Улица узкая, двум машинам не разъехаться. Бедно жили здесь, бедно. Вон и дома вблизи – без слёз не взглянешь. Дешёвые пластиковые рамы – и те смотрелись какими-то заплатками на давно крашеных деревянных стенах. Крыши многие прохудились, калитки покосились. Пустота и затхлость.

Э-хе-хе… Да найдётся ли здесь хоть двести жителей? Похоже, и того меньше. Глядишь, вообще одни ликвидаторы и остались. Никакая болезнь не уносит столько жизней, как человеческая глупость. Жадность. Злость.

– Дяденька… – по-русски, но с неистребимым местным акцентом, мягким, словно говорящий решил запеть, спросил кто-то. – А у вас еды нет?

Артём резко остановился, оглядываясь. А, вон она: за одним из заборов, сработанных из притянутой к ржавым столбам сетки, стояла девчушка. Лет четырнадцать-пятнадцать, вряд ли больше. Его Веронике было десять, так вот эта на вид – старше. Но подросток ещё, не взрослая.

– Ну, а дружба начинается с улыбки… – буркнул Артём. – Сухой паёк есть. Будешь?

– С мамкой поделюсь… – несмело откликнулась девушка. – Можно?

Жалкий у неё вид был: тонкие ручки, все в цыпках, торчали из подвёрнутых рукавов большой не по размеру камуфляжной куртки. «НАТОвская, летний камуфляж», – привычно отметил про себя Артём. Вон и флаг ФРГ на шевроне, неспоротый.

На ногах барышни – резиновые сапоги, тоже не по размеру, с отрезанными выше щиколоток голенищами, выше сарафан, застиранный до полной неопределённости цвета. Босяк какой-то, а не девчушка. Гаврошиха.

– Да можно и с мамой, – откликнулся Артём. – Где вы живёте?

– Та пийдемо… Ой, пойдёмте! Недалеко. Вы же, наверное, русский? Завоевать нас пришли?

– Точно. Захватить. С пустыми руками и в одиночку, – хохотнул десантник. – Веди уже к маме, поедите хоть. И поговорить надо.

Девушка покосилась на пустую улицу, потом приоткрыла калитку, приглашая. Где-то неподалёку одиноко лаяла собака, хрипло, словно выполняя ненужную повинность. Странно, но другие псы ей не отвечали. Мрачновато это всё, пугающе. Пост-апокалипсис как он есть. Послышался одинокий звук двигателя, но не здесь, через несколько улочек отсюда. Взревел и затих.

Не мужички ли с автоматами вернулись?

Двор был завален гниющими досками, пустыми пластиковыми бутылками и прочим барахлом. В углу, возле пустой собачьей будки, ржавел давно вросший в землю движок, на вид тракторный, но по прошествии времени точно уже и не сказать.

– Небогато у вас, – протянул Артём.

Вроде как, и опасаться нечего, но осматривался он с тревогой. Всё странное: городок, дома, люди вот. Ощущение страшной сказки, а ведь они здесь живут. Год уже так.

– Та это чужой двор, не нашенский, – ответила девчушка. – Деда Штефана. Он от эпидемии помер ещё тогда, в двадцатом. У нас побогаче.

Она раскатисто «гакнула» на последнем слове, шмыгнула в калитку между дворами, потом вывела Артёма на соседнюю улицу. Пошла впереди, некрасивым подпрыгивающим шагом. Он шёл следом, пытаясь понять: а что она, собственно, делала в чужом дворе? Поживиться зашла? Так там давно всё полезное растащили. Загадка…