Ведьмина деревня

Но Маше пришлось пойти против своих родных, чтобы быть со мной. Никто не радовался нашим отношениям. Моя матушка тоже отговаривала от этого, головой качала, беду чуяла. Просила на наших девушек внимание обратить. Но я упёрся и сказал, что кроме Маши мне никто не нужен. Тогда мама согласилась с моим выбором, но просила беречь чувства, иначе пропадём.

И когда я привёл Машу знакомиться, матушка хорошо её приняла, приголубила. А вот родители твоей мамы не хотели ничего обо мне знать. Говорили дочери, что не пара я ей, дать ничего не могу, образования нет. Хотя школу я закончил, ходили мы с ребятами в школу через лес.

Чтобы не мозолить глаза местным и идти к своей мечте, мы с твоей мамой сразу в город уехали, выбрали ближайший, хотели выучиться, а потом в большой город переехать. Расписались скромно, я на работу грузчиком устроился, а вечером учился. Она тоже куда-то пошла. Снимали угол у старушки, жили небогато, но всё было. Потом ты родилась. Я был счастлив, старался побольше быть с тобой, но в выходные я ездил матушке помогать, не мог же я её бросить.

Все наши недовольны были, что ушёл я, ведь на одного мужика в деревне меньше стало. Мужицкий труд на вес золота, когда на своём хозяйстве живёшь. Но я был готов пойти против наших правил ради твоей матери, а всё зря…»

Степан опять покачал головой и ударил кулаком по воздуху. Алёна молчала, она впитывала долгожданные сведения о своих родных и никак не могла поверить, что такие чувства и готовность к преодолению, какие были у её родителей, закончились плохо.

«Маша всегда была недовольна, когда я уезжал, говорила, что я должен быть с ней и ребёнком, а не ездить в лес. Но я не мог оставить мать без помощи. Она одна, отца давно уже не было.

И начали мы понемногу с женой ссориться, то я уставший с работы приду, то она с тобой намается, то уеду я на два дня, приезжаю, а мне никто не рад. Маша скандалила, да так, что бабка, у которой мы жили, сказала, что выселит нас, если голосить будем.

Ты-то на удивление спокойная росла, а вот Маша с каждым днём всё больше расходилась. Обвиняла меня в том, что из-за меня со своей роднёй поссорилась, теперь помощи попросить не у кого, а жизни городской она не увидела: угол чужой да вечная экономия. А я вот своих не бросил.

– Так матушка моя тебя не гонит, – отвечал я жене, – наоборот, привечает. К себе в гости каждый раз зовёт, с внучкой нянчиться готова, гостинцы для вас собирает, а ты не едешь и нос от её пирогов воротишь. А они с душой сделаны, всё лучшее в них положено.

Но Маша ещё больше обижалась и замыкалась в себе. Она хотела в большой город, хотела интересной жизни, свою квартиру, по выходным ходить куда-то, а всё было не так. Мы сводили концы с концами, но о переезде в большой город речи уже не шло. Мы видели, что не потянем.

Однажды бабке, у которой мы снимали угол, надоели наши скандалы, и она нас выгнала. А на улице зима, снег, с ребёнком в мороз не заночуешь нигде. Мне на смену с утра. Поменяться никак не мог, строго всё. Дал я Маше денег, сказал домой ехать, что приеду завтра, отведу её к своей матери. А потом вернусь в город, другое жильё найду и вновь заберу вас.

А Машка с тобой уехала и больше меня на порог не пустила. На следующий день я после работы в деревню приехал, а она ко мне не выходит. И тебя не даёт увидеть. Её родные говорят, чтоб больше не приходил, что не хочет Маша меня видеть.

Понять я не мог, что с ней случилось. Ходил вокруг забора, кричал, звал, просил выйти поговорить. Но тогда так и не увидел. Пошёл к своей матери, всё ей рассказал.

Поохала она, ответила, что чуяла, что так будет, не сберегли мы чувства, и теперь маяться будем. Так и вышло. Маша потом разрешила мне тебя видеть и брать к себе. Но на примирение не шла, хотя видел я, что худо ей дома. Но гордая была она, не хотела своей слабости показывать, думала, что справится, да не справилась.

Не могла она смириться, что все мечты наши прахом пошли. Ничего не получилось, а может, времени не хватило. Я ей говорил, что надо подождать, ты подрастёшь, легче станет, она на работу хорошую выйдет, вдвоём сдюжим. Но она была так вымотана и разочарована, что не стала слушать.

Приду порой за тобой, посмотрю в её глаза и вижу, что молят они: забери! Подхожу, руку протягиваю, говорю:

– Давай уедем! Бери Алёнку и пошли, я всё для тебя сделаю.

А она губы поджимает.

– А ты опять к матери ездить будешь? – спрашивает.

– А как же я её брошу? – отвечаю я. – Старенькая она, меня одна вырастила, помогать ей надо. Давай вместе ездить.

– Не хочу я в лесу сидеть, – говорит.

– Так зачем за меня шла? Ты ведь знала, кто я.

– Ты обещал меня в город увезти, от жизни деревенской избавить, – отвечает Маша.

– Так мы и уехали, я работаю, смены дополнительные беру, но жизнь-то не сразу складывается, мне вот только комнату в общежитие дали, – отвечаю я. – Приезжай, Алёну в сад отдадим, для тебя работа на заводе найдётся.

А Маша отвернётся и уйдёт. Так и не примирились мы. А потом она вообще еду выбрасывать стала, одежду, что моя мама для тебя шила, рвать. Понял я, что голова у неё помутилась, а сделать ничего не мог.

А после ночи с факелами я совсем перестал показываться в деревне, опасно стало. Жил полностью в городе, а матушку навещать по другой дороге ездил. Лес-то большой, тропинок много.

Может, и неправ я был, что не подошёл к тебе, когда ты подросла. Но пугать тебя не хотел. Ждал, пока постарше станешь, сама решать сможешь. А ты выросла, и вон как всё закрутилось».

Степан закончил свой рассказ и посмотрел на Алёну.

Она слушала и не шевелилась. Мать на самом деле была со странностями, но девочка списывала это на её характер, а теперь поняла, что и спилась мама из-за невозможности видеть реальную жизнь. Сначала она в свои фантазии сбегала, а потом стала к бутылке прикладываться.

Алёна положила свою ладонь поверх руки отца, и он взглянул на неё.

– Мне жаль, что так вышло, папа, – сказала она, впервые в жизни произнеся это слово, и почувствовала, как по всему телу побежали мурашки: таким теплом повеяло вокруг.

Глаза отца увлажнились.

В этот момент в дом вошла Евдокия. В руках она несла красиво сплетённое лукошко. Подойдя к столу, убрала с него кухонную утварь, крошки и расстелила на столе самотканый ажурный белый плат. Алёна залюбовалась тонкой работой и узорами: они показались ей чем-то знакомыми.

«Плетение браслета было похоже на эти узоры», – подумала она.

Евдокия разместила по сторонам плата четыре предмета: чашу с водой, свечу, камень и перо птицы. Алёна с удивлением смотрела на всё это и на то, каким ровным квадратом они обрамляли плетение плата.

Девушка ждала, что в руках у женщины появится колода карт, подобная той, в которую они играли в детстве в дурака, но ошиблась.

Пробормотав что-то себе под нос, Евдокия достала из лукошка мешочек. Потрясла его в руках и начала поочерёдно доставать из него маленькие деревянные кругляшки с начертанными непонятными знаками. Таких Алёна точно никогда не видела.

Каждая деревяшка была размером с небольшую монетку; они уже потемнели от старости, но изображения на них были хорошо видны.

Ведунья разложила их на плате в определённом порядке и стала внимательно изучать, иногда поглядывая в пухлую тетрадочку, исписанную мелким почерком.

Иногда качала головой, поглядывала на Алёну, будто хотела что-то спросить, но молчала.

– Нехорошо выходит, – сказала она наконец, – жизнь только жизнью оплатить можно, вот ты за Тимура своей и платишь.

Девушка кивнула, она давно поняла, что не надо было прибегать к ритуалам и возвращать Тимура таким способом. Лучше было смириться. Но в то же время скажи ей кто, что она упустила шанс вернуть мужа живым, она бы не простила себе этого.

– А моя дочь, как она? – спросила Алёна. – Молчит Танюшка в последнее время, совсем замкнулась, дичится людей, как бы говорить не разучилась.

– На дочь отдельный расклад надо делать, – ответила Евдокия, – но нет в этом надобности, дети за родителей крест несут, особенно таким ма́лёньким достаётся. Если мы тебя поправим, то и дочери лучше станет.

– А поправить как? – спросил Степан.

– Здесь одного средства нет, – ответила ведунья, – многое надо сделать, тогда и на результат надеяться. Во-первых, тебе уехать от Тимура необходимо, выпивает он из тебя последние силы. А пока мы подключку тёмную не снимем, сил у тебя не прибавится. Но это только на убывающей Луне возможно, да и не за один месяц. Во-вторых, с работы уволиться, иначе всю себя там положишь. В-третьих, буду я приходить лечить тебя. Мне моя бабка некоторые умения передала, говорят люди, что руки у меня целебные. Но ты не думай, что они чудодейственные. Пока тебя тот мир тянет, толка мало будет, но хоть хуже не станет. Вытяну тебя, только если сил хватит твою кабалу сбросить. А в этом я не уверена. Свою жизнь за тебя отдавать не буду, – качая головой, добавила она и вдруг улыбнулась: – Переезжай с Танюшей, девочке здесь понравится, она ведь у тебя не простая, да?

– Да, – подтвердила Алёна, – она бабку Тимура у печи видит. Говорит, что она сидит там, а сейчас беспокоиться начала.

Девушке было непривычно говорить о таких вещах и не бояться, что её посчитают ненормальной.

– А вот это плохо, – вздохнула Евдокия, – бабка с девочкой контакт пытается ладить. Чует, что скоро тебя не станет, а силу-то передать надо, да только Танюшка слишком мала для этого. Вот и беспокоится.

От таких слов Алёне подурнело.

– Ты мне дочь раньше времени не хорони, – строго сказал Степан, – она ещё жить будет и внуков мне дарить.

– А вот это вряд ли, – ответила Евдокия.

– Что вы имеете в виду? – спросила девушка.

– Потом об этом поговорим, – сказала женщина, – сейчас о новой жизни нет смысла думать, коли своя на волоске висит.

– А как же учёба? Тимур? – проговорила Алёна, не представляя, как бросит всё то, из чего состоит её жизнь.

– В училище договориться попробуй, отпуск академический взять по состоянию здоровья, – предложила Евдокия. – А Тимур… тебе себя спасать надо и дочку беречь. Он мужчина: ты его достаточно тянула, свободу для него, можно сказать, выторговала, теперь пора ему и самому за себя отвечать.

– Но я не могу вот так всё бросить, – сказала Алёна, вспоминая, сколько ей стоило отучиться, заслужить уважение на работе и уменьшить слухи в деревне.

А ведь если она в лес уйдёт, все заново начнётся. Да и Тимур её не поймёт, свёкры тем более. В предательницы запишут, и будет ей дорога в деревню закрыта. Если её семья мужа больше не примет, то и ей и жить в деревне станет негде. Дом-то – бабки Тимура. А в лесу с ребёнком не дело, школа ближайшая далеко, и до неё через деревню добираться надо…

– Здесь уж, девочка, тебе самой выбирать, – сказала Евдокия, будто прочитав, о чём думает Алёна, – хочешь оставить всё по-прежнему, неволить тебя не стану. Ты сама ко мне пришла, я тебя не звала. Рассказала так, как вижу. Можешь мне верить, можешь – нет. Хочешь – дальше учись и работай, но когда сляжешь, я уже тебе не помогу, поздно будет.

– А мужа я как оставлю? – спросила девушка.

– Он же тебя оставил? – спросила женщина. – Сам в военкомат пошёл, о тебе не подумал.

– Так он под действием приворота был, – ответила Алёна. – Сам не понимал, что делает.

Ведунья пристально глянула на неё.

– Есть такое, – сказала она, – приворот тот сильный был. Любой другой мужик сломался бы и побежал за приманкой. Но Тимур не простой, кровь бабкина в нём есть, она и противодействовала. Часть приворота нейтрализовала, а вот часть, где сказано было, что если не с Аней, то ни с кем он не будет – не смогла. Поэтому и ушёл твой муж на войну, программа на погибель у него сработала. Но и Аня тоже поплатилась, – продолжала Евдокия, смотря куда-то сквозь Алёну, – ей хороший муж предназначен был, только дождаться его надо было, детки у них бы росли, да поперёк судьбы она пошла: и свою сломала, и вашу.

– А ведьме из соседней деревни, что ей помогала, ничего не будет? – спросила Алёна.

– Так она на себя дурное не берёт, делает так, что если обратка пойдёт, то не на неё, а на заказчика ложилась, – ответила женщина, – но ей всё равно бумеранг вернулся. Уходила она тяжело, неделю ревела, как раненый зверь, но разве это вернёт ваше с Тимуром здоровье?

Алёна вспомнила, что был в глазах той старухи страх, когда она к ней приходила, да только сделанного не воротишь.

Девушка обдумывала всё, что услышала от ведуньи. Оглядывалась кругом, думала, сможет ли здесь жить. Обстановка была очень скромная. И хоть Алёна сама жила небогато, но и дом, и убранство у неё было получше. А здесь одна комнатка, даже их с Танюшкой вещи положить некуда.

Да и что она здесь целыми днями делать будет? Зима впереди, вечера тёмные, ночи длинные. Так хоть на работу и учёбу отвлечься можно. А здесь скука вечная да теснота. Но потом вспомнила, как тяжело ей было на работе в последнее время, как ноги подкашивались да в голове мутнело.

«Если я сейчас всё брошу, как же я потом жить буду? Ни образования, ни работы, ни дома. Здесь я ничего не заработаю, а чем Танюшку кормить, во что одевать? И учиться ей надо… А Тимур без меня пропадёт. Не для того я свою жизнь изменила, чтобы сейчас без мужа остаться».

– Спасибо вам за всё, – сказала Алёна, – я подумаю, смогу ли переехать сюда, и с Тимуром поговорю.

– Твоя воля, – сказала Евдокия, поднялась и, попрощавшись, вышла из избы.

Степан сел на её место.

– Если твой муж согласится – переезжайте вместе, – неожиданно сказал он. – Я в другой дом уйду. Старики в соседнем доме недавно померли, в их избе могу пожить. Или Тимура туда поселим. Ему тоже помочь надо. Вы теперь одной нитью связаны.

– Не согласится он, – ответила Алёна, – не верит он во всё то, о чём с вами сейчас говорили.

– Раз не верит, пусть сидит один, – недовольно ответил мужчина, – ты ради него всё здоровье отдала, а он – не верит!

Девушка молчала. Она сама не до конца верила во всё, что происходило вокруг. Собираясь к лесным, она думала о них, как о своей последней надежде. Считала, что ей достаточно здесь появиться, и всё наладится. Ей дадут ответы на все вопросы, и вслед за этим жизнь нормализуется.

А на деле получилось, что никаких чудес не бывает. За всё в этой жизни надо платить, даже за то, что было совершено по незнанию.

«Волшебной «таблетки» от моих невзгод и болезней не будет, – с грустью поняла Алёна, – а на что я рассчитывала? Это ведь жизнь, а не сказка. Сказка в моей жизни даже не начиналась».

За окном тем временем стемнело. Алёна смотрела на отца, который сидел рядом и смотрел на неё.

– Проводи меня домой, – попросила девушка, – страшно мне одной идти, а ещё за Танюшкой надо. И Тимур скоро из мастерской вернётся.

– Сейчас пойдём, дочка, – ответил пожилой мужчина, – ты только о словах Евдокии помни. О себе тебе надо думать да о Танюшке. А за учёбу и работу не беспокойся. Главное тебе – поправиться, силы обрести, всё дурное, что тебя на тот свет тянет, сбросить. Потом и учёбу закончишь, и работу новую по специальности найдёшь. А если здоровья не будет – то ничего не будет. А за зиму будущую не беспокойся: у меня запасы сделаны, урожай хороший в этом году был. Плюс я всю жизнь на заводе отработал, денег скопил. Куда мне тратить: мне много не надо. Только недавно уволился – зрение подводить начало, не вижу, что делаю. Но я сторожем там устроился, езжу посменно. Вы теперь для меня с Танюшкой – самое главное. На вас и тратить буду.

– Тесно нам будет в одной комнате, – сказала Алёна, оглядывая папино жилище.

– Если только это тебя смущает, то я говорил, могу в соседней избе пожить, – ответил Степан.

– Неудобно мне, пап, тебя из дома выгонять, – проговорила девушка.

– А ты меня не выгоняешь, ты мне радость даёшь, – улыбнулся пожилой мужчина.

С этими словами они собрались и вышли на порог.

Вокруг была непроглядная темнота. Алёна отвыкла от такой тьмы, ведь в деревне и в областном центре всегда горели фонари или многочисленные окна домов. Здесь же слабый свет из окон близлежащих домов был почти незаметен.

Алёна поёжилась. После тёплого дома прохлада ноябрьского вечера казалась сырой и проникающей в каждую клеточку тела.

– Жаль, что ты без Танюшки пришла, – сказал Степан, – так бы сразу у меня и остались.

Алёна быстро зашагала к тропинке, по которой они пришли. Отец сопровождал её, освещая фонарём путь. Шёл он быстро и уверенно, не обращая внимания на звуки ночного леса, которые пугали Алёну.

К большой дороге вышли довольно быстро: Алёна даже удивилась. Ей казалось, что лесная дорога очень длинная, а на деле это оказалось не так. Степан проводил дочь до первых огней деревни.

– Дальше я не пойду, – сказал он,– знаю, что такое деревенские слухи и косые взгляды. Не нужны они тебе сейчас. Дорогу домой ты отсюда лучше меня знаешь, давно я здесь не был. Я ведь в город по соседней дороге езжу: по лесу в сторону иду и там на автобус сажусь.

– Вот почему я тебя никогда не встречала, когда в город ездила, – сказала Алёна.

– Да, дочка, я не показывался, но всегда о тебе помнил, – ответил мужчина. – А если в чём неправ был – ты уж прости. Жизнь мне заново не начать. Поступки не изменить.

– Я понимаю, – ответила девушка вслед уходящему отцу, хотя на самом деле ничего не понимала: голова опять закружилась от несоответствия картин, что мелькали перед глазами.

Совсем недавно она сидела в бедно обставленной избе, больше похожей на домики ссыльных из исторических сводок, разговаривала с человеком, которого не видела столько лет и о существовании которого только догадывалась.

А сейчас она стоит посреди привычной ей деревни, впереди виднеется дом свекрови, где она провела столько времени, а за ним – их дом с Тимуром, и это так не вяжется друг с другом. Настолько разные миры, люди, мысли.

А послезавтра на работу. Алёна представила, что приходит и сообщает руководству о своём увольнении, а потом говорит Тимуру, что уходит жить в лес. И вместе с Танюшкой переезжает в эту оторванную от реальной жизни лесную деревню…

«Это невозможно, – подумала она. – Как я смогу бросить всю свою жизнь и пойти за призрачным обещанием исцеления? Я даже не поняла, как Евдокия будет меня лечить: руками? Обрядами? А вдруг ещё хуже сделает…»

Обстановка привычной взгляду деревни совсем не располагала доверять странным людям в лесу. Но и больше обратиться девушке было не к кому.

Алёна в нерешительности стояла дальше, а голова кружилась от налетевших мыслей и сомнений.

«Как же мне понять – как правильно поступить?» – грустно подумала она.

Глава 18. Подозрение.

Зайдя в дом свекрови, Алёна не увидела сапожек и верхней одежды дочери. Сердце заныло. Пройдя дальше, она наткнулась на удивлённый взгляд хозяйки.

– Тимур уже Танюшку забрал, я думала, ты давно дома. Где задержалась-то? – подозрительно спросила она.

Алёна на это ничего не ответила, попрощалась и быстро пошла к своему дому. Она не любила оставлять дочь наедине с мужем. Потому что никогда не знала, в каком настроении вернётся Тимур и сможет ли контролировать себя.

До своего дома она буквально бежала. Во дворе прислушалась к звукам внутри. К счастью, в доме было тихо.

Отворив дверь, Алёна увидела Танюшку, играющую в своём уголке, и Тимура, сидящего за столом. Он недобро посмотрел на неё.

– Мать сказала, что ты по делам ушла, а какие дела у тебя в ночи? – грубо спросил он.

Девушка поняла, что говорить сейчас надо правду. Хотя она не знала, как рассказать всё то, что случилось с ней сегодня.

А ещё подумала, что время приёма вечерних лекарств у мужа давно прошло, и Тимур, конечно, ничего не выпил. Ведь Алёна продолжала подмешивать ему требуемые таблетки в пищу: добровольно пить успокоительные он отказался.

– Я была у отца, – ответила Алёна, внимательно изучая при этом лицо мужа.

– У кого? – не понимая, переспросил тот.

– У отца, – ответила она, – у меня тоже есть и отец, и мать, не в капусте же меня нашли. Только отца я никогда не видела, а вот теперь нашла.

– Значит, с каким-то мужиком шляешься, а потом мне голову морочишь? – надвигаясь на Алёну, проговорил Тимур.

– Не с каким-то, а с родным отцом, – как можно спокойнее и увереннее проговорила девушка, – если мне не веришь, пойдём завтра вместе к нему. Увидишь, как мы похожи. А ещё можешь у своих родных спросить, они точно помнят. Все деревенские, кто постарше, помнят, да молчат, как рыбы.

Алёна говорила быстро, пытаясь новой информацией сбить мужа с толка и перевести разговор в спокойное русло.

Мужчина остановился. Подозрительно посмотрел на жену. Даже принюхался, не выпила ли жена лишнего и теперь придумывает небылицы. Очень уж уверенно и складно говорила Алёна.

– А к нам дедушка зайдёт? – простодушно спросила Танюшка, неожиданно оказавшись рядом с матерью.

– Нет, моя хорошая, – ответила Алёна, – деда к себе пошёл, у него же дом в лесу, идти далеко, и темно уже. Хочешь, мы к нему в гости сходим?

– Да! – воскликнула девочка. – Я давно хочу посмотреть, как там люди живут.

– А откуда ты о них знаешь? – спросила Алёна и вдруг поняла, что за последние пару минут, Танюшка сказала больше слов, чем за предыдущую неделю. – А ведь ты опять говоришь! – улыбнулась она дочери.

Девочка ничего не ответила, лишь прижалась к матери.

– А мне вы ничего объяснить не хотите? – сказал Тимур.

– Так я тебе уже объяснила, – продолжала Алёна, улавливая от мужа запах спиртного и понимая, что спокойным вечер всё же не будет. – Я ходила к отцу. Помнишь, я заблудилась в лесу после нашей свадьбы? Меня ноги сами туда несли. Проснулось что-то в душе и потянуло. Только тогда я не дошла. Это бабка твоя постаралась, что меня там не приняли, – Алёна кивнула в сторону печки, – и твоя мама тоже хороша: своих дочерей берегла, а меня сюда всеми силами толкала.

– Ты маму не трогай! – зло сказал Тимур. – Пока ты в городе прохлаждаешься да по лесам неизвестно с кем бродишь, она с нашей дочерью сидит. Ещё неизвестно, родная ли она ей.

Алёна широко распахнула глаза, не веря, что слышит такие слова от мужа.

– Что значит «в городе прохлаждаюсь»? Я работаю сутками, еле домой приезжаю от усталости, – проговорила Алёна. – И как ты можешь думать, что Танюшка вам не родная?

– А мне давно про тебя говорили, – сказал мужчина, – ещё когда мы только поженились, что к тебе кто-то ходит. А потом я в армию ушёл, а ты беременной оказалась – как так?

– Тимур, ты что говоришь? – возразила Алёна, прижимая к себе испуганную Танюшку. – Ты в мае в армию ушёл, а я в ноябре родила, сам посчитай, сколько времени прошло. Ты когда уходил, я уже беременна была. Иначе бы ребёнок позднее родился.

– Значит, при живом муже нагуляла! – крикнул Тимур. – Я же вижу, как ребёнок меня дичится, не говорит даже. У нас в семье таких детей не бывало.

– Так ты сам виноват: то орёшь на нас, то буянишь, а в редкие спокойные дни хочешь, чтобы девочка сразу нежной с тобой была? Да я сама тебя бояться стала! Лекарства не пьёшь, а к бутылке тянешься.

Алёна смотрела на Тимура, его глаза сверкали ненавистью. В такие моменты она старалась собрать Алёну и уйти из дома, чтобы не попадаться мужу под горячую руку. Привычно оправдывала его поведение тем, что ему в жизни досталось и сейчас он не может себя контролировать. А на самом деле любит их с дочкой, и ему просто надо помочь.

А сейчас, услышав из его уст обвинения в измене и рождении чужого ребёнка, Алёна поняла, что жалеть мужа больше не хочется. И надо спасать себя и дочку, которая дрожала в её руках, боясь обернуться на надвигающегося отца.

– Я из-за тебя всё здоровье угробила, – сказала Алёна, – а ты вернулся и хоть бы спасибо сказал!

– Ты-то здесь при чём? – возразил Тимур, – кем ты себя возомнила? Меня наши ребята нашли, и только благодаря тому, что между местными конфликт вспыхнул.

– А благодаря чему он вспыхнул? – спросила Алёна.

– Ты хочешь сказать, что благодаря тебе? – усмехнулся Тимур. – Получается, что это не я, а ты с головой не дружишь. То-то я думаю, странная ты стала. Травки какие-то сушишь, бормочешь себе под нос. Это тебе лечиться надо!

– Вот и пойду я лечиться, – сказала Алёна, удивляясь, как муж сам подталкивает её к принятию решения, – только обычная медицина мне не поможет, я к отцу в лес уйду и Танюшку с собой заберу, тебе она всё равно не нужна, раз ты меня в измене подозреваешь!

– Ты мне прямо в лицо про другого мужика говоришь?! – пылая ненавистью, проговорил Тимур и замахнулся на жену.

Алёна интуитивно отклонилась в сторону, и удар пришёлся по касательной.

– Не трогай меня! – закричала она.– Не для того я тебе с того света вытаскивала, чтобы ты руки распускал!

Но Тимура было не остановить. Он вновь наклонился к жене, но вдруг услышал хлопок двери и громкий оклик:

– Не трогай её!

Муж удивлённо обернулся и увидел пожилого человека, который быстрыми шагами приближался к нему. Алёна потирала щеку и удивлённо смотрела на подходящего к ней отца.

Тимур удивлённо взглянул на вошедшего пожилого мужчину.

– Так это с ним ты шашни водишь? – зло бросил он, обращаясь к Алёне. – Вот уж не ожидал, что ты меня на старика променяешь. Неужели так невмоготу без мужика было?

– Что ты говоришь! – осадил его Степан. – Я отец Алёны, и встретились мы только сегодня. Раньше я к ней не подходил, и сейчас не могу понять, почему. Это же так просто оказалось.

– Просто жену чужую забрать? – с ненавистью проговорил Тимур, нависая над незваным гостем.

Тимур сжал челюсти так, что Алёне казалось, что его зубы не выдержат и треснут.

– Да открой глаза! – в ответ повысил голос Степан. – Она же мне в дочери годится – ею и является! А просто оказалось – правду рассказать. Зря я её столько лет скрывал.

Продолжая следить за мужчинами, Алёна подошла к забившейся в угол Танюшке и обняла её.

Девочка сидела на кровати, втянув голову в плечи. Посмотрев на дочь, Алёна поняла, что уйти из этого дома будет самым правильным.

Было даже удивительно, что ещё час назад она сомневалась, что сможет оставить мужа. Думала, что нужна ему, обязана следить за его здоровьем. А теперь ей хотелось только одного – бежать.

Мужчины продолжали стоять друг напротив друга, и девушка беспокоилась за своего отца. Тимур был моложе и сильнее. Но и вмешиваться она не хотела. Щека продолжала гореть огнём, за болью пришли детские воспоминания, как мать таскала её за волосы за непослушание, могла отхлестать по щекам за желание сделать по-своему, а ещё била по рукам, если у Алёны что-то не получилось по хозяйству.

Тогда именно Тимур защищал её, если становился невольным свидетелем этих наказаний. А теперь делает так же.

Оставив мужчин смотреть друг на друга, она тихо ушла за натянутую у печки ширму и начала собирать Танюшины вещи. С грустью понимая, что не сможет за один раз взять всё необходимое, и придётся возвращаться не один раз. На улице было уже холодно, и требовалось много одежды, а впереди зима…

Дочка молчала и неслышно собирала свои игрушки. В глазах Танюшки застыл страх. Алёна понимала, что девочка видела, как с мамой обошёлся Тимур, и ничего хорошего в этом не было.

– Я не отдам тебе свою жену, – услышала Алёна слова мужа, обращённые к её отцу.

– А я и не собираюсь её забирать, я лишь помочь хочу, а потом живите, как хотите. Мне важно, чтобы поправилась она, силы обрела, – был ответ.

– А что с ней не так? – удивился Тимур.

– Ты рядом с ней живёшь и не заметил, как исхудала Алёна, высохла вся? Руки-ноги еле волочит, – сказал Степан.

– Не придумывай, – грубо осадил его парень. – Алёна – молодая девушка, ей двадцати пяти ещё нет, она сильная и здоровая.

– А ты давно её самочувствием интересовался? – уточнил Степан. – И вообще когда-нибудь спрашивал, как она? Не тяжело ей учиться, работать, хозяйство вести и тебя, здорового мужика, из пьянок вытаскивать?

– Не твоё дело, что у нас в семье происходит, – сказал Тимур, вновь надвигаясь на гостя, – она – моя жена, что хочу, то и делаю, я в своём доме хозяин.

– Хозяин ты – только себе, – был ответ, – а над другим человеком ты не властен.

– Я тебе сейчас покажу, над кем я не властен, – сказал Тимур, и Алёна услышала шум драки.

Выглянув из-за ширмы, она увидела борющихся мужчин.

– Тимур, прекрати! – крикнула она. – Если ты хочешь сохранить наши отношения, то отпусти меня с Танюшкой к отцу. Я болезнь изведу, сил наберусь, потом в город уедем, попробуем сначала начать. Не могу я больше в этом доме жить. Как изначально душа у меня не лежала, так и не надо было начинать. Просила же я тебя: давай уедем, будем учиться и жить в центре, ты бы тогда в армию не пошёл, в плен не попал. А так остались – всё наперекосяк получилось.

Мужчины расцепили хватку и чуть отошли друг от друга.

Тимур взглянул на жену.

– Вот как ты заговорила – я теперь во всём виноват? – спросил он. – Да я тебя обеспечивал, работал с утра до ночи, чтобы ты учиться могла и ни о чём не думать. Родители ведь от тебя отказались, – он с усмешкой взглянул на Степана, – никто помогать не хотел.

– Все мы не без греха, – сказал Степан, – я во многом неправ был, но сейчас хочу исправить то, что упустил. Нездорова Алёна, помощь ей нужна, да и Танюшка, вижу, сама не своя. Где это видано, чтобы ма́лёнький ребёнок был так замкнут и молчалив?

Тимур посмотрел на дочь. Присел на корточки, протянул к ней руки.

– Иди к папе, – сказал он как можно мягче.

Но девочка сделала шаг за спину Алёны и уткнулась ей в ноги.

– Боится она тебя, – продолжал Степан, – а ребёнка не обманешь. Они добро чуют, как и злость.

Тимур потряс кулаком в воздухе. Потом поднялся, накинул свой тулуп и повернулся к Алёне.

– Уходи, если хочешь, но знай: обратно не приму, и не проси, – сказал он, – и к моим родителям дорогу забудь: они тебе столько помогали, а ты их на какого-то старика меняешь.

– Я никого не меняю! – возразила Алёна, поражаясь, как вывернул происходящую ситуацию Тимур. – А просто хочу поправиться, чтобы жить дальше. И жить я хочу по-человечески, а не как у нас с тобой: каждые выходные я не знаю, каким ты вернёшься с работы. И вернёшься ли? Выпьешь ли таблетки или вновь сорвёшься с катушек? У меня нет больше сил тянуть тебя. Всё, что могла, я для тебя сделала, только не знаю, надо ли было. Но я сама за это расплачиваюсь. Когда ты пропал, не смогла я тебя отпустить, поверить, что не вернёшься, против жизни пошла, вот и получила. А твоим родителям я очень благодарна. Твоя мама мне родную заменила. Столько тепла мне никто не давал. И если смогу – буду её навещать. Если выгонит – её право. Женщины в вашей семье не вольные.

– Как ты заговорила, – усмехнулся Тимур, – откуда такие мысли? Все так живут: мужей с работы ждут и угодить стараются, чтобы под горячую руку не попасть. Мужики в мастерской говорят, что частенько своих жён воспитывают. Это только ты у меня неженка – не тронь тебя.