Я – директор. Конец империи

– Я постараюсь, – сказала Вера Павловна, открыла дверь и скрылась в коридоре.

«Все же она приятная женщина, но не надо было с ней так. Как она это поймет? И как вести себя дальше с ней. Мой жест к чему-то обязывает, может быть дает ей какие-то надежды?» – так размышлял Иван, оставшись один и усевшись в свое кресло.

А в это время в маленьком кабинетике заведующей отделом дератизации Шиловой происходило совещание. На нем присутствовали ее ближайший помощник Гусин и пришедшая в гости к ним Дымова, заведующая отделом дезинсекции. Обе они были в оппозиции к руководству института и голосовали против новой структуры. Только Шилова была явным противником Петра Петровича и его нового зама, как и ее помощник Гусин, в то время как Дымова пока что не хотела в открытую заявлять о своей неприязни к новому руководству. Впрочем, она сейчас высказывала свою точку зрения на нового зама совершенно определенно. Она считала, что доктор Белецкий, хотя и является доктором медицинских наук, но никакой он не специалист в области дезинсекции. Он просто не знает этого предмета. И вообще, он относится к таким людям, о которых говорят «из молодых, да ранних». Она считала, что у него на верху «крепкая рука», что его кто-то явно поддерживает. Ну, как в Минздраве могли согласиться на его кандидатуру, когда знали, что он специалист не нашего профиля. А посмотрите, как он держится, как одет. Говорят, он длительное время работал за границей. Опять-таки, как он туда попал. Мы ведь знаем, что просто так туда не попадают.

Ее горячо поддерживал Гусин. Он упирал на то, что в райкоме партии у Белецкого тоже есть поддержка. Но это были всего лишь эмоции. Что нужно делать в сложившейся ситуации и можно ли вообще исправить дело? Гусин все больше стал понимать, что ему не стать заместителем директора института, и, тем более, директором после ухода Лядова на пенсию. Для этого нужна поддержка Минздрава, а ее – то, как раз у Гусина нет. Шилова вдруг предложила написать письмо министру здравоохранения, где изложить суть вопроса, заключающуюся в том, что директор пользуется поддержкой санэпидслужбы, в то время как институт работает на нужды всего здравоохранения. Гусин не стал отвечать на это предложение, так как он не был уверен в его успехе, но таким письмом можно было окончательно испортить отношения с директором института. У Гусина были свои планы, о которых он пока никому не говорил. А сейчас он был еще озабочен и другой проблемой: ему обязательно нужно появиться в экспедиции, посмотреть, как там идут дела, поговорить с руководством республиканской дезстанции, под эгидой которой ведутся все полевые работы. И лететь в Ашхабад нужно в ближайшее время. Гусин не совсем доверял Гафарову, он чувствовал, что у того есть свои виды на экспедицию. Ведь он туркмен и это придавало ему много преимуществ по сравнению с ним, Гусиным, русским, хотя тот и был кандидатом биологических наук.

Ровно через полчаса Наталья Федоровна постучала в дверь кабинета Белецкого. В комнату вошла полноватая, невысокого роста с седыми волосами и приятным лицом женщина. Она присела у стола Ивана и с улыбкой на устах промолвила:

– Как хорошо, что вы пришли к нам. Такой молодой и красивый мужчина, доктор наук, умница, вы внесли сразу живую струю в наш коллектив. Сейчас у вас будут нелегкие времена, но вы можете рассчитывать на мою поддержку. Я уже много лет работаю в институте и знаю многих руководителей довольно хорошо. Они тоже окажут вам поддержку. Я думаю, у вас все будет хорошо.

– Спасибо, Наталья Федоровна, за ваши теплые слова и вашу поддержку. Действительно, я сейчас очень в ней нуждаюсь. Спасибо, еще раз.

Обменявшись, таким образом, «верительными грамотами», эти двое расстались как хорошие друзья.

Глава 6. Экспедиция

Гафаров распахнул легкие двустворчатые двери дачного домика, принадлежащего горкому партии, и вышел на затененное крыльцо. Он был одет в легкие сатиновые шаровары голубого цвета, белые беговые тапочки, без рубашки и с вафельным полотенцем на плече. Остановился, огляделся. Перед ним простиралась тенистая аллея, покрытая аркой из виноградной лозы, густо облепленной тяжелыми гроздями черного винограда. Ягоды свисали до уровня головы взрослого человека, манили к себе, дозревали и ждали, когда их снимут. Он прошелся по аллее и вышел на небольшой дворик, залитый утренним солнцем. Здесь было заметно теплее. Гафаров окинул хозяйственным взглядом немногочисленные постройки: кухню и обеденный стол под навесом, сарайчик, приспособленный под конюшню, где отдыхал конь не первой молодости, выделенный ему городской администрацией для полевых разъездов, гараж с открытыми дверьми, где ночевал институтский грузовик, пригнанный сюда для хозяйственных нужд. В глубине гаража – бочка с бензином. Вот и все хозяйство экспедиции института дезинфекции, организованной здесь в окрестностях Ашхабада. Гафаров – сотрудник дезстанции, здесь был заместителем начальника экспедиции. Начальником являлся Гусин. Гафаров подошел к умывальнику, еще с вечера наполненного водой, повесил рядом полотенце и стал ожесточенно натирать свои щеки, плечи и шею, фыркаясь и отплевываясь. Совершив, таким образом, утренний туалет, он обтерся полотенцем, полез в карман сатиновых шаровар и достал оттуда наручные часы. Посмотрел на циферблат, покрутил заводную головку, одел на руку. Пора вставать. Но никто, кроме него, еще не проявлял активности. Да, эти ребята – москвичи с ленцой: вечером не уложишь, утром не добудишься. На хоздворе появилась немолодая туркменка, жительница соседнего села. В экспедиции она работала на кухне: три раза в день готовила и подавала еду, в свободное время занималась уборкой помещений.

– Опять опоздала, Гульнара, сколько раз тебе говорить, чтобы завтрак был в восемь, – Гафаров сделал женщине замечание не по злобе, а так, для порядка, – а сейчас уже без четверти восемь.

– Так спят еще ребята.

– Потому и спят, что знают, что завтрак еще не готов. Ладно, что у нас сегодня на завтрак.

– Каша с тушенкой и чай с колбасой.

– Начинай готовить, а я пойду, оседлаю коня.

Конь стоял в своей конюшне, не двигаясь и только вертел ушами, как-бы вслушиваясь в разговор мужчины и женщины. Мужчина был его хозяином, конь успел привыкнуть к нему за прошедшее лето и сейчас никого другого не признавал. Василий, молодой лаборант экспедиции, иногда забирался на него, но ехал всегда осторожно, не спешил и не понукал. Конь терпел Васю, хотя признавал за хозяина только одного. Гафаров подошел к коню, потрепал его по холке, вручил вкусную хлебную корочку, которую конь с удовольствием принял из ладони хозяина, и начал его снаряжать.

Позавтракав, Гафаров, как заправский наездник, вскочил на коня. Тот, в свою очередь, стал перебирать ногами и трясти от нетерпения холкой. Гафаров успел надеть на голову каракулевую туркменскую папаху, крикнул: « я на объезд» и поскакал вслед. Но это было лишь первую минуту. Потом он осадил немолодого коня и повел его шагом. База экспедиции осталась позади. Впереди была пожелтевшая степь, с многочисленными кочками и холмиками, а дальше, километрах в трех, начинались угрюмые и молчаливые горы, поросшие густым кустарником, и изрезанные оврагами. Его не тянуло туда. Он любил степь с ее привольным характером и обозримым простором. Это был его край, его Туркмения. Здесь он вырос, стал биологом, завел семью. Здесь у него растут дети. И здесь он собирается жить до самой старости.

Гафаров глубоко вздохнул, посмотрел по сторонам и, убедившись, что все в порядке и что это все его, поехал на участки, где с вечера была разложена приманка с ядовитым сюрпризом для мышей-полевок, кротов и прочих вредных грызунов. Степь – это было место, где он работал, и менять это место на что-нибудь другое он не хотел. Вот бы сделать так, чтобы наша экспедиция продолжалась долго-долго: лето в степи, зимой – составление отчета и подготовка к новой экспедиции. Зимой – дом, жена, семья и дети. С ними тоже надо заниматься. Но главное все же степь и экспедиция. Думая о своем любимом предмете, он объезжал условные делянки одну за другой, помечал в блокноте нетронутые приманки и погибших зверьков. Иногда он слезал с коня, доставал свою специальную трость и наклонялся над очередной мышиной норкой. Порой он извлекал оттуда погибшее животное и делал соответствующую запись в своем блокноте. Становилось жарко, хотя уже наступил сентябрь. До начала дождей надо спешить. С дождями экспедиция остановится. Проворные мышки снизят свою активность, и тогда уже не покажешь нужную эффективность. А для отчета она нужна. Без нее могут не продлить экспедицию на следующий год и что тогда? Чем он будет тогда заниматься в большом городе? Гоняться за крысами, лазить по подвалам и заглядывать в мусорные баки? Нет, его стихия – это степь. К обеду он вернулся на базу.

Алевтина, младший научный сотрудник отдела дератизации, сообщила ему, что звонил Гусин и справлялся о том, как идут наши дела. Она была старшая из четырех членов экспедиции, среди которых, кроме нее, были еще совсем молоденькие девчонки – лаборанты и молодой парень, тоже лаборант. Он был высок ростом и худой, коротко подстрижен, так что трудно было понять цвет его волос. Василий был близорук, носил очки в тонкой оправе и по этой причине не был призван на службу в армию. В экспедиции из-за своей близорукости он не мог выполнять тонкую работу, например, заниматься дозировкой ядовитых веществ и их раскладкой по приманкам, но зато мог вполне ходить по степи и устанавливать приманки у норок зверьков, помечая их на карте. Эта работа подходила для него, особенно, когда рядом с ним была Юля, светлокудрая девушка в открытом платьице. Она ему нравилась еще с начала работы в экспедиции, но что ему делать с этим его чувством. Он даже «подкатывал» к Алевтине за советом, как к старшему товарищу. Но какой совет она могла ему дать, если он и сам еще не знал, чего он хотел от Юли. И тем ни менее, по вечерам они любили оставаться на крыльце, подолгу наговаривая друг другу какие-то тексты, чем, естественно, мешали спать остальным. Тогда Гафаров выходил на крыльцо и предлагал им идти спать.

Пообедав рисовым супом с куском баранины, Гафаров отправился в свою комнату. Там он прилег на железную кровать и стал рассматривать свои записи в блокноте. На первый взгляд, эффективность препарата, который они испытывали, была на прежнем уровне, что и следовало доказать. Потом блокнот выпал из его рук на пол, и поднимать его уже не было сил. Дневной сон быстро сморил Гафарова. Тогда у него еще не было проблем, которые могли бы помешать его многолетней привычке – вздремнуть после обеда. Проснувшись, он вспомнил о звонке своего непосредственного начальника, Гусина, и это взволновало его. «С чего бы это вдруг? Может, случилось что? Ну ладно, если что серьезное, он перезвонит еще», – так решил Гафаров и направился к своему коню. Он знал, что в это время, его сотрудники во главе с Алевтиной уже обходят намеченные делянки и расставляют приманки. Не плохо бы съездить и посмотреть, все ли там в порядке. Алевтина, хотя и взрослая женщина и при ней не забалуешь, все же мужской взгляд начальника никогда не будет лишним. Солнце клонилось к закату и в степи появлялись редкие длинные тени от единичных деревьев. Появилась тень и от него самого, восседавшего на спокойном коне. Он повертел головой, повернул коня туда-сюда и улыбнулся чему-то. Увидел вдалеке Алевтину, тоже в шароварах, но другого цвета, в белой панамке на голове, то и дело наклонявшуюся к земле и устанавливавшую приманки. Подъехал, спросил как дела, где остальные ребята?

– Дарья здесь, рядом, – она показала чуть в сторону по направлению к засыхающему кусту, – а Юля, как всегда с Васей, ушли туда в сторону арыка, – она показала рукой за холм, возвышавшийся в полукилометре отсюда.

Гафаров повернул коня в ту сторону, куда показала Алевтина. Он всегда волновался, когда эти двое молодых людей, уходили за холм в стороны арыка. Две причины были тому: во-первых, они исчезали из поля зрения и могли сделать что-нибудь такое, за что потом спросят с него, Гафарова, и во-вторых, – там змеи, а Вася близорукий и вполне может не заметить в густой траве змею. Такое уже было один раз, когда Гафаров едва успел своей тростью отшвырнуть гадюку, находящуюся всего в полуметре от него. Он только попросил Васю быть внимательнее и почаще смотреть себе под ноги. Юля была мечтательной девушкой и тоже мало смотрела себе под ноги, она все больше смотрела на небо и редкие облака, проплывавшие над ней.

Завернув за холм, Гафаров увидел идиллическую картину: молодые люди мирно беседовали сидя рядом друг с другом на высокой кочке, покрытой зеленой травой. Их блокноты лежали рядом, и, казалось, их совсем не волновала работа, которую они должны были выполнять. Гафаров подъехал к ним, спустился с коня, взял один из блокнотов и просмотрел записи, сделанные молодыми людьми. Это был блокнот Юли и там были отмечены только две осмотренные делянки. Затем он просмотрел записи в блокноте Васи – та же картина.

– Ребята, так дело не пойдет. Скоро стемнеет, а у вас только по две делянки. Такими темпами мы никогда не наберем статистику.

– Гафаров, какая разница, сколько делянок, – ответил Василий своему старшему товарищу, – давай проставим не две, а двадцать. Главное, работа идет и мышки дохнут. Нам за что деньги платят? За то, что мы травим полевок. И делаем мы это добросовестно, правда, Юля?

Девушка была согласна со своим другом, потому кивнула головой.

– И вообще, кому нужна эта статистика? Дезстанции или нам?

– Как вы это не понимаете? Этот показатель говорит об эффективности нашей работы. Если низкая гибель полевок, то наша работа не эффективна и дезстанция не захочет нам больше платить. Теперь понятно?

Ребята поднялись с кочки, на которой так уютно сидели, немного помялись на месте и, забрав у Гафарова свои блокноты, разошлись в разные стороны по своим делянкам, обследовать гибель полевок. «Ну, что будешь с ними делать?» – рассуждал Гафаров, забравшись на коня. Докладывать Гусину об этом инциденте он не хотел, как-то неловко было перед ребятами, не по-мужски. Он все-таки был туркмен, и докладывать начальству не входило в его правила.

В течение последующих нескольких дней ничего примечательного в жизни экспедиции не произошло. Ребята с утра заряжали приманки, Гафаров объезжал делянки и отмечал гибель зверьков. Вечером ребята раскладывали приманки по делянкам, а Гафаров контролировал их работу. Все эти дни он ждал звонка из Москвы. Сам он позвонить в Москву из этого телефона не мог. Для этого нужно было ехать в город на телефонную станцию. В экспедиции кончались продукты, и за ними тоже нужно было ехать в город. Гафаров с вечера подготовил старенький грузовик, заправил бензобак, завел двигатель и прогрел его, главным образом, для того, чтобы подзарядить аккумулятор. И рано утром он, наспех позавтракав, выкатил его во двор. До Ашхабада было километров сорок, часть этого пути приходилось ехать по проселочной дороге, укатанной нечастыми автомобилями, местами густо поросшей травой. Дорогой он думал о том, как было бы хорошо сделать так, чтобы их экспедиция получила юридический статус. Например, учредить здесь в Туркмении филиал института дезинфекции совместно с дезстанцией, где бы он числился на постоянной работе. Тогда можно было бы развернуть широкий фронт работ и выполнять заказы не одного предприятия, как сейчас, а сразу нескольких. И его зарплата могла бы вырасти в два, а то и в три раза. Его уже спрашивали несколько человек от разных предприятий об этом. Но пока он не мог дать им положительный ответ, поскольку он не начальник экспедиции, а всего лишь его зам. Он уже давно мечтал о домике в деревне, куда можно было бы вывозить на лето всю семью, и даже присмотрел такой не далеко от Ашхабада и его базы. Но для этого нужны были деньги, а где их взять? Вот если бы удалось учредить филиал. Эти мысли разволновали Гафарова, а звонок из Москвы усилил эти волнения. «Что-то случилось в институте», – почувствовал Гафаров и решил в первую очередь позвонить в институт. Он припарковал свой грузовик недалеко от здания телеграфа.

Москву дали быстро и уже через минуту Гафаров услышал в трубке неприветливый голос Шиловой.

– Анна Аркадьевна, здравствуйте. Это Гафаров из Ашхабада. Как у вас дела? Мне передали, что звонил Гусин. Я теперь думаю, что, может быть, что-то случилось?

– Случилось. Это последний месяц существования нашего отдела. С первого октября он будет называться по-другому и в нем больше не будет экспедиции.

Сердце у Гафарова оборвалось.

– Как не будет экспедиции? А что же нам делать? У нас ведь договор до конца года, идут работы.

– Вам много еще осталось? Сколько вы успели сделать?

– Процентов восемьдесят от запланированного объема. А как же имущество? Планы на будущий год?

– До первого октября все должно быть закончено, иначе некому будет сдавать отчет и всю экспедицию. Гусина сейчас нет и приехать он, скорее всего, уже не сможет. Так что давай в ближайшие дни прилетай сам. Здесь все и переговорим и с Цулая то же, ведь он будет принимать хозяйство.

Шилова положила трубку. Гафаров услышал гудки. Он вышел из здания телеграфа на освещенную полуденным солнцем площадь и двинулся в сторону машины. Гафаров понял со слов Шиловой, что произошло что-то совершенно нежданное. С этим практически рухнули все его планы и надежды. Значит, экспедиции больше не будет и куда же он теперь? Морить крыс в подвалах зданий? Нет, надо что-то придумать, надо ехать к начальству, посоветоваться. Но сперва он решил заехать домой, проведать жену и детей, а заодно и пообедать. Желудок ему уже напоминал об этом.

Забрался в кабину и повернул ключ зажигания. Аккумулятор подсел и почти не вертел стартер. Пришлось взять заводную ручку. Пока завел мотор, весь промок, с его лица пот катился градом. «Да, – подумал он, вновь забираясь в кабину, – на этой машине до Москвы не доехать. Лучше было бы ее просто списать и оставить здесь, в экспедиции». Он споткнулся на этом слове. Экспедиции больше не будет и с этим сразу рушились все его планы, так удобно выстроенные в его жизни.

Он приезжал домой из экспедиции не чаще одного раза в неделю, когда выбирался сюда за продуктами. Жена и дети всегда были рады ему. Вот и сейчас, когда он открыл дверь своей квартиры, к нему с криком кинулись сын и дочь. Они еще были дошкольники, но детский сад не посещали: нет мест. Поэтому их мать сидела с ними. Куда уж было идти работать, когда двое детей ждут тебя дома. Гафаров обнял и поцеловал жену, потом взял на руки детей, радостно оглядев их, опустил на пол. Умылся с дороги и прошел к столу. Жена уже подавала обед и, хотя она не ждала его в этот день, обед был приготовлен. На расспросы жены как у него дела, он ответил, что все нормально, в экспедиции все хорошо, что заехал за продуктами. Рассказал, что звонил в Москву и узнал о проблемах, которые возникли в институте. В детали вдаваться не стал, так как полагал, что жена все равно не поймет этих тонкостей. Вскоре он попрощался с женой, поцеловал детишек и вышел из дома. Решил заехать в дезстанцию, доложить о ходе экспедиции и заодно обсудить с главным врачом сложившуюся ситуацию. Он мало что полезного мог ожидать от беседы с главным врачом, так как понимал, что тот не был особенно заинтересован в работе экспедиции. Еще раньше Гафаров понял, что надо было включить его в состав экспедиции, что бы и он мог получать зарплату с бюджета хоздоговора. Теперь уже поздно, задним числом положение не исправишь. Гафаров лихорадочно думал, кто бы еще мог помочь ему в этом деле? Нужно высокое начальство, лучше всего из Минздрава республики или санэпидслужбы. Хорошо бы от их имени составить письмо на имя директора института с просьбой о продлении срока экспедиции, а еще лучше о создании постоянно действующей экспедиции института. Остаток дня он провел в переговорах с высоким начальством, но так и не сумел добиться полной его поддержки. Главный врач дезстанции вообще пожал плечами, сказав, что он не уполномочен решать такие вопросы: они, дескать, выходят за пределы его компетенции. В республиканской СЭС его отправили к заместителю министра здравоохранения республики, который будет лишь завтра. При этом ему порекомендовали заручиться поддержкой нескольких организаций, нуждающихся в проведении таких работ, то есть потенциальных заказчиков. Это уже оставляло надежду. Гафаров принял решение остаться в городе до завтра и позвонил в экспедицию, предупредил Алевтину, что вернется только завтра. Эту ночь он провел дома, в кругу семьи, на радость детишек и особенно жены.

Утром следующего дня Гафаров был уже у заместителя министра. И объяснив ему ситуацию, пообещал заручиться поддержкой, по крайней мере, трех крупных сельхозпредприятий весьма авторитетных в правительстве республики. Зам министра раньше не раз встречался с Гафаровым и тот выполнял его отдельные поручения, поэтому сейчас их отношения несколько выходили за рамки сугубо официальных.

– Послушай, Гафаров, а чего это ты так печешься об экспедиции? Ведь ты не ее начальник. Кто сейчас начальник экспедиции?

– Гусин, старший научный сотрудник института дезинфекции.

– А что, он твой родственник или хороший знакомый?

– Нет, он просто мой начальник, так сложились дела. Ведь не могу же я быть начальником экспедиции. Я не сотрудник института.

– А если экспедиция будет нашей, ну, скажем, при научной поддержке института, то почему бы тебе не стать ее начальником? Зачем нам Гусин?

– О-о, это было бы хорошо. Я даже не мог подумать об этом.

– Давай попробуем, джигит. Мы с тобой туркмены и мы у себя дома. Чего нам бояться? Составь проект письма на имя директора института, как там его, ах, да, Лядов, и напиши, что мы просим его оказать методическую поддержку в организации и работе научной экспедиции в удобной для института форме. Подчеркни, что многие сельскохозяйственные учреждения и здравоохранение республики нуждаются в работе экспедиции, что за прошедшие годы накоплен значительный опыт работы и показана высокая эффективность мероприятий против грызунов. Начальником экспедиции мы планируем сотрудника дезстанции Гафарова, который все эти годы непосредственно руководил работой экспедиции. Так, все запомнил? Лучше бы записал. Ну, ничего. Готовь проект письма, получай письма от организаций и приезжай ко мне через три дня.

У заместителя министра здравоохранения сегодня было явно хорошее настроение. Кроме того, он знал, что Гафаров услужливый и понятливый человек и поэтому можно было рассчитывать на определенную финансовую выгоду от всей этой затеи.