Крутые повороты судьбы

Человек умирает, когда перестаёт мечтать

© В.А. Каракозов, 2023

© Оформление ООО «КнигИздат», 2023

От автора

Желания у человека появляются с самого рождения. Сначала они инстинктивные и неосознанные – например, тянуться к груди матери. Позже мы ждём похвалу и одобрение со стороны родителей, учителей, руководства, хотим достичь чего-то, претворить в жизнь какие-то свои идеи, иметь счастливую семью, воспитать достойных детей и т. д.

Мечты и желания бесконечны. Достигнув одной цели, мы ставим перед собой всё новые и новые, и… уходим из жизни, как правило, с какой-то несбывшейся (может быть, несбыточной) мечтой.

Я почти уверен, что даже люди, достигшие самых больших финансовых высот, не перестают мечтать: одни о власти, другие – о фантастических проектах или благотворительности.

И вот когда нам ничего не надо, жизнь теряет смысл.

А чтобы достичь чего-то, чтобы исполнялись желания, чтобы мечты становились реальностью, в наш стремительный век необходимо беречь время, извлекать уроки из прошлого, не повторять ошибок, сделанных предками.

Идея поделиться мыслями, попытаться найти те ошибки в жизни, которые вынудили начинать всё сначала несколько раз, возникла давно. Надеюсь, что это было бы полезно и нашим детям (если уже не поздно), и, конечно же, поколению моих внуков.

Большинство имён я изменил, но ничего вымышленного и приукрашенного здесь нет.

Всё-таки люди (хоть и не во всём) должны учиться на чужих ошибках.

В последнее время мы очень часто слышим: «Не вспоминайте прошлое – оно никогда не вернётся. Не думайте о будущем – оно может не наступить. Ваше самое счастливое время – это настоящее, то мгновение, в котором вы находитесь».

В моём понятии это очень глупое утверждение.

Прошлое – это уроки жизни. Настоящее – это возможность исправить свои ошибки. Будущее – это желание сделать жизнь сказочно красивой и правильной, если не для нас, то для наших потомков.

Вы подумаете, что это утопия? Нет, это не так. В суете повседневной жизни мы не находим времени просто поговорить со своими детьми и внуками. Мы делаем им замечания, заставляем делать уроки, заниматься спортом, правильно питаться, не пропускать занятия… А вот просто рассказать о своём детстве, о жизни своих предков, в конце концов о своей родословной – на это у нас не хватает времени.

Именно поэтому мне и захотелось поделиться тем, с чем я столкнулся, и какие ошибки сделал в своей жизни (вынужденно, по неопытности или по своей глупости).

* * *

Бруклин, Нью-Йорк. Тёплая сентябрьская ночь 2022 года.

Почти 72-летнему Вартану не спится. Вот уже больше года прошло, как его торжественно проводили на пенсию. И казалось бы, вот оно – время, которого так не хватало; вот оно – время, когда можно полностью посвятить себя семье, детям, внукам, родным и близким.

Вот оно – счастье, что Бог дал дожить до этого времени.

Однако и тени радости в глазах у Вартана не было. Мысли уходили в прошлое. Ежедневно он перелистывал страницы своей жизни, чтобы понять: «Что сделано не так? Где и в чём его ошибки?»

Родившийся в армянской семье в городе Баку Азербайджанской Республики, он поменял три страны, дважды был женат, дважды развёлся, вырастил и воспитал детей, никогда не вёл беспорядочный образ жизни, фанатично работал (многие годы без отпусков), отработал полный стаж и заработал пенсию в двух странах, терял всё заработанное годами, трижды начинал строить свою жизнь с нуля…

И вот итог – совершенно один в своей достаточно большой квартире в огромном Нью-Йорке.

Нет, это был не пессимизм. Изо дня в день Вартан вспоминал прошлое, пытаясь найти ответ на вопрос: «Почему сложилось именно так?»

Детство

Пожалуй, это было самое безоблачное и беззаботное время,, но только для нас – детей…

В семье нас было пять человек: папа, мама, я, брат и сестра. Я был старшим, поэтому строже всего относились ко мне. Брат Сурен родился тремя годами позже. Ну а сестрёнка Аревик была младше меня на 9 лет. Нас могло быть четверо, но старший брат Карен умер в возрасте восьми месяцев ещё до моего рождения…

Немного о семье

Отец предпочитал называть детей армянскими именами. Сам он остался без отца, когда ему было десять лет, и с тех пор началась его трудовая деятельность. Вместе со своими двумя братьями и сестрой они не позволили матери после смерти мужа выполнять какие-то чёрные работы..

Все четверо были на фронте в период Великой Отечественной войны. Мой отец воевал на Восточном фронте с Японией на протяжении семи лет. Его братья и сестра дошли до Берлина и, к счастью, все вернулись живыми. Однако свою мать они в живых не застали…

Я всегда гордился старшим братом папы – дядей Востиком, который не согласился после войны остаться работать главным переводчиком в Германии (он в совершенстве владел немецким языком). Позже он (член Союза писателей СССР с 1956 года) стал небезызвестным писателем (поэтом-прозаиком) и долгие годы работал в редакции журнала «Гракан Адрбеджан».

Очень гордился я и тётей (сестрой папы), которая спасла тысячи жизней во время войны, а вернувшись, долгие годы возглавляла одну из крупнейших больниц в Ереване в должности главврача, будучи одновременно депутатом и преподавателем в мединституте.

Ну а о младшем брате отца особо ничего не вспоминается. Не почувствовал я в нём родственных отношений.

По возвращении из армии отец с мамой поженились. Мама к тому времени уже имела за плечами диплом медицинского института, и папа, не желая отставать от неё, поступил и заочно окончил Московский институт народного хозяйства им. Г. В. Плеханова. Я всегда удивлялся трудолюбию и целеустремлённости моих родителей. Ведь отец после армянской школы обучался в институте на русском языке.

Таким образом, ни деда своего, ни бабушку с отцовской стороны я никогда не видел. Знаю их по единственной фотографии, и ещё то, что мой дедушка был школьным учителем.

Мама выросла не в богатой, но в более обеспеченной семье. Она была единственной дочерью и во всём помогала родителям. Старший брат её погиб на фронте в боях под Тулой. Когда получили похоронку, они с соседями и родственниками скрыли от родителей его гибель. Долгие годы бабушка считала его пропавшим без вести. Дедушка – до конца жизни. И лишь назначенная бабушке пенсия за погибшего сына вынудила рассказать ей правду. Я до сих пор помню тот истерический плач, когда об этом стало известно всем…

Дедушку и бабушку мы очень любили и уважали. Они были у меня единственными. Отец искренне относился к ним как к родным родителям. Да и папа был для них полноправным старшим сыном, без него не могло быть никаких «семейных советов». Решения деда не подлежали обсуждению.

Дед и бабушка были из иранских армян. Они пережили всё: детство без детства, взлёты и падения, безжалостную резню армян в период геноцида, когда ночью пришлось бежать из родного дома в Шуше, оставив всё заработанное годами, голод 20-х годов, разлуку до конца жизни с многими родными и близкими, которые, не успев поменять паспорта на советские, волей судьбы остались на иранской территории…

Но я никогда не видел своего деда унылым, потерявшим надежду, желания, веру в счастливый завтрашний день. Он никогда не был рабом денег. Это был необыкновенно добрый и щедрый человек. В период голода 20-х дед не дал пострадать ни одному из родственников, друзей, знакомых, соседей… да просто всем, кого знал. Всё его состояние было потрачено на безумно дорогой в те времена хлеб. Он работал до последнего дня своей жизни, чтобы никогда не быть зависимым от кого бы то ни было и иметь возможность по мелочам радовать своих внуков. Последние 10–12 лет дед работал сторожем в небольшом гараже грузовых автомобилей.

Его знали и уважали все. Будучи не самым старшим из братьев, он всё же возглавлял весь наш род. За советом к этому малограмотному человеку приходили самые дальние родственники. Мне казалось, что он знал всех армян в городе.

Как-то был такой случай:

Его младший сын Вова (для меня по возрасту он был скорее старшим братом, чем дядей) привёл свою девушку Эрмину – познакомить с семьёй и получить официальное разрешение ухаживать за ней. Естественно, на торжественные смотрины собрались все со своими семьями. Е1осле роскошного ужина, пока Вова отвозил свою девушку домой, за столом стояла тишина, и все ждали решения деда… Он повернул голову в сторону моего отца и спросил его мнение. Ответ был положительный. Дед, подумав, сказал:

– У неё хорошие родители, она из хорошей семьи, и о них неплохо отзываются… Но почему-то армяне не особенно общаются с ними. Видимо, в прошлом их предки как-то и в чём-то не совсем правильно повели себя. Девушка хорошая и вела себя очень естественно. Пусть ухаживает, а после сватовства она станет невестой моего сына.

Очень часто дедушка просил меня перечитывать ему рассказ Ованеса Туманяна «Гикор».

Однажды я набрался смелости спросить у него:

– А почему ты всегда просишь почитать тебе именно эту печальную историю?

– Это моя жизнь, моё детство, – ответил дед. – Жили впроголодь, и, чтобы я был сыт и мог чему-то научиться, меня тоже отдали батрачить на хозяина… Вся разница в том, что Гикор умер, а мой хозяин оказался человечнее и, когда я заболел, не поскупился на врача.

Формально женился он, когда бабушке было 14 лет, сам её вырастил, и гораздо позже она стала ему женой. Это были какие-то необъяснимые отношения: нечто гораздо высшее, чем просто любовь. Преданность, верность, надёжность, уважение друг к другу… Да я не могу найти слов, чтобы описать их отношения! Официально они расписались, когда деду было под 70 лет, да и то в силу бюрократической необходимости. Все шутили: «Надо старикам хорошую свадьбу сыграть».

Папа с мамой

Дедушка и бабушка со стороны мамы

Дедушка и бабушка со стороны папы

Дядя Востик – брат папы

Тётя Сурбик – сестра папы

Дядя Саркис

Тётя Ника

Вова

Эрмина

Лёва, Сурен, я (слева направо)

Я, Сурен, Лёва (слева направо)

Папа, Мама, Сурен, я

Аревик

Гагик

Никогда не слышал, чтобы они говорили на высоких тонах или громким голосом, чаще понимали друг друга по взгляду

Бабушка была образцом патологической аккуратности и чистоплотности, и я к этому так привык, что часть моих семейных проблем в будущем была связана именно с этой привычкой.

Это была бабушка, которая успевала всё и для всех. После смерти деда она прожила ещё более 26 лет, но не свою жизнь. Это были (надо признаться) не очень благодарные годы, отданные детям и внукам. Сама она говорила: «Моя жизнь закончилась в тот день, когда ушёл в другой мир мой муж, не забрав меня с собой».

Вот такими были мои дорогие и любимые дедушка Джангир и бабушка Сиран. Ещё много раз в моих воспоминаниях я буду возвращаться к ним.

В те далёкие времена в нашем понятии семьёй считался весь клан. Я практически не помню таких субботних или воскресных дней (не говоря уже о праздниках), когда бы вся семья не собиралась вместе за одним столом, чаще у деда. И не важно, как был накрыт стол, – важно, что мы были вместе… И это было счастьем!

Мои воспоминания были бы неполными, если бы я отдельно не отметил любимых дядю Саркиса и его жену – тётю Нику. Брат моей мамы (младше неё на 4 года) в годы войны 13-летним мальчиком по 12 часов в сутки работал на заводе. Позже большую часть жизни дядя Саркис проработал на обувной фабрике начальником смены.

Самый нестрогий из всех, он нам во многом потакал, своими руками к каждому празднику делал нам оригинальную обувь, а когда (очень редко) пытался нас отругать, то это было смешно, потому что он просто этого не умел делать.

Жили они с тётей Никой и двумя сыновьями вместе с дедом. Их старший сын Лёва был всего на полтора года младше меня (волей судьбы я был самым старшим из внуков) – мы вместе росли, были очень дружны и практически неразлучны. Я очень любил своего брата Сурена, но в силу возраста в то время Лёва был мне гораздо ближе. Вообще, в нашей большой семье не помню, чтобы различали понятия «родной», «двоюродный» или «троюродный». Все мы были и есть братья и сёстры…

Младший сын дяди Саркиса – Гагик – родился в том же году, что и моя сестра Аревик, и они оба были объектом нашей постоянной заботы, воспитания и защиты.

Часто отец разрешал мне оставаться на выходные у деда, и тогда материнскую заботу обо мне брала на себя тётя Ника. А для нас с Лёвой это были самые счастливые дни…

Позже Вова женился на Эрмине, и у них родились два сына – Тигран и Гамлет. Но это уже было другое поколение.

Дошкольные и школьные годы

Жили мы в одной комнате коммунальной квартиры: сначала в совсем маленькой на первом этаже, а позже – в чуть большей (примерно 18 кв. м), на третьем этаже того же дома. До деда можно было дойти пешком за полчаса.

Папа почти всю жизнь простоял в очереди на получение жилья, которая никоим образом не продвигалась, и лишь за два года до смерти приобрёл трёхкомнатную кооперативную квартиру. Так что до моего 16-летнего возраста условия нашей жизни оставляли желать лучшего. Кухня была общей на всех соседей и очень маленькой, поэтому мама там только готовила и стирала (сейчас даже не представляю, как это было возможно). Бельё выносили вешать во двор. Ни о какой ванной комнате или душе не могло быть и речи, только один восточного типа туалет на всех. В баню ходили всей семьёй раз в неделю.

В комнате (не знаю, каким образом) помещались: кровать для мамы с папой, шифоньер, сервант (или, как мы тогда называли, буфет), сундук, на котором спал Сурен, громадный письменный стол и даже трюмо. Посредине комнаты стоял большой обеденный стол. Позже родители умудрились поместить туда ещё холодильник и пианино. На письменном столе стоял огромный приёмник «Мир», а уж когда я совсем повзрослел – не менее огромный телевизор «Рубин» (конечно, чёрно-белый) с небольшим экраном. Аревик спала на стульях, а я – на раскладушке. Если же кто-то из гостей оставался у нас ночевать, то раскрывали обеденный стол и меня переселяли на него. Да-да, у нас не только оставались, к нам даже приезжали родственники и гости из других городов!

Несмотря ни на что, атмосфера в семье всегда была позитивной, наполненной взаимопониманием, радостью и счастьем.

Учитывая обстановку, в семье строго соблюдался режим дня.

Отец работал допоздна, и к его приходу все дела, в том числе школьные задания, приведение в порядок комнаты, всех игрушек и принадлежностей должны были быть сделаны.

Он прошёл большой и долгий путь от продавца до директора самого крупного рыбного магазина в городе и был в то время одним из немногих торговых работников с высшим образованием. Владел в совершенстве русским, армянским и азербайджанским языками. Маме работать не разрешил, так как считал, что воспитание детей намного важнее и оно должно происходить не на улице или в детских садах, а дома, в семье.

Позже я всё-таки пришёл к выводу, что это было большой его ошибкой. Конечно же, мужчина обязан обеспечивать семью. Но не ради денег, а чтобы не терять квалификацию, не «обабиться», не отстать от жизни, быть на людях, женщина должна работать, хотя бы неполный день.

Отец был очень ответственным человеком и, если в доме что-то необходимо было отремонтировать, немедленно нанимал мастеров, чтобы исправить положение. Однако сам он абсолютно ничего не умел делать своими руками, за исключением какой-то мелкой работы, типа ремонта часов и прочих сложных мелких механизмов. Во время войны он помогал своим однополчанам устранять неполадки в оружии. Нас же, детей, приучал к тому, чтобы, как говорится, «руки росли откуда надо». Для этого не жалел денег на всякого рода конструкторы, поощрял попытки не прибегать к помощи каких бы то ни было мастеров, давал задания что-то прибить или исправить… Поэтому и я, и Сурен руками могли делать практически всё: от сборки мебели до сантехнических работ.

Все мы учились музыке: я окончил музыкальную школу по классу фортепиано, брат – по классу аккордеона, а наша сестра Аревик стала профессиональным музыкантом, окончив Ереванскую консерваторию по классам фортепиано и органа. В будущем, уже в США ей было присвоено научное звание доктора философии музыки.

Особым даром никто из нас не обладал, если не учитывать абсолютный слух Сурена, несмотря на то, что говорить он начал очень поздно, что не могло не волновать родителей.

В отличие от него, я начал говорить в восемь месяцев, а в девять уже читал стихи на армянском и русском языках, что скорее всего было заслугой Лили – нашей соседки по первой коммуналке. Она очень любила детей и разговаривала со мной с самого рождения. Я был очень болезненным ребёнком и выжил чудом благодаря бессонным ночам родителей. Когда начал говорить, ещё сидеть не мог.

Как я уже упоминал, требовательнее всего старшие относились ко мне. Вообще, по жизни заметил, что в основном родители большую часть энергии и воспитания тратят на своих старших детей. Думаю, что для этого есть много объективных и субъективных причин, и, в принципе, никогда не обижался на это.

Кроме приготовления еды и стирки я помогал маме по хозяйству во всём: мыл полы, приводил всё в порядок, выносил мусор и даже научился пеленать свою сестрёнку.

Она вообще занимала особое место в нашей большой семье – во-первых, потому, что была единственной девочкой среди братьев, во-вторых, младшей, и в-третьих, мы все её очень любили. Но тем не менее ей доставалось, и немало – каждый из нас постоянно пытался её воспитывать (из самых лучших побуждений).

Родители ни с кем не запрещали нам общаться, однако беседы на тему «Что такое хорошо и что такое плохо» дома постоянно велись. Неоднократно отец объяснял разницу между словами «друг» и «товарищ». Товарищей может быть много: это и одноклассники, и однокурсники, и коллеги по работе, и соседи. А вот друзья – это те, которые на всю жизнь, на хорошие и плохие дни. Хотя должен отметить: в наше время встретить таких практически невозможно.

Учил он нас и порядочности, верности, недопустимости предательства и лжи.

Главное, что я усвоил, – надо уметь не завидовать людям. У каждого человека должна быть своя цель в жизни, и каждый идёт к ней своим путём. Именно поэтому на сегодняшний день, если бы у меня спросили: «Какая самая плохая черта в человеке?» (одним словом), я бы ответил: «Зависть». Зависть порождает предательство, подлость, ненависть, ложь, часто толкает на преступление.

На первом месте в семье была наша учёба. Здесь поблажек не было, отличные оценки не поощрялись, потому что это являлось нормой жизни. Каждый человек, считал отец, должен зарабатывать на жизнь. На этом этапе жизни работой детей являлась учёба, и, поскольку работу нельзя делать плохо, требования к результатам были очень высокие.

Всё это не означало, что нам запрещалось играть в футбол с дворовыми ребятами, иметь хобби или заниматься в какой-то спортивной секции. Просто был железный принцип: «Кончил дело – гуляй смело».

И ещё папа не хотел с детства приучать нас к деньгам – очень редко мама давала нам мелочь на школьные завтраки. Обычно в школу мы брали приготовленные дома бутерброды.

«Всему своё время». – считали родители.

Решение отца в семье было окончательным и не подлежало обсуждению. Конечно же, мама могла повлиять на решение папы, но только до его отказа и не во всех вопросах. Были какие-то принципиальные моменты. Хотя должен отметить, что и мама достаточно строго и не менее щепетильно относилась к некоторым вещам.

Я не могу сказать, что отец воспитывал нас прямо-таки с жестокой строгостью. На самом деле он был очень добрым и мудрым человеком, никогда не отказывал в обещанном и часто объяснял причину своего отказа.

Был случай, который запомнился мне на всю жизнь:

Учился я тогда в девятом классе и попросил папу купить мне джинсы (они тогда только появились и стоили достаточно недёшево). Притом я сказал ему, что почти у всех в классе они есть.

– Почти или у всех? – спросил он.

– Почти, – ответил я.

– Ну вот, когда будут у всех, я тебе на следующий же день куплю.

– Но почему?

– Дело в том, что ты не чувствуешь себя ущемлённым, потому что знаешь, что можешь иметь эти джинсы хоть завтра. А в классе есть дети, чьи родители просто не в состоянии купить их. Неужели тебе это безразлично? Они же твои одноклассники, твои товарищи…

Не согласиться с этим было невозможно…

Некоторые свои отказы отец не объяснял, просто говорил:

– Будешь постарше – скажу, если сам не поймёшь.

Мне иногда кажется, он чувствовал, что проживёт недолго, и, как старшему сыну, старался передать весь свой опыт, всё своё понимание жизни. Такое откровение происходило лишь когда мы были наедине, без свидетелей. Приведу пару примеров:

– Когда-нибудь и у тебя будут дети, и мне хотелось бы, чтобы ты был в состоянии исполнить любое их желание. Но дети должны знать, что на любую их просьбу существуют два ответа: «да» и «нет». Этому никогда не научишь, если не отказывать им в некоторых не столь важных для них вопросах. При этом я не учитываю те отказы, где ты в принципе не согласен с их желанием или оно может быть им только во вред.

Или:

– Будь всегда настоящим мужчиной. Жизнь никогда не бывает ровной. Не опускай голову и не падай духом при неудачах или если наступают трудные времена. Ищи пути исправить положение. И никогда не задирай носа, когда всё у тебя даже лучше ожидаемого и ты на высоте. Веди себя всегда ровно.

…Умей делать добро людям, особенно родным и близким. Даже самому неблагодарному когда-нибудь будет стыдно за себя. Настоящий мужчина не только тот, кто умеет работать и зарабатывать (мужчина обязан это делать), а тот, у кого не дрожит рука, когда он лезет в карман за деньгами. Мы зарабатываем для того, чтобы жить, а не для того, чтобы копить.

…Никогда не забывай добро (даже в самых мелочах), сделанное тебе, но старайся не держать в памяти помощь, оказанную тобой.

Таких примеров можно привести очень много, и большая часть этих советов и наставлений стали правилами моей жизни.

В чём нам не было отказа – так это в книгах: у нас были собрания сочинений отечественных и зарубежных авторов, всякого рода учебники, энциклопедии и энциклопедические словари, серии книг мировой классики и приключений. Хочу сказать: читать нам было что.

Учился я хорошо и, забегая вперёд, скажу, что музыкальную школу окончил с отличием, а среднюю – с серебряной медалью. Но никогда не кичился этим и не считал себя лучше других.

С большинством одноклассников (а в будущем с однокурсниками и коллегами) у меня всегда были хорошие, тёплые отношения, которые сохранились по сегодняшний день. Я не отрывался от коллектива и «при необходимости» шкодил вместе со всеми. За последнее мне дома (для приличия) читали нотации, но особо не ругали, т. е. с пониманием относились к этому.

Больше всего меня расстраивал запрет на любые поездки за город или походы с ночёвкой. Оставаться на ночь можно было только у деда. Конечно, нам разрешали выезжать с классом на экскурсии, делать какие-то вылазки на берег моря или в горы, но обязательно с преподавателями и без всяких ночёвок. И так было до окончания полной средней школы. Даже когда в девятом классе меня наградили за хорошую учёбу бесплатной поездкой на Кремлёвскую ёлку в Москву, отец категорически запретил. И опять: «Всему своё время».

Притом уговаривать или убеждать его было абсолютно бессмысленно. Его «да» или «нет» никогда не менялись. Существовало иногда ещё вызывающее надежду «посмотрим», и здесь всё зависело как от нашего поведения, так и от настроения папы при повторном обращении за разрешением.

Пожалуй, за все годы до поступления в институт помню единственный случай, когда меня без родителей отпустили в Тбилиси на концерт Дружбы Закавказских республик, куда я попал, победив на конкурсе в музыкальной школе. Мне было всего 10 или 11 лет (в музыкальной школе я учился с шести лет, поэтому классом выше). Определённую сумму денег на расходы дали моей учительнице и объяснили ей, на что именно она может мне их выделять.

Сейчас представляю себе, как смешно я выглядел по возвращении со своими подарками. Во всяком случае, учителя умирали со смеху. Но папа очень гордился и хвалил меня.

Подарки были для всех, начиная от деда и кончая сестрёнкой, но что! Просто для примера: под впечатлением покрытых маком гор маме – одеколон «Мак», папе – какие-то копеечные запонки, брату и себе – военные пуговицы со звёздочкой и кокарду, бабушке – что-то вроде абразивной или металлической губки для чистки кастрюль. Однако отец гордился тем, что никто не забыт и почти ничего не потрачено на пустые прихоти.

Шли годы. Мы становились старше.

Иногда на лето, когда было возможно, папа отправлял нас с мамой на отдых. Не на острова, как это принято сейчас, а не очень далеко: в какую-нибудь деревеньку за городом или на Северном Кавказе, где мы снимали комнату в домике на месяц или полтора.

И лишь дважды (притом подряд) – когда я окончил неполную среднюю школу (восьмилетку) и после девятого класса – мы всей семьёй поехали сначала в длительное путешествие: Москва – Ленинград – Рига – Таллинн – Баку, а в следующем году отдыхали в Подмосковье в посёлке Дружба Мытищинского района, притом возвратились домой на теплоходе «Сухона» по Волге через Ростов-на-Дону…

Долгие годы отец готовился к этому и хотел сделать так, чтобы нам навсегда запомнились эти поездки, особенно первая.

Должен отметить, что ему это удалось. Мы посетили почти все музеи и достопримечательности в этих городах, жили в очень хороших гостиницах, знакомились с историей каждого города. Именно тогда я очень полюбил Москву и Ленинград. И скажу честно: Москву больше. Ленинград как-то давил своей стариной, это был город-музей. Москва же давала полную свободу душе своими широкими проспектами и современностью.

Отдых в Подмосковье оставил не меньше впечатлений: во-первых, потому, что папа, как и в предыдущий раз, всё время был с нами; во-вторых, зная о нашем отношении к Москве, он постарался показать нам все исторические закоулки столицы, и, наконец, в-третьих, это незабываемое путешествие на теплоходе и знакомство со своеобразием городов Поволжья.

Здесь же, на теплоходе, мы познакомились с замечательной пожилой семейной парой Коробьиных. Это были высококультурные коренные москвичи, и, насколько я помню, их звали Александр Александрович и Анна Ивановна. Будучи одним из первых лётчиков страны, он рассказывал об очень многих интересных событиях, свидетелем и участником которых был сам. Мы подружились и переписывались с ними до конца их жизни, пока однажды не получили ответного письма…

Конечно же, нельзя вспоминать эти незабываемые времена, не описав июльскую красоту природы Подмосковья и Поволжья. Но я этого делать не буду по простой причине: нет таких слов, чтобы можно было это передать.

За время этих двух поездок изменилось и отношение ко мне отца. Именно тогда начались его откровенные теоретические «уроки жизни» – он отвечал на все мои вопросы, порой очень щекотливые.

Последние два года обучения в школе были очень напряжёнными. Свободного времени практически не оставалось. Оценки внушали надежду на окончание школы с медалью. Это давало шанс в случае сдачи первого вступительного экзамена на отлично быть зачисленным в институт вне конкурса без сдачи остальных экзаменов. При этом не имело значения, золотая медаль или серебряная. Ещё одним стимулом было то, что отец обещал в этом случае разрешить мне самостоятельно поехать в Москву.