– Да мне пофиг, – Люба еле сдерживается, – вы видели? Даже к этой оборванке и то мужик пришёл, принёс еды. А мой… мой, козёл! Я пойду ему устрою, небось уже притащил себе дрюкалку, вот я их двоих сразу и … – Люба не выдерживает и начинает всхлипывать.

– Может, что-то случилось? На работе, или ещё что, – я пытаюсь отговорить, но какой может быть разум у обиженной женщины. А вот и «сладкая парочка». Лёха ловко подсаживает Виту на подоконник:

– Простудишься! Тебе нельзя. Закрывай окно и спи, я завтра приду, принесу ещё вкусняшек.

От него пахнет пивом, но парня это совсем не портит. Странное дело, даже Тамара попала под обаяние и поправляет волосы.

– Да не приходи, если не хочешь, – интересничает ошалевшая от непривычной заботы Витка, – на кой я тебе сдалась, да ещё и с ребёнком?

Лёха растерянно хмыкает, сам не зная ответа на эту загадку.

– Ну, я пошёл!

– Спасибо! – вместо Витки кричим. В ответ Лёха смущённо машет.

– Не за что, – отвечает вместо него Вита.

– Ну, ты даёшь, – сердится Тамара, – разве с мужчинами так разговаривают? Хоть бы «спасибо» сказала, он же старался.

– А я не заставляла, – огрызается Вита. Мы вместе наваливаемся на раму. Окно, почуяв свободу, и, правда, не желает закрываться.

– А он кто, вообще? – Тамара, забыв, что нельзя напрягаться, упирается плечом, попутно выспрашивая, как мамочка, биографию кандидата.

– Где работает? – любопытствую я тоже. Одна рама почти поддаётся.

– Вроде нормальный, добрый, – Олечка пыхтит, наваливается на вторую створку.

– Не матерится, – замечает Тома сдавленным от усилия голосом.

– Кажется, образованный, «Дольче вита» тебя назвал – итальянский знает? – удивляюсь я. И хором зовём на подмогу Любу.

– Подождите, не закрывайте! – Люба в плащике ловко перемахивает через подоконник, подтягивается на руках, спрыгивает на землю.

– Вот бой-баба! – восхищённо ахает Вита.

– Она как, насовсем ушла? – Тамара всё не может поверить, что можно так запросто нарушить правила.

Тётя Катя заглядывает в палату:

– Что за шум? Надо отдыхать, а вы никому спать не даёте. Окно закройте, холодно. Не слушая наших возражений, она всё-таки закрывает вторую створку, подозрительно взглянув на Любину кровать.

– В туалет пошла, – быстро врёт Вита и протягивает шоколадку из пакета, – угощайтесь, тётя Катя, это ко мне приходили, – даже в темноте видно её гордую улыбку. Тётя Катя качает головой, обнимает Витку:

– Дай Бог, дай-ко Бог, девки. – Певучий голос, интонации и «деревенские» слова как всегда, не вяжутся с её ухоженным видом. Она уходит, загадочно улыбаясь, с шоколадкой в руках, не побаловав нас мудростями. А мы и не спрашиваем совета. Как будто и так всё знаем.

Ранним утром, когда врачи ещё не пришли, и только медсестра собралась ставить первые уколы, а болящие потянулись с баночками сдавать анализы, явилась Любовь. С привычным шумом, грохотом и матом. Затряслось окно. Тамара накинула халат и сонно попыталась открыть раму. Бесполезно. С той стороны стекла донёсся знакомый бубнёж. «Может, не пускать?» – Тамара поколебалась. Всё-таки вышла в коридор, открыла окошко там. Бубнёж вместе с Любой ввалился в палату.

– Люба, нельзя же так! Могут и выгнать за нарушение дисциплины, ладно, в коридоре никого не было. – Тамара вошла следом и по привычке ворчит, заправляя постель.

– Нечего меня отчитывать, я сама с врачом разберусь. Пусть только попробуют выгнать! Я им выгоню. Пусть лечат, как следует! – Люба, как ни в чём не бывало, уже разлеглась на кровати. Бубнёж продолжается, только с другой интонацией. В невидимый «диктофон» наговаривается торжественная речь победительницы

– Ну, убила своего кобеля? – Витка лежит и прислушивается: победило вчерашнее чудо утренний токсикоз или нет. Мы тоже ждём рассказ о кровавых разборках.

– Да, чё там, – Люба с ухмылочкой накрывается одеялом, – в огороде он был. Вот. – Она гордо обводит нас взглядом. – дошла до дома, дома нет. Ну, думаю, найду, к кому пристроился! Аж на такси пришлось разориться, в огород приехала, он там. Трезвый, обрадовался. – добавила она. – Ой, ладно, посплю хоть, а то ночью некогда было. – Люба держит паузу, проверяя, до всех ли дошло, чем она всю ночь занималась? Всем ли ясен её женский триумф?

Но поспать победительнице не удалось. После утренних процедур пришла врач, раздала указания, проверила анализы.

– Когда меня выпустят? – я первая задаю самый главный вопрос.

– Лежите пока, посмотрим, – она, сверяясь с моей картой, назначает ещё анализы, – надо же пролечиться до конца.

До какого конца? Надеюсь, до счастливого. Я держу в руках бесполезные бумажки. Что тут скажешь. Против медицины, я, кажется, бессильна.

Тамара выстреливает подготовленным вопросом:

– А можно меня перевести на стационар?

Врач возмущённо выдыхает: «Вас»? В её ответе – три выкидыша, возраст и печаль несостоявшихся бабушек. Безнадёжность оглушает Тамару, она судорожно расправляет полотенце на спинке кровати.

– А меня можно? – Вита сияет радостной улыбкой. Врач невольно улыбается в ответ. И отвечает своё осторожное:

– Посмотрим по анализам, полежи, ещё понаблюдаем.

– А меня когда выпишут? – это Оля, готовая хоть сейчас воссоединиться с вихрастым дембелем. Врач захлапывает папку с карточками:

– Вы сговорились, что ли? Лежите и лечитесь, женщины, раз пришли.

– А со мной-то что? Как меня лечить будете? – Люба вальяжно развалилась на кровати.

– А! Чуть не забыла, – врач, сузив красивые глаза, жёстко чеканит, – вот вас-то мы лечить не будем. Вы вчера хотели уйти? Идите! За нарушение дисциплины я вас выгоняю. Собирайтесь на выписку. Нечего место занимать в отделении. А лечиться пойдёте к участковому.

Очередное чудо и снова у нас в палате! Чтобы вот так, врач заявил: «Лечить не будем,» – разве такое бывает? Пусть даже за побег. Люба набрала воздуха и возмущения, выдохнула:

– Чтооо? Как это – «не будете лечить»? Да меня на «скорой» привезли! – Люба раскочегарилась больше вчерашнего, треснув крепким кулаком по древней кровати. – Может, я помираю! Может, у меня приступ!

– Мебель не ломайте! – прикрикнула врач, протягивая бумажки с результатами анализов. – Странно вы помираете. Из окна бодро скачете. Вчера рвались отсюда. Мужик, кажется, у вас дома один? Так идите! Караульте! – закончила она, сдерживая смех.

Разум отказал Любаше совершенно, она даже не взглянула в бумажки, не прочитала выданную справку. Действуя по своей базарной логике, завизжала:

– Не имеете права! Я налоги плачу! Мне положено лечиться, я буду лечиться и ни за что не уйду!

От истошного крика мы, не сговариваясь, вжались в кровати. Тайфун по имени «Любовь» понёсся в коридор, жаловаться заведующему, главному врачу. И, кажется, министру здравоохранения, точно не расслышали.

– Да-а, – протянула Тамара ошарашено, – Любовь побеждает всё!

А Вита хихикнула:

– Думала, хоть избавимся от Любки, я ж не знала, что она такая дура, уходить не захочет. – Маленькая интриганка, как ни в чём не бывало, поплыла к выходу.

Оля ахает, округлив глазки:

– Это ты настучала? И когда успела.

Витка только пожимает плечами

Потянулся ещё один больничный день. Уколы, каша-размазня, болезненно белые кабинеты, новые анализы, старые советы. Пустой суп, УЗИ. Всё, больше не могу. Я пришла в палату, села на кровать. Какое здесь всё заброшенное, куцее, пропахшее лекарствами и хлоркой. Чужое. Неживое всё.

А где-то за окном, среди юного лета ходит мой красивый мужчина в пиджаке, стряхивает липкие почки с ботинок, спешит по шумной улице. Он живёт – там, а я здесь. И не живу, так, перетаскиваю своё унылое тело в халатике из корпуса в корпус, от врача к врачу. Сплошные мучения и издевательства. Клубок отчаяния всё туже заматывается вокруг меня, все сильнее сжимает, не даёт даже мечтать. Какая жизнь захочет во мне зародиться?

Олечка тоже пришла с УЗИ. Завтра её отпустят домой, она вертится перед окном, хорошенькая и беззаботная. Врачи сказали, что у неё всё хорошо и будет столько детей, сколько она захочет. Целая куча детей! Мальчиков и девочек, таких же голубоглазых как Оля, и вихрастых, как её жених.

Я отворачиваюсь к стенке, чтобы спрятать своё отчаяние, завидущий взгляд и горькую ухмылку. Почему мне никто так не сказал? Больше не могу.

Оказалось, я не первая додумалась проситься на свободу. Тамара с коробкой конфет проскользнула в кабинет врача вперёд меня. Пока я переминалась около двери, прокручивая в голове свою освободительную речь. Дверь осталась открытой, и я не смогла уйти. Подсматриваю, подслушиваю. Учусь?

– Тамара! Что это с вами? – врач брякнула ручку на стол, недоумённо отмахивается от посетительницы.

– Ну, пожалуйста! У меня ведь всё хорошо. Я тут больше не могу. Давайте, я буду приходить на процедуры, – Тамара неуверенна, растрёпанна и похожа на провинившуюся школьницу.

– Что? Приходить? – врач даже встала из-за стола, надвигаясь на Тамару, – Да вам надо лежать и дышать через раз! А вы как маленькая.

– То есть муж будет привозить, ну, пожалуйста. – Тамара как может, прогоняет мысли о свекрови и жалостливых подружках

– Нет и нет. Лежите, лечитесь. Раз пришли сюда – вот и лежите.

Тамара знала ответ заранее, но отступать не собирается:

– Понимаете, я чувствую – всё будет хорошо, ну, правда! Нет, я знаю, на этот раз – точно. Или никогда, – еле слышно добавляет. – Мне надо домой, к мужу. Он там один, а я здесь.

Пауза, мне не видно, наверное, врач непонимающе уставилась на Тамару, как будто увидела её в первый раз.

– Тамара? Вы… серьёзно? Вы тоже будете кричать, как та скандалистка, что я буду виновата, если от вас мужик уйдёт?

Мне видно в щёлку, как врач подходит к Тамаре и прямо тянется, чтобы встряхнуть

– Тамара, Тамара. Неужели и вы туда же? При чём тут муж? Вы какие-то глупости говорите. Надо о ребенке думать!

– Я и думаю, мне кажется… нет, я уверена – ребёнку лучше, когда я дома. И мы все вместе. Я поняла, – Томочка смущается, как будто её просят сказать вслух что-то неприличное. – Вы, наверное, как врач, как женщина, понимаете. Главное – это любовь, – она шепчет еле слышно. Врач даже отшатнулась.

– Та-ак, кажется, я понимаю, в чём дело. Ну, Тамара, не ожидала! Значит, бредни младшего медицинского персонала вам важнее, чем предписания лечащего врача?

Тамара, понимая, что невзначай выдала Катерину Ивановну, спохватилась и зашуршала пакетом:

– Вот, чай попьёте… чтобы жизнь послаще стала.

Врач тяжело вздохнула. Тамара что-то тихо говорила, присев около стола, врач то молчала, то так же тихо отвечала. В конце концов, я услышала: