Тригг и Командор

4. Обед у волнореза

Боевой парусный плот «Неустрашимый», французский повар на русской службе, экскурсы в историю атлантических декабристов и знакомство барона с самим Лейбницем. Кентавры и их тяжелое наследие в Старом, а затем — в Новом свете. Парижская мода в Голштинии и планы на Треллеборг.

К полудню у самого дальнего края волнореза Батарейной бухты людьми фон Юкскюля был пришвартован бамбуковый плот. Тот самый «Неустрашимый», на котором барон когда-то спускался вниз по Меконгу и потом, через Индийский океан — к голландским владениям на Суматре.

Тогда его мореходность и скорость хода в бейдевинд настолько поразила малаккских пиратов, что они даже не решились его преследовать — помахали грозно вдогонку абордажными клевангами и отошли к Джохар-Бару, что за Сингапуром.

На палубе «Неустрашимого» был разостлан ковер из бенгальской коллекции барона, на котором плотным строем стояли ящики с триггер-виски и дубовые бочки со знаменитыми триггервильскими закусками. Посередине, между грот- и фок-мачтами, в плетеном гамаке, полулежал сам хозяин этого флагмана триггервильской эскадры — барон фон Юкскюль с графином триггер-виски «Секешфехервар»^[4] в правой руке и с могучей клешней жирного балтийского лобстера — в левой.

На бамбуковых стволах по краю плота вальяжно расположился иностранный визитер командора, точнее две передние конечности триггеозавра и один его боковой плавник.

Выцветший тропический шлем барона защищал голову ящера от полуденного солнца. Изредка, метрах в восьми от волнореза, появлялся зеленый чешуйчатый хвост заграничного гостя — он резко взмывал вперед и вверх, отгоняя от плота наглеющих чаек и крикливых бакланов…

— …Позвольте предложить вам еще ведерко маринованных осьминогов… Скоро подойдет баржа́ с креветками «болонез» под петергофским соусом, их уже разложили по бочкам, пересыпали петрушкой и тимьяном — пальчики оближете…

— У вас прекрасный повар. Наверное, из французов?

— Так точно. Взяли его в плен под Смоленском в ноябре двенадцатого — когда отсекли от Великой Армии арьергард Лассаля со штабом Бертье…

Вот их кухня нам тогда и досталась — вино, макароны и горячие фрикадельки. Офицеров французских, пьемонтских и неаполитанских разоружили и отправили в штаб корпуса, а поваров отпустили на все четыре стороны.

Но этот вот Мишель вскорости обратно воротился. Сказал, что замерз сильно, потому что он, дескать, из самого Лангедока.

Ну раз так, дали ему тулуп и валенки — с тех пор вот к эскадрону и прилип.

Наши бабы научили его потом щи варить, репу парить и гречку в печке запекать. С тех пор так у нас и стряпает. Раньше в полку, а теперь вот у меня на мызе.

Как русскую грамоту освоил, я ему поваренную книгу из самой Тулы выписал — все строго по науке теперь делает… Люблю шельмеца! Француз, а с понятием… Позвольте вам еще один графинчик — после нашего осьминога хорошо освежиться курляндским морсом…

— Дорогой барон, у вашего волнореза просто отдыхаешь душой. Кажется, что со времен Лукулловых пиров на Капри я не пробовал ничего более изысканного.

— Спасибо, Тригг. Позвольте мне вас так называть? Цифра 45 в застольной беседе звучит как-то уж очень официально.

— Конечно, конечно, барон… Давно я не встречал такого гостеприимства.

— Очень рад, что вам по душе наша скромная трапеза. Это тем более ценно, что за тысячи лет скитаний вы столько всего повидали… И разных греков с римлянами, и инков с ацтеками, и конкисту, и реконкисту, и Магомедов халифат… Даже с самим Шварцем знакомы, с тем, что порох изобрел и сухари в сметане. Есть с чем сравнить…

— Именно это меня и не радует. Где ни вынырнешь — везде одна и та же повторяющаяся картина — все те же грабли, на которые обязательно кто-то да и наступает.

Казалось бы, что может быть легче знания истории — читай себе хоть примитивного Плутарха, хоть заковыристого Цунь Ян Цзы, хоть по страничке на ночь — и все… Ничего больше… пару книжек… легче легкого… Потом, правда, все еще обдумать, конечно, надо, но вот тут-то и начинается необъяснимое.

Даже тот, кто что-то серьезное, пусть случайно, но прочел, задумываться о прочитанном упорно не хочет.

Работать готов на износ — лишь бы не размышлять о хоть сколько-нибудь серьезных вещах.

— В Атлантиде так же было?!

— Именно так. Мне история с вашими так называемыми «декабристами» очень напомнила трагикомедию с кентаврами. Во всяком случае, по степени безмозглости совпадения просто фантастические.

— А что между ними общего? Ваши бунтовщики ведь не выстраивались в боевые порядки против государя. Не стреляли в боевого генерала исподтишка, как те канальи на Сенатской площади…

Ваши крамольники сами добровольно ушли в изгнание, бубня под нос мантры о гражданских правах для каких-то зоофилов и свободе слова для каких-то мазохистов…

Экскьюзе муа, но я пока не понял, кого вы столь деликатно обозначили этими греко-латинскими номинациями? Не силен, пардоне муа, в научной терминологии.

Но, если речь шла о шулерах, я прекрасно понимаю ваше возмущение сим непотребством.

Надо было бы их еще и высечь хорошенько и голыми в Африку пустить, чтоб другим неповадно было.

А если это просто пьяницы или матершинники, тогда, может быть, у них был еще шанс на исправление?

Можно было бы отказать им на время в праве почетного караула у полкового знамени или запретить ношение золотых аксельбантов на приватных балах — уверяю вас, через недельку-другую всю эту ребячливую дурь как рукой бы сняло… Пить — пей, но знай меру, как говаривал граф Потемкин.

— К сожалению, барон, это была не «ребячливая дурь», как вы изволили выразиться. Говоря языком науки, их «идеей фикс» была профессиональная замена реальных ценностей на внешне схожие подделки. Речь, правда, шла не только о золоте или бриллиантах. Они занимались манипуляциями с якобы новыми смыслами очевидных вещей.

В какой-то мере они действительно были шулерами, только шулерами идейными, искренне убежденными в собственной правоте.

— Вроде вражеских лазутчиков? Не могли бы вы привести какой-нибудь пример их шпионской деятельности, а то я не силен в тонкостях большой науки и высоких материй… хотя, помнится, в Ганновере — или в Веймаре? — два раза бывал в доме самого Лейбница^[5] — прехорошенькая у него была горничная, знаете ли. Если бы не приказ Милорадовича выдвигаться на помощь к пруссакам, я бы и в третий раз туда заехал. До сих пор жалею, что в конце кампании на обратном пути ночью проскочил мимо этого городка. Все они так похожи там, что и родная мать не отличит Веймара с Ганновером от какого-нибудь Готтенхофена…

— Хорошо. Попробую объяснить более детально. Вы играете в покер?

— Конечно. Офицер, не играющий в покер, — это абсурд, нонсенс, сапоги всмятку!

— Представьте себе, что вы вистуете, имея на руках бубновый флеш-рояль. Вы поднимаете ставку все выше и выше, пока жалость к сопернику не останавливает вас на какой-нибудь милосердной цифре, равной, например, стоимости хорошего седла с бархатными кистями.

Карты раскрываются — у вашего соперника вы видите жалкие три семерки… Вы тянетесь за выигрышем и вдруг слышите от партнера, что в Париже, по новой моде, три семерки бьют не только флеш-рояль, но и тузовый покер! Что вы сделаете в ответ на это?

— Как что? Пристрелю мерзавца прямо через стол! Тут о дуэли как-то и говорить неловко. Порядочные люди не поймут даже минутной заминки в столь деликатном вопросе…

— Не поймут, если этот шулер один такой — исключение из правил в приличном обществе. А если шулером является каждый третий, да еще если этот третий дослужился до полковничьих погон? У вас просто не хватит ни свинца, ни пыжей на всех сукиных сынов в этом муравейнике…

— Какую тягостную картину вы нарисовали. Неужели у вас на родине дошли до такой низости?

— Именно так. Только, конечно, дело было не в игральных картах. Я имел в виду именно принципиальную подмену всех базовых понятий цивилизации. Ну, вы понимаете меня — честь, доблесть, достоинство и всякое такое…

Атлантида была лишь первой жертвой тех мерзавцев. Но, даже проиграв в открытом столкновении с Великой Традицией, они ведь все равно победили. Сбежав за границу, кентавры оставили за собой отравленные гнилью колодцы, ручьи и реки. Все остальное было бы лишь делом времени.

Атмосфера в стране была уже окончательно испорчена. Когда стало понятно, что новое поколение неизбежно должно превратиться в кентавров, было принято общее решение о полном уходе с обитаемой суши в мир дальних глубин.

Все ушедшие под воду свободные граждане обзавелись мощными хвостами, плавниками и нейтральной плавучестью.

— А те кентавры, как вы уже говорили, подались в Грецию и Левант?

— Не только. Как и всем паразитам, им жизненно необходим был кто-то, чей плотью они могли бы питаться. Как комарам, например, нужны люди и лошади для того, чтобы пить их кровь.

Кентавры жили и питались исключительно прогнившими идеями, насквозь прогнившими, потому, как именно такие и могли переварить их заживо разлагающиеся души.

Проблема только в том, что гнилые идеи просто так на дорогах не валяются и сами по себе в воздухе не витают. Для приготовления любой надежно сгнившей философской субстанции необходимы идеи абсолютно здоровые, которые можно было бы потом скомкать, вывернуть наизнанку и настоять до готовности в мусорном ведре или компостной яме.

— Это что-то вроде «либерте-эгалите-фратерните» — свобода-равенство-братство в Париже до консульства Бонапарта?

— Именно так. Помнится, по Сене и Луаре в те времена невозможно было проплыть без слез — весь фарватер был утыкан затопленными баржами с отказавшимися от нового «эгалите…» горожанами.

— Простите, что перебил… вы остановились на мусорном ведре.

— Да-да. И на компостной яме. Так вот, для приготовления полноценной и долгоиграющей гнили необходимо наличие самых здоровых и благородных идей. А что может быть благороднее идеи имперской? Куда кентаврам было идти за всем этим? Не в бантустаны же Южной Африки и не к папуасам Новой Гвинеи.

Они отправились туда, где разумные существа уже начали строить свои цивилизации: Империи Востока, Запада и Срединных земель…

— Но мне не приходилось видеть каких-либо кентавров в нашей Империи. Разве что в прошлом году на маскараде у фельдмаршала князя Барятинского, помнится, два его адъютанта заржали как жеребцы при виде голштинского посланника в розовых панталонах.

А когда тот начал что-то рассказывать про последнюю парижскую моду в пропахшей селедкой Голштинии, они вообще не удержались на скользком полу и рухнули во всей кирасирской амуниции прямо на зеркальный паркет. Так и пришлось им ползти на четвереньках до лакированного канапе у того окна в зале, что с видом на бельведер.

Сей конфуз обсуждал весь Петергоф. Но эти молодцы никак не похожи на тех, что вы описали.

— Дорогой барон, тех кентавров, о которых я говорил, уже давно нет на этом свете. Живы остались только их идеи и шулерские привычки. Вымерли они довольно быстро, ведь, и правда, невозможно всерьез питаться одной подлостью — ни один живой организм долго не выдержит. Но перед уходом с арены они успели отравить основы многих цивилизаций.

— А не могли ли бы вы более детально обрисовать их действия? На каком-нибудь отдельном примере, что-нибудь из жизни инков или ацтеков?

Я в прошлом сезоне побывал в Императорском театре на бенефисе госпожи Бриллиантовой…

Мне все очень понравилось, особенно ее роль жрицы Солнца в древнем Перу. Вообразите: волосы распущены, вместо платья этакое божоле невесомое, а в руках бубен…

После спектакля я посетил ее за кулисами… Дама с очень объемными добродетелями и множеством талантов. Правда, о древнем Перу она не знала ничего, кроме своего танца с бубном, исполняемого в этаких кожаных сандалетках с завязками чуть ниже колена…

Так что, если бы вы открыли мне секрет развала Империи инков, я был бы очень благодарен.

— Конечно, барон. Тем более что причины падения царственных инков и блистательных ацтеков очень похожи. Более того, в современной Европе я уже успел заметить те же механизмы. Особенно в Британии. Некоторые моменты совпадают практически полностью. Вы что-нибудь слышали об английской игре под названием «футбол»?

— Тоже пятьдесят две карты? Как в бридже?

— Нет-нет, это не карточная игра.

— Аа… У англичан, в их лагере под Эйндховеном, в восемьсот тринадцатом я видел английский бокс. Не очень впечатлил. Это что-то похожее?

— По большому счету — да, но очень много отличий. Придумали ее еще на моей родине…

Но… Простите, барон, но мне сегодня надо еще навестить кое-кого на рейде Треллеборга…

Если вы не против, мы могли бы совершить эту небольшую прогулку вместе — за сутки успеем и туда, и обратно. Море спокойное, а у нас тут есть все необходимое для приятной беседы.

— Вы готовы буксировать «Неустрашимый» к Южной Швеции?

— Мне это совсем не сложно, тем более что я люблю в солнечную погоду поплавать на спине…

— Охотно составлю вам компанию, дорогой Тригг. «Неустрашимый» к бою и походу всегда готов. К Треллеборгу лучше подходить с западной стороны — там на стенах всего лишь дюжина легких трехфунтовых пушек времен Карла Двенадцатого, а вот на южный и восточный бастионы, как мне докладывали, уже установлены новейшие британские двадцатифунтовые единороги.

Этот их европейский прогресс в последнее время так осложняет нашу жизнь, знаете ли. Ближе восьми кабельтовых и не подойдешь в дневное время… Ну что же, двинемся прямо сейчас? Вы что-то начали говорить об английском футболе…

— Конечно… И о футболе поговорим, и о европейском прогрессе.

5. Спорт и простые римские легионеры

Траверз острова Сескар в пяти милях к западу от Батарейной бухтыОпасность исчезновения опасностиСпорт, Олимпийские игры «быстрее-выше-сильнее». Британская эскадра в западной Балтике Клаус Ганноверский и фройляйн Агнес фон Мёникхузен — загадка века.

— Вам удобно, господин барон? Я стараюсь не делать резких рывков. Этот стиль плавания называется «фламберным» ходом. Использую только горизонтальные движения хвоста, а задние конечности пребывают в фиксированной неподвижности, исключительно в качестве стабилизаторов. Устанавливаю их перпендикулярно корпусу. Это немного снижает скорость, зато дает возможность сосредоточиться на главном.

— Сразу видно опытного штурмана. У меня такое ощущение, что «Неустрашимый» все еще пришвартован к волнорезу — полный комфорт, никакой качки, даже стаканы не звенят, а корабль при этом летит навстречу противнику быстрее казачьей лавы.

— Ну, шведов вряд ли сегодня можно считать противниками кого бы то ни было, барон. В вас, наверное, говорит сила привычки. Передайте мне, пожалуйста, еще графинчик «Секешфехервара» — грушевое послевкусие чудно соответствует закатному солнцу.

— До настоящего заката еще недели две — вы забываете про наши белые ночи, дорогой Тригг. Но мне бы все же хотелось продолжить тему, начатую перед выходом из бухты. Вы говорили об английских некарточных играх.

— Да, конечно, продолжим. Правда, для полной картины мне придется рассказать обо всем с самого начала. После победоносной войны с титанами случилось лунное затмение, предсказанное еще Дормонодотом Великим…

Тут идет обрыв рукописной страницы — вероятно, бумагу использовали для растопки печи или иных хозяйственных нужд… Об этом говорят следы сажи на следующем листе. Кроме того, на нем поверх текста черным фломастером нарисован танковый бой — огонь ведется разрывными снарядами и с использованием огнеметов. Автор рисунка неизвестен…

* * *

— Почему вы считаете, что именно Великая Победа в той главной войне с титанами так повлияла на падение нравов? По мне, так для укрепления геройского духа необходимы именно победы, а не поражения. Разве могут кого-либо воодушевить поражения? Я что-то не припомню, чтобы хоть один из супостатов, зарубленных мною в лобовой атаке, оказался не то чтобы воодушевленным, но даже хоть сколько-нибудь живым. Хотя… поди разбери этих басурман…

— Я имел в виду не победу как таковую, конечно, а лишь некоторые ее последствия. У Атлантической Империи не осталось внешних врагов на целое поколение. Причем — никаких врагов.

А ведь вся цивилизация прошлых веков основывалась на культуре завоеваний, борьбы, поединков и военных походов.

Мифы, легенды, исторические даты… даже литература — все точки цивилизационного отсчета всегда шли от войны к войне, от конфликта к конфликту.

— Про точки отсчета это вы верно отметили. Я в младые годы ни за что не стал бы учить греческий, если бы не Гомеровский опус про Троянскую войну. Помнится, у меня в детской на потолке был барельеф с торжествующим Ахиллесом на колеснице — тот эпизод, когда он круг почета завершал после победы над «Благородным Гектором».

Мне этот Гектор вообще никогда не нравился — театральным благородством от него разило, как тройным одеколоном… Извините, что перебил…

— Я вас понимаю, барон. В истории вашей страны почти не было мирных дней и всегда где-то были востребованы герои. Вам трудно представить мир без серьезных войн на протяжении долгого времени. Но поверьте нашему опыту: как оказалось, несколько десятков лет без прямой угрозы вражеского вторжения иногда могут уничтожить столько материальных и духовных ценностей, что, технически, не под силу даже самому коварному врагу.

Главная опасность таилась именно в исчезновении самой опасности…

Пока титаны строили нам козни и смертельная угроза нависала над всей страной, каждый ребенок и каждый взрослый ощущали себя частью единого целого, чего-то большого и значимого.

Теперь, с исчезновением глобальной внешней угрозы, исчезло и глобальное единство.

Именно тогда и появились кентавры — те самые существа, которые не имеют точного определения: выглядят, как люди, ведут себя, как лошади, и, как кошки, гуляют сами по себе.

Правда, тогда они еще не очень отличались от обычных атлантов…

Именно из их среды и появилось множество совершенно новых понятий и смыслов.

И первым из них стал — СПОРТ.

— Это те самые английские некарточные игры?

— На самом деле, это не игры, а именно новые смыслы. Игры совсем не детские. В вашей стране такого пока еще нет, но кое-что об этом вам может быть известно, хотя бы из Плутарховой истории. Мне будет легче объяснить суть этого явления на уже известных вам примерах.

— Вы говорите об Олимпийских играх?

— С них можно начать. Кентавры, ушедшие на Балканы, принесли туда с собой весь свой старый привычный багаж — полный набор хитроумных подмен всех понятий и идейно-воровских отмычек.

Как вы помните, в той старой Древней Олимпии соревновались атлеты из разных городов-государств Греции, в том числе и государств, находящихся между собой в состоянии войны.

Пустые символы и лозунги довольно быстро заменили собой исконные представления о настоящих победителях и настоящих побежденных.

Лавровые венки олимпийско-игрушечных «героев спорта» оттеснили на задний план не только награды героев настоящих, но и девальвировали потом и само понятие подвига как такового.

С принятием новых ценностей пошел и обратный отсчет эллинской культуры. Все эти модные «быстрее», «выше», «сильнее» и что-то там еще поднимались все выше и выше до сотни градусов по шкале абсурда. А дальше было уже просто некуда.

Карета дальше не идет, можно выходить… Вы только представьте себе: на одной чаше весов реальные интересы свободных граждан и государства, а на другой — местечковые амбиции участников забега на какую-нибудь убогую дистанцию в сотню древнегреческих метров.

Стоит ли удивляться потом, что малограмотные провинциальные македонцы с окраины Ойкумены без особого труда покорили и Великие Афины, и Героическую Спарту, и Благородные Фивы. А немного позже совсем «неспортивные» римляне сменили македонцев на посту хозяев Великой Эллады.

Причем если при покорении этой Эллады Филиппом Македонским — папой Александра — еще наблюдалось хоть какое-то сопротивление, то при приходе римлян не было даже и намека на сколько-нибудь серьезную борьбу.

Кстати, римляне тогда пришли не для того, чтобы покорять древнегреческих героев Олимпиад, а совершенно по другой причине.

Гражданская война в Римской Республике тогда просто выплеснулась за территорию Италийского полуострова.

Теснимая Цезарем армия римского сената во главе с Гнеем Помпеем была вынуждена эвакуироваться на территорию полуострова Балканского. Цезарь же устремился в погоню за врагом.

После того, как сторонники Помпея и сената были разгромлены и на этом театре военных действий, они были вынуждены искать убежища в свободных греческих полисах — Спарте, Афинах, Фивах и Коринфе.

Преследуя своих противников, легионы Цезаря легко разбросали тогда в разные стороны вооруженные силы эллинских городов, случайно попадавшиеся на их пути. И Спарта, и Афины, и Фивы, и Коринф покорялись даже не самому́ великому полководцу — по мере тактической необходимости их просто походя брали цезарианские командиры среднего уровня.

Никогда не занимавшиеся большим спортом, римские легионеры довольно наглядно победили в самом главном для Греции соревновании — в международном турнире за свое дальнейшее существование на земле…

Римляне тогда отправили древнегреческих физкультурников на историческую свалку так же, как метла садовника отправляет в мусорный бак попавшихся на ее пути трудолюбивых муравьев и гордящихся своей физической силой навозных жуков.

И олимпийские чемпионы, и зеваки с трибун греческих стадионов заняли в конце концов идеально подходящие им места в социально-пищевой цепи.

Призеры, медалисты и члены сборных команд приобрели достойную их рельефной мускулатуры профессию гладиаторов — обреченных клоунов римского цирка.

Там, впервые в своей карьере, они получили наконец шанс биться за ценности настоящие, а не мнимые — за право прожить на земле еще хотя бы несколько часов до следующего представления для почтеннейшей публики.

Менее титулованных греческих спортсменов и их болельщиков ждали римские галеры, каменоломни и оловянные рудники…

— Простите дорогой Тригг, что вынужден прервать вас, но я вижу на горизонте несколько военных парусников. Судя по рангоуту — это британцы. Интересно, что они делают тут, на Балтике?

— А разве Россия сейчас не воюет с Британией? Странно… Мне казалось, что уже давно пора…

— Мне пока об этом ничего не известно… Но, похоже, они идут прямым курсом на Кронштадт и Триггервиль. Не нравится мне это… Вероятно, мне придется покинуть вас на время.

— Вы что, собираетесь на плоту атаковать британскую эскадру?

— Именно так. За меня не беспокойтесь — «Неустрашимый» рожден для морского боя, как егерь для охоты.

— Я это сразу понял, дорогой барон, — эти три двадцатифунтовые мортиры на юте, наполненные селедкой, дают очень сильный кормовой крен…

Он немного усложняет буксировку, но не причиняет мне никакого беспокойства, просто я делаю мягкие хвостовые гребки с учетом фактора низкой кормовой осадки вашего судна.

— Эти орудия я когда-то снял с крепостной стены Копенгагена. Датчане тогда обнаглели: их рыбаки повадились ловить селедку прямо у меня под окнами, всего в сотне миль от Триггервильской мызы. Пришлось навестить их столицу и, в качестве контрибуции за моральный ущерб, забрать со стены форта дюжину новых, прибывших из Британии, мортир. Пару штук я потом подарил Его Высочеству наследнику престола, полдюжины и сегодня стоят в Батарейной бухте, а эти вот — несут службу на «Неустрашимом».

— Два плюс шесть, плюс три — равно одиннадцати. А была ведь дюжина, не так ли?

— Да, действительно, это вы точно заметили. Должно быть, потерял одну во время шторма на Доггер-банке… Но — еще раз простите, дорогой Тригг, — мне нужно подготовить артиллерию к бою: очистить стволы от селедки и просушить порох.

— Это те мешки со штампом Ост-Индской кампании, на которых написано «черный кайенский перец три креста»?

— Да, они самые.

— Вы уже составили план сражения? Мне бы хотелось поддержать вас огнем и маневром…

— Нет-нет-нет! Вы мой гость на «Неустрашимом», и мне неловко доставлять вам даже мелкие неудобства. Думаю, что бой будет недолгим. «Неустрашимый» подойдет вплотную к борту их флагмана — кажется, это «Инвинзибл» — и в упор даст залп на уровне ватерлинии. С исчезновением лидера на эскадре начнется паника, комендоры станут палить куда попало. В этом дыму «Неустрашимый» будет абсолютно неуязвим.

Тем более что бортовые пушки фрегатов и корветов не приспособлены для стрельбы по плотам. Думаю, я задержу вас тут не более чем на час-полтора…

— За час-полтора уже стемнеет, а я обещал быть у Треллеборга до захода солнца. Мне все же кажется, что я могу вам помочь в противостоянии с британским флотом, а заодно и сильно сберечь время.

— У вас есть другой план?

— Достаточно простой. Я прямо сейчас ухожу на глубину и затем всплываю прямо под килем у главного британца. Адмирал решит, что «Инвинзибл» напоролся на необозначенный на карте риф.

Остальным кораблям конвоя ничего не останется делать, как повернуть назад — ну какая война может начаться без флагмана?.. Вернуться они сюда смогут только через полгода — не раньше. Надо ведь будет давать разъяснения в Адмиралтействе. Затем посылать сюда картографическую экспедицию…

Бюрократическая волокита — это, знаете ли, иногда страшнее пушечных выстрелов…

Во всяком случае, эта навигация для них уже будет потеряна.

— Похоже, вы правы, дорогой Тригг! К тому же я ведь и не знаю истинных целей британского флота в этой части Балтики. Может быть, они собираются свернуть у Ренинского маяка и отправиться в Данциг? В этом случае было бы несправедливо их так сурово наказывать.

А ваш план, кроме того, будет иметь еще и воспитательное значение для английского юношества — после аварии с флагманом молодые кадеты станут серьезнее изучать картографию и лоцманское дело…^[6]