Своя волна

Глава 9

-Мам, привет!

Федька бросился на шею матери.

–Привет!– прижимая к себе худенькое тельце, закутанное в объемный пуховик, засмеялась Маша. Выпустив сына из объятий, она обняла Веру и поздоровалась со свекровью.

–Зря ты не поехала,– сказала свекровь.– Потрясающе, это было потрясающе! Свиржевский великолепен!

Вера закатила глаза.

–Да, я тоже думаю, что зря не поехала,– вздохнула Маша.

–Большего зануды чем бабушкин обожаемый Свиржевский, я в жизни не встречала,– прошептала Вера на ухо матери и хихикнула. Маша спрятала улыбку.

–Ну, что пойдемте. Такси ждет. Сначала завезем бабушку домой, а потом поедем к себе.

–А ты по нам скучала?– усевшись на сидение такси, спросил Федька, привалившись к Маше.

–Ужасно скучала! Вы же мои любимые. К тому же, дома без вас слишком тихо,– улыбнулась Маша.

–А у тебя что-нибудь интересное было, пока нас не было?

Маша замялась. За время отсутствия детей случилось столько всего, только, скорее трагического, возможно, даже, мистического, нежели интересного. Но рассказывать о подобных вещах семилетнему сыну не стоило. Вздохнув, Маша помотала головой.

–Нет, сынок. Ничего такого интересного. Все как обычно.

–А у нас столько всего было! Я тебе дома расскажу. Хочешь?

–Конечно.

–Даже, если не хочешь, он все равно расскажет,– съехидничала Вера.

–А этот Свирчевский ничего интересного не рассказывал, как бабушка обещала,– наябедничал Федька на великого знатока питерской истории.– И он вредный. Правда он такое смешное лицо все время делал,– захихикал Федька и скорчив рожицу, изобразил смешное лицо великого проводника по мистическим местам.

–Федя, прекрати говорить глупости!– строго сказала с переднего сидения свекровь.– Если ты не умеешь слушать и не желаешь ни минуты постоять на месте, не нужно обвинять кого-то и говорить всякую чепуху.

Маша ухмыльнулась. «А ведь я предупреждала. А в ответ слышала «Ерунда!» Но озвучивать то, что ее предсказания оправдались, великодушно не стала. В конце концов, свекровь действовала из лучших побуждений. Да и детям, в самом деле, на пользу новые впечатления и какие-то новые знания, которые они в любом случае получили, несмотря на то, что Свиржевский оказался занудой и к тому же вредным. Что-то в их головах все равно отложилось.

Выслушав нескончаемый рассказ Федьки обо всем, что им довелось увидеть, Маше, наконец, уже в двенадцатом часу ночи, удалось, уложить, переполненного эмоциями и впечатлениями сына, в кровать.

На следующий день, в субботу, дав детям поспать подольше, Маша принялась разбирать вещи, которые они брали с собой в поездку. Выгрузив целую гору бесполезных и бессмысленных сувениров, Маша достала со дна спортивной сумки, в которой были Федькины вещи, сменную куртку, по видимому так ни разу не вынутую и не надетую. Открыв дверцу шкафа, в котором хранились куртки, теплые штаны и зимняя обувь детей, Маша с удивлением обнаружила на полке для обуви свою сумку. Очевидно, она засунула ее туда, вернувшись из издательства, в день своего достопамятного похмелья. Она потом пыталась вспомнить, куда ее дела, но, хоть убей, так и не смогла. Но, так как кредитные карты, были в кармане пальто, а в силу обстоятельств ей было не до поисков пропавшей сумки, она просто достала другую и ходила с ней, даже, думать забыв о пропаже. Повесив Федькину куртку в шкаф, Маша достала из него, оказавшуюся неожиданно тяжелой сумку. Заглянув внутрь, она обнаружила пачку корреспонденции, врученной ей Фаиной Родионовной в тот день, когда ее убили… Теперь все это, скорее всего, было никому не нужно и, вероятно, можно сразу просто выкинуть все, не глядя. Маша почувствовала, как защипало в носу, а перед глазами все стало расплываться, и их тоже нестерпимо защипало. Бросив оставшиеся детские вещи, посреди коридора, Маша прошла в комнату и уселась на диван. Основная часть писем была из различных организаций приглашавших редакторшу посетить мероприятия, посвященные новогодним праздникам. Было несколько писем от авторов, издававшихся у них, эти письма Маша отложила в сторону, решив отдать Арсению. Конечно, вряд ли он станет их читать, но вдруг… Одно письмо было увесистое, запечатанное в конверт формата А4. Адрес издательства и адрес отправителя были написаны крупными четкими, почти печатными буквами. В графе «От кого» было написано «Иннокентий Абрамов». Маша покопалась в памяти, пытаясь вспомнить, был ли у них такой автор. Внутри конверта была папка с какими-то вырезками, справками, ксерокопиями и записками, сделанными от руки. Кроме папки в конверте лежали две общие тетради и листок бумаги, исписанный тем же четким, почти печатным почерком, что и надпись на конверте.

«Здравствуйте, уважаемый редактор. Мой муж Иннокентий Абрамов писал книгу. К сожалению, Кеша недавно попал в аварию и погиб, и я решила, что должна отправить книгу вам в издательство, хоть она, как я поняла и не дописана. Кеша очень много работал над ней. Он был очень умный и талантливый. Возможно, вы захотите издать его книгу, может быть, там недописано совсем немного. Адрес вашего издательства был у Кеши на рабочем столе на листочке с рекламой, поэтому я решила отправить книгу именно Вам, подумав, что Кеша и сам собирался так сделать. Я очень надеюсь, что книга моего мужа Вам понравится. В любом случае, большое вам спасибо за то, что вы ее прочитаете. До свидания. Нина Абрамова».

Письмо было наивное и очень трогательное. Маше стало, безумно жаль, эту несчастную женщину, потерявшую своего мужа, которого она, судя по всему, очень сильно любила. Шмыгнув носом, прогоняя вновь подступившие к глазам слезы, Маша открыла одну из тетрадей. Это был дневник. И судя по всему, принадлежал он не мужу Нины Абрамовой, а кому-то еще. Маша отложила дневник в сторону. Вторая тетрадь содержала заметки, рассуждения, сопоставление фактов, какие-то схемы. Возможно, Нина Абрамова ошиблась, и ее муж проводил какое-то исследование, а не писал книгу. Может быть, ему было проще сказать жене, что это книга, чем объяснять что-то по поводу своего исследования. Маша просмотрела первые несколько страниц. Это было даже не исследование. Иннокентий Абрамов занимался расследованием преступления. Он расследовал убийство какого-то профессора. После того, как проснулись дети, и Маша накормила их завтраком, она вновь вернулась к чтению тетради погибшего «сыщика». Дочитав до конца, Маша, переполненная сочувствием к погибшему и его не сложившейся научной карьере, была вынуждена, с некоторым разочарованием признать, что Иннокентий Абрамов, трагически окончивший свой, довольно короткий жизненный путь, так и не узнал, несмотря на все свои старания, имени убийцы профессора Подгородецкого, и, вероятно, эта тайна, так навсегда и останется тайной. Маша убрала тетради в конверт, собираясь потом отправить их обратно несчастной вдове, с письмом, в котором она постарается убедить ее, что ее муж Кеша занимался очень важным делом и только несчастный случай, произошедший с ним, помешал ему довести начатое до конца. Вообще, судя по всему, Иннокентий Абрамов в своем расследовании зашел в тупик. Но вдове об этом знать не обязательно. Маша вынула из прозрачной пластиковой папки газетные вырезки, всевозможные бумажки, фотографии. Вырезки, их было несколько, все были давнишние. В каждой, так или иначе, упоминалось имя профессора. Тут были всевозможные справки из полиции, из поликлиники, из университета, в котором работал профессор. Записки, написанные разными почерками. Маша взяла в руки фотографии, вложенные в папку вместе со всем остальным. Плотненький, лысоватый, улыбающийся мужчина, в окружении молодых людей на фоне каких-то развалин. Вероятно, это и был убитый профессор. Еще фотография профессора, с задумчивым видом склонившегося над толстой книгой. Наверное, студенты сняли для какой-нибудь газеты или для поздравления. А вот профессор в окружении студентов в аудитории. Внизу фотографии подпись от руки «Факультативное занятие по истории древнеславянских народов. Март 2010г.» Маша пригляделась к лицам студентов, пытаясь попробовать угадать, кто из них Иннокентий Абрамов. Иннокентия она не угадала, так как понятия не имела, как именно он выглядит. Но зато одно лицо на фотографии узнала совершенно точно. Сердце в груди подпрыгнуло и замерло от неожиданного открытия. Маша еще раз взглянула на фото. Нет, все точно, это не разыгравшееся воображение, это именно тот человек, а не просто кто-то похожий. Маша осторожно собрала все обратно в папку. Руки у нее слегка дрожали. Сложив в конверт все его содержимое, Маша достала из сумки визитку и набрала номер.

-Вера, Федя, вы сможете немного посидеть одни?– заглядывая в комнату к детям, спросила Маша.– Мне нужно ненадолго уехать. Это очень важно.

Вид у нее был встревоженный.

–Мам, что-то случилось?– обеспокоенно спросила Вера, глядя на мать. Маша улыбнулась.

–Нет. Мне нужно съездить на работу. Ненадолго…

–В субботу?!

–Да. Просто срочное дело. Ну, так посидите одни?

–Конечно,– кивнула Вера, взгляд у нее по-прежнему был удивленный.

–А купишь мороженое?– подал голос Федька, еще не столь искушенный в вопросах, связанных с необычным поведением взрослых.

–Обязательно куплю,– улыбнулась Маша.

Выйдя из лифта, Маша нос к носу столкнулась с Андреем.

–Привет!

–Привет.

–Ребята из Питера вернулись?

–Да. Довольные. Им очень понравилось.

–Мне перенесли срок командировки. Я улетаю сегодня вечером,– сказал он.

Она почувствовала, как сердце болезненно сжалось, переполняемое грустью и сожалением.

–Может, сходим куда-нибудь все вместе? Устроим прощальный обед?– глаза у него были, как показалось Маше, немного печальные. Он, не отрываясь, смотрел на ее лицо. Маша вымученно улыбнулась.

–Андрюш, извини, у меня сейчас очень срочное дело. Мне нужно бежать, правда. Просто, так получилось…

–Да ничего. Я понимаю. Я, сам узнал только позавчера. Пришлось менять кое-какие планы…

–Ясно…

Отчего-то к глазам снова подступили слезы, видно день сегодня был такой, плаксивый. Чувствуя, что на этот раз она и впрямь может расплакаться, Маша быстро сказала:

– Хорошо тебе долететь…

–Маша,– он шагнул к ней. Маша чувствовала, что глаза уже с трудом удерживают переполнившую их влагу и еще чуть-чуть, и она не выдержит и впрямь расплачется.

Сделав глубокий вдох, она выпалила:

–Отправь мне смс-кой номер своей карты. Я переведу тебе деньги. Наверное, придется переводить частями, но я постараюсь, как можно быстрее вернуть все. Ты не переживай…

Улыбка исчезла с его лица, и оно как будто застыло. Взгляд, обращенный на нее, неуловимо изменился, как будто внутри него погасили свет.

–Хорошо, отправлю потом,– сказал он.– Можешь не торопиться. Я тебе уже говорил, что я, по этому поводу, не переживаю. Ладно, удачи тебе. Ты торопишься…

–Да… Пока…

Он вошел в раскрывшиеся двери лифта.

–Пока.

Двери закрылись. Маша быстро выбежала из подъезда, заставляя себя думать только о предстоящей встрече.

Глава 10

В помещение издательства вошел Макс Стрельников. Маша, не отрываясь, смотрела на красивое, совершенно спокойное лицо, на плавные, движения гибкого тела. Как и каждый раз, эта почти совершенная красота поражала, вызывала невольное восхищение.

–Здравствуйте, милая Маша,– одарил ее своей невероятной улыбкой радиоведущий. Он бросил взгляд в дальний угол комнаты, где на мягком кожаном диване, расположился Владимир Владимирович Захаров. Улыбка радиоведущего стала немного насмешливой.

–Здравствуйте, господин следователь.

Захаров кивнул.

–Здравствуйте, господин Стрельников.

Радиоведущий вновь взглянул на Машу. Его взгляд, обращенный на нее, был почти нежным. Он засмеялся.

–Вот уж не думал, что именно Вы, Маша, поставите точку во всей этой истории. Хотя, я признаться даже рад, что это сделали именно Вы.

–Надеюсь, Вы готовы рассказать, господин Стрельников, эту свою историю,– подал голос следователь.– Вы сами пожелали, чтобы встреча состоялась здесь и настояли на том, чтобы Мария Александровна присутствовала.

–Я готов удовлетворить Ваше любопытство, господин Захаров.– Стрельников с невозмутимым видом уселся на ближайший, к Машиному, стол. – А можно попросить у Вас сигаретку?

Вынув из пачки, положенной рядом с ним Захаровым, сигарету, радиоведущий с наслаждением затянулся и выпустил струйкой дым.

–Пять с лишним лет не курил,– даже зажмурив глаза от удовольствия, сказал он и засмеялся. – Вредно для здоровья.

Захаров и Маша молча сидели в ожидании рассказа.

Стрельников затушил сигарету. Повел широкими плечами. На губах его играла беззаботная улыбка, взгляд сине-голубых глаз был отрешенным, обращенным куда-то в пространство.

–Там где я родился, большинство людей живет не просто скромно, а очень бедно. Это удел множества небольших городков, сел, деревень. В нашем городе были те, кто жил неплохо и даже очень неплохо, но их были единицы. Среди моего окружения таких людей не было. И самое главное, что в таких местах, практически нет перспективы. Как ты не старайся, а все равно будешь жить, так же, как и жил, на грани нищеты. Я с самого детства знал, что такая жизнь не для меня. Я хотел иметь возможность ни в чем себе не отказывать. Хотел хорошей жизни, насыщенной, а не влачить жалкое существование. Отец ушел от нас, когда мне было четыре. После его ухода мы больше ничего о нем не знали. Он ни разу не появился, забыл о нас полностью, будто нас и не было никогда в его жизни. Мама постоянно бралась за какие-то подработки. Где-то что-то убирала, кому-то что-то шила. Работала на износ, чтобы обеспечить меня всем необходимым,– Стрельников усмехнулся,– по ее меркам необходимым. Все мои друзья жили примерно также. Кто-то еще хуже, у кого отец пил и забирал из семьи все что можно. Меня поражало, что никто из них, как будто даже не замечает убожества такой жизни. Я всех их за это презирал. Я совершенно точно знал, что они всю жизнь будут жить точно также. Как их родители, как родители их родителей. Я даже маму презирал, за то, что она трепыхается, терпит унижения, подрабатывает за гроши, а толку почти никакого от всей этой суеты нет. Лишний килограмм сосисок, лишняя пара носков и все. Я твердо решил, что вырвусь из этого болота и уеду в большой город, где можно достичь того о чем я мечтал. Но я, естественно, понимал, что сначала нужно получить образование. После школы я поступил в местный университет, так как ехать учиться в Москву, у меня денег не было. А учиться и вкалывать где-нибудь на стройке или подавать кофе тем, кто уже преуспел, я не горел желанием. Наиболее подходящим, для возможности претворения в реальность моих грандиозных планов, в нашем захудалом университете я счел исторический факультет. Я поступил с легкостью. Учеба всегда давалась мне очень легко. От природы отличная память, можно считать, повезло, потому что большинство предметов не вызывала у меня особого интереса.– Стрельников вновь улыбнулся и бросил взгляд на своих слушателей.– Уже живя в Москве, пользуясь этой особенностью собственной памяти, я даже освоил испанский и итальянский, можно сказать, просто для души, ну и потешить самолюбие – вот я какой! Наверное, можно было бы изучить и другие языки. Возможно, я займусь этим в ближайшем будущем. У меня ведь теперь появиться масса свободного времени.– Он жизнерадостно рассмеялся, как будто разговор этот происходил в компании хороших друзей, и они вели милую, приятную беседу о пустяках, пребывая в отличном настроении.– Учеба в университете была сплошным занудством и пустой тратой времени. История меня никогда особенно не привлекала. Но я знал, что прежде чем сделать следующий шаг, вернее, первый шаг своего «восхождения» наверх, навстречу своей мечте, необходимо получить диплом. Бумажку с печатью, подтверждающую, что ты не пустое место. И на самом деле, не дающая абсолютно никаких преимуществ, просто у нас такая система, что на каждом шагу обязательно требуется, какая-нибудь бумага, документ, без которых у тебя нет никаких прав. Хотя, с ними их тоже нет, одна видимость, – он вновь радостно улыбнулся слушателям. – На пятом курсе наш преподаватель, профессор Подгородецкий сообщил, что его пригласили работать в Москву и предложил желающим занять место его ассистента и поехать вместе с ним, поучаствовать в чем-то вроде конкурса. Нужно было написать научную статью. Статья должна была рассказывать и содержать в себе материалы о серьезном исследовании проведенном автором. Все, как у взаправдашних, солидных ученых. Автор лучшей статьи получал джек-пот – место ассистента и билет в место, где мечты претворяются в реальность, где перед тобойчеловеком открываются тысячи возможностей, где можно осуществить самые смелые замыслы и вознестись на невероятную высоту, если есть мозги, воля и несгибаемая целеустремленность. Я не сомневался, что место достанется мне. Я был лучшим на курсе. Самым способным. Не потому, что я настолько талантлив. Просто, как я уже сказал, неоценимую поддержку мне оказывала моя память. Я мог пролистать книгу и пересказать, почти слово в слово ее содержание. На написание статьи, на которую профессор дал нам два с лишним месяца, я потратил неделю, и это с учетом, того что мне нужно было раздобыть дополнительную литературу, найти какие-то исторические сведения, связанные непосредственно с темой моей статьи. Когда профессор, подводя итог устроенному им соревнованию назвал имя моего сокурсника, Кешки Абрамова, мелкого чмыренка, вечно попадавшего в дурацкие ситуации, и уж точно, не отличавшегося ни особым умом, ни способностями, я сначала даже не поверил. Кешка чуть не умер, когда услышал свое имя. Я так и думал, что его удар хватит. Возможно, я бы спокойно снес этот небольшой удар судьбы, так как неудачи закаляют, дают определенный опыт, делают нас сильнее. Но после лекции Подгородецкий подошел ко мне и сказал, что моя работа, как он и отметил во время обсуждения, прежде чем назвать имя счастливца, великолепна. Ее единственный недостаток, что каждая ее строчка пронизана самолюбованием автора, его обожанием себя. Я засмеялся и ответил, что все мы любим и обожаем себя, и это совсем не плохо, когда человек знает себе цену. Профессор посмотрел на меня с такой снисходительностью, что внутри у меня все закипело. «Вы, Стрельников, несомненно, одарены от природы, более того, Вы по-настоящему талантливы. Но Ваша чрезмерная любовь к себе не дает Вашему таланту двигаться в нужном направлении. Слишком эгоистичные люди редко бывают счастливы. А, скорее, и вовсе не бывают. Им всегда кажется, что они получили недостаточно, что они достойны намного большего». В этот момент мимо нас прошел Кешка. Его всего распирало от гордости. Когда я взглянул на его мышиную мордочку, я испытал желание придушить это ничтожество, которому, место, как раз там, где он есть. Этот недотепа, постоянно влипающий в неприятности, это жалкое насекомое не достойно занять мое место. Он даже не сумеет как следует воспользоваться выпавшим ему шансом. Всю жизнь просидит в каком-нибудь архиве, дыша книжной пылью.– Радиоведущий достал из пачки еще одну сигарету и прикурил.– Сначала я хотел убить Кешку. Но потом решил, что, во-первых, это может показаться подозрительным. Кто знает, что придет в голову профессору. Он был достаточно проницательным и очень-очень неглупым человеком. Он не был, как некоторые представители от мира науки, полностью отрешен от жизни. Прекрасно соображал не только в истории. Да и потом, не было ни какой гарантии, что если с Кешкой, вдруг, что-то случится, то профессор предложит место мне. Нет, я решил наказать их обоих. Уж раз я пролетел с поездкой в Москву, так и Кеша никуда не поедет, и проведет всю оставшуюся жизнь с сознанием, что его единственный шанс хоть чего-то достичь, уплыл из рук.– Выпустив очередную струйку дыма, радиоведущий усмехнулся: – Профессор даже не догадался, с какой целью я разыскал его в лесу. Обрадовался, увидев меня. В глазах было такое любопытство, как у ребенка, когда он поинтересовался, что же заставило меня приехать в такую даль, да еще бродить по лесу, чтобы его найти. Он так и не понял ничего, смерть была быстрой и безболезненной… Когда я уже шел обратно по лесной тропинке, навстречу мне попался парень. По виду, сразу было ясно, что он конченый наркоман. Уж не знаю, что он забыл в лесу. Он явно не относился к любителям прогулок на природе. Его сильно трясло, видимо, его сильно ломало. Увидев меня, он бросился ко мне и вцепился в мою руку, повторяя как заведенный, что ему очень нужны деньги. Взгляд у него был безумный, но я решил, что раз уж он меня видел, то, несмотря на свое состояние, потом на него может снизойти просветление и он может вспомнить нашу встречу и описать, как я выгляжу. Я решил, что нельзя оставлять такого опасного свидетеля и нужно от него избавиться. Мы были уже, практически, на краю леса. Кто-то из местных мог пройти мимо и заметить нас. Невдалеке была видна какая-то покосившаяся развалюха, и я сказал, что денег у меня нет, но есть то, что ему нужно. Он поверил сразу. Глаза загорелись безумным огнем. Он чуть ли ни бегом поскакал за мной к старому сараю. В начале, наша встреча в лесу меня раздосадовала, я считал, что мне ужасно не повезло. Но потом в местной газете вышла статья об убийстве профессора, и в ней сообщалось, что убийцей является проживавший с ним в одном поселке наркоман, убивший, заодно, и своего дружка, такого же наркомана, как и он сам. И я понял, что все вышло как нельзя лучше и можно больше не переживать, что меня по какой-либо причине, могут заподозрить в случившемся. Я был рад, что все закончилось, и история с профессором осталась в прошлом, можно двигаться дальше, не оглядываясь назад. Можно забыть о своем безрассудном поступке, который я совершил, поддавшись эмоциям, что было, конечно, довольно глупо. После всего случившегося, я усвоил урок, что нужно всегда мыслить трезво, не идти на поводу у своих чувств, иначе это может привести к большим неприятностям. Спустя две недели я уехал в Москву. Я твердо знал, что это мой город, и что он, так или иначе, примет меня и не просто примет, а через какое-то время покориться мне, вознесет наверх. Так и вышло. Я всегда шел только вперед, не останавливаясь, не раздумывая. Я знал, что если хоть раз проявить слабость, то все старания пойдут прахом и все чего я достиг благодаря своей настойчивости и своим неустанным усилиям, исчезнет. Падение происходит намного быстрее, чем подъем.

Месяц назад я получил от администрации университета приглашение на встречу выпускников. Уж не знаю, с чего вдруг, им взбрело в голову устроить встречу, вроде пять лет со времени выпуска не такая уж значительная дата. Подозреваю, что понадобилось, в очередной раз, отчитаться хоть о каких-то мероприятиях, которые проводились в текущем году. Ну, сами знаете, как это у нас делается,– радиоведущий жизнерадостно хохотнул.– Я сначала не собирался ехать. Видеть однокурсников, которые меня бесили на протяжении пяти лет учебы, у меня ни какого желания не было. Но потом, взыграло чисто детское желание, похвастаться,– он снова засмеялся,– утереть всем нос. Вот, мол, какой я, кем я стал, смотрите, лопайтесь от зависти. Глупо, конечно, но человек слаб, а мое слабое место – тщеславие. Не отрицаю, не лучшее из качеств, как оказалось даже губительное. Как я и думал, встреча оказалась скучной. Закончилось все, естественно, банальной попойкой. Кешка Абрамов тоже пришел. Видно, он не привык пить, потому что его сильно развезло еще в самом начале, и он начал всем рассказывать, что занимается расследованием смерти Подгородецкого. Как обычно, с гордым видом. Весь напыжился. Как обычно, никто на него внимания не обращал, и все старались, побыстрее, от него отвязаться. Потом Кешка, очевидно, возжелавший, во чтобы-то ни стало, в кои-то веки, оказаться в центре внимания, заявил, что ему вот-вот станет известно имя настоящего убийцы, так как наркоман, которого признали виновным, на самом деле, профессора не убивал. Через некоторое время, ему совсем стало плохо, и сердобольные товарищи отволокли его безвольное тело в туалет, откуда он, так, до конца вечера, больше и не появлялся, и больше никого не доставал. Я, как и другие, принял его слова за пьяный бред. Никакого беспокойства его заявление у меня не вызвало. Прошло пять лет и никаких свидетелей, очевидцев способных указать на меня совершенно точно не было. Ничего нельзя было доказать, никаких следов того, что я был в тот день в лесу, не было. Единственный мой промах, то, что я обронил в сарае часы профессора, взятые мною, опять же по глупости, как некий трофей, и тот обратился в мою пользу. Именно найденные возле трупа наркомана часы и натолкнули полицию на мысль, что это он и его дружок прикончили Подгородецкого с целью ограбления. Так что Кешкина болтовня совершенно меня не тронула.

Но в тот день, когда произошел наш маленький инцидент в кабинете Фаины Родионовны, она в порыве чувств ударила по своему столу с такой силой, что бумаги, лежавшие на нем, разлетелись. Я, как человек воспитанный, счел своим долгом помочь пожилой женщине. Я начал собирать то, что упало, и увидел конверт, на котором было Кешкино имя и адрес. Признаюсь, у меня просто сдали нервы. Умом-то я понимал, что Кешка не мог ничего узнать, но с другой стороны, я вспомнил его пьяное бахвальство. Он говорил так уверенно… Я испугался, что такая глупая мелочь может разрушить все, к чему я так долго шел, что именно сейчас начало осуществляться в полной мере. Впереди карьера на телевидении, настоящая известность, слава, обожание зрителей, большие, очень большие деньги. И лишиться всего этого из-за того, что этому идиоту, живущему своей серенькой, заурядной жизнью, вздумалось заняться его дурацким, никому не нужным расследованием? Я даже позвонил Кешке, чтобы «разведать», что он там накопал. Собирался представиться сотрудником издательства, сказать, что нужно кое-что уточнить… Но трубку взяла его жена и сообщила, что Кешка несколько дней назад умер. Попал в аварию. Кешка погиб, но успел перед смертью подложить мне свинью, поганец. Я уже настолько накрутил себя, что начал поддаваться самой настоящей панике. Вечером я дождался пока уйдут все сотрудники. Фаина Родионовна, как я и ожидал, ушла позже других. Я надеялся, что Кешкино письмо, по-прежнему, находится в ее кабинете. Если бы я нашел конверт, и он оказался бы не распечатанным, вся эта история, так и канула бы в прошлое, на этот раз уже точно навсегда. Но я перерыл все, а ни запечатанного, ни вскрытого конверта не обнаружил. И тогда я понял, что старуха прочла Кешкино послание и забрала с собой, чтобы подготовить удар. Она была противницей моей книги. Мои жизненные взгляды возмущали ее, приводили в бешенство. Я подумал, что она, очевидно, обдумывает, как лучше поступить. Передать Кешкино письмо в руки правоохранительных органов или попытаться методом угроз просто заставить меня, что называется «отвалить» и не издавать книгу в их издательстве, а может и вовсе не издавать ее. Фактически, Кешка своей писаниной, вынес ей приговор.

–Приговор вынесли ей Вы,– жестко сказал, молчавший все время рассказа, Захаров.– Вы хотели спасти свою шкуру и пошли на еще одно убийство.

Радиоведущий пожал плечами. На лице его не было ни капли раскаяния.

–Своя рубашка, знаете ли. Человек, как и все прочие живые твари, в первую очередь, дорожит собственной шкурой. Я не желал ей смерти. Она даже вызывала у меня уважение. Такая жесткая, прямолинейная и принципиальная была тетка. Кремень, скала. Она даже в последние минуты не показала страха, хотя знала, что для нее все кончено.

Маша отвела взгляд от лица радиоведущего. Он улыбнулся.

–Вижу, милая Машенька, Вы считаете меня чудовищем. Поверьте, это не так. Я, как я уже говорил, продукт своего времени. Дитя этого мира, где или ты или тебя. Я предпочитаю первое.

–Вы не продукт своего времени. Вы сумасшедший,– сказала Маша. – Вы настолько помешаны на себе, что Вам плевать на всех остальных. Вы перешагнете через любого, лишь бы добиться того чего Вам хочется. Мне кажется, убитый Вами профессор был прав. На самом деле, Вы очень несчастный человек. Вам всегда будет мало и Вы никогда не испытаете настоящего удовлетворения, будете постоянно чувствовать, что жизнь чего-то Вам не додала.

Стрельников усмехнулся.

–Возможно, Вы правы. Как был прав и старик профессор. Но наш мир состоит из жадных ненасытных тварей, называемых человеческими особями. Мы все, подавляющее большинство, готовы пожирать друг друга, готовы на все, ради себя любимых. Вы, Машенька, идеалистка. Но оглянитесь. Вокруг Вас кровожадные хищники, без понятия о совести и порядочности. Тех, кто не попытался бы «занять место в автобусе», единицы. Они редкое исключение в этом жестоком, эгоистичном мире.– Заметив некоторое недоумение, отразившееся на лице следователя, Стрельников засмеялся.– Полагаю, если у Вас будет желание, Мария Александровна потом просветит Вас относительно истории с автобусом.

–Думаю, Владимир Владимирович, вполне переживет без разъяснения Ваших гипотетических предположений о модели поведения людей,– холодно сказала Маша. Стрельников пожал плечами. Снова расплывшись в улыбке, он лихо тряхнул головой.

–Думаю, будет вполне справедливо, так как я рассказал вам все, ничего не утаивая и не приукрашивая, ради того чтобы смягчить собственную участь, если теперь вы ответите на мой вопрос, который просто не дает мне покоя.

Захаров пожал плечами.

–Все зависит от того, что за вопрос.

Лицо радиоведущего стало по-мальчишески озорным.

–Как все же Кешка узнал, что профессора убил я?

–А он и не узнал,– следователь вновь пожал плечами. Он с вызовом посмотрел на сделавшего признание убийцу. Брови радиоведущего удивленно взметнулись вверх, а рот растянулся в широкой улыбке.

–Вот так сюрприз,– почти радостно сказал он. Казалось, вся эта ситуация его крайне забавляла.– Так что же было в письме? И как тогда Вы узнали, что это я?

Захаров взглянул на Машу.

–Письмо в редакцию прислала жена Иннокентия Абрамова. Она думала, что он пишет книгу и решила сделать для него то, чего, как ей казалось, он бы сам хотел. Фаина Родионовна не читала письмо, она отдала его мне. Если бы она не умерла, я бы даже не обратила внимания, на вложенную в него фотографию, группы студентов вместе с их профессором. А даже если бы и обратила, и узнала на ней Ваше лицо, мне бы и в голову не пришло связать Вас с убийством.

Стрельников усмехнулся.

–Как я и сказал, нельзя поддаваться эмоциям. Это всегда приводит к ошибкам, порой фатальным.– Он помотал головой. – Надо же, вечный неудачник Кешка, сам того не подозревая и на этот раз умудрился переиграть меня, одержать победу. Нужно было свернуть ему шею еще тогда.