Колкая малина. Книга третья

Нашим родителям и моим сверстникам, принявшим Христа, посвящается…

«Когда разум начинает замерзать, снег мерещится горячим».

Часть I. Мир

Мир

 
Рама облупилась, но дожила до весны,
На стёклах кружева от мелких ручейков,
На подоконнике в кастрюльке,
                       пережившей две войны,
Герань в себя приходит от зимних холодов.
 
 
Стекло не протирайте тёплою ладошкой:
Оно ещё замутится сильней.
Черничное варенье с жареной картошкой —
Ничего не будет этого вкусней.
 
 
На железных ходиках обломилась стрелка,
А на стенке штукатурка осыпалась давно.
Тут каждый день – из прошлого ступенька,
Это как немое чёрно-белое кино.
 
 
Девочка-подросток сидела у окошка,
На ней платьице из синего сатина.
Под ножницы пошла мамина одёжка,
И она сегодня как Мария Магдалина.
 
 
Она и есть небесный свет в окне,
К ней лучики тепла, улыбаясь, просятся.
И кто-то написал погнутой стрелкой на стекле,
«Ты будешь наших судеб Мироносица».
 
 
А сломанная стрелка не остановит времена,
И сгниют лагпункты пересылок.
Только сберегите посевные семена
И отыщите место для собственных могилок.
 

Оконце

 
Луна не обернётся обратной стороной
Под музыку весеннего дождя,
Которая, как реквием, звучит за упокой
Любви, которая изменчива и зла.
 
 
С яблонь белый свет осыпался досрочно,
И никто не знает, чья это вина.
Спешка и терпение порочно,
Когда решается не только за себя.
 
 
Если кто-то и уходит, не прощаясь,
То это те, кого мы сами оттолкнули.
Когда не можем жить, не разгоняясь,
То не заметим, что на Веру посягнули.
 
 
Руки разделённые в два раза холоднее,
И жизнь тебе на всё не даст ответа.
Веру не теряйте, она чище и мудрее,
И может обойтись без педсовета.
 
 
И Вера не бывает без надежды,
Ведь на Земле все океаны зажаты в берега,
И даже самые последние невежды
Свои пытаются заштопать паруса.
 
 
Вдохните облако и выдохните Солнце,
Никто не знает свой последний час.
Возможно, жизнь – лишь узкое оконце,
Потому любите как в последний раз.
 

Она одна

 
В небе гонялись звезда за звездой,
А в море волна догоняла волну,
И только мы всегда вразнобой:
Я – в высоту, а ты – в ширину.
 
 
Мне очень не хотелось торопиться,
И лучше было опоздать на самолёт.
Я даже не сумела по-людски проститься,
А самолёт уже назад не повернёт.
 
 
Ума хватило только для намёка,
И теперь душа ревёт и голодает.
Она, как белая голубка, воркует одиноко
И ничего вокруг себя не замечает.
 
 
Я сама себе кружева наплету
Исключительно белого цвета,
Подвенечное платье себе закажу
И уеду в таком виде на край света.
 
 
Там, где Южный Крест в темноте блестит,
Там мне будет легче себя уговорить.
Пусть кто-нибудь другой всё за меня решит
И сможет белую голубку с ладони накормить.
 
 
Но только для души нет края света,
Как нет у неё начала и конца,
И не придумали ещё разумного ответа,
Что значит подменить любовь,
                      когда она одна?
 

Напишу

 
Ночами тайно гуси пролетели,
Впитался снег в дорогу из песка,
В болотах очертанья засинели,
На севера опять пришла весна.
 
 
Самый первый одуванчик в овраге зажелтел,
Глина в огороде запеклась бронёй.
Я, похоже, много не успел,
Но настало время говорить с собой.
 
 
Толь на крыше за зиму скукожилась,
Кривой и ржавый гвоздь головой склонился.
От того и сердце растревожилось,
Что на краю земли я голытьбой родился.
 
 
Фиолетовые брызги петушков,
В кочке трясогузка на гнездо садится.
Здесь я просыпался от утренних звонков
И этому всему вернулся поклониться.
 
 
Семиструнка старая валялась на завалинке,
Соседка тётя Фрося ругалась из окна,
Застиранная майка да катаные валенки —
Совсем не поэтична Родина моя.
 
 
Я напишу психологическую драму
О правилах и нравах барачного двора,
О кандальных странствиях, про долговую яму,
И как нескладно и с надрывом звонят в колокола.
 

Бирюзовый

1 куплет

 
Наутро дождь осенний переходит в снег,
А в её глазах весенний свет играет.
Эта фея много в жизни понимает
И, как может, нам, заблудшим, помогает.
 

Припев

 
Уже недалеко закат багровый,
И может я придумал эту фею,
Но я ещё надеюсь, что успею,
Потому что цвет мой – бирюзовый.
 

2 куплет

 
А воздушных замков сколько ни разрушь,
Они через руины цветами прорастают.
Верные всегда своё возьмут,
А не любят те, кто не поют.
 

3 куплет

 
Лебеди кричали, как будто бы просили:
Дотяните как-то до весны.
Нет, на вас нет никакой вины,
И вы берегите себя, пацаны.
 

4 куплет

 
Скользили будни по листам календаря,
А из тягучей музыки осеннего дождя
Давно уже забытые слышу голоса.
Не спеши похоронить себя.
 

Верный

 
По бульвару звенели капели – это гуляла весна.
Вислоухая безродная собака лежала под скамейкой,
Она очень преданной была
И возвращения хозяина ждала.
 
 
В тот день стояли клёны в убранстве золотом,
И они сюда часто ходили гулять.
В тот самый день его увезли на машине с крестом,
А ей оставалось только что ждать.
 
 
Она сначала дни пыталась считать,
Но от голода силы совсем потеряла.
И даже стала своё собачье имя забывать,
Когда зима её морозом убивала.
 
 
А к весне она совсем ослепла, наверное,
                   время пришло умирать,
Её уже страшился любой суеверный,
Но она оставалась ждать,
Потому что имя её было – Верный.
 
 
Но однажды он кому-то помешал,
И его ногами запинали.
Он у скамейки растоптанный лежал,
Хотя больше уже не дышал.
 
 
Но пришёл бестелесный дух
И его унёс на руках.
Верность не обсуждается вслух,
Но живёт даже в мёртвых сердцах.
 

Весна

 
Грозы в небе отыграют, отзвонят дожди,
Лопнут на берёзке коричневые почки,
На буграх прогретых зацвели цветы,
А на вербе уже первые листочки.
 
 
А на синем небе – облако барашком,
А на деревьях колгота грачей.
Да спор ручьёв, бегущих по овражкам,
Кто из них прозрачней и ловчей.
 
 
Праздничную музыку звонят в колокола,
И всё живое солнцем золотилось.
А душа совсем раздета догола,
Она как будто заново родилась.
 
 
Песнопения разносит лёгкий ветерок,
И то, что есть у нас, ничем не подменить,
Ведь над свечой Пасхальной не гаснет огонёк,
И душа готова верить и любить.
 
 
Обнимитесь крепко, поцелуйтесь жарко,
Всё на свете будет хорошо:
Каждый будет удостоен своего подарка,
И все друг другу улыбнутся широко.
 
 
И не будет как-то по-другому,
Когда мы станем до конца осознавать,
Что мы все – братья по небу голубому,
И должны во всем друг друга понимать.
 

Высшая мера

 
Это не юность коварно сбежала,
Я сам, гордо приосанившись, ушёл.
А она сидела на крылечке и молчала,
Глазки вытирая о ситцевый подол.
 
 
Я в никуда ушёл, не обернувшись.
Откуда мне дано было узнать,
Что однажды, в темноте очнувшись,
Её, как избавленье, буду звать?
 
 
Божия коровка на узенькой ладошке,
И на ресницах васильковая роса.
Да ещё бы песня на гармошке,
И мне другая воля не нужна.
 
 
Юность моя огородная,
И латка на латку шьётся до слез.
Это земля моя родная,
Я клятву ей в сердце принес.
 
 
Прости меня юность, что рвался куда-то,
За что сохранил, и чего не сберег.
Прости, что меня изменила утрата,
Которую не превозмог.
 
 
Юность, поцелуй меня во сне,
Мальчишку с поседевшей головой,
Он из капкана времени кланяется тебе
Как высшей мере человечности Земной.
 

Готов

 
Ты уже готов спросить себя,
О чём рассказ Тургенева «Муму»;
А может, мир давно сошёл с ума
И, стоя на карачках, воет на луну?
 
 
Телами друг на друга наползают
И в собственный колодец радостно плюют,
Друг с друга что-нибудь всё время получают,
И собственных детей в приюты раздают.
 
 
Будут шконки лагерные строиться,
И придут себе подобных за идею убивать,
А позже в очередь построятся,
Чтобы ту же самую идею заплевать.
 
 
Собака зло ощерится, если её пнуть,
А калеку принуждают выполнить кульбит.
Наверно, это просто нагоняют жуть,
Но он от страха и бессилия смолчит.
 
 
На площадях в кострах ведьмы догорают,
Кто-то откупился, что во спасенье врёт.
Одни души мёртвые скупают,
А кто-то жертву на убой везёт.
 
 
Ты уже готов спросить себя,
Что точно знаешь, куда надо повернуть,
И что помнишь про ту «меру серебра»,
Которая и есть проклятая «суть»?
 

Смысл

 
Муха не всегда выбирает мёд,
И вроде, что и курица – не птица,
И пчела не залетит в закрытый рот,
Даже если сильно разозлится.
 
 
Вокруг Земли вращается Луна
И тянет за собой отливы и приливы,
Заглядывает в окна и в глаза,
Хочет разобраться, насколько мы счастливы.
 
 
Дырявое ведро висело на заборе,
В нём поселилась горстка воробьёв.
Бывает, плачет победивший в споре,
Поняв, что заблудился в смысле слов.
 
 
Для тех, которые приходят убивать,
Жизнь законы по-особому включает,
И тех, кто не умеет жалеть и сострадать,
От демонов ничем не отличает.
 
 
Старушка плачет, помолившись над могилкой,
Ей страшно, что творится с человеком.
И пусть правда никогда не станет силой,
Придётся жить и подавать калекам.
 
 
Не бывает истины простой.
Жизнь, она из камня возродится,
Окропится всё живой водой,
И темнота в рассвете растворится.
 

Жизнь

 
До некоторых пор жизнь только отдаёт:
Греет, кормит, учит, охраняет,
Но однажды день такой придёт,
Когда она свой счёт тебе предъявит.
 
 
И никто от этого не будет защищён,
А там всего один простой вопрос,
Один и тот же с незапамятных времён —
Для чего ты на Земле живёшь?
 
 
Он будет одинаково конкретным
Для всех, без исключения, людей,
А особо показательно-предметным —
Для нищих попрошаек и царей.
 
 
Нас изводили страхи и хворобы,
А мы гуляли – только развяжись!
И клятвы приносили для собственной утробы,
И это тоже называли жизнь.
 
 
А жизнь заставит заглянуть в себя:
Что просто разбазарил, а что сумел собрать,
И сколько время промотал зазря,
И что теперь намерен отдавать?
 
 
Жизнь нельзя ни завещать, ни подарить,
И она сумеет каждому воздать.
Её нельзя ни подменить, ни повторить,
И только камни за собой осталось собирать.
 

Закуска

 
Закажу в китайском ресторане
Фирменную утку по-пекински.
И пусть у повара дракон на сарафане,
Я водку разолью по-сахалински.
 
 
Хорошо сидеть под опахалом,
Когда кухня иноземная – острая и вкусная,
И пусть мнение моё прозвучит скандалом,
Но нет закуски лучше, чем кета семужная.
 
 
Это там, где чайка прокричала:
– Мир большой, иди в него смелей!
И юность вслед рукою помахала.
Ничего никто не выспорит у Родины моей.
 
 
Изломанные морем берега,
Песчаные обрывы и брусничные кусты.
Здесь серым пеплом отливается вода
Откуда-то из самой глубины.
 
 
Двое из Сибири по груздям страдали,
А другу с Украины жизни нет без сала.
Все без ложной скромности о своём мечтали,
А утка по-пекински на столе скучала.
 
 
Надо помолиться за волю и терпение,
Когда реальность злобна и капризна.
Наступит день всеобщего смирения,
И накормит всех иконописная Отчизна.
 

Мутный шум

 
Кому-то не хватило человечности,
И он падшего мимоходом пнул,
А другой, из собственной ущербности,
Свечи поминальные задул.
 
 
Кому-то в День благодарения
Привели в подарок белого слона,
А у кого-то лопнуло терпение,
Когда вокруг сплошная срамота.
 
 
У неё сегодня романтический приём,
Она в красном пеньюаре заговор плетёт.
А у него всё та же тема день за днём:
Что делать, если медленно встаёт?
 
 
Бесчеловечный и ущербный,
                      счастливый и психованный,
Всё в себе таскает человек,
А ещё он интриган и сам собой закомплексованный,
Но по-другому это был бы недочеловек.
 
 
Не умея отличить дурного от хорошего,
Этого нельзя ни разогнать, ни примирить,
Много есть на свете непохожего,
Это надо понимать и с этим надо жить.
 
 
В бокал с шампанским капнула слеза,
Пытается скрипач с ноты не сорваться,
В мутный шум сливались голоса,
И невозможно было в лицах разобраться.
 

Не затоптать

 
Хочу, чтобы была поздняя весна,
Уже пройдут дожди и половодья,
Из земли пробьётся зелёная трава,
И карась зайдёт на мелководье.
 
 
Потихоньку уже мошки появляются,
Лепят ласточки уютное гнездо,
А яблони в саду друг другу улыбаются,
И кажется, что утро и вечер заодно.
 
 
Одинаково тепло в рассвете и в закате,
Одна и та же парфюмерия в воздухе висит,
И всё купается в этом аромате,
И, взлетая, цапля крыльями шуршит.
 
 
В туман распарашютились ромашки,
И их глотает изумрудная трава,
А на сирени закудрявились кудряшки —
Вот это всё и есть природа естества.
 
 
Пташки и цветочки нам могут указать,
Как найти дорогу к естеству,
Как друга верного искренней обнять,
И как быть самим собой во сне и наяву.
 
 
Надо очень нежно в этот мир входить,
Чтобы ту поэзию хоть слегка понять,
Но, когда придёшь благодарить,
Опасайся что-нибудь случайно затоптать.
 

Не хочу

 
Разговоры ни о чём хлюпают, как слякоть,
Мысли сонные плывут в ватных берегах.
Впору бы напиться да поплакать,
В тоске о не замоленных грехах.
 
 
Возьмите меня в подмастерья
К тем, что своды держат на плечах,
Только пусть исполнятся поверья,
Которые написаны в стихах.
 
 
Не хочу сидеть за тем столом,
Где за погибших будут рифмой говорить
И рассуждать, как о деянии святом,
Что мы весь мир сумеем победить.
 
 
Не лучше ли покаяться в смирении
За мёртвых и пока ещё живых,
И перестать жить в страхе и в смятении,
Разделяя людей на своих и чужих.
 
 
У людского рода один лишь общий враг,
Который всё добро до тени разлагает,
И, сердце погружая в полумрак,
Растлевает души и разум отнимает.
 
 
Слепому укажите путь до родника
И в кровавой жиже не дайте замараться.
Застынут в ожиданьи города,
И наступит время дома прибираться.
 

Сограждане

 
По аллеям топчут тополиный пух,
Цветочные клумбы стоят, как торты.
Я этот день воспринимаю на запах и слух,
Вопреки городской суеты.
 
 
Над проезжей частью бабочка летает,
Голуби клюют бабушкины крошки.
Жизнь, на удивление, всё это совмещает —
Ревущие машины и «мяу» чёрной кошки.
 
 
На сирени пчёлки с лапками цветными,
Шмель на абрикосе заносчиво жужжал.
Он по сторонам стрелял глазами золотыми,
Чем маленькую девочку сильно напугал.
 
 
В запахе травы – покой и благодать,
Он может просто так омолодить.
Там юного кузнечика учат стрекотать,
Здесь каждый шорох может удивить.
 
 
На перекрёстке – светофор и колгота,
А воробьи у остановки промышляют:
Они клянчат семечки у деда-чудака
И всех своим «настырством» развлекают.
 
 
У нас на всех – одно гражданство,
А в городах у них свои затишки и углы.
У нас одно и то же время и пространство,
И если они рядом, то значит, мы живы.
 

Станут

 
Отпустите на волю птиц,
Пусть летят они в дальнюю синь,
Откуда смотрит тысяча лиц
И я им крикну свое «Аминь»!
 
 
Глаз орла свети́т янтарным цветом,
Я от того и поверил в тебя,
Что Солнце приходит с рассветом
И горит на цветах роса.
 
 
Я греюсь возле этого тепла
Без стеснений и лишней учтивости.
Я поэму напишу для тебя,
Даже если у всех стану в немилости.
 
 
Я по узенькой кромке иду,
Держа тебя за обе руки.
Я тем самым светом подсветил судьбу,
Растерев в труху все наветы и слухи.
 
 
Зима и лето друг друга рифмуют,
А осень с весной друг друга жалеют.
Нас потому и ревнуют,
Что сами мечтать не умеют.
 
 
Пусть не будет страхов и войны,
И жёлтые цвета станут золотыми,
Просящие и страждущие будут прощены,
А старики вдруг станут молодыми!
 

Суждено

 
На утреннем ветру рассеялся туман,
Сороки на заборе горлопанят,
Мелькает по проулку цветастый сарафан,
И запахи дворовые дурманят.
 
 
Сложили георгины бутоны на пионы,
С них капает хрустальная роса,
Они совсем легонько позолочены
И источают ароматы из себя.
 
 
На венчик красной маковой головки
Села голубая стрекоза.
Музыка природы без аранжировки
Всегда всепоглощающе чиста.
 
 
Собака жмётся преданно к ноге,
Она стареет так же, как и я.
У неё лишь серебринки на спине,
А у меня уже седая голова.
 
 
Мы, возможно, себя сами разрушали
И будем обязательно истленны,
Но мы ведь тоже и любили, и страдали,
Потому, как и природа, должны быть несомненны.
 
 
Опять мелькнул цветастый сарафан,
А если нам другое суждено,
А что я чувствую, то всё самообман,
А нас природа прокляла давно?