Колкая малина. Книга вторая

Застолье

 
Не хочу ни грустных песен, ни серьёзных разговоров,
Сколько жизни той осталось, неизвестно никому.
Хочу за стол с друзьями, разных разносолов,
И слушать разбитного тамаду.
 
 
Пусть будет много водки, закусок и конфет,
Пусть расстегаи дышат как живые,
Хочу, чтобы пошёл вприсядку старый дед,
А рядом хороводили дивчины молодые.
 
 
Понятно, что никто не без греха,
И каждый сам набил себе горбы,
Но на сегодня все оставили дела,
Сегодня только о любви слушают тосты.
 
 
Забудьте ненадолго о хворобах
И закусите водку голубцами,
Ведь было счастье без подсчётов и доходов,
Когда мы были просто пацанами.
 
 
Мы будем есть и пить без перерыва
И говорить друг другу добрые слова,
Не будем думать хитро и блудливо,
Поняв, что прожитое – только суета.
 
 
Не будет много траурных речей,
Только заиграет музыка печальная,
И о тех, кто не дожил до этих дней,
Наверное, скажут слово поминальное.
 

Здесь

 
У кавказских христиан сегодня Рождество.
Рубенчик с ночи хаша наварил,
А с утра нажарил с луком баранье яйцо
И ровными кусками мяса нарубил.
 
 
Через полчаса в мангале угли замерцают,
А пока – бозбаш, долма и бастурма.
Здесь в рюмки русской водки наливают,
Она всегда холодная в начале января.
 
 
Это не простое пьяное застолье,
И это – не портвейн в подъезде распивать.
Здесь будет тесно, но будет и раздолье,
Здесь своё умеют показать.
 
 
Здесь хорошими словами тебя не обойдут
И, чем смогут, будут помогать,
Но к этому столу из них не все придут:
Жизнь сумела у меня друга отобрать.
 
 
Шашлык умелыми руками сотворят
На длинных, словно саблях, шампурах.
И если что-то не доскажут, глаза договорят.
И молча выпьют за Нагорный Карабах.
 
 
Здесь ждут от Шарля Азнавура поздравленья,
И здесь сегодня каждый от своих забот лечился,
Ведь сами по себе развеются сомненья
В день, когда Христос родился и явился!
 

Интуиция

 
Я сегодня ангажирован с закрытыми глазами
Под лазерного гения Жан-Мишеля Жарра.
Интуиция меня обняла белыми кры́лами
Под искры Млечного Пути и ровное дыхание квазара.
 
 
Она сегодня говорила только для меня
И за жизнь беспутную совсем не порицала,
Всегда со мной была её рука,
И я точно знал – она меня спасала.
 
 
Она не судит и не поучает,
Она назначена в служенье до конца.
И порой твои поступки совсем не принимала,
Но будет до последнего бороться за тебя.
 
 
Она и есть тот Божий ангел-удержитель,
Который душу в теле охраняет.
Он и провидец, воин и святитель,
Он и са́ван, когда тело умирает.
 
 
Не бывает интуиция плохой или звериной,
Всем когда-нибудь придётся повиниться.
А если сильно заросли коркой негативной,
Надо иногда в небо покреститься.
 
 
Я сегодня ангажирован с закрытыми глазами
И вальсирую в космическом дожде,
А время днями погоняет, как плетями.
Спешите слышать ангела в себе.
 

К себе

 
На болоте голубичка, а по буграм – брусничка,
И маслятки семьями прячутся в распадке.
На бородатом пне – птичка-невеличка,
И если всё это живое, значит я в порядке.
 
 
Я никому не верил, что круглая Земля,
И что в мире главное – любовь, а не сражение.
А путь – это дорога от себя и до себя,
И на ней не потеряться – главное свершение.
 
 
Мой первый поцелуй был неудачный:
Моя любовь уже вкусила страсти неземной,
А я путался в ногах, мелкий и невзрачный,
Когда внутри неё уже гулял чужой.
 
 
Я плен прошёл и избавленья,
Ждал милостей, и сам их раздавал,
Как мог презрел телесные мученья,
А вот душой мучительно страдал.
 
 
Я и бежал, и полз по параллелям,
И, Землю обогнув, скажу себе,
Что, пройдя сквозь жуткие завалы и узкие тоннели,
Я, к счастью, до сих пор в своём уме.
 
 
Но больше не могу страстями проживать
И вновь намерен чувства обрести.
Когда-то здесь меня родила мать,
И я пришёл сюда себя найти.
 

Клятвы

 
Болеет то, что раньше бралось сострадать,
Где-то в самой глубине что-то догорает.
Что раньше волновало и умело возбуждать,
Медленно, но верно умирает.
 
 
Приходится напрячься, чтобы не забыть,
Какие мама песни пела в колыбели,
И как бежал из школы ей пятерку подарить,
И когда было тепло, а когда мели метели.
 
 
Память крошится на мелкие кристаллы
И рассыпается, как серая зола.
Мы забываем расставания и вокзалы,
И ту, которая не клялась, но ждала.
 
 
И я вернулся, как бы очень поумневший,
К той, которая ни часу не ждала.
Я не был умным, а был просто захмелевшим:
Она клятвами опутала меня.
 
 
Вот это приключение мне память сохраняет,
Такое прилипает навсегда.
Клятвопреступник до конца не выгорает,
А изнутри тихонько кушает тебя.
 
 
Клятвы и зароки – символы греха,
Как слёзы без причины – признаки болезни,
А память ничего не тушит навсегда,
Если вы с подсказками сами не полезли.
 

Лето

 
На цветке Морфея
В заколдованном лесу
Сидела сказочная фея
Размером с медоносную пчелу.
 
 
Её сморило в томной неге,
Под скрипку захмелевшего сверчка,
А набежавшие росинки в крохотном ковчеге
Искрились словно брюшко светлячка.
 
 
Акварели лета в воздухе кружатся,
В золотом подсолнухе орудует скворец,
Маленькие рыбки на мели резвятся,
А мы, каждый для себя, и сеятель, и жнец.
 
 
Водичка зализала на речном песке
Нечёткий отпечаток туфельки хрустальной.
А тот, кто первый раз целуется во сне,
Душою вопрошает музыки венчальной.
 
 
Ведь полуденная тень – лишь видимость прохлады,
А паутинки лета блестят, как седина.
Годы просияли, как молнии разряды,
Свечою догорая на плахе алтаря.
 
 
Маленькое зёрнышко в колос проросло,
Он и поможет святость от порока отделить.
Ведь не зря на нас однажды чудо снизошло,
А ворон заорал, чтоб фею разбудить.
 

Не трогайте

 
Он её попросит просто погулять
По тем улицам, на которых рос.
И можно будет под руку держать,
Пускай у всех появится вопрос.
 
 
Как такая может быть с таким?
Умная, красивая, из семьи непьющих —
С хулиганом и со всех сторон плохим,
Из барака для малоимущих.
 
 
Его только отпустили с малолетки,
А он сегодня участкового послал,
Когда бросал ей под ноги конфетки,
Которые, наверняка, где-нибудь украл.
 
 
У неё сегодня вечер выпускной,
В коротких гольфиках и с белыми бантами.
А он ждёт под школьной дверью проводить домой,
А в руках букет с дешёвыми цветами.
 
 
Он сколько надо, столько будет ждать,
И никто над этим власти не имеет.
Он готов за свои чувства умирать,
Если это её сердце обогреет.
 
 
Я всех берусь на этот счёт предупредить,
Всех, у кого качает сердце кровь,
И готов во все колокола звонить:
Не трогайте детей, когда у них любовь.
 

Милосердие

 
Дайте мне от пуза наесться землянички,
Дайте насмотреться в неба высоту,
И попить до хруста колодезной водички,
И вечером дождаться первую звезду.
 
 
Дайте опереться на веру православную,
Чтобы точно знать, куда идти,
Да ещё на силушку русскую, державную,
Чтобы людям Милосердие нести.
 
 
В ладони – маленькая горсть святой земли
Супротив дракона атеизма,
Он восславил все, что в мире есть, грехи
И выродился в призрак коммунизма.
 
 
Но Милосердие никто не отвоюет,
Оно горит звездой в кромешной мгле.
Когда любовь во всём восторжествует,
Эра Милосердия наступит на Земле.
 
 
Станет всё доступно и понятно,
И выселится страх из обихода,
А войны канут в вечность безвозвратно,
То и будет долгожданная свобода.
 
 
Я буду землянику в лукошко собирать,
Такая у меня свобода воли.
Милосердие – оно нам всем родная мать,
И обязало нас прожить без страхов и без боли.
 

Часть II. Стриптиз

Стриптиз

 
У неё были марсианские глаза,
А волосы – как нимб небесного привета.
Она пришла как триумфальная волна,
Стройная, как башня минарета.
 
 
Её губы, словно красные кораллы
И искрящиеся грани самоцвета,
По мне хлестали музыки обвалы
И крики от басов и до фальцета.
 
 
Она плыла в лучах сценического света
И, вопреки натершему мозоли этикету,
Была до тоненьких верёвочек раздета,
Излучая чары от заката до рассвета.
 
 
К ней тянулись жирными руками,
Себя пытаясь до оргазма довести,
Её лизали сальными глазами
И всё время рвались увезти.
 
 
А я мучился душевной голодовкой
И сидел затравленный и злой,
Полоскал кишки дешёвой водкой
И сам себя пугал уйти в запой.
 
 
А мне бы в те глаза поглубже заглянуть,
Я, может, сам свои фантазии порушу.
Или мне тоже руки протянуть
И заорать: «Спасите мою душу!»
 

Олимп

 
В плечах косая сажень, покатая спина,
Ядрами чугун по мышцам раскатился.
Шея в три обхвата набычена всегда,
Это бодибилдер в витрине отразился.
 
 
Модная причёска, зеркальные очки —
Тут явный фаворит турниров красоты.
Он Шварценеггера догнал по жиму от груди
И усвоил многие киношные финты.
 
 
Он смотрелся феерично в витрине из стекла,
Когда стоял в лучах полуденного света,
И был готов за обожание себя
Раздать сто копий своего портрета.
 
 
Он привился от коварного ковида
И изнывал от похоти к себе,
И приходя в неистовство от собственного вида,
Себя ласково поглаживал везде.
 
 
Он был по пляжам главный Аполлон,
И хоть с женским полом дела не имел,
Был ими до Олимпа вознесён
И уже не мог остаться не у дел.
 
 
У кого-то в жизни всё красиво и надёжно,
И всё, что напаковано, в сохранности лежит,
Однажды усомнитесь, задумавшись тревожно,
Может та надёжность – один лишь только вид?
 

Останься

 
Когда змея ужалит, или зверь поранит,
Что бы ни случилось, останься сам собой,
Если даже друг по-подлому обманет,
Иди по жизни только по прямой.
 
 
Может, не в ту сторону маятник качнулся,
Не стань таким, каким тебя не знали.
Твоя судьба – не отойти и отвернуться,
А идти на нож, если нож достали.
 
 
Кто-то крутится волчком и блестит боками,
Кто-то в услужение себя определил,
А тебе ходить с разбитыми губами,
Потому что кого надо не хвалил.
 
 
Для таких как ты, свобода – это плен,
А плен – как окаянная свобода.
Ты ждёшь от жизни время перемен,
Как ждут небесной манны с небосвода.
 
 
Волки перегрызлись, попрятались шакалы,
В чёрном небе гром вступает в разговор.
У тебя сегодня дом – холодные подвалы,
Это то, что называют честный приговор.
 
 
Алчущие правды насытятся однажды,
Только никогда себе не изменяй.
Ты узнаешь послевкусие утолённой жажды,
Только ни за что себя не продавай.
 

Отслужи

 
Право поучать надо заслужить,
Прожив жизнь, не отрекаясь от святого
В готовности убить, в способности простить,
Выслужив себя с портянок рядового.
 
 
А кому-то выдают право поучать.
Это тем, кто в штатном услужении,
У кого способность угождать —
Главная потребность в самовыражении.
 
 
Умение прислуживать и льстиво говорить
В вертикали власти – как сварка в арматуре;
Талант записку тайно передать и упредить
Всегда востребован при личной диктатуре.
 
 
А есть, кто комплексно умеют обслужить,
Те, которые полижут и стеснительно дадут,
Такие всю обслугу могут пережить,
Где-то привнесут, а где надо шевельнут.
 
 
Заслужить, прислужить и обслужить
В этом мире слиплись в один ком,
Мы там – из страха умереть и страха жить,
Хотя у каждого свой личный метроном.
 
 
Наступит день, меня не станет на миру,
Пускай убьют, но только бы не сзади.
Последней фразой я у друга попрошу:
– Отслужи по мне за Бога ради.
 

От имени

 
Существует у достоинств слабое звено,
И это будет не продажная подружка.
Это когда всё вокруг – навет и зло,
А пойти в атаку – коротка кольчужка.
 
 
Бесформенным пятном становится рассказ
О том, как все просили миролюбия.
Когда позже оказалось, что кричали под заказ,
Все призывы захлебнулись в луже словоблудия.
 
 
Когда делёжка или пересчёт,
У того, кто блещет дружелюбием,
Внутри всегда мурлычет хитрый кот,
Прозванный в народе себялюбием.
 
 
Тех обделили, а этим не досталось,
И они вооружились правдолюбием,
И у многих очень даже получалось
Своим же упиваться честолюбием.
 
 
А в тех, кому начальствовать судьба,
Конечно, просыпалось властолюбие,
И каждый ощущал вокруг себя
Как к коже прилипало сластолюбие.
 
 
Кому очень хочется от жизни
Получить не в глаз, а в бровь,
Не пристраивайтесь к этой дешевизне,
Хотя, вроде бы, и то, и то – от святого имени любовь.
 

Пересчёт

 
Назовитесь гениальным
И приходите миром управлять,
А обзоветесь деятелем брутальным,
Толпа сбежится восхвалять и прославлять.
 
 
Провозгласив себя насущным хлебом,
Будете обязаны просящих накормить,
Но вас поправят циркуляром лженаучным,
Чтобы правильно умели уличённых отличить.
 
 
А заявите, что вы и есть порядок,
Укажут всё, что было позабыть.
А если что коснётся крупных взяток,
Не позволяйте обойти себя или смутить.
 
 
Но вдруг окажется, что вы побеждены,
Надо бежать от тех, кто это знает.
Пусть те исчезнут, кто убеждены,
Что понимают, что вас до смерти пугает.
 
 
Но если вас назначили волком,
То пусть теперь по шерсти только гладят.
А всех, кто был когда-то под замком,
В телогрейки с бирками нарядят.
 
 
На одних страницах всем не умоститься,
И в перекличку превратится пересчёт.
И, наконец, сумеют разделиться
Легендарные спецслужбы и народ.
 

Прогнозы

 
В ответ на самое большое откровение
Мне сказали: «Вот бы нам такие немы,
Жизнь бы превратилась в общее везение»,
Им казались никакими все мои проблемы.
 
 
Мне как-то сразу заметно полегчало,
А что свою подружку застал в постели с другом,
Меня уже почти не волновало,
И теперь казалось не больше чем испугом.
 
 
В бочку с мёдом дёгтя подмешали,
А кислые лимоны сахаром засыпали.
Прислугу и холуев за деньги покупали,
А верность и любовь на дыбе распинали.
 
 
От короны шея может искривиться,
А от нервотрёпки пухнет голова.
Пришла пора за свои страхи устыдиться,
Помня, что барану – плеть и шампура.
 
 
Уже на гайке сорвана резьба,
И из крематорных топок соскребли золу.
За кем-то только тянется кровавая рука,
А кого-то в феврале убили на мосту.
 
 
А уже в марте зацвела мимоза,
И прилетели ранние грачи.
И люди ждут хорошего прогноза
На проживанье собственной судьбы.
 

Про то

 
Много шума от топтания на месте,
И не надо возвращаться к пустому разговору.
Сегодня жертва не попала в перекрестье —
Это не дали слова прокурору.
 
 
Набрали в коридоре водички вскипятить,
Больно захотелось чая с чабрецом.
Кто крепился долго, чтобы не запить,
Оказался круглым дураком.
 
 
За чёрными очками спрятали глаза,
Но будь уверен, что виновного найдут.
И будет адвокат буровить от себя,
А очевидцев сколько надо привезут.
 
 
О главном разговор не заводите:
Им что-то пережала резинка от трусов.
Вы с серьёзным видом через них смотрите,
Вроде как скорбите про ихних праотцов.
 
 
Сержанты из конвоя дуются в очко,
Им на завтра дали выходной,
Они с марухами договорились на кино,
А потом на пиво с минтаевой икрой.
 
 
Скарабей какашку катит по земле,
Он – герой совсем не наших сказок.
А здесь ждут известия в новостной строке
И курьера с текстами подсказок.
 

Романтики

 
Реверсом Луна к нам не повернётся,
Там, наверное, свои секреты есть.
А осень по земле каждый день дождями льётся,
И уже хочется быстрее в зиму пересесть.
 
 
Зонтик затекает, хлюпают ботинки,
Вода по тротуарам катит голыши,
Последние листочки с тоненькой рябинки
Холодный дождь свернул в карандаши.
 
 
Город растопырился, как воробей в ознобе,
Он сам уже давно с мокрыми штатами.
Ноябрь улицу жевал в простуженной утробе,
Везде касаясь стылыми губами.
 
 
У большого здания, прямо у крыльца,
В липучей грязи что-то серебрилось:
Кверху аверсом медаль валялась —
                    «Ветеран труда»,
Награда тем, кем Родина гордилась.
 
 
Те, кто киркой и тачкой новый мир создали,
И города в болотах подняли.
Это те, кто «на пупа» плотины поднимали,
И которых в жертву идее принесли.
 
 
Золотыми буквами прямо на эмаль
Светилась надпись: «Пенсионный фонд».
Оттуда кто-то вышел и выбросил медаль,
Как фиговый листок и корявый понт.
 
 
Я медаль положил на крыльцо
И уже не замечал, что до трусов промок.
Я сегодня заглянул куда-то далеко
И увидел будущим романтикам урок.