Пусть плачут мужчины

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Матвей Плахов, журналист.

Мария, его жена.

Павел Васильевич Воробьев, главный редактор газеты.

Роза Львовна, его жена.

Ольга Быстрова, участница конкурса красоты.

Виктор Балуев, боксер.

Бармен.

Философ.

Адепт, ученик Философа.

Шоумен.

А также участницы конкурса красоты, посетители бара без слов.

ДЕЙСТВИЕ 1.

Сцена в театре или любом другом учреждении культуры. На нее выходят участницы конкурса красоты в купальниках и под музыку исполняют несложные ритмические движения. Их встречают и провожают аплодисментами зрители.

Шоумен. Итак, дорогие друзья, наш конкурс красоты продолжается. Я уверен, что каждый из вас уже сделал свой выбор. И втайне надеется, что корона победительницы увенчает именно его претендентку. Но тем и замечателен наш конкурс, что любая из его участниц достойна быть коронованной. Все девушки просто красавицы! Признаться, я сочувствую членам нашего уважаемого жюри. Им предстоит принять нелегкое решение. Но не будем предвосхищать события. Очередной этап нашего конкурса – танцы. Что может быть прекраснее? В них есть все: и поэзия, и музыка, и грация. Женщина, владеющая искусством танца, просто обречена на успех у мужчин. И сейчас наши очаровательные претендентки на корону докажут вам это.

На сцену выходит девушка под номером 1.

Шоумен. Елена Гвоздикова! В свободное от участия в конкурсах красоты время Елена увлекается спортом, художественной литературой и вязанием. Полный джентльменский набор для юной красавицы! С его помощью девушка способна преодолеть любые препятствия на пути к заветной цели. Однако Елена волнуется. Ведь среди зрителей – представители иностранных фирм. Наши зарубежные гости не только ценители красоты, но еще и деловые люди. А потому они готовы немедленно заключить контракт на рекламу продукции своих фирм с победительницей конкурса. Впрочем, на месте Елены я был бы более спокоен. Для этого у нее есть все основания: рост 176 сантиметров, объем груди – 88, талии – 60, бедер – 86 и, конечно же, ее 20 лет… Спасибо, Елена!

Аплодисменты. Девушка уходит. Выходит девушка под номером 2.

Шоумен. Мы приветствуем участницу под номером вторым, Марину Слепневу! Марина – любительница большого тенниса и детективных романов. Однако, в чем девушка призналась мне по секрету, она еще и студентка, поэтому времени на ее увлечения у нее остается мало. Марина также очень волнуется, и я ее понимаю. Не случайно же, к великому сожалению для древней Трои и троянцев, даже Елена Прекрасная предпочитала не выставлять на всеобщее обозрение свои прелести. Возможно, именно поэтому она была и осталась в истории вне конкуренции. Современным красавицам пальма первенства достается не так легко. Малейший дефект фигуры способен лишить их всякой надежды на любовь парисов за судейским столиком. Но Марина может быть уверена: ее 19 лет, соответствующие мировому стандарту 90 на 60 на 89 при росте 172 сантиметра девушку не подведут… Спасибо, Марина!

Аплодисменты. Девушка уходит. Выходит Ольга Быстрова.

Шоумен. Мы с радостью встречаем номер третий, Ольгу Быстрову! Оля – самая юная участница нашего конкурса, ей всего семнадцать лет. Однако, невзирая на молодость, она уже давно и безумно любит… И кого бы вы думали? Хэви-металл! Оля не может прожит без него и дня…

Внезапно мигает свет, и музыка, под которую девушка начала танцевать, обрывается на визгливой ноте. Звук походит на тот, когда железом проводят по стеклу, многократно усиленный динамиками. Девушка от неожиданности спотыкается и, не удержавшись на высоких каблуках, приседает, чтобы не упасть. Впечатление безнадежно испорчено.

Шоумен (растерянно). Мы просим извинения у наших иностранных гостей за технические неполадки. Через минуту все будет исправлено!

Слышны свистки, выкрики, смех. Свет мигает еще несколько раз. После одного из затемнений Ольги Быстровой на сцене уже нет. Затем вновь вспыхивают юпитера и звучит музыка.

Шоумен (прежним развязным тоном). Итак, уважаемые зрители, мы продолжаем наш конкурс. На сцене номер третий… А где же он? То есть, я хотел сказать, где Ольга Быстрова? Оля, вернитесь на подиум, мы вас ждем!

Выкрики, свистки. Гаснет свет. Когда он загорается вновь, действие происходит за кулисами. Приглушенно доносятся музыка, шум, голос ведущего. На стуле, уткнувшись носом в колени, плачет Ольга Быстрова. Над ней склонился Матвей Плахов, в руках у него фотоаппарат.

Плахов. Подумаешь, велика беда! Завтра пойдешь в школу и все забудешь.

Ольга. (Всхлипывает). Если бы в школу… А то… на… на… швейную фабрику!

Плахов. А какая разница?

Ольга. Большая… Девчонки мне уже проводы устроили, по стольнику скинулись… Как я им в глаза посмотрю?

Плахов. Они были уверены, что ты победишь?

Ольга. А то… (Поднимает голову). А, по-твоему, я что, не красивая?

Плахов. Откровенно говоря, ты сейчас больше на юную бабу ягу похожа. Весь макияж потек!

Ольга. Ну и пусть… (С обидой). На себя бы посмотрел!

Плахов. Да не расстраивайся ты так.

Ольга. (Переставая плакать). Теперь опять придется на швейной фабрике горбатиться.

Плахов. А чем тебе там плохо?

Ольга. Пусть верблюд вкалывает. Он все равно уже горбатый.

Плахов. Да не злись ты! Это не последний в твоей жизни конкурс. На следующем победишь.

Ольга. А ты руки мои видел?! На, потрогай! Чувствуешь, мозоли? Разве такие руки должны быть у красивой женщины? А чем я виновата, что мои папа-мама не олигархи? Нарожали в свое удовольствие, наплодили нищету, ни одеть-обуть, ни прокормить не могут.

Плахов. Ну и молодец, что на шее у родителей не сидишь.

Ольга. Дура я набитая! Был реальный шанс красиво пожить – и тот упустила. А кто мы такие, красивые женщины? Бабочки-однодневки. Утром цветем, к вечеру блекнем.

Плахов. Все там будем!

Ольга. Откуда ты на мою голову взялся, такой умный?! Ты кто?

Плахов. Из газеты.

Ольга. (С подозрением). Писать будешь?

Плахов. Угадала.

Ольга. И фотоаппарат у тебя… Ты меня уже снять успел?

Плахов. И не только тебя.

Ольга. Значит, завтра в газете появится моя фотка? И подпись под ней, что-нибудь вроде «поверженная в прах»?

Плахов. Зачем же ты так…

Ольга. Ну и пусть! Мне уже все равно. Я жить не хочу… (Опять начиная плакать). А если фотка появится, так и знай – отравлюсь. Даже и ждать не буду, сегодня же вечером таблеток наглотаюсь. И записку оставлю: «Прошу в моей смерти винить журналиста…» Тебя как по фамилии кличут?

Плахов. Плахов.

Ольга. «Журналиста Плахова». Пусть моя загубленная юная жизнь будет на твоей совести. И все об этом узнают!

Плахов. Истеричка!

Ольга. Сам дурак!

Плахов. Не говори ерунды. Вот, видишь, что я делаю?

Убирает из фотоаппарата снимки.

Ольга. Все равно отравлюсь!

Плахов. Делай что хочешь. Только не реви. Слезами горю не поможешь, а морщинки наживешь. Смотри, одна уже появилась!

Ольга. (Испуганно). Ой, правда?! Где? У тебя есть зеркальце?

Плахов. Извини, забыл дома.

Ольга. Где же здесь зеркало? Да что же это такое, ни одного зеркала кругом, как в тюрьме!

Гаснет свет.

Когда свет зажигается вновь, действие происходит в квартире Плаховых. Матвей Плахов и Мария сидят на диване. Он просматривает газеты, она вяжет.

Плахов. (Раздраженно отбрасывает газету). Порой мне начинает казаться, что весь мир сошел с ума.

Мария. А не может так быть, что с ума сошел только ты?

Плахов. У меня не то настроение, Мария, чтобы смеяться над твоими шутками.

Мария. Что случилось, Матвеюшка?

Плахов. Первые, первые, первые! О них только и говорят. Чемпионы, победители, герои… Даже вторые забыты, не говоря уже об остальных. Все слышали о полярном исследователе Нансене, но кто назовет имя того бедняги, который скитался вместе с ним полтора года во льдах Арктики?!

Мария. Твое сердце, воспитанное на коллективистских началах, восстает против этого?

Плахов. Да, я против канонизации избранных одиночек.

Мария. Ты бы хотел причислить к лику святых последнего бродягу?

Плахов. Да, за то, что он страдал при жизни.

Мария. И к чему бы это привело? К царству божию или коммунизму?

Плахов. Не пойму, к чему ты клонишь?

Мария. (Примиряюще). К тому, чтобы ты меня поцеловал.

Плахов. Оставь, Мария! Мы говорим о серьезных вещах, а ты пристаешь ко мне со своими глупостями. (Подает ей газету, которую до этого читал). Лучше взгляни сюда.

Мария. (Читает вслух). «На снимке: чемпион мира среди профессионалов в полутяжелом весе россиянин Виктор Балуев». И что я должна о нем знать, кроме того, что он очень интересный мужчина?

Плахов. Ты хочешь вызвать во мне ревность?

Мария. О чем ты говоришь! Я и твоя ревность?! Я ее недостойна.

Плахов. Мария, ты же знаешь, что я считаю тебя самой красивой, умной и преданной женщиной в мире. И не только потому, что я твой муж и вынужден так считать. Я не слепой и вижу, какие взгляды бросают на тебя мужчины на улице.

Мария. Но это не мешает тебе оставлять меня на весь вечер одну дома, а самому развлекаться на конкурсе красоты. Ты думаешь, я не догадываюсь, зачем ты туда ходил?!

Плахов. И зачем же?

Мария. Чтобы сравнить меня с другими женщинами, вот зачем!

Плахов. (Пытается поцеловать жену). И лишний раз убедиться, что всякое сравнение хромает.

Мария. (Отталкивает его). Оставь, Матвей! Да, я знаю, что мужчины по природе своей экспериментаторы. Им просто необходимо практическое подтверждение неопровержимой, казалось бы, истины – что их жены лучшие существа на свете. Глупцы! Помнишь, что сказал поэт? (Декламирует).

– Грозит мне мука искупленья

За безрассудные часы,

Когда меня любили вы,

А я… любил не вас, увы!

Плахов. Призову на помощь Шекспира. (Декламирует).

– Готов я жертвой стать неправоты,

Чтоб только правой оказалась ты.

Мария. Браво, Плахов! Но не убедительно.

Плахов. Мария, не обижай меня подозрением!

Мария. Тебе не нравятся мои слова?

Плахов. Они меня настораживают.

Мария. Но ты же каждую выборную компанию восхваляешь в своей газете плюрализм мнений.

Плахов. Однако в своей семье мне хотелось бы иметь единогласие.

Мария. Ставим на голосование?

Плахов. (Обиженно). Мария!

Мария. Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав.

Плахов. Мария… (После паузы). Признайся: ты меня уже не любишь?

Мария. (Целует его). Я люблю тебя так же, как и десять лет назад. Помнишь тот день, когда ты впервые привел меня сюда? Мы сидели с тобой на этом самом диване, молодые, глупые и смущенные, и не знали, что нам делать дальше…

Плахов. Я все помню. Но тогда ты всегда слушала меня и во всем соглашалась. Почему же ты сейчас не разделяешь мои мысли?

Мария. Потому что я повзрослела. И сейчас я порой думаю иначе, чем ты. И для меня конкурс красоты – это тот же аукцион, где всем желающим предлагаются стройные ножки, впалые животы и смазливые мордашки. И ничего кроме этого, как будто мозги женщине не требуются. По-моему, это пошло. Зато мужественные мужчины – это мечта каждой современной женщины, уставшей от феминизации в обществе, унисекса на улице и хлюпиков в своей постели. Поэтому мне очень нравится боксер Виктор Балуев. У него на фотографии такое мужественное лицо! Почти как у тебя сейчас, милый.

Плахов. Не смей меня с ним сравнивать!

Раздается звонок в дверь.

Мария. Слышишь, Матвей? Пойди открой!

Плахов. А чему ты так обрадовалась? Я утомил тебя своими разговорами?

Мария. Ну что ты, Матвеюшка! Я готова слушать тебя всю ночь напролет. Но нельзя же держать гостей за дверью. Если ты не хочешь, я открою сама.

Мария встает и открывает дверь. Входит Воробьев. Он в пижаме и шлепанцах на босу ногу.

Мария. Добрый вечер, Павел Васильевич!

Воробьев. Добрый, добрый… А твой беспутный муж дома?

Плахов. Что случилось, Павел Васильевич?

Воробьев. Скажи мне, кто я: главный редактор газеты, где ты работаешь, или мальчик на побегушках?

Плахов. Странный вопрос!

Воробьев. Тогда хорошо ли пользоваться тем, что редактор – твой сосед по лестничной площадке?

Плахов. Да я ни сном, ни духом…

Воробьев. И последний вопрос. Ты забыл, что должен был сдать в номер?

Плахов. Помню. Фоторепортаж с конкурса красоты.

Воробьев. И где же он? Мне уже телефон оборвали, дежурный по номеру кроет тебя последними словами.

Плахов. Фоторепортажа не будет.

Мария. Да ты с ума сошел!

Воробьев. Ты не шути так, Матвей.

Плахов. А я и не шутю… То есть, мне не до шуток!

Воробьев. Что с тобой происходит, Матвей? Ты не заболел?

Мария. Я все поняла. Он влюбился в какую-то красотку, а она не стала победительницей. Вот он и переживает.

Плахов. Мария!

Мария. Что – Мария?! Мария здесь не при чем. Мария в это время сидела дома и вязала своему любимому мужу носки. Верная Пенелопа. Пока ее Одиссей превращался в свинью.

Плахов. Павел Васильевич, объясните же ей, что это только работа.

Мария. Хорошая работа – ходить по красоткам! Где бы себе такую найти? А то я только даром трачу время в своем несчастном бюро путешествий.

Плахов. Павел Васильевич, я вам официально заявляю, как главному редактору. Может меня уволить, но на подобные мероприятия я больше не ходок. Семья мне дороже.

Мария. И безработный журналист не застрахован от внезапной страсти.

Плахов. Мария, это уже невыносимо!

Мария. (Игнорируя мужа). Павел Васильевич, может быть, чайку?

Воробьев. Не откажусь. Чай – это лучшее средство для тушения семейных пожаров.

Мария. Тогда я пойду, заварю свеженького. А вы пока с моим Дон Жуаном переговорите. Пока он окончательно не спятил от избытка чувств.

Мария уходит. Воробьев садится на диван. Плахов ходит по комнате.

Воробьев. Что произошло, Матвей? Мария узнала о твоей любовной интрижке?

Плахов. И вы мне не верите, Павел Васильевич!

Воробьев. Главное, чтобы жена тебе верила. Ты уж поверь моему опыту старого семьянина.

Плахов. Мария просто ревнует, без всякого повода. Но самое худшее не в этом.

Воробьев. А в чем?

Плахов. В том, что у нее, оказывается, имеются собственные взгляды на жизнь, отличные от моих.

Воробьев. Как же это так, Матвей?

Плахов. В наше время каждый может исповедовать свою религию.

Воробьев. В наше время было иначе.

Плахов. Современные супруги из-за этого не ссорятся.

Воробьев. Понял… Нет, подожди, ничего не понял. Из-за чего же вы тогда ссорились?

Плахов. (Подает ему газету). Вот из-за этого.

Воробьев. Если ты думаешь, что я способен поверить тем нелепостям, что пишут в газетах, то ты ошибаешься.

Плахов. Павел Васильевич, если вы даже усомнитесь в собственных глазах и предпочтете отнести прочитанное на счет игры воображения, или гипноза, или таинственных атмосферных явлений, то и это ничего не изменит. Читайте, вот здесь!

Воробьев. Если ты так настойчив, значит, у тебя уже родилась идея.

Плахов. Вы правы.

Воробьев. Поделись секретом, где в твоем теле помещается инкубатор идей – в мозгах, сердце или печени? Я тоже попробую развить в себе этот орган.

Плахов. Никогда не задумывался над этим.

Воробьев. Для тебя главное – осчастливить новорожденной идеей этот мир. Я понимаю.

Плахов. А что в этом плохого?

Воробьев. Да уж очень твои идеи грандиозны. От них за версту веет сенсацией.

Плахов. Вас это пугает?

Воробьев. Сенсация, Матвей, это палка о двух концах. От нее резко подскакивает не только тираж газеты, но и артериальное давление редактора.

Плахов. Шутки в сторону, Павел Васильевич.

Воробьев. По-моему глубокому убеждению, ты опоздал родиться лет этак на пару тысяч. Я это понял сразу, когда ты только пришел ко мне в газету. Зеленый еще совсем был, а все такой же… Неукротимый!

Плахов. Есть такой грех.

Воробьев. Признайся, что в современном городе с его узкими улочками, домами-муравейниками и мелкими человеческими страстями тебе несколько неуютно. Ведь так?

Плахов. Признаюсь. Поэтому я предпочитаю быть там, где крышей мне служит небо, а четыре стены заменяют леса, поля, горы и реки… Вот только Мария к этому никак не может привыкнуть.