Дар превосходства. Второй шанс

Корректор Любовь Кривенцева

© Юрий Кривенцев, 2021

ISBN 978-5-0050-7612-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Родителям,

без которых не было бы моей вселенной.

Здоровья Вам, дорогие мои

 
В любви и радости зачат
(Где семя – там побег)
В жестоких муках был рожден…
Ты – человек.
 
 
Малыш, что в радугу влюблен,
Не знавший слова «грех».
Тень ангела в твоих глазах…
Ты – человек.
 
 
Юнец, что замер не дыша,
Увидев первый снег,
Наивный, чистый, озорной…
Ты – человек.
 
 
Вот возмужал и мчится к ней,
Не умаляя бег,
В руке – букет, в груди – пожар…
Ты – человек!
 
 
Ответственность, забота, труд,
Утрата и успех —
Удел мужчины средних лет…
Ты – человек.
 
 
Жизнь позади, он не один,
С любимою вовек.
И только смерть их разлучит…
Ты – человек.
 
 
А что потом, когда уйдешь,
Покинув этот брег?
Оставишь память в тех сердцах,
Кого любил, берег.
 
 
И вдохновения плоды,
Что вспыхнут и зажгут
Огонь надежды и мечты
В умах, что правды ждут.
 
 
Отдай им душу, часть себя,
Оставь свой яркий след,
Тогда промолвят Небеса:
ТЫ ЕСТЬ, ТЫ ЖИВ, ТЫ – СВЕТ!¹
 

.

Если вы смотрите на жизнь с оптимизмом, это еще не значит, что жизнь с оптимизмом смотрит на вас.

Карлос Кастанеда

Не отчаивайся, если заблудившись в пещере не видишь впереди свет… выход может быть и сбоку.

Розбицкая Наталья

ЧАСТЬ I
ПОТЕРЯШКИ

Глава 1. Влипли

Коль занесла жизнь на черную полосу, не унывай, преврати ее во взлетную.

Людмила Щерблюк

1

Тишина, абсолютная, звенящая.

Ничего вокруг, только кремово-розовая полупрозрачная взвесь со всех сторон: под ногами, над головой… везде.

«Кто я?».

Память подводит, не раскрывается… почти.

«Я – человек».

Он хочет двинуться и… неожиданно встречает мягкое, но упругое сопротивление. Выходит, окружающая его дрянь сливочного цвета – не воздух вовсе, нечто иное. Он застрял в этой обволакивающей неподатливой мерзости, влип, как муха в мед.

Что делать?

Человек протягивает руку вперед, хватает пятерней приличный кусок бледно-желтой массы, подносит к лицу, ощущает тонкий аромат ванили, чего-то пряного и… проглатывает одним махом.

«А ничего так, есть можно».

Гелеобразная субстанция вполне съедобна, такой вкус имела бы ряженка, смешанная с соком лесных ягод.

Хохотнув, пленник приступает к трапезе. Руки ни к чему, раскрыв рот, он смело ныряет в аппетитную розовую хлябь, жадно пожирая ее, прогрызая себе ход, подобно земляному червяку, выедающему норку в черноземе.

В него влезает все больше, но аппетит только растет. Тело постепенно меняется, приобретая форму огромной жирной гусеницы с раззявленной беззубой пастью.

Медленно, но неуклонно существо движется вперед.

Еще рывок и – свобода. Голова проваливается в пустоту. Перед ним утыканный звездами бесконечный космос. Справа вдалеке пылает ослепительное желто-белое светило, дюжина разновеликих планет вращается вокруг него.

«Странно, почему я жив? Здесь же вакуум, перепад давлений должен разорвать меня в секунду», – и тут же спасительная мысль-воспоминание. – «Это же сон…».

Вновь приобретя человеческое тело, он не без труда покидает липкий аморфный студень и оглядывается на свое бывшее узилище.

Ничего себе! Минуту назад мужчина находился внутри огромного подобия игрушечного домика, рыхлого, колышущегося в пространстве. Все на месте: фундамент, стены, крыша, труба, даже рельефные отпечатки окон и двери.

Следуя внутреннему импульсу, он отталкивается ногами от сладкого массива, летит в неприветливое пространство, зависая в невесомости, медленно огибая угол съедобного «жилища» и… роняет челюсть от изумления: в паре километров от наблюдателя, оседлав изрытый кратерами здоровенный астероид, нагло щерится непомерных размеров обезьяна в легкомысленной сиреневой юбочке.

«Девочка на шаре, мать твою…».

Исполинский бабуин отламывает приличный кусок небесного тела, на котором сидит, отправляет его себе в пасть, хрумкает, словно сухим крекером, пуская слюни, вдруг кривится, выплевывает тучу каменистых осколков и заключает громогласно:

– Тьфу! Горько.

«Офигеть! Оно разговаривает».

Словно услышав его мысли, чудище обращает желтые гляделки к незнакомцу и злорадно ухмыляется:

– Вылупился, красавчик. Тебя кто звал? – и после секундной паузы. – Зря ты покинул свое убежище, дурень. Там тепло, безопасно, сытно… не жизнь – мечта. Остальным нравится, а ты… иш выискался, любопыт. Все, теперь крышка герою.

– Тебя не спросил, советчик. Ты вообще кто такой?

– Я… гы… твое внутреннее Эго, животная натура.

– Такая огромная?

– Ха! Бывают и больше, намного. Все люди разные, – обезьяна вдруг отвернулась, демонстрируя отвратительный багровый зад, ловко поймала пролетающую мимо комету и опасливо откусила кусочек. – То, что надо… вкуснятина.

Мужчина отвел взгляд, уставившись на бледнеющий вдали рукав Млечного пути:

– Не сон, а бред какой-то. Что я тут делаю?

– Смотришь в себя.

– Что за вздор?! Хочешь сказать, все это, – он обвел взглядом космическую бездну, – внутри меня?

– Не-а, – собеседник гоготнул. – Я пошутил. В действительности тебя вообще нет.

Мужчина хитро прищурился:

– Вот ты и попался, шутник… Поскольку ты – часть меня (сам так сказал), значит тебя тоже нет, умник. Простая логика. Получается, сейчас одно недействительное ведет беседу с другим недействительным. Чистейший абсурд.

– Но так и есть.

– Полная чушь! Как там у Декарта: «Я мыслю, следовательно, существую».

– Жалкий довод, неубедительный… самообман. Мыслишь не ты, а само великое бытие, прикидываясь при этом тобой, тем, кого нет в принципе, – монстр глумливо заржал и вдруг громко пукнул, подняв тучи невесомой пыли на астероиде. – Вот умора – ничто, пустота обманывает себя, веря в то, что она реальна.

– Ты издеваешься, краснозадая образина? Я вижу, этот мир, чувствую его, значит я…

– Конечно. Но это доказывает только то, что мир действителен, не более того.

– Значит, Вселенная все-таки существует?

– Да, но вовсе не в том виде, что ощущается тобой (тем, кого нет), она лишь иллюзия, майя², создающая ложное чувство защищенности, зыбкая оболочка материального, отделяющая нас от ужасающего, вечно голодного Запределья.

– Что за дичь?

Примат хохотнул:

– А может вообще ничего нет, ни-че-го, а все бесконечное Мироздание – лишь видимость, результат сновидения дремлющего божества³? Фикция… И кто знает, что случится, когда Он проснется… Возможно, все исчезнет… ну или станет принципиально иным. Вот тогда нам точно амбец. Гы!

«Вот демагог мохнатый…» – он вдруг обозлился:

– Да кого я слушаю?! Мне плевать, что ты тут напридумывал себе о грезах высших сил, но в данном случае, все вокруг, и ты, в том числе – продукт моего сна, не более того. Я здесь хозяин, так что умолкни, философ.

– Ха! Хозяин выискался… Букашка ты, точнее – тень от букашки, – животное заговорщически понизило голос. – А ты уверен, приятель, что это просто обычный сон? Может быть нечто большее?

– Ты о…

Зверюга вдруг резко рванулась вперед, протянула когтистую лапу, схватив человека, и поднесла его к распахнутой пасти. Намерения твари были более чем очевидны. Полностью обездвиженный собеседник, неожиданно превратившийся в добычу, вынужден был лишь бессильно наблюдать за происходящим. Отвратительный разверстый зев уже нависает над ним, обдавая смердящим дыханием, со склизкого языка капает вязкая мутная слюна, ряды гнилых грязно-желтых зубов готовы сокрушить жертву, вот-вот сомкнутся.

– Не-ет!!! – кричит он и просыпается.

2

«Приснится же…», – Борис никак не мог унять расшалившееся тело: сердце отчаянно стучится в грудину, словно просится наружу, во рту сухо, кожа истекает липким потом…

Лихорадочно шаря взглядом по комнате, он стремительно возвращался в реальность.

Защитные механизмы психики работали безотказно: минута, и кошмар начисто стерся из памяти. Был – и нет его.

Глубоко вздохнув, он грязно выругался и встал с кровати.

Завтракать не хотелось совершенно.

Оглянувшись на расхристанную постель, увидел торчащую из-под вороха одеяла женскую ступню. Жена… ей вчера тоже было весело, перебрала, однозначно.

Что сегодня ждет бедняжку?

На прикроватной тумбочке стоял стакан, литровый кувшин с прозрачной жидкостью, пустой пакет от «Регидрона» и поблескивающая фольгой, начатая пластинка «Цитрамона».

«Вот умница Кристи, заранее приготовила», – вылущив из блистера две таблетки, Борис отправил их в рот и, игнорируя стакан в виде посредника, жадно присосался прямо к емкости с антипохмельным раствором, опорожнив ее на две трети, не меньше.

Сунув ноги в стоптанные тапочки, он пошлепал в ванную.

Мужчина вынул зубную щетку изо рта и сплюнул содержимое в раковину. В белой пенистой массе просматривались многочисленные красноватые прожилки. Кровь, опять. Надо витамины пропить, что ли, должно помочь.

Он взглянул в заляпанное зеркало. Оттуда на него смотрел худощавый человек лет тридцати с небритым подбородком и заметными мешками под глазами. Последствия минувшей пьянки.

Да, вчера было весело: кафе, друзья-коллеги, Кристина… Вот бы остановиться вовремя… так нет, накидался, как неопытный юнец. Сколько раз жизнь намекала ему, что за удовольствия надо платить, это непреложный закон. И вот она, расплата: голова, как чугунная, в висках пульсирует тупая боль, руки трясутся, все тело, словно ватное.

Ничего, скоро волшебная смесь многократно испытанных утренних средств подействует.

Вновь бросил взгляд на зеркальную поверхность. – «Побриться бы… а, плевать, все равно за маской не видно». Даже такое незатейливое привычное занятие вызывало внутренний протест. Измученное похмельем тело желало покоя, тупого отдохновения.

Он тоскливо взглянул на старенький уютный диванчик. Так хотелось отдаться в объятия этого ласкового спутника жизни, да куда там – понедельник, через час доктор Борис Алексеевич Саюкин должен быть в клинике. Шеф не прощает опозданий на пятиминутку.

Завтракать не хотелось совершенно, но раздраженный алкоголем желудок рождал импульсы тошноты. Достав из холодильника пакет молока, мужчина сделал несколько добрых глотков, шагнул к окну, раздвинул плотные шторы и… не узнал города (на мгновение даже показалось, что он, вместе с домом перенесся в иной незнакомый мир).

Утро было не по-сентябрьски мрачным. Самое начало осени, «бархатный сезон», а тут… Все небо, от края до края заволочено таким плотным слоем густых сизых облаков, что даже солнца не видно. Низкая (кажется, протяни руку – достанешь) тяжелая хмарь смотрелась какой-то инородной, совершенно чуждой, неуместной. Серые кварталы города утопали, терялись в неподвижной белесой мгле. Что это – туман, или облачное марево, опустившееся до самой грешной земли? Тишина… и полнейшая пугающая неподвижность кругом, деревья застыли, словно на фото, все живое попряталось куда-то.

Вид за стеклом ощутимо давил на психику, рождая пугающее чувство иррациональной тревоги, предчувствия чего-то нехорошего, неотвратимого, рокового…

«Вот с таких вещей и начинается депрессия у нервных впечатлительных людей», – доктор чертыхнулся и, превозмогая вялость, решительно направился к гардеробу.

3

Городское табло показывало комфортные +18 по Цельсию, но вездесущая атмосферная влага, словно живая, липла к коже шеи, лица, кистей рук, проникала за шиворот, обшлага рукавов, высасывая тепло из тела, вызывая мелкую неконтролируемую дрожь.

«Как в ноябре, ей-богу…».

Пожалев, что не прихватил с собой шарфик, Борис поднял воротник демисезонного плаща, зябко обхватил тело руками и стал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу в ожидании маршрутного такси.

Народу на остановке было немного: рыжий тинейджер с тугим рюкзачком за плечами, широкоплечий блондинистый парень, молча гипнотизирующий влажный асфальт, упитанная женщина лет пятидесяти, крашеная в кислотно-синий цвет, тощий, весь какой-то изломанный угловатый юноша, прячущий немытые черно-смоляные патлы под капюшоном легкой толстовки, жилистый седоватый мужчина с идеальной выправкой и жестким взглядом голубых глаз (наверняка военный, судя по возрасту – отставник), нарочито стоящая в сторонке миловидная зеленоглазая девушка дет двадцати с роскошными волосами песочного цвета и колючим взглядом одинокого волчонка.

Чужие люди, отгороженные друг от друга незримой стеной отчуждения, закуклившиеся в своих скорлупках личного пространства, ни словечка друг другу, ни улыбки… Москвичи – самые одинокие существа во Вселенной.

Пробегавшая мимо продрогшая дворняга вдруг притормозила и бросила робкий просительный взгляд на полную даму. Та испуганно шикнула и тихо топнула ногой. Пес отпрянул. По всему видно, что такая реакция двуногих привычна бедолаге. Впалые бока, свалявшаяся шерсть, потухший взгляд, заживающая рваная рана на правом боку…

Доктор опешил: «Бездомное животное в Москве… Однако…». Повинуясь спонтанному импульсу, он достал из кожаной сумки приличных размеров бутерброд (несостоявшийся завтрак врача) и протянул его хвостатой бродяге. Животное опасливо приблизилось и взглянуло на человека.

– Ну… бери же…

Секундная пауза…

Кобель издал тихий скулящий звук, схватил лакомство и тут же растворился в тумане.

Через минуту прибыла долгожданная маршрутка. Озябшие люди торопливо рванули внутрь. Пропустив всех, Борис влез последним и опустился на одно из боковых сидений.

Приятный сюрприз – отопление в салоне включено. Блаженное тепло стремительно разливается по телу…

Автоматическая дверь закрывается, авто готово стартовать… и тут торопливый стук снаружи. Водитель негодующе хрюкнул и снова отворил проход, пропуская в пассажирское отделение пожилого мужчину в старомодной фетровой шляпе.

– Большое спасибо! – новоприбывший церемонно снял головной убор, обнажая обширную сверкающую плешь, его умные блекло-серые глаза обратились к присутствующим. – Доброго утречка, господа.

Тупое холодное молчание в ответ.

Монотонная езда по городу расслабляла, убаюкивала. Не видно ни зги, словно туман сожрал весь город. С нарастающим чувством внутреннего дискомфорта, Саюкин смотрел в слепые окна автомобиля, плотно залепленные густой молочной мглой, видимость – метр, не больше (Интересно, как водила умудряется вести транспорт в таких условиях? А, ну да – противотуманки, плюс фары ближнего света).

Непроглядная муть за стеклами рождала дискомфортное чувство изолированности от внешнего мира. Только крохотное транспортное средство с кучкой пассажиров и враждебная стихия вокруг, как глубоководное судно в бездонных просторах океана.

Мужчина вдруг вздрогнул, сраженный острой пугающей мыслью: а что, если действительно все исчезло, и они одни вне пространства, вне времени, одинокие, бесприютные, обреченные… Так отчетливо представилось…

«Уф-ф, да что это я?» – усилием воли он стряхнул липкий жутковатый морок. – «Бред! Нервишки надо подлечить».

Качнуло, такси притормозило, распахивая дверь. Внутрь вошли еще двое: молодая невзрачная женщина с рыже-каштановыми волосами, стриженными под каре и болезненно бледная девочка лет тринадцати с огромными глазищами ярко-сапфирового цвета, сжимавшая в руках замызганного плюшевого зайчишку. Шатенка усадила юную пассажирку рядом с собой, что-то шепча ей на ушко, заботливо гладя ладонью по узкой спине ребенка.

Транспорт вновь тронулся.

Чем больше Борис смотрел на новеньких, тем более странным казалось их поведение. Почему женщина (судя по всему – мать) так опекает дочь? Словно та – не зрелый подросток, а трехлетняя малышка. Да и игрушка совсем не по возрасту.

С девочкой явно было что-то не так: абсолютное отсутствие реакций на ласки матери, отрешенный невидящий взгляд, направленный в одну точку пространства, непрерывное легкое раскачивание тела вперед-назад, правая рука без остановки теребит ухо мехового зверька.

«Точь-в-точь наша Зойка».

Да что сестра… хоть он и не психиатр, но много раз видел подобное у других: полная отстраненность, навязчивые движения и характерный «пустой» взгляд – типичные признаки – аутизма⁴.

Похоже, отопление в транспорте работало на полную. Через пять минут в салоне стало жарко, даже душно. Зеленоглазая красотка, сидящая напротив, остервенело сорвала с себя курточку и, тяжко вздохнув, с трудом отодвинула створку оконного стекла. В образовавшееся отверстие тут же повалили неестественно плотные клубы омерзительного тумана, оставляющие легкий запах чего-то прелого, разлагающегося, дышащие некой жуткой угрозой. Казалось, сам первозданный хаос вползает внутрь, густой, живой, смертоносный…

«Что за дрянь? Это… такого не бывает», – Борис содрогнулся. – «Может это сон, кошмар?».

Кто-то рядом сдавленно всхлипнул. Девушка испуганно пискнула и тут же захлопнула окошко. Белесое облачко внутри, вместо того, чтобы раствориться, стремительно сгущалось, тяжелело, опускаясь на прорезиненную поверхность пола. Его очертания становились более четкими, осязаемыми… Еще пара секунд, и бесформенная дрянь превращается в омерзительную слизистую конструкцию, внешне напоминающую кусок зеленоватых пчелиных сот, сочащихся густой соплеобразной слизью.

В полнейшей тишине это образование вздрогнуло и медленно поползло в направлении ботинка светловолосой красотки. Девица приподняла ноги и вжалась всем телом в спинку сиденья. Молчит, трясется, глаза, как у смертельно раненого олененка.

– Шоб тебя! – кованый каблук пожилого отставника с силой опустился на склизкую ожившую дрянь, сокрушая ее, превращая в месиво. Еще десяток секунд, и останки жутковатой сущности бесследно истаяли, оставив еле различимый запах аммиака.

Ни звука. Борис посмотрел по сторонам. Большинство смертельно напуганы, в глазах плещется животный ужас, готовый в любую секунду прорваться наружу.

Накаляющуюся атмосферу коллективной истерии разрядил глуховатый басок седоватого мужчины, обращенный к водителю:

– Слышь, командир, вырубил бы ты печку. Дышать невозможно, как в Африке.

– Добро.

Через пару минут стало полегче.

Микроавтобус вдруг притормозил. В полной тишине был слышен лишь мерный рокот работающего вхолостую мотора.

Время идет, ничего не меняется.

«Что это? Светофор?» – Борис был в недоумении. – «Вряд ли. Слишком долго стоим».

– Что случилось, уважаемый? – подала голос мама больной девочки. – Мы опаздываем.

– Ничем не могу помочь, дамочка. Пробка.

– А если…

– Объезда тут нет.

– Надолго?

– Полчаса. Может больше…

– Отворите дверь, – не выдержал школьник с рюкзачком-, и прошмыгнул в открывшуюся на секунду створку.

Саюкин одобрительно хмыкнул: «Смелый мальчишка. Как решился после увиденного?».

Остальные остались на местах. Оно и понятно: лучше убить тридцать минут в заторе, чем ступить в мутную зловещую неизвестность. Да если даже и ничего не грозит, кому захочется продираться пешком на ощупь через половину города?

Тишина, абсолютная, ватная, мертвящая. Даже мотор авто заглох, перестал работать. Непрекращающиеся звуки города снаружи вдруг сгинули, растворились в небытии. Казалось, мир вокруг просто исчез, во всей Вселенной остался только их маленький транспорт с небольшой кучкой незнакомых людей.

Жутковато.

– М-да, – лысый старичок, сидевший слева от врача, растянул губы в вымученной улыбке, – подождем, не смертельно. Терпение – главная добродетель.

Остальные снова проигнорировали слова общительного соседа. Синеволосая женщина демонстративно отвернулась, мускулистый качок откинулся на спинку сиденья и попытался заснуть (надо же, ну и нервы у парня), девица вставила в уши пуговки наушников и закрыла глаза, тощий парнишка извлек из-за пазухи книгу и погрузился в чтение.

Борис бросил взгляд на обложку пухлого фолианта: «Так говорил Заратустра», Фридрих Ницше.

«Ого! А мальчик-то не прост. Мечты о сверхчеловеке, право силы… Индивидуалист».

Он взглянул на заскучавшего обладателя шляпы и, почувствовав перед ним неловкость за остальных, вдруг выдал:

– А вы тоже спешите?

Старик тепло улыбнулся:

– Увы, молодой человек, все мы вечно куда-то спешим, думаем только о будущем, не замечаем настоящего. И это делает нас такими отстраненными, черствыми, – он кивнул на остальных, – зацикленными на своих проблемах. Напрасные старания. Время не обгонишь, не обманешь. Пройдут года, и когда-нибудь вы поймете, что наш главный враг – не время, а отчуждение. Человек в мегаполисе более одинок, чем в сибирской тайге, или в пустыне. Это противоестественно, мы должны жить не для себя – только ради других.

– С этим не поспоришь, – собеседник протянул руку. – Борис, врач-невролог.

– Аркадий Константинович, – словоохотливый мужчина ответил крепким рукопожатием, – доктор биологических наук, профессор, преподаю в университете.

– Профессор в маршрутке. Надо же…

– Как и врач. Что вас удивляет? Согласитесь, в нашей стране слово «интеллигент» никогда не ассоциировалось со словом «зажиточный». Ладно, это пустяки, меня беспокоит другое, – пожилой человек приблизил губы к уху собеседника и понизил голос до шепота. – Оглянитесь вокруг, служитель Асклепия, вам не кажется, что происходит что-то странное, необъяснимое, даже пугающее. Я, например, убежден в этом. Не знаю, может зря нагнетаю, возможно, это просто расшалившиеся нервы глупого старика, но предчувствую нечто… нехорошее.

Доктор тихо кашлянул и отвел взгляд. Поразительно, биолог попал в точку, Саюкин испытывал те же тревожные чувства. Спустя пару секунд он выдавил чуть слышно:

– Осторожнее со словами, без обид. Вы, хоть и профессор, но теоретик, извините, а я… насмотрелся всякого, знаю, на что способен отчаявшийся человек. Самое страшное, что может случиться в подобной ситуации – паника. Уж не знаю, что нас ждет, но давайте улыбаться и пытаться контролировать ситуацию.

– Точно сказал, – выдохнул сидевший справа седоватый мужчина. – Если что, я помогу… как офицер.

Надо же, ну и слух у служаки.