к почтовому ящику. – Говорит, сколько оно будет стоить, потом делает свою работу и берет ровно столько, сколько сказал. Ни цента больше. Странный способ ведения бизнеса, да? – Мира поехал дальше, а Вик еще долго стоял, размышляя, говорил ли почтальон всерьез или это была какая-то малопонятная мэнская шутка.

Но он все-таки позвонил Камберу, и однажды в июле (не таком жарком, каким будет июль на следующий год) они с Донной и Тэдом все вместе поехали в мастерскую. Путь действительно был неблизкий, Вику пришлось дважды остановиться, чтобы спросить дорогу, и именно с того дня он стал называть эту дальнюю окраину Касл-Рока Восточной Задницей Мира.

Когда он въезжал во двор Камбера, заднее колесо застучало еще сильнее. Тэд, тогда трехлетний малыш, сидел на коленях у Донны и звонко смеялся; ему всегда нравилось кататься на папиной машине «без крыши». Сама Донна тоже была в замечательном настроении.

Во дворе им встретился парнишка лет восьми-девяти, лупивший по старому бейсбольному мячу совсем уже древней битой. Мяч летел, ударялся о стену сарая – где, видимо, и размещался гараж мистера Камбера, подумал Вик, – и катился обратно.

– Привет, – сказал мальчик. – Вы мистер Трентон?

– Да, это я, – сказал Вик.

– Я позову папу.

Мальчик пошел в сарай.

Трентоны выбрались из машины, и Вик присел на корточки рядом с испорченным колесом. Наверное, все-таки стоило съездить в Портленд. Здешняя мастерская как-то не вызывала доверия; у Камбера даже не было вывески.

Его размышления прервал нервный голос жены:

– О боже, Вик…

Он быстро поднялся и увидел огромного пса, выходившего из сарая. Поначалу он даже не понял, точно ли это собака или какой-то лохматый уродливый пони неизвестной породы. Но как только пес вышел на свет, Вик увидел его печальные глаза и узнал сенбернара.

Донна порывисто подхватила Тэда на руки и отступила к машине, но Тэд принялся возмущенно вырываться, пытаясь спуститься обратно на землю.

– Хочу к собачке, мам… хочу к собачке!

Донна нервно взглянула на Вика, который молча пожал плечами, тоже встревоженный. Но тут из сарая вышел парнишка и на ходу потрепал пса по голове. Пес завилял великанским хвостом, и Тэд принялся вырываться с удвоенной силой.

– Можете отпустить малыша, мэм, – вежливо сказал мальчик. – Куджо любит детей. Он его не обидит. – Он обратился к Вику: – Папа сейчас подойдет. Только вымоет руки.

– Хорошо, – сказал Вик. – Крупный у тебя песик, сынок. Ты уверен, что он не опасен?

– Он совсем не опасен, – уверил его парнишка, но Вик все равно невольно шагнул и встал рядом с женой, в то время как их сынишка, такой немыслимо маленький, направился прямо к Куджо. Пес склонил голову набок и медленно вильнул хвостом.

– Вик… – начала было Донна.

– Все в порядке, – сказал ей Вик и мысленно добавил: Я очень надеюсь. Такому громадному зверю ничего не стоило бы проглотить малыша Тэдди одним махом.

Тэд на мгновение замер, явно засомневавшись. Они с псом глядели друг на друга.

– Собачка? – сказал Тэд.

– Куджо. – Парнишка Камбера встал рядом с Тэдом. – Его зовут Куджо.

– Куджо, – повторил Тэд. Пес подошел ближе и принялся добродушно облизывать ему лицо своим огромным слюнявым языком. Тэд захихикал и попытался его оттолкнуть. Потом обернулся к родителям и рассмеялся, как смеялся всегда, когда они его щекотали. Он шагнул к ним, но запутался в собственных ногах и упал. Внезапно пес оказался прямо над ним, и Вик, обнимавший жену за талию, скорее почувствовал, чем услышал, как у нее перехватило дыхание. Он рванулся вперед… но тут же остановился.

Зубы Куджо сомкнулись сзади на футболке с Человеком-пауком. Пес поднял мальчика – в эту секунду Тэд был как котенок в зубах мамы-кошки – и осторожно поставил на ноги.

Тэд подбежал к маме и папе.

– Собачка хорошая! Мама! Папа! Собачка хорошая!

Парнишка Камбера наблюдал за ним с доброй усмешкой, засунув руки в карманы джинсов.

– Да, замечательный пес, – сказал Вик. Он уже не боялся, но сердце все еще билось как сумасшедшее. На мгновение ему действительно показалось, что сейчас пес откусит Тэду голову, как леденец на палочке. – Это сенбернар, Тэд.

– Сен… беринар! – крикнул Тэд и помчался обратно к Куджо, который уселся у входа в сарай, как небольшая гора. – Куджо! Ку-у-у-у-джо!

Донна вновь напряглась.

– Вик, ты думаешь…

Но Тэд уже подбежал к Куджо, крепко его обнял, а затем чуть отстранился и пристально посмотрел на него. Теперь, когда Куджо сидел (хвост глухо стучит по гравию, розовый язык вывален изо рта), Тэд, встав на цыпочки, почти мог заглянуть псу в глаза.

– Я думаю, что у них все хорошо, – сказал Вик.

Тэд сунул в пасть Куджо крошечную ручонку и заглянул ему в рот, как самый маленький в мире дантист. Вик снова встревожился, но Тэд уже бежал обратно к родителям.

– У собачки есть зубы, – сообщил он Вику.

– Да, – сказал Вик. – Много зубов.

Он обернулся к парнишке, намереваясь спросить, кто придумал собаке такое необычное имя, но тут из сарая вышел Джо Камбер, на ходу вытирая ладони о кусок ветоши, чтобы пожать Вику руку.

Вик был приятно удивлен, обнаружив, что Камбер свое дело знает. Они с Виком проехались до подножия холма и обратно, и всю дорогу Джо внимательно слушал стук в колесе.

– Подшипник, – заключил он. – Вам повезло, что машина еще на ходу.

– Сможете починить? – спросил Вик.

– Ну да. Могу прямо сейчас, если вы согласитесь пару часиков подождать.

– Да, мы подождем, – сказал Вик, глядя на Тэда и пса. Тэд завладел бейсбольным мячом сына Камбера и теперь бросал его как можно дальше (на самом деле не так уж и далеко), а Куджо послушно приносил уже изрядно обслюнявленный мяч обратно. – Ваш пес прекрасно играет с моим сынишкой.

– Куджо любит детей, – кивнул Камбер. – Стало быть, заводите машину в гараж, мистер Трентон.

Доктор сейчас вас осмотрит, подумал Вик и загнал «ягуар» в сарай. Камбер справился даже быстрее, всего за полтора часа, и цена оказалась вполне разумной.

Все это время Тэд как заведенный носился по двору и непрестанно звал пса:

– Куджо… Ку-у-у-у-джо… ко мне, Куджо…

А перед самым отъездом парнишка Камбера, которого звали Бретт, посадил Тэда верхом на Куджо и поддерживал его, пока большой пес послушно обходил двор по кругу. Когда Куджо шагал мимо Вика, тот поймал его взгляд… и мог бы поклясться, что пес смеется.

* * *

Буквально через три дня после громкого разговора Джорджа Миры с тетушкой Эвви Чалмерс четырехлетняя девочка, ровесница Тэда Трентона, сидела за завтраком на чистой кухоньке в аккуратном маленьком домике в Айова-Сити, штат Айова, и вдруг резко поднялась из-за стола и объявила:

– Мама, мне плохо. Меня тошнит.

Мама обернулась к ней без особого удивления. За два дня до того старший брат Марси пришел из школы с желудочным гриппом. Сейчас Брок уже полностью выздоровел, но в первые сутки ему было по-настоящему плохо, его постоянно несло и тошнило.

– Ты уверена, солнышко? – спросила мама.

– Ой, я… – Марси громко застонала и выскочила в коридор, держась за живот. Мама пошла следом за ней, увидела, как малышка заходит в ванную, и подумала: Ну вот, опять все сначала. Главное, мне самой не свалиться.

Она услышала звуки рвоты и вошла в ванную следом за дочерью. В голове уже складывался план действий: обильное питье, постельный режим, ночной горшок у кровати, книжки для развлечения; когда Брок вернется из школы, пусть отдаст Марси на время свой переносной телевизор, и…

Она глянула на унитаз, куда стошнило ее четырехлетнюю дочь, и все мысли вылетели из головы, словно по ней ударили кулаком.

Унитаз был полон крови; кровь забрызгала края фаянсовой чаши и кафельный пол вокруг.

– Мама, мне плохо…

Дочь обернулась, ее дочь обернулась, и весь ее рот был в крови, кровь стекала по подбородку, капала на синее матросское платьице, кровь, Господи Иисусе, Мария и Иосиф, так много крови…

– Мама…

Ее дочку снова стошнило, красное месиво полилось у нее изо рта, кровь забрызгала все вокруг, будто зловещий погибельный дождь. Мать подхватила Марси на руки, помчалась в кухню, где стоял телефон, и вызвала «Скорую».