Читать книгу: «Жизнь Фениксов. Сад земной», страница 6

Шрифт:

– Люди приходят сюда и курят на берегу табак, испражняются в воду и стирают грязное белье, как будто им больше негде этим заняться. Они делают это в источнике, где обитаем мы, и само собой разумеется, что у них потом обнаружатся проказа и ужасные кожные болезни, да что там – их ждет медленная смерть. Такова цена. С теми, что остались навечно на этом берегу, просто поступили милосердно – раз, и все!

– Я без вредных привычек. Мне бы водички…, – Ратник продемонстрировал ему фляжку.– В нее и входит-то не больше стакана.

– Я вижу в тебе задатки хорошего ученика и готов взять в обучение. Пройдет двадцать лет, и ты сможешь бесстрастно и осознанно совершить ритуал посвящения: обмажешься жиром, добытым из погрязших в своих страстях и заблуждениях, изнуряемых нескончаемыми желаниями существ, именуемых людьми, а их пеплом нанесешь священные знаки на свои запястья. В тебе больше не будет места для агрессии, желания и неведения.

– Во мне и так нет места для агрессии, желания и неведения, потому что я всегда на службе, а на службе я именно потому, что во мне нет места для агрессии, желаний и неведения. Сам видишь, при таком раскладе для лазейки, в которую можно было бы впихнуть тайные знания подземного мира, просто нет места.

– Ты дерзок и несговорчив! Никто не отказывается от тайных знаний, охраняемых моим народом, и ты испытаешь сожаление о совершенной ошибке!

Пока собеседники делали вид, что пытаются договориться, белая вата тумана стала вытягиваться, истончаться, и отделившиеся ее куски все больше напоминали очертаниями что-то хорошо знакомое. Вскоре у берега ветер трепал гривы большого табуна белых лошадей. Нагараджа издал пронзительный свист, и поверхность озера сделалась из бирюзовой аспидно-черной: из глубин на поверхность всплыло множество змей. Они выбирались на песок и жаждали добраться до несостоявшегося ученика их правителя. Табун встал на его защиту: копыта лошадей втаптывали в песок, плющили змеиную армию. Змей, превосходивший своих собратьев силой и размерами, , обвился вокруг ног одной из кобылиц, и она упала, словно стреноженная, на песок , не в силах подняться. Сонм гадов устремился к поверженному врагу. Сверкнувший в лучах солнца клинок со свистом разрубил эти живые путы: женщина, окутанная светом, в белом одеянии и с длинными волосами, укрывавшими ее, словно плащ, расчищала себе путь мечом. Нагараджа поднял руку, и змеи замерли. Он обратился к воительнице, с почтением и примирительно:

– Хасана, Белая Королева, что вызвало твою ярость?

– Твое заблуждение о самом себе, Нагараджа. Похоже, ты и понятия не имеешь о бесстрастии. Может, ты когда-то плохо усвоил урок, и тебе стоит самому стать чьим-нибудь учеником? Смени гнев на милость, Хранитель, прояви благоразумие. Иначе погибнет много твоего народа. Позволь этому человеку набрать воды и продолжить свой путь. Это ведь такая малость по сравнению со смертью твоих подданных.

– Я проявлю мудрость, – недолго подумав возвестил Нагараджа.

– Хвала твоей мудрости, – склонила голову Хасана Белая Королева.

Нагараджа свистнул, а змеи, служившие ему украшениями, подняли головы и зашипели. Услышав сигнал, остаток озерного воинства вернулся в ставшие снова безмятежными бирюзовые глубины. Все стихло, лишь какая-то пичуга попыталась запеть, но тут же замолчала, одумавшись. Ратник и Хасана стояли в окружении белых кобылиц.

– Помнишь, , каким ты был смешным и самоуверенным, когда я увидела тебя в первый раз? Вознамерился победить меня на скачках…!

– Да, таким я тогда и был. А Вы сказали, что если я все же смогу удержаться в седле и не свалюсь в Седое ущелье, то так и быть -Вы приснитесь мне ночью…Но признайте -я все же был неплох…!

– Да, и тебя ждала награда…Славное было время…! Я вижу, ты все еще хранишь мой подарок?

– Он здесь – у самого сердца, – Ратник расстегнул ворот и обнажил грудь: на кожаном шнурке висела золотая подковка, а в ней покоилась прекрасная жемчужина. Под взглядом Королевы жемчужина стала пульсирующей огненной точкой.

– Береги себя, друг мой!

– Будьте вовек благословенны, моя Королева! – он вскочил на белую кобылицу и через несколько минут был уже далеко отсюда. Ветер задумал им помешать, но они пропороли его на всем скаку.

…Култык со злостью бросил карты о земь – он проиграл и теперь ожидал от Ратника нового задания.

– Будет все, как ты любишь, – пообещал ему тот.

… Ступать следовало осторожно: за многие десятилетия тысячами подошв были отполированы эти камни цвета слоновой кости, поэтому ничего не стоило сейчас поскользнуться и растянуться на глазах у сброда, населяющего этот квартал, став для них посмешищем. Наконец, они добрались до нужной двери.

– Порази мечом первого, кто выйдет из этой двери! – приказал Главный советник одному из сопровождавших его стражников. Тот молча склонил голову в знак того, что верен и исполнит его волю беспрекословно. Второму стражнику советник еще утром отдал приказ убить первого сразу же после того, как они уберутся из этой пропахшей кошачьими экскрементами дыры – за это ему была обещана должность, которая освободиться после выполнения приказа, а это, как ни как, должность начальника стражи. Советник открыл дверь без стука. Эту полезную привычку он приобрел за годы своей службы: неожиданность всегда тебе на руку, ведь коварный враг не подозревает, что ты уже за его дверью, что ты сейчас войдешь, и тогда все тайное станет явным…

– Так-так-так…Мастер Махарем…! Вижу, ты в добром здравии! Настолько добром, что собрал вчера вокруг себя толпу бездельников и смущал их воробьиные мозги своими безумными речами!

– Рад, видеть тебя в моем скромном жилище, Главный советник! Позволь все же заметить, что речи мои, видимо, были не столь уж и безумны, раз у такого занятого человека, как ты, нашлось все же время нанести мне визит!

– Уважаемый Махарем, я рассчитывал, что ты сделаешь верные выводы из нашей прошлой беседы. Что ты тогда внушал этим несчастным? Что «только божество может родить божество…!» «На божественность ее природы указывает то, как она ушла из этого мира – точно так же, как и он…!»

– Она шла среди волн, все дальше и дальше удаляясь от берега, а вода все еще была ей только лишь по щиколотки, как будто не существовало бездны, способной ее поглотить! А потом волны улеглись, море стало совсем смирным – оно не хотело ее принимать, и тогда все увидели на небе огромную рыбу…

– То было облако, старый ты дурак!

– …огромную рыбу, у которой было четыре крыла! Рыба спустилась прямо к ней, к самой воде, и она шагнула в нее, как в челн: они стали подниматься – все выше и выше, пока не…!

– Посмотрим, повторишь ли ты все это, если попадешь в руки палача! Послушай, ты ведь в свое время внял моим увещеваниям, и за это тебе не запрещали рассказывать народу сказки…

– Притчи…

– Какая разница, все равно их никто не понимает. Так что ты плетешь им теперь?

– Я рассказываю им о Мировой Утке – одной из ипостасей Вселенской Матери. Она снесла сначала два яйца, из которых вылупились два брата-антагониста…

– Вот-вот…Зачем ты морочишь голову некрепким умом девицам? Они убегают из родительских домов и укрываются в обителях, где принимают посвящение, и все! – по закону забрать их оттуда никто уже не имеет права, а ведь у их семей были на них планы…Вот, взять хотя бы Руфину. Она дочь почтенных родителей, и они надеялись, что замужество отвлечет дочь от пустого и опасного времяпрепровождения: дети, ведение дома и воспитание слуг – лишь это должно было в скором времени занимать все ее мысли, и тяжелый кулак мужа , в конце-то концов, помог бы поставить на всей этой истории точку. Но теперь она в обители, выгодная партия сорвалась, и ее отец рвет на себе волосы с досады.

– Она очень толковая, одна из самых способных моих учениц – все схватывает на лету, а то, что поняла сама – растолковывает другим.

– Ну да, все растолковывает другим, а это уже проблема…

Главный советник не был человеком кровожадным, но вот обстоятельства…Старик должен умереть. Конечно же не как мученик – народ таких не забывает. Случится обычная для этого квартала история – какой-то оборванец позарился на … А и правда, на что? Не важно, кто разберет, за что они способны убить. Старик своим существованием может перечеркнуть все планы Главного советника: его сын должен стать супругом не так давно унаследовавшей престол совсем еще юной королевы. Ее юность и неопытность в делах государственных – так прекрасны и так многообещающи. Что она в них понимает? Править будет он, и этот ветхий сказочник не сможет ему помешать. Юная королева и так уже заражена этим инакомыслием, что ни день – наезжает в обитель, ведет нескончаемые беседы с этой беглянкой Руфиной. Недавно потребовала к себе министров и устроила допрос: почему людям раздавали на праздник никчемное зараженное спорами зерно, вместо щедрых традиционных пожертвований, а некоторым и того не досталось, сколько денег в казне, почему налоги собирают три раза вместо двух? А тут и вообще заявила, что замужество еще не для нее. Ситуация требует его , Главного советника, немедленного вмешательства. Он остановился перед стариком:

– Может, испробуем старый способ, который неизменно приводит стороны к соглашению? Возьми деньги. Сколько ты хочешь? Назначь цену и заткни, наконец, фонтан твоего нескончаемого красноречия. Так сколько?

– Оглянись…! В этой комнате лишь топчан на полу, чтоб я мог дать покой своему бренному телу, еще стол и грубый табурет, которые я когда-то сколотил сам. Это все, что мне нужно. Еду мне приносят добрые люди.

– Ты и этого вскоре можешь лишиться, и если думаешь, что будешь спокойно ожидать своего конца на вонючей соломе, сваленной в углу сырой камеры, то ошибаешься.

Старик был взволнован, ему никак не удавалось унять дрожь в руках, и он прижал их к груди, туда, где так неистово колотилось сейчас сердце. Вдруг лицо его просветлело – он был счастлив, он решился.

– Я стар. Долго ли выдержат мое тщедушное тело и мое усталое сердце? Если ты подвергнешь меня пыткам, то еще меньше, чем могли бы. Я – арл, это мое предназначение, моя судьба. Арлы рождаются раз в сто лет, и, придя в этот мир, они не могут стать по своему выбору сапожниками или булочниками, да даже правителями, ведь они избранные, и избраны они не этим миром и не этой властью. Если ты прикажешь схватить меня и казнить, то люди станут размышлять, что же этот немощный старик, вечно рассказывающий какие-то побасенки, мог совершить такого, что он мог такого сказать, что вызвал страх и гнев правителя? Они начнут вспоминать, обсуждать, пересказывать друг другу то, что хоть раз от меня каждый из них слышал. Они начнут искать истину, а разве не для этого я и пришел в этот мир? Все к лучшему! Все во имя истины! Так давай же, не медли. Пусть свершится!

– Ты зря смотришь на меня, как на врага и душителя истины! Будет лучше, если ты посетишь королеву лично, и мне не придется пересказывать ей наш разговор самому – от этого смысл всегда теряется, ведь что-то ускользает, а что-то неверно истолковано. Если у тебя нет более важных дел – идем, тебя ждут!

– Я лишь надену чистую одежду! – старик стал перебирать рубахи, такие же древние, как и он сам, и советник едва сдержался, чтобы не сказать, что это уже не имеет никакого значения. Наконец, они готовы были отправиться во дворец, и советник почтительно склонился, пропуская Махарена вперед – в знак уважения его сединам и мудрости, когда на улице раздался женский крик.

– Магуна! – услышав голос женщины., советник бросился к двери, позабыв обо всем. За дверью его поджидала смерть- он сам отдал ей приказ.

Магуна, дочь Главного советника, собирала валявшиеся в дорожной пыли вещи, и еле сдерживала слезы – она, видит Небо, испугалась. Стайка девушек, одетых в дорогие одежды, в растерянности толпилась рядом. Жители домов еще недавно наблюдали, как девушки переходили от одной двери к другой – дочери знатных горожан пришли в этот квартал раздавать сладости детям бедняков. У Магуны, дочери Главного советника, в одном из домов жила любимица – малышка Ава. Магуна принесла ей кое-что из одежды, игрушки, которыми когда-то играла сама, и немного денег. Они обошли уже несколько домов и теперь подходили к дому Авы. Магуна улыбалась, представляя, как девочка будет заливаться счастливым смехом, примеряя обновки. Вынырнувший из переулка незнакомец попытался вырвать из ее рук холщовый мешок, но Магуна вцепилась в него и не собиралась уступать. За девушками следовал стражник, Магуна закричала, призывая его на помощь. Мешок порвался, и теперь все его содержимое лежало на дороге.

– Не страшно, – сказала ей мать Авы, отряхивая пыль с вещей. – Спасибо, госпожа. Девочка моя будет очень рада!

… Утро застало их за игрой. Рассвет здесь был робким и бледным, как ребенок, долгую зиму проведший в мрачных холодных стенах в ожидании весны. Пока они играли, вокруг стояло безмолвие, но даже у последнего лжеца язык не повернулся бы назвать это покоем – здесь была мертвая тишина. Ратник, правда, заметил огромного черного ворона на одиноком дереве за их спинами, но и тот всего лишь молчаливо присутствовал, ожидая, возможно, триумфа Култыка, чтобы тогда уже своим зловещим хриплым криком ознаменовать эту победу. Крохотное белое перышко медленно и упрямо перемещалось по траве в сторону игроков: его тащили трудяги-муравьи. Заметив эту процессию, Ратник облегченно вздохнул, а ворон встрепенулся, но промолчал. Седьмая победа была за Ратником.

– Нет, ты не уйдешь…! Ты провел меня, облапошил! Охмурил, отвлек меня и смухлевал. Играем еще: теперь-то я буду смотреть за тобой в оба! – Култык задыхался от злости.

– Нет, ну каков: провел, охмурил, облапошил, смухлевал! Зайди за премией в литературный институт. Все. Надоело. Не буду больше играть, – Ратник бросил карты на землю. – И ты мне надоел, рожа твоя неумытая! Сейчас голову тебе с плеч, заберу, кого надо – и домой!

– Ты что…? Ты что это удумал? – Култык отпрянул, смотрел на него с опаской злыми глазками. – Нет у тебя на то никакого дозволения!

– Да ну? Вижу, в вашу затхлую лужу давненько никто камень не бросал. Забыл, как оно бывает? Сегодня праздник большой – или не слышишь, как колокола звонят? В такой день могу башку твою так завернуть, что спину свою видеть сможешь. Устав в памяти освежи!

– Ах ты…! Ну ладно! Вот три ножа: выбирай любой. Лишь одним из них можно обрезать волос.

Ратник смотрел на ножи, и казалось, что он никак не может решить, какой же из них сможет справиться с такой задачей, но на самом деле он обращался сейчас к духу каждого из них:» О дух стали, из которой создали этот нож! Приветствую твою природу со всем уважением и восхищением! Прошу, расскажи мне о твоем детище». И духи поведали ему. Первым ножом была пролита кровь невинного, вторым остругивали ветки лещины, а сталь третьего закалил огонь очага в доме одной небогатой семьи, которая всегда отличался гостеприимством, и где на стол для пришедшего всегда выставлялась миска похлебки, и находился кусок хлеба, будь он даже последним. Ратник выбрал его.

Култык был мрачнее тучи:

– Забирай свое и уходи! – Ну-ну, без нервов, дамочка! И думать забудь сделать то, что сейчас у тебя в голове крутится, а то будешь не Култык, а бултык. Буль… Буль…, – Ратник широко улыбнулся. – Береги здоровье.

Глава 12

Лев, как обычно, проснулся за двадцать минут до звонка будильника. Он повернулся к жене и стал вглядываться в ее черты, пытаясь определить, не напоминает ли ее лицо этим утром гипсовую безжизненную маску. Нет, все было в порядке: он слегка дунул на завиток волос, и она, не просыпаясь, нахмурила брови. Потом увидел следы засохшей крови на покрывале, и стал рассматривать супругу уже «с пристрастием»: на тонкой коже руки вспухли свежие порезы, и ему даже показалось, что можно различить, хоть и с трудом, букву «Р».

– Это что еще такое?

– Авитаминоз…, – пробормотала она и повернулась на другой бок.

Яков Михалыч делом своим занимался давно и клиентов на своем веку повидал разных, но изготовить золотую оправу для обыкновенного окатыша ему заказали в первый раз. Окатыш, ни окатыш – все едино, так как прейскурант тоже единый, что для бриллиантов, что для речной гальки. Кто знает, что у людей на уме – к ним же в голову не залезешь, да и ни к чему это. Может там, где человек камешек этот подобрал, ему любовь всей его жизни встретилась, или окатыш этот с той дороги, что к небывалому успеху его привела, кто знает…Яков Михалыч включил лампу и поднес камень к глазам. Тот каким-то странным образом выскользнул из его пальцев и, ударившись об пол, рассыпался в пыль.

– Ну и дела-а…,– протянул ювелир. – Как я это заказчику-то объясню…?

Арсений спешил: он должен успеть посадить цветок до возвращения Лизы. Нужно найти такое месте, где она его обязательно заметит. А что, если Лиза не знает, что означают фиалки, и даже не слышала о языке цветов? Подумает: »Надо же, опять что-то ветром занесло!» Тут он вдруг с ужасом обнаружил, что и сам не помнит, что же на этом самом особом языке – «Селаме» – означают пурпурные лепестки фиалок. Хотя, с другой стороны, все и так очевидно: они могут означать лишь одно…Беспощадный будильник вмешался в его флориографические планы и , увы, вернул к действительности. Лиза. Как там писали раньше? «Отныне она поселилась в его мыслях…» Она и в его мечтах прочно обосновалась. Ему нужно ее видеть. Ему нужно с ней говорить. Она есть, и она здорова. Это счастье. Он снова закрыл глаза. Где-то внутри пробудилось и зазвучало:

Губы ее приоткрыты

Солнце уже взошло

И проскользнуло в комнату

Сквозь ставни и сквозь стекло

И стало тепло

Губы ее приоткрыты

И закрыты глаза

А лицо так спокойно что видно какие

Снятся ей сны золотые

Нежные и золотые

Мне тоже приснился сон золотой

Будто с тобой

У древа любви мы стоим

А под ним

Ночью безлунной и солнечным днем

Время подобно снам

Там котов ласкают и яблоки рвут

И темноволосые девы дают

Плоды отведать котам

Губы ее приоткрыты

О как дыханье легко

Этим утром в комнате так тепло

И птицы уже распелись

И люди уже в трудах

Тик-так тик-так

Я вышел на цыпочках чтоб не прервать

Сон ее золотой

Он долго ходил вокруг да около, а потом все же решился спросить: почему она одна? Этот вопрос ее не смутил, не заставил прикрываться кокетством или шутками. Она ответила просто и спокойно:

– Я тоже задавалась сначала этим вопросом, все рассматривала себя со всех сторон, поворачивая так и этак, пыталась отыскать изъяны и, может быть, что-то исправить. А потом поняла, что это мудрость, и она не моя: пришло время, когда моя помощь понадобилась родителям, понадобилось все мое время и все мои усилия. Но я нашла для себя своеобразное утешение, – она рассмеялась. – вывела, что таких, как я, замечают такие, как я:

И я ее увидел въяве:

Еще по-детски шепелявя,

Всегда грустна, всегда в растраве –

Какой тоской? И с чем вразлад? –

Она так искренне скучала,

Ей все чего-то было мало,

Она «Люблю!» сказать мечтала,

Боясь, что скажет невпопад.

– Я размышляла и о любви. Всем нравится читать в романах про прекрасных господ, но никому не нравится читать про их слуг. Да и что в них интересного, будоражащего чувства и воображение? Вся их жизнь – это «подай-принеси», сапоги начисти, коня расседлай. А ведь любовь – это и есть про слуг. Когда мы восхищаемся и благоговеем перед кем-нибудь выдающимся, обогатившим, внесшим вклад и прочее, разве кого-нибудь интересует, кто был с ним рядом и обеспечивал питательную среду для возрастания его таланта, «дал ему крила» для его взлета? Он двумя ногами стоит на их любви, а к его ногам бросают букеты. Кто-то служит тебе, пока ты возрастаешь в полную меру. Сейчас есть много искажающего смысл любви, лукавого какого-то, что ли. Все эти многочисленные: »Скажи жизни «Да!»» А разве ты уже не сделал это, покинув чрево матери? Выходит, сказав своей жизни «да», ты скажешь жизни другого человека «нет», а кто будет этим человеком? Твой ребенок? Твои отец или мать? Братья, сестры? Друг? Тот, кто живет по соседству? Твой народ? Бог? Вообще у любви есть верный признак: если ты делаешь ради другого все, не рассуждая, потому что просто не можешь этого не делать, потому что иначе тебе не обрести покоя, и не слушаешь доводы разума о том, что выгоды и удобства от этого тебе не видать, значит, это любовь. Когда предстанешь, преставишься и предстанешь, важно, чтоб ты мог сказать чистосердечно: »Я сделал все, что мог». Заметьте, у людей, достигших успеха, которых обычно сравнивают с звездами, очевидно из-за непонимания сути света, несчастные, сбившиеся с пути, одинокие, по сути, дети. На них не хватило любви и внимания у родителя, который во всеобщем внимании и любви просто купается, потому что он слишком громко и самозабвенно говорил своей и только своей жизни: »Да!» Дети – это то, что ожидает человечество. Это они когда-нибудь встанут у штурвала корабля, направляющегося к дальним берегам. Мы воруем у них будущее. Мы будем осуждены.

На кухне уже кипела работа: Ефросиния Геннадиевна, неукоснительно придерживающаяся правила: »Кто рано встает – тому Бог дает», готовила завтрак. С тех пор, как она поселилась в его доме, Арсений блаженствовал: с ней появились неизменные завтрак-обед-ужин, уют и порядок. Заметив, что он растирает бок, она налила горячую воду в грелку:

– Подержи-ка немного, оно и отпустит! – и закрепила грелку своей шалью. Арсений не сопротивлялся. Какая-то ранняя пташка сейчас снова и снова давила на кнопку дверного звонка. Нужно было как-то прекращать эту истерику, и он пошел открывать нетерпеливому гостю.

– Это ты, что ли, приют тут для убогих устроил? Тетка моя где? Решил, что этой старой дуре мозги запудришь и хату ее приберешь? – пришедший забыл поздороваться.

– Мне кажется, что вы зря так уничижительно относитесь к слову «убогий». Убогий – это который «у Бога», у Бога под крылом.

В следующее мгновение «племянничек» рванулся навстречу Арсению, и он почувствовал, как по ноге стекает теплая вода: нож вошел в грелку, не причинив ему особого вреда. Все происходило быстро и странно. Он увидел, как Ефросиния Геннадиевна бьет племянника бутылкой с подсолнечным маслом по голове и услышал ее крик:

– Убирайся! Убирайся отсюда, выродок! Не трогай его!– масло расплескивалось из открытой бутылки во все стороны. Племянник, обильно политый, фыркал и отплевывался.

– Только не поджигайте его, – почему-то сказал Арсений, хотя, может быть, и зря. Пусть бы сгорел синим пламенем.

Потом они вызвали полицию.

– Надо же, под ноги герою опять кто-то бросил кожуру от банана, – заметил с грустной усмешкой Арсений, разглядывая путь воды на своей штанине.

– Ты что, Арсений? Напугался…Плохо тебе? В голове мутится? Где ты бананы-то увидел? – гладила его по голове Ефросиния Геннадиевна.

« Вот ведь, себя она защитить не могла, а за меня – налетела на своего обидчика, как коршун! Загадочная женская душа,»– подумал Арсений.

– Мы красные кавалеристы, и про нас былинники речистые ведут рассказ…, – голос срывался, потому что женщина плакала. Когда внучке было всего лишь несколько месяцев от роду, и все в доме лишились покоя из-за ее плача, она пела ей все песни, какие только приходили на память. Чего только тогда Алиса не наслушалась.

– Бабушка…Ты плачешь?

– Детка…! Слава Богу! Ты очнулась! Теперь все обязательно будет хорошо.

– Эти странные кавалеристы… Помнишь, я не могла понять, почему они красные.

– Да, некоторые вещи вам теперь сложно понять.

– Бабушка…– по щекам девочки потекли слезы.

– Что? Тебе больно? Сейчас я позову врача …

– Бабушка, я столько натворила…Птички… и еще много всего…

– Это сначала мы натворили, что же еще тебе оставалось после этого делать, Лисенок…

– Папа меня так называл… – Ничего. Мы теперь должны стараться. Мы будем стараться, Алиса. Папу перевели работать в Северодвинск, и мы будем жить вместе – папа, ты и я. Ну вот, теперь ты улыбаешься!

– Потому что …Северодвинск – очень красивый город…

Линда бежала, перепрыгивая через лужи. Она жива. Она долго лежала в больнице, но сейчас она даже может прыгать через лужи – это ведь чудо. Теперь все по-другому, внутри нее все по-другому, как будто при ударе о землю из нее выбило что-то, как пыль выбивают из мешка. Линда опаздывала, а ведь нужно было еще переодеться.

– Пр-р-р-ривет, детишки! А ну, признавайтесь, кто из вас скучал по Линде- Грозе морей больше всех? Знаю-знаю – все! А угадайте, что это у меня?

– Корыто? – покатывались со смеху маленькие зрители.

– Да нет же! Ну вы и недотепы! Это же мой корабль! Разве вы не знаете, что на нем я победила целый пиратский флот из тысячи кораблей…!

– …

– По-моему, это здорово, когда в доме шум, гам, беготня, раздается смех и всегда что-то рушится и падает…

– Хочешь, чтоб мы завели кота?

– Решительно не понимаю, почему тебе в школе всегда ставили пятерки по математике…

– Мне и по всем остальным предметам их ставили.

– Нет, правда, ты ведь совсем несообразительная. Дай-ка я тебе сейчас объясню…

– Лев! Смотри, пожалуйста, на дорогу и не трогай мои колени. Лев…!

Примечания

«А он, мятежный, просит бури…» – стихотворение М.Ю. Лермонтова «Парус»