В преддверии масленицы, когда обитатели усадьбы Николая чувствовали себя прекрасно и посторонним казались сплоченными, поскольку внутренние конфликты и недовольства не переросли еще в нечто пожирающе разрушающее, решено было всем домом отметить светлый праздник весны, дающий надежду на скорое цветение и свободу.

Анна по привычке собралась укутаться в тяжелую шубу, дабы защитить себя от мартовского ветра, нещадно вихрящегося возле лица. Но, взойдя на крыльцо, чтобы убедится в правильности решения, она с удивлением и растущей радостью ощутила в яростном мартовском солнце и подтаивающем снеге нотки весны. Открытие, что лето совсем близко, и скоро все пойдет по-другому, поразило ее. Переполнят все пространство вокруг забытые мелкие радости и чудное настроение целый день. Словно… Словно и не было двух последних лет, и она вновь ощущала забытые запахи счастья не обремененной заботами девочкой. Проталины обнажали славно пахнущую землю, похожую больше на позднюю осеннюю, ведь именно тогда она покрыта коричневыми светлыми листьями. Вихревый полет фантазии над бесконечными лугами родимого дома окунулся в несбывшуюся жизнь Анны. Она снова была счастлива, свободна… Вот-вот, она ждала, отпустит… И даже тоска по Дмитрию, отбывшему в Италию и должному возвратиться на днях, притерлась будто. Вот-вот он должен был прибыть на родину и известить ее. За время его отсутствия она едва не извелась. Все ей казалось серым, мерзким, обыденным, все раздражало… И по мере приближения этого дня она расцветала будто вместе с оголяющейся травой на сырой земле. Вместе с взбудоражено – радостной головой внутри при мысли о скором свидании отдавался и разливался по телу ее какой-то скребущийся теплый гул, будоража воображение и заставляя невинную улыбку блуждать на губах.

Прикатило почтенное семейство на площадь, заполоненную непрестанно гудящей и шевелящейся толпой, как настоящие гуляки – на тройке с бубенцами. По дороге все трое смеялись, выбравшись на время из внутренних своих противоречий. В общем и целом, ни сестрам, ни Николаю не была свойственна любовь к шумным праздникам и русским обильным застольям, но сегодня был особенный день, пропахший надеждой и маслом на сковородах. Анна заливисто смеялась, показывая ухоженные зубы, следить за которыми ей стоило немалого труда. Зубной порошок, упакованный в неудобные пакетики, то и дело рассыпался, а жесткая щетка из конского волоса царапала десны. Но Анна мужественно терпела это ради приятной улыбки. Жестокосердный ветер бросал ей в лицо брызги смога, отлетающего из-под лезвий снега мельчайшими частицами образующейся тучи.

Разгул народа поистине не знал пределов, когда принявшая положенный для выхода на люди приветливо – отстраненный для пущего интереса вид Анна, подвыпивший Николай, которого дворовые заставили опробовать самостоятельно сделанный самогон и Янина, как всегда, чересчур уравновешенная, спрыгнули с саней в снег и потекли в толпу. Розовые от легкого солнечного морозца лица разодетых в красные сарафаны и меховые полушубки баб мешались с пестрой ребятней, бородатыми купцами, выкрикивающими приказания молодцам, пекущим блины и смиренными девицами, только и ждущими, как бы добрые молодцы примкнули к их скучным группкам. Дородные матроны с выводками ребятишек степенно вышагивали по ярмарке, покрикивая на меньших детей и на тех, кто по нерасторопности пихал их.

– Ух, чего удумал, смерд! – кричала одна, распухшая словно бочка, пихая локтями обидчика, съежившегося под угрозой хорошенькой затрещины.

Замахнувшись на хилого скомороха, она неожиданно поскользнулась и упала, размахивая громадными бусами на своем внушительном декольте и засветив нижние юбки.

Анна и Янина степенно брели по площади, поминутно оглядываясь и улыбаясь увиденному. Заметив что-то сбоку, Анна дернула сестру за локоть. Обернувшись, Янина с удивлением обнаружила, как дюжий молодец, раздетый по пояс, что есть мочи дергается на столбе, вершину которого венчает беспрестанно кудахтающая курица. Анна, положив руки в варежках на щеки, неотрывно следила за тем, как юноша в конце концов добрался до цели и схватил добычу.

– Подумать только, – с восхищением и детской радостью проронила Янина. – Жаль, батюшка не водил нас на гулянья…

Янина была в восторге. Замкнувшись в себе, она волей-неволей забыла, как полезно и свежо бывает столкнуться с людьми. Затянувшаяся зима никому из них не пошла на пользу. Янина, в сущности, и выступила инициатором празднования исконно русского праздника в простонародье и с упоением впитывала кричащие и столь жизнелюбивые повадки обыкновенных людей, не обремененных тоской от безделья. «У них ведь просто любить, многие подходят под нехитрые их критерии… Не сочетаются супруги – так без лишнего выпячивания совести на сторону. Легко народ живет, весело!» Тут же она подумала, что слишком поверхностно судит, и приуныла, но не успела свести параллели к самой себе и тому, о чем втайне мечтала. Янина получила снежком в спину, и, обернувшись, приметила мальчишек, рассыпающихся по благоухающей площади и прячущихся за лавками с пряниками, чаем и леденцами. От неожиданности она ухватилась за рукав шедшего рядом и глазеющего по сторонам грозно – молчаливого Николая и тут же опомнилась, зардевшись. Он лишь смиренно улыбнулся в ответ на ее испуганно – довольный взгляд.

Янина первая заметила Дмитрия, разудало хохочущего с какими-то умельцами, явно польщенными вниманием столь высокородного барина. Не без удовольствия Мартынов показывал им собственный баснословно дорогой кисет для табака с превосходством изнеженного благополучием финансовой стороны господина, не представляющего, что к остальным можно испытывать не то чтобы сострадание… неловкость от своего благополучия.

Хитрые, как всегда неосознанно отмечал Дмитрий, изучающие глаза Янины обратились к нему с будоражащей гладь безмятежности необратимостью приветствий и перебрасываний ничего не значащими для обоих фразами. И ранее, когда она обращала на Дмитрия свой взор, он внутренне скатывался, собирался в точку, чувствуя, что с ним что-то не так и ненавидя ее за это ощущение. Неспешно он направился к Янине, размеренно прислонившейся к столбу, не опасаясь измазать полушубок. Дмитрий почувствовал недовольство оттого, как она обращается с этой дорогой вещью.

– Милая кузина! – начал он радостно.

«Как вы похорошели», – без всяких чувств подумала Янина.

– Вы так изменились! И явно в лучшую сторону. Весна на пользу вам. Вот помнится мне, какой вы были прелестной девочкой…

– Николай и Анна скоро вернутся, кузен, – вяло и в то же время настороженно отчеканила Янина, не удосужившись даже ответно поприветствовать его, что было просто невообразимо после такого расточающего напыщенную грубовато вырисованную расположенность вступления.

Янина знала, что по этой отточенной схеме он обращается со всеми мало – мальски привлекательными барышнями, будь то даже его родственницы. А своими ощупывающими глазами кружит им головы… Она не ставила себя столь низко, чтобы попасться на это хотя бы отчасти и решительно не понимала, отчего он до сих пор не оставил ее в покое со своими излияниями. Он же просто не мог перебороть свою природу и вызванную ей привычку, не будучи настолько мстительным, чтобы запомнить поведение кузины и более не заводить с ней разговор в столь шутливом ключе. Дмитрий никогда не задумывался, почему вторая кузина не будит в нем тех же приливов, что и ее единокровная сестра, и ему вряд ли была интересна правда, происходившая от скольжения по поверхности. Янина казалась скучной и погруженной в себя… Больше он и множество подобных ему мужчин не в состоянии были разглядеть.

– Ничего удивительного, Дмитрий ни одной гулянки не пропустил сроду, – шепнула Янина помрачневшему разом Николаю, пытающемуся делать вид, что не следит за реакцией обомлевшей и тут же расцветшей Анны.

После приветственных вступлений и предсказуемых вопросов о поездке и самочувствии Анна начала оживленную беседу с кузеном, хохоча, выразительно жестикулируя и покусывая губы, ничуть не стесняясь мужа, а, быть может, действуя назло ему, чем окончательно разъярила с самого и утра взвинченного Николеньку. Но она так давно не видела Дмитрия!.. Все прочее было не важно теперь. Забылись мелкие обиды оттого, что он мало писал ей, не сообщил даже точной даты приезда… Она не желала порочить его в собственных глазах.

Николай перестал казаться одиноким молодым мужчиной с незамутненным взглядом. После объяснений с женой и поданных ей темных намеков он стал подозрителен и молчалив. Но, вместо того, чтобы, как Янина, выплескивать неудовольствие, гнетуще молчал и молчал, погрязая, подобно всем собравшимся под одной крышей с ними, во внутренних безднах.

Изящно – подобострастный взор Дмитрия, какой бывает у котов, облизывающихся после лакомства запретной сметаной, взор искушающе-парящий и многообещающий, переведясь с Анны на Николая, рассеялся и погрубел. Николая это покоробило, но из последних сил он держался, усмиряя лихорадочное воображение и из последних сил думая, в какое глупое положение попадет, если все, что он выдумал, не окажется правдой. Кроме того, замеревшая за его спиной Янина словно прижигала его молящим не устраивать сцен взглядом. Она давно была согласна покарать и Анну, и Дмитрия за то, что те упивались собственным эгоизмом и ни минуты не думали об окружающих, но, представляя, как тяжело это дастся деликатному Николеньке, заклинала его будто не размыкать уст. И в то же время Янину грызла мысль, что личное счастье превыше идей, и она поддерживала это. Почему же нельзя проектировать это и на сестру? Слишком нравится порицать ее?..

– Думаю, вы все равно чувствуете себя неловко в компании этих людей… – долетел до них, даже не пытающихся вступить в беседу, чувственный шепот смутьяна женских душ.

На молчаливый вопрос Анны, заданный благосклонными глазами, он продолжил:

– Слишком велика разница между вашей изящной поступью и их шарканьем, – улыбнулся он, почти коснувшись Анны.

Она перевела испуганный взгляд на мужа, решила, что он абсолютный истукан и вполне заслужил все. И не отошла от Мартынова, хотя в глубине души понимала, что они вытворяют нечто непристойное, нехорошее.

Быть может, Дмитрий тоже хотел насолить хмурому недружелюбно косящемуся на него Николаю. Отчего-то все хотели сегодня задень Литвинова. Должно быть, было в нем что-то эдакое сегодня, что хотелось во что бы то ни стало раздавить.

– Чучело поджигают! – заорал, проносясь мимо, взлохмаченный вспотевший мальчик без шапки и с шарфом в руках, обращаясь к тому, кто бежал позади него.

Все невольно прервались и посмотрели в сторону побега мальчишек. Огромное безвкусно разряженное соломенное чучело возвышалось на каком-то шесте, как на позорном столбе. Толпа улюлюкала, пока оно не скрылось в огне, охватившем его с едким потрескиванием. Когда же пламя объяло все желтое тело, собравшиеся внизу зеваки захлопали в ладоши и дружно засмеялись. В то же время на фоне горящего чучела возникла Ирина Андреевна.

– Ах, вот и дорогое наше семейство! – сама того не желая, разрядила обстановку Ирина, блистая ямочками на щеках, меховым воротником и благополучно – снисходительным взором устроенной женщины.

– Не чаяли встретить на подобном сборище столь родовитое собрание, – отозвалась Янина, опережая яд, готовый сорваться с языка Литвинова. Сегодня она улавливала смещения его настроений поразительно чутко.

– Мы просто решили развеяться… – засмеялась Ирина, похлопывая Дмитрия по рукаву и скользя по Анне настороженно – неодобрительным взглядом, таящем опасность при любом промахе. Той стало не по себе.

Дрожь надрывного звука семиструнной гитары нежданно вклинилась в конфликт. Разум полнился, пенился тихо-досаждающей музыкой. Николай, озлобляясь, чувствовал, что предел его терпения не вечен наиболее четко за последнее время. Когда он прощал Анне выходки, думал, что она ошибается и скоро одумается. Теперь же ясно увидел, что зря на столькое закрывал глаза. Если типичные рогоносцы настолько невразумительны, что им стоит посочувствовать, то с Николаем дело обстояло иначе.

Анна сказала нелепость в духе просвещенных в надежде, что Николай ее поддержит. Он же безразлично к остальным и пренебрежительно к ней молчал. Ему нестерпимо захотелось держать себя мерзавцем, чтобы почувствовать прелесть этого состояния.

– Конечно, – продолжала Ирина, переждав, – не совсем безопасно находиться в подобном месте, особенно учитывая, – она понизила голос, посмотрев на Николая, но, видимо, решила, что новость все же должна быть услышана Анной именно теперь невзирая на приличия, – мое положение…

После этих слов три пары глаз ненавязчиво скосились на Анну. Удар пришелся в цель – Анна и не пыталась скрыть своего беспомощного замешательства и тупой боли. Янина чуть не фыркнула, с упреком глядя на сестру, не смогшую достойно принять это известие. Николай же, напрягая голосовые связки, чтобы не сорваться на сипоту, вызванную яростью и волнением, отчеканил, в упор глядя на Дмитрия:

– Надеюсь, что ваше дитя не будет походить на вашего мужа.

Его звериная мужская сущность, годами присыпаемая, притаптываемая людьми и собой, ведь он пугался этой нечистоплотности, агрессии в себе самом (мать всегда говорила ему, что мужчины отвратительны в своих помыслах), разрывала оболочку доброты и прогрызала путь к тому, чтобы без лишних околичностей потребовать у наглеца Мартынова сатисфакции.

Анна похолодела, расширив свои мертвыми ставшие глаза. По Ирине и Янине нельзя было прочитать больше того, что они позволяли прочесть – откровенную забаву и сострадание, но и у той и у другой нежелание вмешиваться – пусть уж сами разберутся. Слишком долго и так продолжается весь это обман, перемежающийся с фарсом. Лишь Дмитрий, вместо того чтобы остановиться, пошел в наступление. Опасность, исходившая от неприятеля, тоже расшевелила в нем горячую кровь первобытных времен. «Что же он, думает, что я струшу?» – вскипел Дмитрий именно потому, что в этом отношении самомнение его было неспокойно.

Стоящие поодаль купцы любопытными мерзко – косящимися взглядами воззрились на их группу, перешептываясь. Анна даже испугалась, невольно тянясь к Мартынову как к защитнику.

Пышно и крикливо развернулось, разрослось гулянье. Ансамбли исполняли русские народные песни, от которых хотелось пуститься в пляс, а они посреди всеобщего веселья грозно косились друг на друга, выполняя древнейший мужской ритуал меряния способностями. Парадокс заключался в том, что дамский угодник Дмитрий не так уж был расположен к этому. Ведь все его силы уходили на налаживания контакта с дамами. К разряду же мужчин, которые сами по себе своей силой привлекают, не флиртуя, а даже отталкивая женщин, он не относился. Ему приходилось заигрывать и пользоваться внешностью, чтобы сделать карьеру в женских рядах.

– Ники, перестань! – властно и злобно отчеканила Анна. – Ты смешон, люди кругом.

Ирина лишь свысока оглядывала разъяренных мужчин, посмеиваясь и давая им выплеснуть злобу, а Янина ошарашено глядела на все это, не понимая столпившихся подле нее людей. «Опустятся ли они до выяснения отношений на людях?» – подумала Ирина, в красках предвкушая побоище – действо стало разворачиваться в угрожающей тональности. Потом можно будет пустить слух, что мужчины сцепились из-за ее особы.

– Сказал бы я тебе… – бессильно отозвался Николай, не ожидавший подобного.

– Сказал что? – с вызовом отозвалась Анна, задирая подбородок.

– Аня, прекрати! – повысила голос Янина. – Ты прекрасно знаешь, что Николай слишком хорошо воспитан, чтобы указать тебе на все.

– На что же?

– На то, какая ты дрянь сегодня.

– Ну и злая же ты! – непроизвольно выкрикнула Анна.

– Я злая к посторонним, а ты к своим… Не думаю, что так правильнее. Я не пытаюсь, по крайней мере, ранить тех, кто ко мне больше привязан.

Анна оторопела. В то же время Янина обратилась к Ирине:

– Да уведите же его отсюда, до дуэли дойдет, вы что, не понимаете?

Неожиданно Николай перестал слышать непрекращающиеся грязные звуки улицы и отчетливо ощутил, как внутри него вскипает и лопается какое-то огневое масло. Частушки и пляски учащали впечатление разрыва, бессмысленного и молниеносного падения на дно без возможности дышать. На бледном его лице, не восприимчивом словно к морозу, истово горели глаза.

Ирина, будто опомнившись, подошла к тяжело душащему Дмитрию и ласково взяла его под руку, рассмеявшись потемневшим смехом, звучащем не к месту и вообще гадко. Ирина была красива только потому что была молода. Надменное и безучастное выражение ее лица со временем усугубится и станет отталкивающим, гротескным.

Янина же обхватила лицо Николая ладонями и через его сопротивление повернула в сторону от Дмитрия. Пронизывающая нежность ее взгляда, обращенного к нему в ту минуту, нежность, которую она впервые распознала, им непонятая и не ценимая, горько отдалась внутри Янины. Горемычная обольстительница в лице Стасовой ушла в сторону, произведя то, что она умела лучше всего – образумления всех и вся. На этот раз без сухости отчеканивая слова, лопающиеся от смысла и горечи, он добилась блага.

«Можно ли позволять так обращаться с собой?» – с нарастающим отторжением самой себя и всех вокруг подумала она, сидя в санях с теми же людьми, которые так лихо мчались сюда сегодня, рассчитывая на праздник. Сдирая свою гордость об упертость сестры и досадуя на нее, она упорно не смотрела на Анну. Та же была просто ошарашена всем произошедшим. «Я скрежещу зубами на Аню, что она так отторгает мужа, а сама цепляется за этого Митю… Ничуть не скрываясь даже. Видно, считает свое чувство священнее земных оков. И сама, досадуя, поступаю так же с Николаем». Но она не особенно расстраивалась из-за этого, потому что понимала, что едва ли решится открыть ему свое сердце, да и, решась даже, не добьется ничего… Но Янина лукавила, ведь в последнее время начала ловить в его ответных взглядах нечто новое, и опасалась интерпретировать это как знак одобрения. Не хотелось ей быть в числе барышень, которые хвастаются победой задолго до ее совершения. Тем более не хотелось интерпретировать обыкновенное родственно-дружеское участие как проявление более глубоких и снедающих чувств.

Это новое подчас заполняло все ее существо, пухло внутри, разрасталось, захлестывало. Порой казалось, что это единственное, что имеет смысл и подчинение высшей никому неведомой цели. Но проходило время, и повседневные заботы затмевали самое желанное. Если бы Янина маялась целыми днями, как Анна, она не сомневалась, что сошла бы с ума и проводила в срывах и истериках ночи напролет.

Невесомая ласка ее измененного и непривычно испуганного взгляда резанула тогда Николая по глазам. И теперь в спокойствии молчания Литвинов впервые пришел к мысли, что она, в общем-то, женщина, и может хотеть всего, чего желает обыкновенная представительница ее пола. Странной показалась ему эта мысль, даже оттолкнула, вызвала некую брезгливость. Можно ли думать о сестре своей жены, как об объекте мыслей определенного рода?

Янина начала чувствовать в Литвинове мужчину, самца, ловца сегодня, что только добавило ему высоты в ее глазах… Николай едва ли мог пропустить это, против воли инстинктивно расправляясь, кожей отвечая на восхищение и одобрение. При том, что как раз на нее он не старался производить подобное лестное для любого мужчины впечатление.

Янина поражалась, что Анна упускает это из виду, задыхаясь по Дмитрию, приятному, конечно, но… Незрелый неоформленный облик Дмитрия, в очередной раз представший перед Яниной, рядом с вызревшим Николаем смотрелся попросту жалко! Янина не могла понять Анны, потому что не видела Николая, когда они оставались наедине. То был совершенно другой человек. Окружающим он не доверял, никому не жаловался и ни с кем не советовался, предпочитая обсуждать жену лишь с ней самой… Однако Анне этого не хотелось.

– Как вы считаете, Янина Александровна, я должен послать письмо Мартынову прямо сейчас? – рассеянно и насуплено спросил Николай, когда они, сойдя с саней, шли к дому, далеко впереди оставив Анну, ни словом не перекинувшуюся с ними за все время пути.

– Какое письмо? – насторожилась Янина.

– С вызовом.

– Господи… Неужто вы правда…

– Да.

– Но это… Он того не стоит! – взмолилась Янина.

– Не стоит вам обговаривать это. Я его оскорбил, я его и вызову. Не дам ему наслаждения сделать это первым.

– Почему вы думаете, что он непременно сделает это?

– Сделает… После такого как не сделать? Как бы он не был мне противен, я не могу очернять его и говорить, что он трус.

Янина прекрасно понимала, что пара меняет друг друга, и, если бы Анна избрала другую линию поведения, Ники вел бы себя совсем иначе и был бы доволен. А с Яней он смеялся напропалую и вел себя как мальчишка. Янину подкупляло это, давая преимущество над сестрой и наталкивало на мысли в стиле: «Было бы чудно… Меня он ценит больше». Янина совсем не чувствовала, что очень глубоко в нем, как в человеке, способном подавлять и скрывать истинные свои пристрастия, тлеет огонек раненной гордости от поведения жены и не заживающее потому желание добиться ее.

Анна вопреки ожиданиям сестры не обиделась на Янину. То ли потому, что чувствовала скрытую правдивость ее слов, то ли потому, что не считала женщин соперницами себе. Как и Янина, впрочем. Скорее, женщины для нее вовсе не существовали. Вся боль и вся прелесть жизни исходили от мужчин… Женщин не дали ей ничего, но ничем и не задели, и она не посчитала нужным оскорбляться на сестру. Янина же жалела о своем помутнении и пыталась быть с Анной добрее, чтобы загладить свою бестактность. Несмотря на все Анна оставалась ее милой младшей девочкой. Она могла высказывать ей неудовольствие, но не позволила бы сделать это кому-то постороннему. Кроме Николая разве что.