Книга без названия

* * *

Инспектор Хваловски. Чикаго. Наши дни.

И в отделе тоже было до безумия душно. Кондиционер не работал, или его забывали включить. Инспектор тихо выругался про себя и скрипнул зубами. На миг откинулся в кресле, закрыл глаза, лицо приняло каменное выражение.

«Ну, хоть немного помоги…»

Наверное, полицейский обращался к Всевышнему, а быть может внутрь себя, он сам не знал точно, он просто ужасно устал и вымотался, ему хотелось женщину, нормальной человеческой еды, и немного хорошего виски, а приходилось сидеть в душном кабинете и ждать результатов запроса по интересующему его делу. Хваловски не ожидал от этого шага ничего интересного, и потому слегка удивился, когда в кабинет вошел сияющий Джек и протянул ему распечатку. Джек всегда сиял, на миг Хваловски показалось, что помощник окружен светящимся нимбом, словно святой на той картине, что проходила по делу Рона Филипса.

– Есть! Сработало!

– Да ну… – изобразил удивление, чуть приоткрывший глаза инспектор, сунул в рот очередную сигарету и другою рукой взял листок двумя пальцами. Взмахнул им в воздухе, гася нимб над головой Джека, и быстро пробежал глазами печатные строчки.

Это был ответ на его запрос в Интерпол по идентификации способа совершения преступления на 123-й авеню. Синтия Смил была убита выстрелом из арбалета железной стрелой с черным оперением. Интерпол сообщал, что позавчера в Швейцарии, в тихой мирной Швейцарии точно таким же образом завершила свой жизненный путь некая Кароль Шиллер-Рене, шестидесяти двух лет, незамужняя, служащая одного из банков Женевы. А самое интересное заключалось в том, что накануне эта благообразная старушка по данным швейцарской полиции умудрилась застрелить из снайперской винтовки некого Герберта Шуппа, крупного финансиста, и скрыться.

– Так,– громко произнес инспектор и крепко потер виски,– ты хоть что-нибудь понимаешь, Джек?

– Нет, я только… – запинаясь, произнес помощник и потупился.

Хваловски отметил про себя в очередной раз, что Джек похож на одного туповатого артиста из Голливуда, который и играет как раз эдаких Джеков в глупых фильмах про полицию, но делиться своими наблюдениями с помощником не стал, а только негромко проговорил:

– Вот и я ничего не понимаю…

* * *

Брат Эрвин. Париж. Наши дни.

Я стоял, облокотившись на парапет, и рассматривал проходящих внизу людей. Каждый из них представлял собой неповторимую индивидуальность, такую уязвимую и беззащитную перед суровым лицом Великого Космоса, что становилось немного не по себе. А с другой стороны, в каждом из них был заложен огромный источник энергии, спящей, неосознающей себя, свою мощь…

Структура нашей Вселенной настолько проста, что человеческий Разум, как это ни парадоксально, не в силах уловить эту простоту, тонет он в ней. Атом материи – громадный энергетический импульс, по сути своей отображает структуру Вселенной. Элементарная частица, энергия нулевой точки, потенциал удерживающий электроны на орбите. Вот суть нашего мира. Все начинается с нуля, к нулю и приходит. Атом порождает молекулу, молекула – Вселенную, Вселенная – атом. Короче, яйцо – курицу, курица – яйцо…

Ужасно захотелось есть. Причем цыплят-гриль. Я втянул носом воздух и побрел на аппетитный запах, доносящийся из ближайшего летнего ресторанчика.

* * *

Брат Эрвин. Париж. Несколько часов спустя.

– Ты помнишь? – спросила она.

– Тысячи шпор, снятых с убитых, были сложены в мастрихтской церкви как трофеи победы,– ответил я первое, что пришло в голову.

– Нет, не то…

– А ты знаешь, последнее время я часто думал о том, что же все-таки произошло тогда…

– Тогда?

– Да, именно… И чем больше я об этом думаю, тем больше у меня возникает вопросов.

– Мы так спешили…

– Мы всегда спешим, но знаешь, я не могу понять, зачем по большому счету ему это было нужно.

Марго помолчала.

– Я знала его немного лучше, чем ты…

Я кивнул:

– И, тем не менее, все можно было сделать гораздо проще. В конце концов, можно было найти двойника.

Она задумчиво помешивала ложечкой кофе. Потом, не поднимая глаз произнесла:

– Я раньше не говорила тебе… Он просто уже ничего больше не хотел. Понимаешь?

– То есть?

– Ну, вообще ничего. Он просил Их о Покое…

– Это не удивительно, он много старше нас всех. Последнее время я его очень понимаю.

Мадам Лакруа немного порозовела, совсем чуть-чуть.

– Ты, Эрвин, не видел его глаз, так как их видела я. Он очень устал, очень…

Я непроизвольно сжал зубы.

– Понятно…

– Вот видишь, он не мог иначе. Ему нужен был Уход. Как никому из вас тогда. Иначе…

Она понизила голос:

– Я это потом поняла, гораздо позднее…Иначе он мог стать «черным»…

Меня как обухом по голове ударили.

– Так. Ты думаешь, он это предчувствовал?

Марго молча смотрела мимо меня. Было слышно, как воркуют голуби.

– А у тебя, Эрвин, никогда не было такого чувства?

Я откинулся на спинку стула:

– Было однажды…

– И у меня, причем недавно. Это действительно страшно.

– Это естественно, – я ухмыльнулся, – «черный» сидит в каждом из нас. Тут все дело в полярности.

Марго отодвинула чашку.

– Один человек, из нынешних…Он писатель и философ. Хороший писатель. Сказал как-то, что предначертанность судьбы – это матрица, определяющая задачу и граничные условия. Матрица проецируется на конкретного человека и задает программу. А дальше человек может обманывать сам себя, судьбу, делать что-то по-своему, но, в конце концов, он умирает. И тогда матрица проецируется на другого и так до бесконечности. Точнее до того момента, пока задача не будет выполнена.

– Интересный философ, – заметил я, – но это же очевидные вещи.

– Для нас да. Но он откуда узнал?

Я поднял глаза вверх:

– Идеи носятся в воздухе…Можно нескромный вопрос?

Марго кивнула.

– Ты увлечена им сейчас?

Она потупилась и снова чуть порозовела.

– Немного…

– Похоже, ты коллекционируешь философов.

Похоже, это был запрещенный прием. Она обожгла меня взглядом.

– Зачем ты так?

– Как?

Марго постучала ногтем по столу:

– Послушай, Эрвин… Я знаю, что ты… Точнее я… Вообщем, я догадываюсь как ты относишься ко мне…

– И что?

– Ничего, – она резко встала, – нам пора.

– Ноу праблем, мэм…

Брат Эрвин осклабился американской улыбкой, хоть это для меня и нехарактерно, и мы снова покинули поле сражения с высоко поднятыми знаменами. Эта скрытая позиционная война стала мне немного надоедать.

* * *

Зараженные неизвестным вирусом были отправлены в Атланту. В центр диагностики и вирусологии. Там были собраны уникальные образцы всех известных науке вирусов.

Предварительная, а вслед за ней углубленная идентификация результатов не дали. Болезнь развивалась стремительно. Развитие ее удалось немного притормозить ценой жизни несчастной Мари-Энн, но страшный вирус настойчиво и неотвратимо преодолевал все преграды. Оба мужчины были пока еще живы. Симптомы проявились у них уже в штатах и медики не теряли надежды, но с каждой уходящей минутой она таяла. А значит, в распоряжении специалистов было всего лишь несколько часов, судя по той информации, которой они владели.

* * *

Атланта. Центр диагностики и вирусологии. Наши дни.

Марион Старк входил в группу профессора Райли. Ему было сорок и с утра все было плохо. Бессонная ночь, Кэрни со своими истериками, гонка по ночным дорогам на стареньком «форде» для успокоения нервов, какой-то бар, старый хрыч в дурацкой полосатой майке со своим виски…и в завершение срочный вызов в клинику.

«Слишком много для немолодого доктора» – думал Старк, закуривая очередную сигарету. «Слишком много…»

* * *

Марион Старк. Атланта. Накануне описываемых событий.

… -И тогда они выпустили тигра. И безоружный человек понял, что это конец. Это был конкурс. Он мог выиграть миллион, если бы продержался пятнадцать минут один на арене против разъяренного тигра. Еще там было три клетки. Одна пустая, но если спрятаться в нее, то миллиона не видать как собственных ушей. Другая с быком, а в третьей был еще один тигр. Тот парень открыл быка, он был не робкого десятка… Бык прижался к прутьям, но тигр не обратил на него никакого внимания. Он хотел человека.

Знаешь, почему они нас так ненавидят? Конкуренция. Да, да, сэр. Они ненавидят нас за то, что когда-то мы отобрали у них первенство. Потому что мы, а не они научились добывать огонь. Они себе этого простить не могут до сих пор. Точно тебе говорю и вовсе я не пьян. Ты сам пьян. Да. Так вот. Когда тигры это поняли, было уже поздно. Они думали, что им будет достаточно того огня, который горит у них в глазах.

Дальше? Слушай и пей. Наш приятель понял, что с быком номер не пройдет и стал по-тихому пробираться к пустой клетке, а полосатый стал готовиться к прыжку. Зрители притихли. Тишина была как в морге Клэйнвилла…

А тот парень, он знаешь, все-таки решился. Да. А может с испугу, но он понял. На него смотреть уже жутко было, но он…открыл второго тигра. И тогда произошло ужасное. Второй тигр бросился на первого. Они сцепились и забыли про человека. Толи у них счеты свои были, толи еще что, но парню повезло. Звери бились долго и перегрызли друг другу глотки. А я так думаю, что бились они за то, кому из них первому достанется человек. Вот так-то парень.

Мерион спросил тогда:

– Старик, а тому парню дали приз?

Старик засмеялся:

– Конечно дали. Девять грамм под сердце. У распорядителей был человек по имени Гримсби. Вот он приз парню и вручил… Вот. Тигры как люди. Они умеют ненавидеть. Они жадные и жестокие. Они знают, чего хотят. Послушай меня, старого Хэнка. Я ходил на тигра еще с МакДугаллом. В Северной Африке, я знаю, что это за зверь. Они скоро сожрут нас всех, так и знай. А потом перегрызутся между собой, и останется один тигр, самый свирепый и хитрый, и имя ему будет Антихрист. И будет он править миром, пока…– старик закашлялся и тут у Старка зазвонил телефон.

– Слушаю… Да…Ччерт, еду!

Его срочно вызывали в клинику. Там был какой-то абсолютно неукладывающийся ни в какие рамки случай. Звонила, разумеется, эта противная Трейси.

« Черт тебя возьми с твоей тощей задницей» – обругал коллегу Марион пытаясь завести мотор своего «форда». Его не пугала операция, его пугало собственное состояние и отражение в лобовом стекле…

* * *

Атланта. Центр диагностики и вирусологии. Наши дни

Мысли обрывочные, несвязные. Он пил, но был специалистом. В группе его не любили, но терпели, потому что если за каждого спасенного в результате деятельности Старка, на его халат цепляли бы звезду, то он скоро превратился бы в американский флаг.

Предварительные анализы и пробы ничего не дали. Под микроскопом зловещий вирус ухмылялся и корчил рожи. Так казалось Мариону. Вирус пожирал все вводимые препараты и настойчиво расшатывал иммунную систему. Он был круче СПИДа и гордо колыхался в протоплазме в ожидании своей неизбежной победы. Запах чумы и средневековья царил в препараторской. Старый хрыч в полосатой майке из ночного кошмара, дышал перегаром и шептал на ухо Мариону своим скрипучим голосом:

«Они скоро сожрут нас всех…»

Старк помотал головой, отгоняя наваждение. Подошла Трейси:

– Может введем препарат 700?

Марион гаркнул на нее так, что зазвенели пробирки:

–Пошла вон, идиотка!!!

Трейси попятилась, а Салливан неодобрительно поглядел на Старка и что-то промямлил своим безвольным ртом.

– От тебя несет как от помойки, – процедила Трейси.

Старк пробурчал что-то невнятное. В голове его все перемешалось. Кэрни, собирающая вещи: « Я ненавижу тебя!», пустынная дорога, Райли говорит на прощанье: « Будьте в форме, Марион, вы можете мне понадобиться…», чьи-то

Желтые глаза на потолке и еще голос, этот скрипучий противный голос: « Послушай старого Хэнка…» « И тогда он открыл клетку с тигром…»

Марион закурил.

– Боже! Старк, не курите здесь! – завопила Трейси.

– Салливан! – произнес Старк, – Сколько у нас времени?

– Около получаса, – отозвался тот, – оба пациента уже ни на что не реагируют…

– Препарат 300…

– Что? Это же …Это их убьет.

– Да, я сказал 300, вы не ослышались.

Глаза Трейси стали квадратными:

– Марион, это же …Эбола.

– Делай, что говорю. Они и так уже трупы…– Старк стукнул по столу, разбил какую-то склянку, и кровь закапала на пластиковый пол. – Черт возьми, Трейси.

– Я должен посоветоваться с профессором…– неуверенно начал Салливан.

Трейси внимательно смотрела на Мариона, и неожиданно тусклые глаза ее просветлели.

– Салливан, делай, как он говорит, – шепнула она, – похоже, у него опять…

Салливан осекся и бросил на Старка внимательный взгляд, после чего очень быстро вышел из лаборатории.

– Будем вводить прямо в тело…

– Но…

– Никаких но, Трейси. На эксперименты времени нет, – отрезал Марион. – Они все равно умрут…

Трейси кивнула и неожиданно подошла к Старку очень близко и шепнула:

– Ты все-таки гений, пьяница… Может быть ничего не получиться, но ты гений!

Марион засопел, внутри у него что-то хлюпнуло, и он вышел вслед за Салливаном…

* * *

Больным загадочным вирусом был привит вирус Эбола. Неизвестный вирус повел себя странно. Он сначала словно принюхивался к противнику, а потом вдруг резко пошел на контакт.

Это было похоже на смертельную схватку. Под микроскопом было видно, как два смертоносных вируса сражаются друг с другом за право убить человека. Это продолжалось около часа и пятнадцати минут, а потом случилось необъяснимое… Оба вируса исчезли, лопнув, словно мыльный пузырь. Профессор Райли потом назвал это в своем новом труде: « Эффектом мыльного пузыря». Естественно обоим пациентам было проведено полное переливание крови. И после этого никаких следов пребывания вируса в организмах больных обнаружено не было…

* * *

Инспектор Хваловски. Чикаго. Наши дни.

Хваловски нервно бросил трубку на рычаг.

– Звонят куда попало. Не хватало мне заниматься алкоголиками.

– Вы про этого старика в полосатой майке? – усмехнулся Джек.

– Да. Про этого кретина, захлебнувшегося в собственной блевотине.

– Вечно Челленджер пытается спихнуть на нас эти отписки по старым забулдыгам, – вздохнул помощник, – Пускай сам разбирается!

– Да уж…– Хваловски набрал номер, – Сэмми! Подошли ко мне парочку ребят на полдня. После сочтемся. Спасибо, Сэмми.

Через секунду он уже забыл про старого Хэнка и его полосатую тигриную майку. У инспектора было много других неотложных и важных дел…

* * *

Брат Эрвин. Иерусалим. Наши дни.

– Знаешь, я все думаю об этом «черном» среди нас, – произнесла Марго.

Мы сидели с ней в тесной комнатушке на окраине Иерусалима. Был теплый вечер и как-то очень спокойно и тихо. Несмотря на внешнюю непритязательность обстановки, комната была оборудована по последнему слову современной техники, и отчасти техникой будущего, от всех возможных методов прослушивания, на всех уровнях безопасности, включая ментальный.

– Ну, это лишь мои предположения.

– А мне кажется ты уверен, что претендент на роль Антихриста, кто-то из наших.

– Может быть и так…

– Меня ты не подозреваешь?

– Нет, Марго. Увы, это должен быть мужчина.

– Почему?

– Хотя бы потому, что «черные» любят соблюдать все эти правила. А можешь назвать это интуицией…

Она как-то странно поглядела на меня.

– Сейчас ты займешься армией? Ты уже все решил?

– Да, надеюсь, тут все будет в порядке.

– Я не сомневаюсь, – она улыбнулась уголками губ. – Ты не допускаешь ошибок.

– Я просто не имею на это права.

Маргарита долго и молча курила, а потом вдруг спросила резко:

– Надеюсь, Его ты не подозреваешь?

Я сделал нейтральное лицо:

– Не знаю. До Него не добраться. А предполагать можно всякое.

– Абсурд! Спаситель оказывается Антихристом! Ты с ума сошел.

– Может и так, – я улыбнулся, – мне не хватает информации, я ею не располагаю. А когда ее нет, все переходит в область домыслов и догадок.

– Он обрел Покой!

– Достаточно. Я все это знаю.

– Ты сам становишься похожим на Антихриста, когда у тебя такие глаза, – успокаиваясь, произнесла Марго.

– У Антихриста должны быть глаза разноцветные. Ты не права.

– Права Крестоносец, – она гордо вскинула голову. – А ты стал ужасным снобом.

Мне осталось только вздохнуть и развести руками. Удивительная все-таки женщина!

* * *

Место и время не определены…

Не было у него разноцветных глаз. Были они пустые и бесконечно усталые. Он стоял на холме и осматривал свое бесконечное войско.

Черные воины, демоны, мутанты всех мастей, зомбированные твари, эсэсовцы в черных парадных мундирах, сжимающие в привычных к ребристым рукояткам «шмайсеров» руках, древки тяжелых копий, отцеубийцы и пожиратели младенцев, отряд Вивиана в остроконечных рогатых шлемах, римская когорта, конница Саладина, безжалостная и свирепая, янычары, разодетые в сверкающие доспехи, монголы верхом на драконоподобных лошадях, дымящихся как готовый разгореться костер, великие воины Аттилы, прошедшие сквозь Европу и время и многие многие другие…Имя которым – легион.

Они стояли как на параде, перед тем как взойти вместе с ним на престол или кануть в Небытие…

* * *

Брат Леонард. Тибет. Наши дни.

…Царь Соломон сделал корабль на береге Чермного моря, в земле Идумейской. И послал Хирам на этом корабле своих подданных корабельников, знающих море, с подданными Соломоновыми: и отправились они в Офир, и взяли оттуда золота четыреста двадцать талантов, и привезли царю Соломону.

– Отец Леонид, – в келью вошел невысокий, но крепкий монах в надвинутом капюшоне и робко замер на пороге.

Высокий худой старик с ясными голубыми глазами и гладко расчесанными русыми волосами едва тронутыми сединой, отложил книгу, которую он читал перед появлением монаха и легким движением головы пригласил того переступить порог.

Монах вошел и откинул капюшон. Грубые черты лица вошедшего и кривой глубокий шрам на левой скуле говорили о том, что на этом человеке, ряса явно была одета не всегда. Старик внимательно глядел на монаха и ожидал, когда тот заговорит.

– Тот человек опять приходил…– наконец, произнес гость.

– Это не человек Даниил, ты же знаешь.

– Да, знаю, – эхом откликнулся тот, кого назвали Даниилом.

– Чего он хотел на сей раз?

– Все тоже, Святейший…

– Что предлагал? – усмехнулся Леонид.

– На сей раз ничего, только смотрел.

– Ну что ж, пускай приходит. Ворота монастыря были открыты?

– Как всегда…

– Хорошо. Люди знают сюда дорогу, а кто не знает, тому Бог подскажет. Мы рады всем. А нелюди…У них свой Бог…

Даниил с интересом посмотрел на святого.

– Да Даниил, у них свой Бог и имя Ему Златой Телец.

– Он не придет больше…

Старик вскинул брови:

– Он сам сказал?

Монах кивнул.

– Да. Придут другие, и это он сказал…

Отец Леонид усмехнулся:

– Пускай, мы встретим их, как полагается. Они могут делать все что угодно. Они могут стереть эти стены с лица земли, – он обвел глазами келью, и глаза его вспыхнули молодым задором, – но они ничего не сделают с духом святости, витающим в этих стенах. Вместо нас придут другие и Церковь Духа будет сиять во веки веков под этим небом, пока бьется под ним хотя бы одно человеческое сердце…У тебя все Даниил?

– Еще одно, – вздохнул монах.

– Говори.

– Они сожгли буддийский храм, тот, что у дороги на Лхасу…

Леонид осенил себя крестным знамением. Монах повторил его жест.

– Да упокоятся их души…

– Аминь, – отозвался Даниил и продолжил:

– Францисканцы напуганы, Святейший, и хотят говорить с Вами.

– Пусть войдут. Я буду рад видеть их.

Даниил беззвучно удалился. Отец Леонид подошел к маленькому окошку и долго пристально глядел в светлое тибетское небо. Глаза его видели яков пасущихся у воды, видели тропу, уходящую в горы, покрытые лишайниками скалы, а губы шептали слова молитвы.

…Монастырь Духа был основан в Тибете христианским монахом Леонидом в начале ХХI века. Отец Леонид проповедовал Новое Христианство, и имя его Патриархом Всея Руси было в свое время предано анафеме. Христианская церковь отгородилась от него и назвала новое учение незаконным. Слишком уж вольно на взгляд церковников Леонид трактовал некоторые постулаты веры.

Тогда монах ушел в Тибет, и несколько лет на родине о нем не было слышно. Там, среди первозданной природы, он с группой единомышленников разных рас и вероисповеданий, примкнувших к нему по дороге, Леонид заложил основу Храма Духа, выстроив небольшой монастырь. По замыслу Святейшего, Новая Религия, должна была объединить, а в последствие заменить собой все существующие на земле вероисповедания.

– Все очень просто, – любил говорить Леонид, – а люди сами себе усложняют жизнь. А ведь нужно-то только, чтобы каждый человек поступал по отношению к другому так, как он хотел бы, чтобы тот другой поступал, по отношению к нему самому…

Монастырь действительно давал приют всем нуждающимся, и слухи о нем быстро разносились по свету.

Отец настоятель не принуждал никого из верующих, к каким бы то ни было обетам и приношениям. Он твердо считал, что религию в ее чистом виде погубили кастовость, разногласия и склонность служителей культа к роскоши.

Монастырь со временем стал славиться своими сельскохозяйственными успехами и гости его, как и живущие в нем не испытывали недостатка в пище. Монахи проделали гигантскую работу, и она стала приносить свои плоды. Монастырь рос, многие приходящие сюда, оставались тут сначала на день, потом на неделю, а потом навсегда.

Леонид оригинально трактовал Библию, Коран и Откровения, читая между строк и отсевая все надуманное и лишнее:

– Всего хорошо в меру…– говорил настоятель и, хитро усмехаясь, гладил свою бороду. – А книги… Книги люди пишут и читают их тоже люди. Слушайте сердце свое и разум, они и подскажут вам, где здесь правда…

Леонид опирался на вечные истины святых книг и указывал на странности и расхождения, объяснял их происхождение нежеланием некоторых заинтересованных лиц белое называть белым, а черное черным. Он ничего не требовал для себя и просил каждого приходящего, быть собой, и заботиться о ближнем своем, как о самом себе. Он не называл себя ни христианином, ни католиком, ни буддистом, хотя его называли по-разному. Мусульмане Пророком, католики Мессией, а христиане Святейшим. Леонид свято верил в то, что в основе всякой религии, должна быть вера в то лучшее, что заложено в каждом человеке. Что рано или поздно, люди поймут, что насилием и кровью не добиться счастья ни для себя, ни для всего человечества, что не будешь сыт лишь богатством и не будешь счастливым за счет других.

Святость, витавшая над монастырем, не была святостью церковной, елейной. Она была в свободном парении птиц, пролетавших в небе, в небесной прозрачности воздуха и в запахе вспаханной земли.

Скоро об общине заговорили в Риме, Москве, Мекке…

Приходили сюда и недоброжелатели. Пытались что-то доказывать, грозили, кричали истошными голосами фанатиков. Их слушали внимательно и принимали как друзей. Поили ячменной водкой, кормили до отвала и укладывали спать. Наутро многие оставались еще на денек… Поспорить…

Приезжали телевизионщики и пресса. С ними поступали так же. Правительство местное, поначалу всерьез не воспринимало новую общину, потом прислали комиссию, следом еще одну. Долго совещались, как быть, ходили, глазели. После махнули рукой, и все оставили, как есть.

Места тут были раньше дикие, малолюдные. Отец Леонид никому не мешал, да и вроде бы как содействовал освоению новых территорий. Монахи его навезли плодородной земли, и склоны гор зазеленели. Урожаи получались неплохими. Со временем появился скот. Да и умельцев с головой и руками в общине хватало.

Так они и жили. Община и Отец Леонид, в миру наш брат Леонард, курировавший вопросы религии.

А потом пришли «черные». Видимо деятельность нашего брата всерьез заинтересовала Клан. Позже я узнал, что утверждение и повсеместное распространение новой религии было одним из пунктов Соглашения. Обстановка вокруг монастыря стала накаляться. Сначала забеспокоились власти Непала и пригрозили закрыть общину. Мы приняли меры и нашли нужных людей. Власти угомонились. Потом был банальный поджог и пожар, уничтоживший большую часть построек и имущества. Леонид сжимал в кулак бороду, и вместе с монахами засучил рукава. Потом стало хуже. Невесть откуда взявшийся мор унес десятки жизней. От греха настоятель отправил людей дальше в горы, но чувствовал, что этим не кончиться. Местность вокруг монастыря опустела, внутри осталось лишь два десятка крепких монахов. Казалось, сама природа замерла в ожидании исхода. Умолкли птицы, и не журчал больше весело прозрачный ручей. Добавилось могильных холмов на монастырском кладбище, и трижды под стены опустевшего Храма приходил черный человек с пустыми глазами, смотрел и просил отречься…

… В келью вошли два францисканца. Их смуглые лица были чем-то похожи одно на другое, быть может затаившимся в глубине глаз испугом, а быть может скрытым восторгом, с которым они смотрели на Леонида.

Поприветствовав хозяина, они замерли, словно две статуи.

– Мы готовы, святой отец, – наконец произнес тот из них, кто казался чуть старше.

Леонид заговорил с ними на языке Микеланджело с легким сицилианским акцентом: