– Какая еще практика?! Везде зараза! – возмущался Олег Тимохин. – К тому же, нам сейчас готовиться нужно! Меня родаки даже от уборки лотка за котом освободили!

Уж не знаю, к чему там собирался готовиться Олежа. Он в жизни никогда ни к чему не готовился, даже в десятом на переменах слизывал у меня домашку на подоконнике. Или скатывал из решебников. Он так обленился к одиннадцатому, что если бы была возможность, распечатывал бы домашку из решебника и наклеивал на страницы в тетрадке. Он предложил этот вариант учителям с формулировкой «ну блин, зачем?», но все они почему-то высказались против – Олег даже оскорбился.

Когда мы допытывались, куда Тимохин будет поступать, он таинственно молчал. Я подозревала, что он просто сам не знает и надеется на решающий пендель от родителей. Но насчет практики Денька заметил правильно, по делу.

Я страшно жалела о тех двух-трех часах утром, когда мы должны были идти в школу и махать вениками и кисточками, пытаясь придать совершенно убитому зданию приличный вид. Ведь можно было посвятить это время штудированию учебников! И услышав завуча, я возликовала. Но ликовала я недолго. Потому что Марина Эльдаровна сказала:

– Не было бы счастья, но несчастье помогло. Пришла комиссия, объявила здание школы непригодным к эксплуатации. Нас закрывают на ремонт. Правое крыло обещают починить к первому сентября, а левое – месяцев через шесть.

Мы, признаться, офигели. Олег тихо и жалобно вякнул:

– А мы? Как же мы? Мы же в левом.

Завуч вздохнула, подошла к Тимохину и потрепала его по волосам. Как в первом классе, когда он плакал на уроках, умолял отпустить его домой и повторял, что у него там трансформеры одни скучают. Так и ныл: «Отпустите меня-я-я… я так больше не могу-у-у…»

– А вас, дорогие мои, переводят в «Успех». Там создают вторую параллель.

Тут мы все взорвались. Начали орать:

– Какой «Успех»?! Там же одни мажоры! Мы не хотим в «Успех»! Мы хотим с вами! Марина Эльдаровна, родненькая, заступитесь! Не оставьте сиротами!

Оля Франц пищала:

– Я туда не пойду! Там стремно!

Вероника не орала, а сидела вся бледная, вцепившись в тряпку для уборки, даже, кажется, временами пыталась ее зажевать.

Горин качал головой и укоризненно бубнил в щеки:

– Не, ну, блин, ну фигня… это всем фигням самая фиговая фигня… наифиговейшая. Вот не ожидал я от вас, Марина Эльдаровна, уж от вас-то я не ожидал.

Тарас просто откинулся назад на стуле и громко стонал. А я прислушивалась к отряду холодных мурашек, бодро путешествующим у меня по спине, ать-два. «Успех» – это даже не наифиговейшая фигня. Это, возможно, конец всем моим планам. А причин-то всего шесть, а первая-то причина состоит в том, что я физически не смогу мотаться каждый день туда-сюда из поселка. Поэтому к черту оставшиеся пять причин!

Марина Эльдаровна вернулась к доске и привычно рявкнула:

– Прекратить панику!

А когда мы успокоились, прижала руки к обширной груди и умоляюще проговорила:

– Ну что же я сделаю, дитятки? Это же не мое решение и даже не директора. Его там принимали, – она ткнула пальцем в потолок. – Вас же в этом году всего восемь человек одиннадцатиклассников… Кстати, где еще двое? Прогуливают практику? А, не важно уже. И в «Успехе» девятнадцать душ. Руководство приняло оптимальное, на мой взгляд, решение – объединить альма-матер и филиал. Вы же помните, что «Успех» – это отпрыск шестнадцатой школы?

Мы-то помним. Как до седьмого класса нас в «а» и «б» параллелях было по сорок человек. Как мы едва помещались в крошечной школе с гордым статусом «гимназии с углубленным изучением иностранных языков».

А потом тогдашняя новая директриса выхлопотала разрешение открыть филиал в другом районе города. Она оказалась талантливым администратором. Постепенно за ней ушли лучшие педагоги, на адекватные условия работы и хорошую зарплату. И, естественно, перетянулись детишки из семей с солидным доходом, ибо новая гимназия стала платной.

А шестнадцатая тихонько хирела. Но мы не жаловались. Подозреваю, что наша любимая Марина Эльдаровна оставалась с нами только потому, что жила рядом со школой. Но остальные педагоги при добродушном, покладистом директоре Ван Ваныче мирились с низкой зарплатой ради душевного спокойствия и теплой, почти семейной атмосферы. И вот нате вам!

– Нас заставят платить за учебу! – подпрыгнула на стуле Оля. – Я не смогу! Я на коммерцию откладываю!

– И я!

– И ё…!

– Успокойтесь! – Марина Эльдаровна сделала фейспалм. – Ну что вы, как дети, ей-богу! Не заставят вас платить! За вас эти полгода оплатят из городского фонда.

Мы даже притихли, пытаясь обмозговать услышанное. Нежданчик, однако.

– А если в другую школу? – решилась подать голос Вероника. – Почему сразу в «Успех»?

– Не знаю, – призналась Марина Эльдаровна, – популистский ход нового мэра, полагаю. Он ведь нашу школу заканчивал. Читайте газеты, скоро во всех выпусках будет, как мэрия помогает молодому поколению в бедственном положении.

Классная покосилась на дверь. Это она, конечно, сгоряча сказанула. Но мы никому не скажем.

… – Ну ладно мы, бестолочи, а ты, Ефимова, чего такая зафрустрированная? – поинтересовалась Вероника, когда мы спустились в город. – Ты ведь отличница, на золотую идешь. Чего тебе «Успех»? Наоборот, типа выигрыш в лотерею. Там круто, говорят: домашки нет, предметы по выбору – готовься себе, ни на что не отвлекайся.

– Во-первых, ездить далеко. Я и так не высыпаюсь…

– Ну полгодика всего, – заканючила Вероника. – Меня-то точно переведут. Как я там без тебя буду? Ну как мне…

– Во-вторых… ты помнишь Бурята? – мрачно перебила я подругу.

– Ковалева, что ли? Макса?

– Его. Макса.

– Ты че, Майка? – Вероника даже остановилась. – Ты серьезно? Ну были между вами какие-то терки в седьмом классе. Это ж было сто лет назад!

– Ты помнишь, что я тогда натворила?

– Помню. Не, не помню.

– Я его искусала, – со вздохом напомнила я. – До крови. Его папаша орал, что придется швы накладывать. Нас к директору вызывали. Отец Ковалева настаивал на комиссии по признанию меня психопаткой. Но потом нас развели по школам, и дело замялось. Бурят как в новую школу попал, сразу встрял там в какую-то неприятную историю. Короче, мне повезло, что он на всю голову больной. Была хотя б половина головы здоровой, я бы, наверное, до сих пор на учете стояла.

– Слушай, Бурят ведь тебя конкретно доставал. Довел до белого каления. Ты выбрала единственный доступный тебе способ защиты.

– Это на нашем с тобой языке так звучит. Ковалев считал, что я слишком много… выёживаюсь – его слова, кстати – и меня надо слегка… приструнить.

– Май, а помнишь, как Тарас подрался с Лидой из-за булочки в восьмом? Смешно же вспоминать сейчас! Мы все выросли. И Бурят вырос… я полагаю.

– Я надеюсь, Ктулху услышит твои слова и заберет Ковалева к себе в подводное царство, – мрачно заметила я.

– Зачем? – подруга недоуменно раскрыла рот.

– Шутом придворным. С большим опытом работы в индустрии развлечений. Ибо такие люди, как Ковалев, не меняются – с возрастом они просто оттачивают свои садистские скиллы.

– А-а-а-а…

Вероника задумалась, видимо, представляла Бурята в роли шута-садиста. Вот что мне всегда нравилось в однокласснице, так это ее простодушие.

А мне даже представлять не нужно было – я прошла через его постановочные перформансы в седьмом классе. Я была объектом его приколов. И что-то сомневаюсь, что он просто позволит мне спокойно учиться в «Успехе».

Домой я скорее приползла, чем дошла. Осела в коридоре на банкетку и растеклась лужей. Сестра заполучила еще одну компрометирующую фотку в телефон: я сижу с дебильной блаженной улыбкой, впитывая прохладу от кондиционера – раскидала по сторонам конечности и высунула язык.

… Зря мы надеялись, что наш класс полностью освободят от подметательно-вытирательных работ. Школе было уже не помочь, а молодые руки с подвижными большими пальцами, эволюционировавшими за счет расширения экранов смартфонов, еще много где ценятся. Поэтому Марина Эльдаровна пристроила нас на морскую базу «Черноморец» по ту сторону от Балки, у подножья Рэхьет-горы. Пристроила якобы отдыхать, бесплатно, но неофициально помогать с подготовкой базы к запоздалому сезону, «подправить, подкрасить, то-сё», как она туманно выразилась.

Мы ехали туда на семь дней. Все обрадовались, рассчитывая отдохнуть и поплавать после работ по благоустройству базы. Одна я как-то… не радовалась. У мамы подходил срок. Или она меня не отпустит – отпросит у классной, или на базе я буду постоянно ощущать себя сидящей на пороховой бочке с горящим фитилем.

После объявления классухи Вероника потащила меня по магазинам, выбирать купальник. Мы облазали полгорода. В итоге, она выбрала себе отличный пляжный комплектик: шляпу, топ, трусики и парео в тон, а я решила доносить прошлогоднее. И шляпа у меня есть, и из купальника я не то чтобы выросла – наоборот, как-то усохла в последнее время, со всеми этими переживаниями.

…– Ха-ха-ха! Я вот я сейчас тебя во Вконтакте выложу! – сказала Алька. – А если ты за меня посудомойку разберешь и загрузишь – не выложу.

– Правило буравчика знаешь? – вяло прошамкала я.

– Мы такое еще не проходили, – обиделась сестра.

– Впитывай мудрость долгоживущих: можно долго буравить терпеливой старшей сестре мозги, долго… но до определенных пределов. Выложишь фотку – расскажу о вашем с Кариной проекте.

– Откуда знаешь?! – взвыла Алька.

– Ты нормальная вообще? Вы так орете в комнате, что только мертвый не услышит. Вряд ли мама сейчас одобрит, что ты тратишь время и карманные деньги на всякую фигню.

– Мы не тратим! Мы вкладываемся!

– Ага, сейчас отца наберу – поделишься бизнес-планом. Он любит твои бизнес-планы. Как мама?

– Нормально. Во дворе сидит, – буркнула Алька, елозя пальцем по экрану телефона.

– Удаляй-удаляй, большой сёстр следит за тобой. Про посудомойку не забудь.

Я с кряхтением натянула кеды на натруженные ходьбой ноги и спустилась. Мама сидела в нашем дворике под липой, ела клубнику из миски, при этом подавая отдельные реплики в телефон.

– Чего на жару вышла? Чтобы совсем опухнуть? – я выкатила глаза, показывая, как злюсь.

Мама замахала на меня рукой в клубничном соке:

– Да, Марина Эльдаровна, я поняла. Конечно, хочет. Ничего, помощников у меня хватает. Муж на днях из рейса вернется, и еще двое мужиков на подходе. Ха-ха-ха!

– О-о-оч смешно, – кисло выразилась я шепотом. – Просто шутка юмора на злобу дня.

Мама показала мне кулак. Я стащила у нее горсть клубники. Вкусно. Мама завершила разговор с классухой. Скривилась, потерла поясницу.

– Ты едешь – и никаких бессмысленных споров. Несколько дней оздоравливающего труда и отдыха, подальше от нас. Ты после учебного года и зачетов зеленая вся, еще хуже меня. Целый день над учебниками.

– И ты решишь родить, именно когда я буду оздоравливаться и отдыхать, ага, – сказала я. – Да ладно, я ж не спорю, поеду. Буду на связи. Кстати, насчет подальше…

Мама уже была в курсе наших школьных пертурбаций, классуха ей все разъяснила «максимально просто и понятно».

– Далеко, – повторила я упрямо. – Мне и до шестнадцатой из Карпаток далеко, а «Успех» – у самого мыса, на другом конце Мергелевска.

Мама задумалась. Я явственно видела, как она производит расчеты в уме. Мне бы ее способности к математике и анализу. Не передалось, увы.

– На одной чаше весов – качество преподавания, углубленный язык, действительно углубленный, а не это недоразумение в шестнадцатой школе, – сказала она, поглаживая огромный живот. – Это именно то, в чем ты сейчас больше всего нуждаешься – знания. А на другой чаше – затраты на коммьютинг, форму, нестандартные учебники… ну и стресс, конечно. Давай решать. Готовиться к экзаменам по книгам в маршрутках с двумя пересадками ты не сможешь. Что сможешь?

– Двадцать первый век на дворе, – напомнила я, – есть учебные подкасты в телефоне. Аудиокниги. Открою секрет, никто ничего уже особо по школьной программе не читает, всяких Толстых и Достоевских есть дофига в сети в аудиоформате. Можно даже на ускоренное прослушивание ставить. В «Войне и мире» это особо ценно.

– Тогда первый вопрос решен. Только не ходи в наушниках по городу. Особенно на пересадках.

– Помню, помню.

– Вопрос второй – деньги. Тут сложнее.

С деньгами всегда все сложно. Мама сама выкрасила в голубой мебель в новую детскую. Кроватки, пеленальный столик и шкаф папа собрал в гараже, из досок. Будь у нас полный финансовый ажур, они бы просто заказали все онлайн, как мама Вероники в свое время. У нас вообще в классе у пяти человек из восьми мелкие братья и сестры – поколение восьмидесятых устроило бейби-бум, нагоняя несбывшееся. Но по количеству детей на одну семейную ячейку мы, Ефимовы, однозначно впереди.

– Ладно, подумаем, – сказала мама, с трудом поднимаясь. – Ох, скорей бы. На руках всяко легче таскать, чем в пузе. Хотя судя по этим акробатическим номерам и точечным ударам прямо в пупок – я будущая мать гениальных футболистов.

А, забыла сказать: склонности к иронии и самоиронии мне от мамы все-таки перепало, даже в избытке. Лучше бы это была математика.

Глава 2

Майя

В первый вечер на базе мы просто расползлись по домикам и попадали на кровати. В нашем с Вероникой случае это были кровати с панцирной сеткой. Матрасы лежали на полках в шкафу, свернутые в рулоны. Поэтому попадали мы прямо на сетку.

– Блин, совковое место, – сказала Вероника.

– Угу, – сказала я.

Нос мой очень удобно вписался в одну из ячеек сетки. Зато остальному лицу было плохо. И рукам. И ногам. И одежда воняла растворителем. Мы наработались и надышались краской до синих чертиков в глазах.

– Даже лампочки у них, как у Ильича Ленина в шалаше, – простонала Вероника.

– Ага, – с уважением отозвалась я. Сразу видно, что человек готовится к ЕГЭ по истории.

Лампочки в домике висели под потолком на обмотанном изолентой проводе и светили из последних сил.

– Встаем на счет «три» – слабым голосом проговорила Вероника. – Один, два…

На «три» она отрубилась. Я встала, кое-как стащила матрасы с полок и растолкала одноклассницу. Со стонами и кряхтеньем мы застелили кровати, упали и заснули. Если так пойдет, подумала я, засыпая, то пусть роды у мамы начнутся по расписанию. Тогда будет повод свалить из этого…

– б-з-з-з, – сказали у меня над ухом.

… комарятника.

… На следующий день мы с Вероникой стояли у столовой и с тоской смотрели, как Тарас Рослин и Лида Старикова рисуют красоту на стенах киоска для сувениров. Мы страшно им завидовали. Я сто тысяч раз пожалела, что художник я от слова «худо», пару раз в детстве на энтузиазме записалась в художку, но после серии вдохновенных каляк-маляк была с позором изгнана.

Рослин рисовал море, а Старикова – крошечные яхты: красная запятая – лодка, белая – парус. Остальных одноклассников, по словам Лиды, отправили приводить в порядок кинозал. А нас с Вероникой, припозднившихся из-за ночного комариного нашествия, очевидно, ждали остатки вчерашнего задания. Плюс мы еще и завтрак проспали.

Из столовой вкусно пахло, но на двери висела табличка «спецобслуживание». Мы с отвращением косились на ряд метелок, лопат и кисточек на длинной ручке вдоль забора. Однако через несколько минут из столовой посыпались спецобслуженные – смуглые говорливые парни восточной наружности. Гастарбайтеры расхватали метлы, валики и кисточки и, треща на своем гортанном языке, скрылись в глубине базы. Мы с Вероникой с надеждой переглянулись.

Вскоре появилась директор базы, велела выдать нам по бутерброду с какао и отправила нас в номера. Оказалось, что в глубине базы, в симпатичной сосновой рощице, есть два приличных корпуса «три звезды» с бассейнами, а деревянные домики, в которых мы ночевали, это бюджетный («а-ля дешман натюрель», как кисло выразилась Ника) резерв для обслуживающего персонала.

Номера готовились к заезду гостей. Нам нужно было раскидать по ванным комнатам мыло и зубную пасту и красиво сложить на кроватях полотенца. Тут Вероника, в прошлом любительница оригами, разошлась. Пока я заполняла санузлы гигиеной, она складывала из полотенец журавликов, лис, кошечек и прочую фауну. Старшей горничной очень понравилось, и она отпустила нас раньше остального класса, взяв обещание повторить оригами на бис на остальных этажах.

Разумеется, мы тут же рванули к морю. У «Черноморца» имелось еще одно достоинство – свой пляж за проволокой. В то время как дикая часть берега пестрила телами разной степени прожарки, мы роскошно расстелили свое двуспальное покрывало у самой воды.

Кстати, если вы видите на пляже отдыхающих с бамбуковыми ковриками, эко-шезлонгами из скандинавской сосны и самонадувающимися матрасами, знайте, это – приезжие. Местные ходят на пляж с покрывалами, передающимися из поколения в поколение (доблестно ознаменованные мазутными пятнами от ежегодных розливов нефти, словно стволы деревьев годовыми кругами), вареными яйцами и замороженными бутылками с компотом. Если, конечно, ходят. Многие за лето так на море и не выбираются. И мы с Вероникой наверняка попали бы в их число, если бы не Марина Эльдаровна.

Я наплавалась и нанырялась до головокружения. Лежала на покрывале и чувствовала, как меня продолжает качать. Из носа и ушей вытекала морская вода.

Давно не ныряла. Вспомнила, как это классно. В голове всплыло прошлое лето – я еще успела месяц отходить на плаванье, мы как раз должны были перейти к серьезным тренировкам, но потом жизнь поставила условие: или я бросаю все хобби и начинаю серьезно готовиться к ЕГЭ, или пролетаю с бюджетом. Да и платить за мои увлечения стало особо нечем, все откладывалось на последний год и на репетиторов. Я и до этого готовилась, но все же надеялась урвать отдыха у лета. Не вышло. И сейчас, когда вернусь домой, снова вгрызусь в гранит наук. Отдыхать буду потом – когда поступлю в ЮМУ. Мысль об этом мотивировала… но не очень.

– О, кстати чуть не забыла! Новость на сотку! А кого я ви-и-идела? Угадай! – Вероника сонно зевнула и приподнялась на локтях.

– Не буду угадывать, лень. Колись, – равнодушно сказала я.

Меня еще качало на волнах, а перед глазами колыхались водоросли. Внутри слегка свербело – я потеряла дыхание, разучилась держать позицию под водой, тренер именно об этом предупреждал.

– Я видела Димку Марченко. Он здесь, на базе. Обещал найти нас на пляже.

– Винни-Пуха? – вялость как ветром сдуло. – Его что, ОДНОГО сюда отпустили? Он, часом, не осиротел?

– Ага, одного, конечно, – Вероника фыркнула. – С родаками он. Под присмотром маман, бабан и тетки. Они тут всей семьей отдыхают.

– Димка! – обрадовалась я.

Тут надо сделать кое-какие пояснения. В списке моих претензий к «Успеху» Дима Марченко всегда стоял на первом месте. На втором был уход во вражеский лагерь любимой учительницы по литературе, но перевод Димки дался мне больнее.

Он ушел в «Успех» в начале девятого, когда наша дружба была в самом разгаре. Как обычно, вялые протесты Димки услышаны не были. Мама и бабушка Марченко сочли, что раз из ребенка не получился великий виолончелист (рядом с шестнадцатой гимназией тогда находилась сильная музыкальная школа), у него еще есть шанс стать великим лингвистом, на худой конец, филологом.

Это для других Димка был увальнем, очкариком и рыхлым парнем с исколотыми глюкометром пальцами. Для меня он всегда оставался самым лучшим другом на свете, няшной булочкой, пупсиком и Винни-Пухом. Мы обсуждали книги и фильмы, строили планы и практически всегда совпадали во взглядах на жизнь, обильно сдобренных подростковым максимализмом.

Сначала мы пытались общаться в МакДаке на набережной, выкраивая по полчасика между моими поездками в бассейн и Димкиными к репетитору. Но потом у меня началась подготовка к ЕГЭ, а совет семьи Марченко постановил, что длительные переезды по городу для ребенка-диабетика слишком опасны, и перевели Димку на занятия по скайп.

Какое-то время мы переписывались в сети. Однако вскоре семья ограничила Димке доступ в онлайн. Да, мне было трудно представить, как жизнь шестнадцатилетнего парня может полностью контролироваться, а Димка… привык и не роптал. На все мои возмущения отвечал простой фразой: «У меня кроме них никого нет. А у них – кроме меня». С тех пор, как Димкин отец умер от рака, мама и бабушка посвятили ему все свое существование, и Димка верил, что не имеет права быть неблагодарной сволочью.

При всей своей любви к семье за свою жизнь Димка обыграл родаков дважды: в первый раз, когда в девять лет заболел сахарным диабетом, во второй – когда начал плохо учиться в «Успехе», несмотря на усилия репетиторов и истерики у обеих мадам Марченко.

Я не знала, как обстояли у него дела сейчас. Наше общение прекратилось, Дима просто исчез из моей жизни. Я погоревала и нашла новых друзей. Естественно, никто из них даже рядом не стоял с Винни-Пухом.

… Я лежала и высматривала Димку. Раз Винни-Пух сказал, что придет, значит, придет.

– И когда ты успела Марченко найти? – ревниво спросила я у Вероники. – Мы же почти все время вместе были.

– Я за шампунем спускалась, – ответила одноклассница. – А он там с нашими тусовался в холле. Знаешь, Димон не изменился ничуть. Такой же толстый, только высокий. По-прежнему всех по-детски любит. Наших парней увидел – радости полные штаны. А когда узнал, что мы всей толпой идем в «Успех»… – Вероника присвистнула.

Я понимающе кивнула. Можно было только надеяться, что наши пацаны не стебались над Димкой. Он всегда слишком бурно выражал свои эмоции: если радовался – сиял, а когда его кот попал под машину, плакал три дня и слез не стеснялся. Вот ему тогда от Бурята издевок прилетело! А потом еще больше, когда Марченко вздумал меня от Макса защищать. Мне было даже страшно думать, как сложились у Марченко и Ковалева отношения в «Успехе», когда Димка туда перевелся.

– Ну блин, – тараторила я, бурля от радости. – Ну какой отличный сегодня день! Такое облегчение, что Димка очно учится. Его ведь мама хотела на домашнее перевести… О, вон он! Винни-Пух, сюда! – я вскочила и ринулась к воротам.

Наступила босой ногой на острую гальку. Ойкнула, почти влетела в Димку, подпрыгнула и повисла у него на шее. Он был такой же сдобный, мягкий и счастливый, как раньше. Только действительно вырос. Чтобы потискать его за пухлые щечки, мне пришлось приподняться на цыпочки. Я схватила его за руку и потащила к нашему лежбищу.

– Майка! – вскричал Винни-Пух! – Ты теперь будешь учиться с нами?! Это офигеть как классно!

– Вообще-то, я тоже буду, – уязвленно проговорила Вероника. – Еще раз привет!

– Привет, Ника! – вскричал Димка, плюхаясь на покрывало. – Уф, столько шикарных новостей в один день, одна другой круче! Я сейчас взорвусь!

– Что может быть круче нас? – засмеялась я.

– Бурят! Бурят возвращается! Мой лучший друг возвращается из Таиланда!