Читать книгу: «Под жарким небом Батуми. История, в которой каждый найдёт себя», страница 3

Глава 5. Июль 2002 года. Батуми

Арчи тихо закрыл за собой входную дверь и бесшумно поднялся на третий этаж. Он взял одеяло из их с Карду спальни, перенес его на пол лоджии, распахнул окно и устроился поудобнее. Спать еще не хотелось. Ему просто нужно было остаться наедине с собой, со своими мыслями.

С улицы до него доносились приглушенные голоса Лианы и Карду, стрекот сверчков. Удивительно, как это там в саду Лиана озвучила вслух тот вопрос, который занимал и его, Арчи, мысли. «Кем мы будем через десять лет?» А кем они все будут? Этот вопрос тревожил его, наверное, больше других. Он все чаще задумывался о своем будущем.

Для всех вокруг был очевиден тот факт, что он, Арчи, станет футболистом. И если и не великим, то тогда рядовым хорошим футболистом грузинской или российской высшей лиги. Что уже было очень неплохо. Это означало высокий уровень дохода до поры до времени, а потом можно и в тренерство уйти. Или начать свой бизнес. Футбол открывал дорогу ко многим полезным знакомствам и позволял заработать тот стартовый капитал, с которого можно начать практически любое дело. Ну а если повезет и он станет игроком европейского клуба, это вообще означало безбедную, красивую и успешную жизнь. И Арчи знал, что все это – не пустые надежды или неосуществимые мечты. Он четко видел, что все это тут, на кончиках пальцев. Стоит только приложить усилия, еще больше усилий.

Никто не сомневался в его карьере футболиста. Никто, кроме него самого. Эти сомнения, эта неуверенность в себе так сильно одолевали его, что порой он не знал, как с ними справляться. Да, конечно, внешне он ничем не выдавал этих чувств, но все это было в нем. Оно сидело прямо под сердцем и постоянно теребило его, не давая покоя. Арчи лгал, когда говорил, что любит выходить на поле. Он этого просто терпеть не мог, ведь выход на поле означал неизвестность. Он любил уходить с поля и уходить непременно победителем. Если команда выигрывала благодаря его забитым мячам – это было отлично. Тогда все в мире казалось осуществимым: не было границ и барьеров, он был всесилен и верил в то, что будет новой звездой мирового футбола и войдет в историю, как Пеле или Марадона. В такие моменты он видел себя исключительным, особенным, тем человеком, которому подвластно все. Он был лучшим. Он был примером, был звездой. В дни победы он видел ясно и четко, что нет ничего невозможного, что любой цели можно добиться. Он планировал тренировки, думал об усилении нагрузок, о том, что еще поможет ему быстрее продвигаться к поставленной цели. В такие моменты он не чувствовал боли и усталости. Он был готов трудиться снова и снова.

Но потом наступал новый день, а вместе с ним – новые сомнения, новые страхи. Он был героем вчера – это верно. Вчера был матч, он вышел победителем, он имел право быть героем. Но сегодня все приходилось начинать сначала. Сегодня снова надо было доказать себе, что он – исключительный. На горизонте появилась новая игра, а вслед за ней – неизвестность. Вдруг эту игру он уже не сможет выиграть? Как долго он оставался талантливым футболистом в своих глазах? Ровно один вечер. Пока не наступало утро и не приходилось выходить на поле снова.

А ведь еще бывали и дни поражений. Если Арчи не мог показать себя на поле, не забивал мячи и команда проигрывала – хуже дней невозможно было и представить. Он мгновенно терял всякую веру в себя. В нем не оставалось ни капли надежды на будущее, на карьеру. Он начинал паниковать. В его голову тут же проникали мысли о том, что он самозванец: что на самом-то деле ему везло, а он сам ничего не умеет. Просто никто этого пока не заметил. Но в серьезном футболе люди заметят. Вот так просто: девяносто минут, и ты никто. Ты больше не звезда, не исключение из правил, не талантливый спортсмен. В дни поражений он бичевал себя со страшной силой.

Не любил он поражений еще и потому, что каждый проигрыш означал разочарованный взгляд отца. Отец… С футбола мысли медленно перетекли к отцу. Арчи поежился, зажмурился и глубоко вздохнул.

Отец привел его в футбол в раннем детстве. Арчи толком и не помнил, как это было. Помнил, что папа как-то сказал маме: «Мальчик должен чем-то увлекаться, чему-то посвящать свою жизнь. Думаю, надо отдавать его в футбол. Всегда мечтал иметь сына – звезду мирового футбола». Как-то так они сами за него решили, что это будет футбол. И Арчи полюбил футбол.

Отец не бывал на его матчах, не интересовался тренировками: он много работал и редко бывал дома к ужину. Но его всегда сильно волновал результат. Отец живо интересовался его прогрессом и развитием, перспективами, возможным будущем в футболе. Иногда Арчи казалось, что он для отца – всего лишь инструмент доказать, что и в воспитании сына он – лучше других. Отец всегда хвастался достижениями Арчи при своих друзьях и партнерах, им же он говорил о том, как ему повезло воспитать такого сына. Но ни разу он не сказал этого Арчи в глаза. Он никогда не выразил нежности, уважения, признания. Даже простой симпатии или похвалы Арчи не получал. А любил ли его отец? Да, конечно, любил и любит. И если рассудить рационально – отец не может его не любить. Столько сил, стараний, времени и энергии отец вкладывал в его развитие. И он по-своему переживал за сына.

Но ему, Арчи, хотелось бы другой любви от отца. Он с завистью смотрел на то, как отец Карду относится к своим детям. Вот он – искренне любил своих детей. Всегда интересовался их жизнью, всегда ласково целовал Катю, крепко обнимал Карду, с уважением жал ему руку. Он всегда интересовался их мнением, их эмоциями и чувствами. Он снисходительно относился к их слабостям, прощал им ошибки и поддерживал в минуты падений. А вот его собственный отец не допускал даже мысли о поражении. «Будь первым. Не можешь быть первым – будь лучшим», – так любил говорить его отец. Да, быть может именно поэтому Арчи и добивался всего того, чего добивался. Может быть без этого стремления угодить отцу ничего бы и не вышло. Вот только нужно было Арчи совсем не это. Ему хотелось, чтобы его любили просто так. Без побед и заслуг, без забитых голов. Любили простой и теплой любовью.

Арчи вздохнул. Так кем же он будет через десять лет? Новым Пайчадзе? Зачем он только вообще о нем вспомнил. Пайчадзе довольно рано получил травму и не мог продолжать выходить на поле. Не то что Пеле. Тот четыре раза участвовал в чемпионате мира и три из них становился чемпионом. «Арчи, кем ты будешь? Где и как ты будешь жить в 2008, 2018 году? Что судьба для тебя готовит?» – он задавал себе эти вопросы не раз. А вдруг он не сумеет оправдать ожидания других? Вдруг он просто не сможет?

Глава 6. Август 2002 года. Батуми

У меня было драгоценных четырнадцать дней в запасе. За эти две недели я должен был во что бы то ни стало выяснить, что происходит между мной и Лианой. День и ночь я не мог думать ни о чем другом. Я думал о ней, представлял нас вдвоем, мечтал о том, что могло бы быть между нами, пытался понять, какие чувства я испытываю. Лиана совершенно не облегчала мне задачу: почти всегда она вела себя как прежде, ничто не выдавало в ней интереса ко мне, если он, конечно, вообще существовал. Но порой взгляд ее черных как смоль глаз обжигал мне грудь. От такого взгляда мне становилось жарко и сладко. И длился он всего ничего – одно лишь мгновение, долю секунды. Хотя мне казалось, что время замирало и это мгновение длилось вечно. В дни, когда Лиана одаривала меня этим особенным взглядом, я не спал до утра. Как мог я спать, когда память так остро помнила огонь в ее глазах.

В эти дни Лиана захватила весь мой ум и все мое существо. Она была абсолютно особенной и исключительной. В ней было столько жизни, радости и энергии, что казалось, воздух рядом с ней пропитан счастьем. Иногда мне казалось, что каждая клеточка ее кожи излучает частичку тепла и света. Мне всегда становилось уютнее рядом с ней. В те минуты, когда она бросала свой особенный, только для меня предназначавшийся взгляд, я физически ощущал электрический импульс между нами. Воздух мгновенно менялся, в нем повисало тяжелое и томящее напряжение, сладкой истомой отдающее где-то в грудной клетке. Мне было так интересно с ней! Она, наверно, прочитала сотню книг и знала все на свете. Как много она знала о литературе, искусстве, истории и кино. Единственное, о чем она не любила рассказывать – это семья. И особенно ее отец. О нем она почти не говорила. Да я и не спрашивал – я любовался ее красотой и слушал ее нежный приятный голос.

Чувства к Лиане я держал в строгой тайне. Я был абсолютно убежден, что мне не стоит раскрывать их Арчи. От этого на душе было совсем скверно. Прежде я никогда не скрывал от Арчи ни малейшего события своей жизни. Мы делились друг с другом абсолютно всем. И этот случай – исключение из всяких правил нашего с ним общения и дружбы. Такая ситуация еще больше тяготила меня. Днем я переживал от неизвестности: разделяет ли Лиана мои чувства к ней, а ночью томился от чувства, что предаю нашу с Арчи дружбу своим молчанием. В таких настроениях и пролетели мои последние дни грузинского лета в этом году.

Наконец, случилось неизбежное – день, за которым следовал мой отъезд. Мы как обычно позавтракали в кругу семьи с бабушкой и дедушкой и отправились на встречу с друзьями. Бердиа, Ика и Лиана уже ждали нас на месте.

– Ну что, на Сарпи? Последний раз в этом году? – весело бросила Лиана вместо приветствия. Во мне все сжалось от этих слов. Последний раз. И она даже не грустила! Не было ни капли тоски или печали.

Пока мы крутили педали велосипеда до пляжа, перед моими глазами проносилось это лето. Вот мы приезжаем с родителями на Варшанидзе, 74. Вот Арчи, Лиана, Бердиа. Лиана знакомит меня впервые с Икой. Вот мы проводим первый вечер вместе и наперебой рассказываем друг другу все, что произошло за девять школьных месяцев. Мы все приятно возбуждены, еще не осознавая в полной мере, что перед нами почти два месяца свободы и радости, два месяца жаркой Грузии. Вот мы в пять утра собираемся на утреннюю рыбалку. Вот мы с Арчи не можем уснуть на террасе, смотрим на звезды и до самого рассвета болтаем о жизни, о семьях, о планах, о ценностях, обо всем самом важном и не очень. Вот мы с Бердиа сидим вдвоем на Сарпи в дождь: никто не поехал тогда с нами, и мы вдвоем сидели под моросящим дождем, смотрели на волны и говорили; говорил в основном Бердиа, а я слушал, улыбался его мечтам. Вот мы с Катей собираем в саду абрикосы. Вот бабушка с дедушкой идут рано утром с нами в город; мы покупаем много продуктов и потом все вместе готовим завтрак. Вот Катя плещется в море и зовет меня к ней; мы дурачимся вместе, и к нам присоединяются Ика и Лиана. Вот Лиана впервые обжигает меня своим взглядом. Вот я провожаю ее до дома, а она спрашивает про Лондон.

Сегодня особенный день. Конец наших грузинских каникул – это пик нашей свободной жизни, самый эмоциональный и трогательный день за все два месяца. Он и грустный и по-своему приятный. Сегодня мы будем купаться до заката, до глубокой ночи сидеть все вместе в беседке, обсуждать планы на этот учебный год и давать друг другу разные обещания, а мы с Арчи и вовсе не будем спать – мы будем болтать до утра.

После нескольких веселых заходов в море и шумных заплывов я отправился на скалу – любоваться морем и запоминать эти счастливые минуты. Я забрался на камни, уселся поудобнее, прижал колени к подбородку и стал смотреть на горизонт, где сине-зеленые воды моря сливались с тяжелым свинцовым небом. Я не боялся обгореть, так как солнце скрылось за серыми облаками. Мою спину, еще мокрую от недавнего плавания, приятно обдувал прохладный ветер с моря. Начал капать мелкий теплый дождь. Вдруг я услышал, как булыжники скатываются вниз и с плеском падают в море из-под чьих-то ног. Я обернулся, и сердце ухнуло вниз. Лиана. Она шла по камням прямо ко мне.

– Не против? – бросила она, даже не взглянув на меня. Весь ее взгляд был сосредоточен на камнях под ногами. Забираться на скалу было неопасно, но иногда неприятно – булыжники были неровные, местами острые и при любом неосторожном движении больно кололи ноги. Лиана аккуратно прыгала с камня на камень, ее длинные мокрые волосы разметались по спине, а на ее ногах, руках и груди блестели невысохшие капельки воды. Такая гибкая и грациозная она была, даже забираясь на скалу, что я не мог отвести от нее глаз. Вот она добралась до камня, на котором я сидел, устроилась рядом, так же поджав колени к подбородку, и уставилась вдаль.

– Какие планы?

– Завтра летим в Питер. Потом через два дня в Барселону с Бердиа и нашими родителями. А потом все, школа, – я криво улыбнулся. – Конец веселью.

– И что будем делать?

Я не понял ее вопроса и немного помедлил перед ответом.

– Просто жить?

Она помолчала, ничего не ответив на мою вопросительную интонацию. Я тоже молча ждал. Она заглянула мне за спину, потом оглянулась. Мы сидели с другой стороны скалы так, что нас было видно только с моря, а не с берега. В море сейчас никого не было – все отдыхали после последнего заплыва. Вокруг совсем тихо и безлюдно. Только волны шумно и гулко накатывали на скалы. Дождь усилился, и вдалеке послышались раскаты грома.

Я не смотрел на Лиану. Неожиданно меня снова обдало жаром от осознания, что она так близко, что никто сейчас не видел нас – мы были совершенно вдвоем. Я медленно повернул голову в ее сторону. Она смотрела на меня прямым взглядом своих черных глаз. Вдруг одна ее бровь вопросительно поднялась вверх. Все во мне тут же отозвалось на этот жест.

– Так что мы будем делать? – тихо произнесла она.

– Я… – хрипло начал я. Но она не дала мне закончить. Лиана плотно прижалась своими губами к моим. Я оцепенел, потерял способность двигаться и мыслить.

– Лиана, – только и смог выдохнуть я, когда она отстранилась.

– Что мы будем с этим делать? – повторила она.

– Мы будем с этим жить. И ждать, когда увидимся снова.

Теперь уже я поцеловал ее. Долгим, медленным поцелуем. Я целовал ее и не верил, что делаю это. Лиана – подруга моего детства, близкий товарищ, а еще – самая красивая и замечательная девушка на земле. Я целовал ее, а она хотела, чтобы я ее целовал. Не могло быть большего счастья на Земле, чем просто знать это.

– А ты умеешь ждать? – спросила она сразу после поцелуя.

– Да, я умею ждать.

– Вот и посмотрим.

Я бы отдал все что угодно в тот вечер за возможность проводить Лиану домой одному. Но попросить об этом Арчи так и не отважился. Я по-прежнему не хотел открыться ему. Ведь он оставался здесь еще почти на месяц. Он будет с ней рядом, а я – нет. Я ревновал, злился и уже заранее тосковал. Разумеется, Лиану мы провожали вместе.

Возле самого ее дома она крепко обняла меня на прощание и поцеловала в щеку.

– Обещай писать и звонить мне, Курдиани! – весело крикнула она, убегая вверх к своему дому. – Я буду скучать по тебе!

Я смотрел ей вслед, пока дверь дома за ее спиной не захлопнулась. Мне хотелось позвонить ей, крикнуть ей, чтобы она вышла еще хотя бы на одну минуту, еще раз поцеловала и обняла меня. Но я не сделал этого. Уже придя домой, я отправил ей одно короткое сообщение: «Я буду ждать тебя. Не сомневайся».

На следующее утро я простился с Батуми и мы с Катей отправились в Питер. Так закончились эти грузинские каникулы и началась наша с Лианой долгая и красивая история.

Сегодня, спустя столько лет, я помню тот день так отчетливо, словно кадр из киноленты. Я вижу тонкую как тросточку Лиану, легкой поступью шагающую по гравию. Смотрю, как она закрывает за собой дверь, оставляя меня у невысокого забора наедине с большим и светлым, белым домом ее отца Иосифа Табидзе.

Глава 7. 1975 год. Батуми

– Погоди минутку! Не открывай глаза! – по его голосу Лали слышала, как Герман улыбался. Она очень любила, когда муж в таком настроении. – Лали, потерпи еще немного!

Лали понятия не имела, куда он ее вез. Сына Иосифа они оставили у бабушки в Тбилиси, а сами улетели в Батуми. По дороге из аэропорта в такси муж повязал легкий шарф ей на глаза и предупредил, что впереди ждет приятный сюрприз. Лали была замужем за Германом уже 7 лет, но этот мужчина не переставал ее удивлять. Первым же сюрпризом в их совместной истории стало то, что он сделал ей предложение выйти за него замуж. В самом этом событии, в принципе, не было ничего необычного, если не принимать во внимание тот факт, что Герман – один из самых талантливых кинорежиссеров Советского Союза и предложение он ей сделал на их первом свидании. А она – семнадцатилетняя молодая, но уже известная балерина с перспективой работы в Большом – согласилась на него сразу, не раздумывая. Так и начались их отношения – с замужества.

Жизнь с Германом была легкой и интересной. Легкой – потому что Лали никогда по-настоящему не любила его. Ценила – да, была бесконечно благодарна – да, получала удовольствие от общения с ним – да, восхищалась его талантом – да. Ей нравилась та жизнь, которую они вели – жизнь артистической богемы Советского Союза. Ей нравилось быть женой известного режиссера. Но настоящей искренней любви к мужу она не питала и хорошо осознавала это. Однако в этом было много плюсов. Лали никогда не ревновала Германа к поклонницам и актрисам его фильмов, не устраивала сцен, не обижалась и не плакала. На том и строилось их семейное счастье: Лали закрывала глаза на бесчисленное множество протеже мужа, а он, постоянно чувствуя вину перед такой доброй и нежной женой, осыпал ее подарками и вниманием.

– Вот мы и приехали.

Муж бережно снял шарф с ее лица. Лали пригладила густое черное каре, оправила брюки клеш, недавно привезенные Германом из московского ЦУМа, и вышла из такси. Пахло травой, знойным летом и морской солью. Перед Лали предстал низкий ступенчатый забор, за которым виднелся фруктовый сад. От самой калитки, возле которой они стояли, вверх поднималась тропинка, ведущая к большому светлому двухэтажному дому с просторными балконами. От дома веяло летней прохладой и негой. Лали смогла разглядеть небольшую террасу, качели и несколько скамеек. Что за чудесный дом! Ее брови взлетели вверх, и она перевела удивленный взгляд на Германа.

– Что это, дорогой?

– Тебе нравится?

– Он очень красив. Он… он такой большой! Такой уютный и светлый. А эти колонны, эта резьба… И какой сад!

– Ты еще не видела его внутри! Внутри он еще лучше. Но ты обставишь его сама, как пожелаешь.

– Герман, я не…

– Моя хорошая, теперь это наш летний дом. Твой, мой, Иосифа и кучи других деток, которые у нас обязательно будут. Только представь: в старости мы будем сидеть вон на той террасе, а вокруг нас будет огромная шумная семья.

Лали такие мысли пришлись по душе. Она была не против большой семьи, но особенно сильно ей нравился этот дом – такой светлый, такой приветливый дом.

– Герман! Какой же это прекрасный дом! Я так счастлива.

Муж взял ее за руку, отворил калитку и повел вверх по дорожке.

– В этом саду ты будешь ходить босиком по траве, ведь твоим маленьким трудолюбивым ножкам нужен покой и отдых. Тут мы будем собирать фрукты к завтраку: в июне – груши и яблоки, в июле – абрикосы и персики, в августе – инжир, в сентябре – виноград. Мы высадим здесь любые фрукты и ягоды, которые ты пожелаешь, моя маленькая. А здесь, – Герман остановился посередине дорожки и показал рукой на огромную террасу, – мы будем завтракать и обедать.

– А ужинать?

– А на ужин мы будем спускаться к морю в ресторан.

– Мы совсем не будем ужинать дома? – щурясь на солнце, спросила Лали, радуясь все сильнее и сильнее тем картинам, которые Герман рисовал в ее голове.

– Ну конечно же будем! Летом по выходным мы будем приглашать всех наших друзей на ужин, вино и танцы.

– Герман, но мы же тут никого не знаем! – возразила Лали, хотя воображение уже рисовало эти красивые теплые июльские ночи, веселье и смех гостей, и она – хозяйка этих приемов. Возбуждение охватило все ее тело.

– Дом большой – будем приглашать важных членов партии из Тбилиси, Москвы. Ну и, конечно, мы познакомимся с соседями. Кажется, они – хорошие люди.

– Ты уже знаком с ними?

– Нет, но, видимо, мы познакомимся с ними сейчас, – Герман кивнул в сторону калитки, к которой как раз подошла грузинка лет 30—35 с маленькой девочкой. Герман помахал им рукой. Девочка тут же прижалась к ноге женщины и обхватила ее руками, но глаз не отвела, а с любопытством рассматривала Германа и Лали.

– Гамарджоба! – поздоровалась на грузинском женщина. У нее был красивый голос с едва слышной хрипотцой. – Вы наши новые соседи?

– Гамарджоба! Ваши летние соседи – это уж точно, насчет зим я не уверен, – весело отозвался Герман. – Заходите же, не стойте у ворот. Как вас зовут? Вы здесь живете?

Женщина поправила прядь каштановых волос, выбившуюся из-под легкого летнего шарфа, толкнула калитку и пошла вверх по дорожке.

– Меня зовут Тинатин Курдиани. А это, – она опустила ласковый взгляд своих темных глаз на девочку, – моя дочка Анна. Анна, поздоровайся с нашими новыми соседями.

Девочка немного выступила вперед из-за матери и тихо поздоровалась, не спуская глаз с Лали.

– Мы живем в 74-м доме: переехали сюда из Москвы. 74-й – это следующий после вашего. Мы с дочкой гуляли и увидели вас, решили зайти поздороваться. Этот дом давно пустовал.

Лали рассматривала гостей. Тинатин была одета очень просто, но дорогая ткань ее платья, золотые серьги с крупными изумрудами, летний шелковый платок на волосах выдавали в ней состоятельную грузинскую интеллигенцию. Кроме того, Тинатин была красива и очень ухожена – вряд ли ее руки касались домашней работы. Малышке на вид было не больше 7. Она продолжала с любопытством таращиться на Лали, и та подмигнула ей в ответ. Девочка удивленно моргнула, улыбнулась, но застенчиво скрылась за юбкой матери.

– Ваш муж, случайно, не известный всему советскому союзу кардиолог Карду Курдиани? – поинтересовался Герман.

Тинатин рассмеялась.

– Да, так о нем говорят.

– О! Очень рад знакомству с вами и вашей очаровательной малышкой. Меня зовут Герман Табидзе, а это – моя жена Лали. Большинство наших друзей и знакомых – пациенты вашего мужа.

– Не думала, что кино и балет так опасны для сердца, – с улыбкой ответила Тинатин.

Все рассмеялись.

– Не то слово! Мое вот, например, вообще было навсегда похищено, – Герман скосил глаза на Лали, поднял ее руку к своим губам и ласково поцеловал. Лали польстило внимание мужа, и она довольно заулыбалась. – Вижу, вы слышали о нас.

– О, конечно! Я видела ваши картины, они прекрасны. А вы, Лали, просто великолепны. Ваша Медора в «Корсаре» очень грациозна и нежна. Вам подходит эта партия.

– Благодарю вас, Тинатин. Всегда лестно слышать отзывы о своей работе, тем более такие высокие.

Тинатин улыбнулась Лали открытой и искренней улыбкой.

– Мой муж и сын вернутся из города через час. Не хотите ли заглянуть к нам на обед? Мы будем рады гостям, – предложила она.

– Большое вам спасибо! С огромным удовольствием. Мы с женой как раз осмотрим дом к этому времени и присоединимся к обеду.

– Будем вас ждать! – Тинатин подняла руку в знак прощания, взяла дочь за руку, и они удалились вниз по тропинке.

Когда Лали повернулась к мужу, он уже рассматривал дом.

– Какие милые люди, правда?

– Не просто милые, дорогая, а очень полезные. Помимо того, что ее муж действительно является одним из лучших кардиологов, как говорят, он еще и близок к партийной верхушке. Сюда в Батуми к нему на прием летает вся наша политическая элита. Я, к слову сказать, слышал, что он – крестный Мананы Шеварднадзе, дочки Эдуарда Шеварднадзе, которому прочат большое политическое будущее. Это очень полезное соседство, Лали.

Лали взглянула на мужа. Зачем он все-таки купил этот дом? Ради нее, Иосифа и, как он сам говорит, будущих детей или потому что он заранее знал соседей, знал, что сможет завести полезные знакомства тут, заручиться поддержкой нужных людей, а возможно даже снять какую-нибудь картину по заказу партии? В принципе, это ей было не важно – теперь помимо большой квартиры в Тбилиси у нее был новый роскошный дом в Батуми. Она будет прилетать на море и просто наслаждаться летом в своем собственном доме.

Однако где-то в глубине души все-таки зародилось зернышко беспокойства. Если Герман ищет поддержки у сильных мира сего, значит он не уверен в своих собственных силах. Лали давно начинала подозревать, что с талантом и способностями мужа что-то происходит. Это конечно же нельзя было назвать творческим кризисом. Возможно, просто спад, временное затишье. Но что-то явно происходило как со способностями Германа, так и с ним самим.

Карьера его развивалась стремительно. Он, едва окончив театральный Шота Руставели, стал режиссером киностудии «Грузия-фильм» и уже через несколько лет – директором этой студии. А в 27 лет, в год, когда они поженились, Герман снял фильм, который позже был удостоен специального упоминания в Каннах как «Лучший фильм с вымышленным сюжетом». И это на самом крупном западном кинофестивале! Тогда Лали так гордилась своим мужем! И еще больше гордилась тем, что такой человек, как Герман Табидзе, выбрал именно ее в спутницы жизни. Герман получал награду за наградой, повышал свой социальный статус и доход, расширял круг общения и купался в лучах славы. Однако в последнее время картины стали выходить реже, а отзывы от неистового восторга перешли в сдержанную похвалу. Критики и газеты пока не замечали этого, разве что одна-две негативные заметки да пара пересудов у них за спинами. Но Лали этого было достаточно. Она чувствовала: толика правды в этом есть.

– Лали, о чем ты думаешь?

Она улыбнулась мужу одними глазами. Гнать, гнать от себя эти мысли хотя бы сегодня! Они оба на пике славы в красивом прибрежном городе осматривают их новый белоснежный дом. Сегодня ничто не испортит ее настроение.

– О тебе, милый. О том, как мне повезло с мужем.

Они улыбнулись друг другу, но каждый – о своем.

Через час Герман и Лали уже сидели в большой беседке у дома Курдиани, который был намного больше их собственного нового дома. За столом сидели Тинатин, Карду, их 12-летний сын Акакий, или Ика, как его называли все обитатели дома, его сестренка Анна и Лаура – мать Тинатин. Блюда к столу выносила помощница по хозяйству. Лали чувствовала себя великолепно: она, звезда советского балета, и ее муж, известный кинорежиссер, сидели в 10 минутах ходьбы от своего нового роскошного дома у моря, пили сладкое красное вино в компании лучшего советского кардиолога и его семьи и наслаждались вкусной едой. Все было прекрасно в этот момент. В эту секунду она любила свою жизнь больше, чем когда бы то ни было.

– Тинатин, вы говорите, что давно здесь живете? – Лали взяла свой хрустальный фужер с вином и откинулась на прохладные подушки. Вся ее поза была такой богемной, такой расслабленной и непринужденной.

– Лали, дорогая, зови меня просто Тина. Да, мы переехали в этот дом сразу, как только родился Ика – двенадцать лет назад. Пока Карду работал в Москве, мы с Икой и моими родителями жили здесь. Карду переехал к нам только через два года, когда был благоприятный период для перехода в кардиологию Батуми. А вот Анна уже родилась здесь.

– Почему вы решили переехать именно сюда?

– Это наш родной город. Мы оба тут родились. Кроме того, тут прекрасный климат для детей. А почему вы решили переехать из Тбилиси?

– Я решил сделать жене подарок, – Герман положил свою широкую ладонь на руку Лали.

– Не думаю, что мы переедем сюда, – Лали взглянула на мужа и улыбнулась ему. – Хотя, конечно, здесь очаровательно. Думаю, мы будем приезжать сюда летом и в перерывах между работой.

– Это очень замечательно. Вам тут понравится. До моря совсем недалеко, люди очень теплые и радушные, у вас отличный участок земли. Пока дом стоял без владельцев, Ика и Анна частенько бегали туда за фруктами и ягодами, – рассмеялась Тинатин. – А у вас есть дети?

– Пока только один – Иосиф. Он сейчас в Тбилиси у бабушки.

– Как замечательно! Сколько Иосифу лет?

– Он ровесник Анне – ему шесть. Мы планируем приехать в следующий раз вместе.

– Анна, дорогая, ты слышала? Скоро у тебя появится друг Иосиф.

– Уверена, они подружатся!

Лали нравилась эта семья. В ней не было показной нежности как между ними с Германом, но складывалось ощущение прочного фундамента из взаимоуважения и любви. Казалось, Карду с женой прекрасно дополняли друг друга: строгий молчаливый 46-летний доктор и живая, общительная, мягкая хранительница очага Тинатин. Он был старшее ее на 11 лет, но это не сильно бросалось в глаза – оба они выглядели очень молодо и свежо. С ними было действительно интересно. Карду был начитан и образован, он знал много из истории Советского Союза и мира, увлекательно говорил про свою работу. Тинатин же все время шутила и разбавляла интеллектуальную беседу мужа любопытными историями из жизни улицы или города, рассказывала про своих детей и годы, проведенные в Москве, живо интересовалась их с Германом работой. Обед с Курдиани был комфортным, насыщенным, веселым и по-семейному теплым. Пожалуй, у Лали еще не было таких интересных знакомых, как они. Дети производили на Лали не менее приятное впечатление, чем их родители. Ика был вежлив, сдержан и беспрекословно слушался отца, а Анна была живой, любопытной девчушкой с огромными карими глазами. Брат и сестра, оба были полной противоположностью ее собственного сына Иосифа, который не любил общения со сверстниками и всегда отдавал предпочтение книгам и одиночеству или взрослой компании. Смог бы он подружиться с Анной? Лали бы этого очень хотелось.

Пока Герман и Карду обсуждали положение дел в Тбилиси и в Грузии в целом, Лали осторожно наблюдала за обоими Курдиани. Могла ли у нее быть похожая семья? Семья, в которой она бы нежно любила своего мужа и была бы его опорой и поддержкой, его тылом. Тинатин рассказала Лали, как познакомилась с Карду: она была анестезиологом в его отделении. Сначала они просто работали вместе, общались, узнавали друг друга. Затем стали все больше оставаться наедине и проводить время вдвоем. Тинатин, смеясь, сказала, что они с Карду полюбили друг друга головой, рационально, потому что это было «правильно». Не было у них какой-то волшебной романтики. Просто им было хорошо и интересно вдвоем. А уже потом из этого рационализма выросла настоящая теплая дружба и крепкая семья, основанная на глубокой любви. Тогда ее будущий муж подавал большие надежды, но никто и представить не мог, что он станет таким блестящим врачом и займет столь высокое положение в обществе. Лали спрашивала себя, могла бы она выйти замуж за простого кардиолога, пока еще не знаменитого и не состоятельного? Конечно же нет. Лали всегда хотелось особенной жизни. Той жизни, которой она жила сейчас.