Арахна особенности ярмарки в городе Колофон

1. КРЕОНТ

 В лабиринте островов Эгейского моря можно странствовать бесконечно – все равно, что затеряться в сказочном, невероятно прекрасном мире. Здесь каждый остров создан богами, здесь все имеет свою историю, здесь исток и начало мира. Прихотливо изрезанная береговая линия, сказочная красота больших и малых островов в сочетании с ласковым солнцем, нежным ветерком, да бескрайняя синь теплого моря – это ли не рай на земле? Боги подарили этот мир людям – да будут благословенны они в своей бесконечной милости. Да не оставят они людей без своего участия и поддержки. Пусть большое торговое судно и утлая рыбацкая лодочка достигнут желанного берега. Услышь же наши мольбы грозный повелитель моря. Позволь кораблю продолжить свой путь по морскому простору, дай ему в помощь попутный ветер, остереги от опасных скал и коварных водоворотов; пусть шторм пройдет стороной и буря минует его. Тогда семьи дождутся своих кормильцев, рыбаки привезут богатый улов, торговец переправит заморский товар, а путешественник откроет для себя новый, неизведанный мир.

Легкое гребное судно быстро скользит мимо острова Самос. Оно снижает ход, моряки убирают единственный парус, закрепленный посредине корабля – он уже не нужен. Самос остается справа – корабль входит в бухту Каистра. Спокойная водная гладь огромного пространства бухты отражает силуэты многочисленных кораблей – одни спешат в открытое море, другие направляются к гаваням. Волны с шумом разбиваются о пологий берег, усыпанный галькой, и пенятся возле скал, уходящих в море. Береговая линия чередует ландшафт – отвесные обрывы Лебеда уступают место плоскогорью, на смену возвышенностям Колофона приходит равнина Эфеса. Достигнув Самоса, суда расходятся по четырем направлениям – в полукруглой чаше огромной бухты расположены порты четырех греческих городов.

 Гавань Колофона представляет собой любопытное зрелище. Среди торговых кораблей финикийцев с круто выгнутыми, подобно луку, носами, ловко скользят легкие греческие биреты – небольшие парусно-гребные суда. Рыбацкие лодки и лодки ныряльщиков застыли в стороне от проходящих кораблей. В порту кипит работа – суда грузят пурпурные ткани – город славится на весь известный мир своим великолепным красителем. Однако, процесс изготовления столь насыщенного, красивого цвета сопровождается невероятным зловонием – поэтому купцы предпочитают покупать уже готовые окрашенные ткани здесь, в Колофоне. Получается дорого, но спрос на пурпур так велик, что окупает все расходы. Заводить же такую красильню у себя на родине – верный способ нажить множество врагов. Граждане Колофона давно смирились с запахами красилен – иначе им не выжить: совсем рядом карийский Милет. Этот город прочно держит торговлю окрашенными шерстяными тканями в своих руках. Только пурпурный краситель выручает Колофон – это благодаря ему гавань полна судов, а в городе теплится жизнь.

 С небольшого возвышения гавань видна как на ладони. Большие и малые, бросившие якорь и скользящие по синей глади суда и суденышки в живописном беспорядке расположены в акватории порта. Молодая девушка с карими миндалевидными глазами и чувственной линией рта внимательно разглядывает эту панораму и осторожными движениями рисует отточенным кусочком угля контуры кораблей. Перед ней растянуто тонкое полотно. Нежные пальчики все уверенней скользят по ткани – она нашла, наконец, то решение, что так долго искала – это будет смотреться очень даже не плохо. Она так увлечена работой – вскоре картина четко вырисовывается: суда застывают на ткани и маленькая лодка борется с волной.

– Красиво у тебя получается.

Девушка вздрогнула от неожиданности и подняла глаза. Незнакомый человек весьма приятной наружности приветливо улыбнулся.

– Я напугал тебя? Извини. Мне только хотелось посмотреть, что ты так увлеченно рисуешь. Ты, наверное, художница?

– Нет, чужеземец. Но ты прав, это эскиз. Дома я выполню его цветными нитками на станке. Я ткачиха.

– Ткачиха? Такая нежная, такая красивая девушка – и вдруг ткачиха. Не может быть. На моей родине это занятие рабынь.

– Я не рабыня, чужеземец. Я лучшая мастерица во всей Лидии. Может быть, ты слышал я – Арахна.

– Прости, прости, я не хотел обидеть тебя.

– Уходи, не мешай мне. – девушка закусила губу и отвернулась к картине. Краешек глаза косил в сторону молодого человека.

Незнакомец прекрасно заметил такую уловку. Она не сердится. Просто делает вид. А я-то тоже хорош – назвать такую девушку рабыней. Надо бы поосторожней выбирать слова.

– Значит, это будет красивым покрывалом или занавеской, да?

– Да, представь себе. Это будет самым красивым покрывалом во всем мире. … или занавеской – как тебе больше нравится?

– А не слишком ли ты много о себе думаешь? Мне, конечно, все понравится, что бы ты ни сделала. – вовремя спохватился чужеземец, – Но ты такая молоденькая – есть мастерицы намного опытнее тебя.

– Ну и что? Разве дело в возрасте? Приходи через неделю на дворцовую площадь – сам убедишься.

– А что будет через неделю?

– Как что? Со всего побережья и островов съедутся мастерицы. В этом году наш город принимает самую знаменитую ярмарку. А вместе с ней и конкурс ткачих. Будет на что посмотреть.

– Жаль, что я пропущу такое состязание.

– Ты уезжаешь?

– Да. Мое судно отплывает нынче ночью.

– Тогда счастливого пути. Прощай, чужеземец.

Арахна закончила эскиз, аккуратно сложила полотно и стала спускаться вниз по пологому склону. Она сделала двадцать шагов и остановилась – молодой человек сидел возле самой тропинки прямо на камнях.

– Ты все еще здесь?

– Кто? Я? Я любуюсь видом. Красиво, правда?

Перед ними была скалистая местность, кое-где поросшая чахлой травой, да пыльная дорога.

– Ага. Очень красиво.

Они некоторое время шли молча.

– Можно, я провожу тебя?

– Ты уже это делаешь, разве нет?

– Значит, можно?

– Ну и нахал же ты…

Город встретил их почти пустыми улицами. Полуденный зной безжалостно изгонял редких прохожих. Обычный захолустный городок – хотя и довольно большой. Все жители, должно быть, в ткацких да красильных мастерских. Старики на огородах. Даже рыночная площадь какая-то вялая, совсем скучная. Возле лавок и лотков – две женщины лениво выбирают зелень. А продавец горшков так вообще задремал. Ни тебе шума, ни суеты. Провинция, одно слово. Да-а. Как все не похоже на Фивы. Этому Колофону совсем не знаком тот жесткий ритм жизни, так свойственный фиванцам. Они и ходят как-то медленно, и говорят нараспев. Похоже, только в порту жители этого города окончательно просыпаются. Но за то, какие здесь девушки. Эта Арахна – очень даже мила. Да что это я, она просто очаровательна. Правда, слишком заносчива, но до чего хороша. Жаль, что надо уезжать.

– Ну вот, мы и пришли. Это моя улица. Дальше не ходи. Не хватало еще, чтобы наши сплетницы тебя увидали. Тогда стыда не оберешься. – она замялась, помолчала немного – Ну, что стоишь? Иди. Прощай, пусть боги помогут тебе добраться домой.

Молодой человек провожал взглядом удалявшуюся девушку. Он остался стоять посреди узкой, не мощеной улицы. Большие черные глаза чужеземца следили за ней, пока Арахна не скрылась в маленькой арке невзрачного дома. Ишь ты – лучшая мастерица во всей Лидии. Да я готов безо всякого конкурса признать, что она лучшая в мире, лишь бы только еще раз увидеть ее. Ветер донес до кривых улиц запахи красильни. Что за нестерпимая вонь. Вот забытая всеми богами дыра. Как они живут здесь? Незнакомец поспешил в сторону порта.

 Судно, на котором путешествовал Креонт, попало в Колофон благодаря коммерческой жилке своего капитана. Пожилой афинянин, уговорил богатых молодых господ, нанявших его корабль за большое вознаграждение для длительного морского вояжа, сделать остановку в ничем не примечательном на вид колониальном городке, когда судно, побывав в Милете, огибало Самос, чтобы направиться к острову Хиос. Ничего не подозревая, молодые люди согласились посетить еще один город побережья Малой Азии. Корабль повернул в бухту Каистра. Теперь, пока их капитан, сокрушаясь, что так мало места, забивал неглубокий трюм своего судна пурпуром, от чего оно все глубже погружалось в воду, вместо дегустации знаменитых хиосских вин путешественники-фиванцы вдыхали отравленный красильнями воздух Колофона. Смотреть в городе было нечего. Недовольные спутники Креонта остались на борту, сам же молодой человек сошел на берег осмотреть окрестности.

 * * *

 Когда то, в далеком детстве Креонт был непоседливым, шумным подростком. От его бесконечных выдумок и проказ голова матери шла кругом. Он носился как угорелый по улицам родных Фив в компании таких же шалопаев, как он сам. Даже пяти минут не мог спокойно посидеть на месте этот сорванец. Неуемная энергия била через край, отыскать его в середине дня было делом безнадежным – лишь к вечеру, перепачканный и усталый, зато счастливый и довольный, Креонт добирался до дома. Захлебываясь от переполнявших его эмоций, мальчик начинал рассказывать матери об уличных баталиях и приключениях насыщенного дня, но его хватало не надолго. Усталость брала верх – наспех вымывшись и проглотив ужин, Креонт, под вздохи и нравоучения матери, укладывался спать, чтобы уже завтра вновь отправиться на поиски приключений. Церемонная неспешность дворца произвела на Креонта впечатление. Блеск доспехов дворцовой стражи свалил его наповал. Он сразу попал в сказку, где хранятся несметные сокровища, и отважные герои спасают родину от злобных и коварных врагов. Впечатлительный подросток представлял себя начальником всех фиванских постов – вот он зычным голосом командует сбор, вот ведет всех на стены спасать город от неведомого неприятеля. Креонт представлял себя героем, храбрым защитником фиванцев – он с удовольствием обучался искусству владения мечом, не прошло и двух лет, как он в совершенстве владел всеми видами оружия, прекрасно держался в седле и правил колесницей. Так из мальчика Креонт незаметно для окружающих, занятых только собой, превращался в юношу.

 Непослушные, вечно перепутанные волосы, предмет ежедневных мучений гребешка, превратились в густые черные локоны до плеч; выразительность придали влажным глазам длинные, загнутые ресницы; над губами появился первый пушок, подбородок разделяла ямочка; смуглая кожа обтягивала мощный торс – ежедневные упражнения укрепили мышцы, атлетическая фигура Креонта ничуть не напоминала собой тщедушную наружность его отца. В наследство от родителя ему достался лишь невысокий рост да неуемная тяга ко всякого рода интригам и тайнам.

Незаметно пробежало семь лет. Весна преподнесла молодому человеку его семнадцатилетние в образе мучительного томления, внезапных тревог и непонятной грусти. От всегдашнего веселья не осталось и следа. Печаль тронула большие черные глаза Креонта, заволокла, затуманила взор – его конь томился в стойле, напрасно ожидая молодого хозяина, доспехи лежали нетронутыми в углу просторной комнаты, все состязания теперь проходили без его участия, а сам молодой человек испытывал невыразимую тоску. Все надоело – всегда и все одно и тоже. Тот замкнутый круг, в котором он прекрасно чувствовал себя еще вчера, сегодня уже не устраивал Креонта. Он знал все, до последней мелочи, и весь привычный мир вдруг наскучил ему.

 Беспричинное томление и грусть Креонта была скоро замечена его родными. Во дворце появились молоденькие рабыни, их обязанностью было окружить любовью и лаской своего юного господина. Креонт молча принял подарок близких, но оставался по-прежнему печален. Все перевернулось однажды, и, как это нередко бывает, совершенно неожиданно. Проснувшись рано по утру, Креонт в который раз равнодушно рассматривал затейливую роспись потолка своей комнаты, когда одна из рабынь проскользнула в покои своего господина. В руках она держала кувшин с молоком. Девушка тихонько, себе под нос мурлыкала песню. Странный, чужой язык и незнакомая мелодия произвели впечатление на Креонта. Рабыня собиралась уйти. Он остановил ее. Весь день Креонт не отпускал ее от себя. Но девушка мало что могла рассказать своему господину – она была совсем крохой, когда ее вместе с другими рабами переправили на остров Хиос. Родные места запомнились ей обрывками, в виде ярких картин и казались скорее красивым сном, нежели утраченной навсегда реальностью. А вот свое пребывание на Хиосе девушка запомнила хорошо и не могла без слез вспоминать об этом. Уже оттуда она попала на корабль, идущий в Аттику. Афинские купцы привезли ее в Фивы – так она оказалась во дворце. Горестный тон персиянки ускользал от внимания Креонта. Он представлял лишь далекое море, чудесные острова и необычных жителей этих мест.

– Там, на Хиосе, все в постоянном страхе. Пленников со всего побережья свозят на этот остров. Я изо всех сил держалась за мать, но меня огрели плетьми и отбросили в сторону. Маму забрали на большое торговое судно, и больше я не видела ее. Меня и других детей отправили на корабле в Афины. – девушка смолкла. Слезы навернулись на глаза, воспоминания растревожили ее.

– Хватит плакать. Не так уж плохо тебе живется сейчас. Лучше расскажи мне о море, о своей прошлой жизни. Расскажи, что помнишь. Что это за место?

– Там красиво. Очень красиво. Мне часто снится родной дом. Море такое ласковое, прозрачное – на дне видно все до последней ракушки. Я помню, как играю на берегу, рядом другие дети…

– Перестань. Я спрашиваю тебя не об этом. Похоже, ничего не добиться от глупой рабыни. Ты намного лучше поешь, чем рассказываешь. Ступай-ка вон отсюда.

Девушка ушла. Она забилась в темный уголок и долго еще всхлипывала, глотая слезы. Пока она, растревоженная воспоминаниями, плачет в углу помещения для рабов, Креонт соображает, как бы ему раздвинуть границы известного ему маленького мира.

– Что я мучаюсь? В городе полно иноземных купцов. Их истории будут поинтересней, чем сказки плаксивой рабыни.

 И Креонт зачастил на рынок. Он подолгу слушал рассказы словоохотливых чужеземцев – его воображение рисовало далекие земли и неизвестные острова, морские просторы и незнакомые города. За свою недолгую жизнь Креонт, как и многие граждане города, никогда не покидал Фивы. Даже соседние Платеи казались ему чем-то особенным, каким-то неизведанным миром. Афины же и вовсе представали перед Креонтом как нечто очень далекое, он мог часами внимать рассказам приехавших афинян, испытывая настойчивое желание самому увидеть знаменитый Акрополь, величественные храмы и сам неизвестный ему город, столь непохожий на его родные Фивы. Рассказы, услышанные им на рынке, представляли собой сборный коктейль, где правда перемешана с вымыслом, а откровенная ложь сдабривается изрядной долей хвастовства. Чувствуя восторженное внимание молодого человека и неподдельное его восхищение, кое-кто из рассказчиков давал простор своей фантазии – так Креонт узнавал об островах Эгейского моря, и населяющих его невиданных существах. Постепенно Креонт увлекся, его глаза засветились желанием познать неизведанное, детская жажда приключений вновь проснулась и настойчиво требовала прислушаться к своему зову. Когда же причина грусти была установлена, Креонт отважился на неслыханное доселе в Фивах дело – отправиться в путешествие.

 Родные благосклонно отнеслись к необычной просьбе Креонта и снабдили его необходимыми средствами, а также посоветовали взять с собою спутников, сверстников Креонта из богатых фиванских семей – в компании путешествовать веселее, да и надежнее: друзья всегда помогут, случись что. Так Креонт и два его приятеля по детским играм, Филонид и Главк, оказались сначала в Афинах, куда их сопровождал многоопытный старенький купец. Пока молодые люди знакомились с сердцем Аттики, тот нанял для них судно, обратил фиванские монеты в афинское серебро, обо всем договорился, и после этого проводил всю компанию в плавание по Эгейскому морю. Впечатлительные фиванцы были в восторге. Погода благоприятствовала им – ветер был попутный, море – спокойным.

 Бесконечная вереница островов Киклады особенно запомнилась путешественникам посещением святилища Аполлона на Делосе – столь величественным предстал перед ними в лучах заходящего солнца знаменитый храм. Утро застало их в пути – так постепенно добрались они до Крита, задержались там, осматривая побережье этого острова, через месяц их судно встречал Родос. Изваяние Гелиоса, это одно из чудес света, произвело потрясающее впечатление на молодых фиванцев. Чистое золото изваяния спорило с самим солнцем, и, уподобляясь ему, превосходило само светило. Едва солнечные лучи касались круглого золотого диска, как он отражал направленный свет, усиливая его. Казалось, что вспыхнуло другое, более близкое солнце. Огромный светящийся шар излучал ослепительное сияние, свет его был виден далеко за пределами острова. Любой человек понимал, что горят два солнца – одно в небе, другое здесь, на земле. И он затруднялся ответить, какое же из них ярче. Судно покидало Родос, освещенное двумя светилами – божественным и рукотворным.

 Их путь лежал вдоль побережья Малой Азии к Геллеспонту. Фиванцам хотелось посетить Трою. Пестрота восточных колониальных базаров, этот особенный, такой незнакомый мир, смешение языков, обычаев и нравов весьма заинтересовали молодых людей. Капитан корабля важно объяснял несведущей молодежи, чем славится тот или иной город, какой товар и куда поставляет. Так, неспешно, они добрались до Милета, где предприимчивому капитану пришла в голову блестящая идея зайти в ничем не примечательный Колофон. Он надеялся выгодно продать в Трое свой пурпурный груз. Судно, не рассчитанное на такую партию товара, заметно осело в воду, утратило маневренность, потеряло скорость и стало легкой добычей для высокой волны – даже небольшой шторм теперь грозил бедой путешественникам.

 * * *

 Креонт быстрым шагом возвращался в порт. Молодой человек насвистывал веселую мелодию, и был в прекрасном расположении духа – его мысли снова и снова возвращались к случайной встрече с милой девушкой. Сойдя на берег рано утром, едва судно коснулось причала, Креонт обнаружил, что идти в этом городе особенно некуда. Все было серым, неказистым – даже единственный храм Посейдона выглядел как-то очень уж скромно. Пока он соображал, что же делать, в воздухе появился гадкий запах красилен. Фиванец повернул обратно. У моря, по крайней мере, есть, чем дышать, думал Креонт. Пыльная дорога вывела путешественника назад к морю. Местный пейзаж был унылым – казалось, зловоние убивает все живое вокруг. До некоторой степени это было верно. Скалистый берег прерывался галечным пляжем, затем снова возникал невысокий холм с плоской вершиной. Блеклая растительность лишь немного оживляла местность. Креонт предпочел смотреть на море. Там, в синей дали, бесшумно скользили суда, в безоблачном небе парили чайки, море пенно обрушивалось на берег, отступало, и накатывало вновь. Случайный взгляд, брошенный на вершину холма, утратил свое равнодушное выражение. Хрупкая фигура девушки в белой тунике привлекла внимание Креонта. Ветерок обдувал ее ладное тело, перебирал волосы, нежно касался ее лица. Незнакомка пристально смотрела в сторону порта. Затем она сделала первые штрихи. Сосредоточенно, очень кропотливо, сначала робко, а потом все уверенней девушка наносила рисунок на ткань. Она с головой погрузилась в работу и не замечала ничего вокруг. Вот бы взглянуть, что она там рисует. Хотя бы краешком глаза. Креонт направился к холму. Вид, открывавшийся с плоской вершины, был неожиданно красив. Впечатление от бескрайней глади спокойной бухты и живописного беспорядка кораблей усиливалось стройной фигуркой незнакомки. Креонт полюбовался немного и подошел к ней. Его непреодолимо влекло к девушке, чей нежный профиль склонился над рисунком. Необычное знакомство прошло успешно. Мимолетное невинное приключение понравилось Креонту. Фиванец умел находить удовольствие даже в такой мрачной дыре, как этот Колофон. Теперь он сможет прихвастнуть перед своими спутниками – пока они сидели на палубе и маялись от скуки, он приятно провел время и даже завел знакомство с одной милой особой. Как, она сказала, ее зовут? Арада… или нет… такое странное имя… Акара?.. постой…надо же… Забыл. Ну да теперь уже все равно. Вряд ли они встретятся вновь. И все же она хороша, вся такая трепетная, юная и немного дерзкая. Люблю дерзких девушек. Креонт снова и снова видел нежный силуэт на вершине холма – молодой человек улыбался и девушка, казалось, приветливо улыбается в ответ. Его хорошее настроение разом улетучилось, едва Креонт оказался на палубе своего корабля.

– Это что за новости?

 Палуба была завалена штуками пурпурной ткани. От носа до кормы все приобрело дорогой оттенок. Гребцов тоже потеснил импровизированный склад. Всюду, куда ни глянь, красовались тюки. Приятные мысли окончательно вылетели из головы.

– Ты что же это, мудрец, решил утопить всех нас, что ли? Тебе же заплатили сполна.

Весь красный, как вареный рак, капитан пытался оправдать свою жадность.

–Пошлины в каждом порту были больше, чем я предполагал. Пусть молодой господин не сердится… опять же два раба сбежали в Галикарнасе. Пришлось нанять свободных гребцов, а им нужно платить, да провиант, да вода…

– Врешь ты все. Куда же ты рассчитываешь везти все это? Неужто в Афины?

Тот быстро залепетал:

– Что ты, мой господин, в Трою. До нее уже рукой подать. Три-четыре дня пути – не больше.

– Ах ты, мошенник. Смотри же, ты первым отправишься за борт, если мы пойдем ко дну.

Едва наступила ночь, судно снялось с якоря. Ориентиром в темноте служил маяк мыса Карик. Оставив свет маяка справа, судно покинуло бухту Каистра и взяло курс на Хиос. Тяжело нагруженный корабль медленно двигался вперед. Растянувшись под ночным небом на тюке бесценного пурпура, Креонт мечтательно рассматривал звезды. Он мысленно вновь и вновь возвращался на плоскую вершину холма, и незнакомая девушка, очаровательно закусив губу, смотрела на него своими нежными, чуть раскосыми, как у серны, глазами.

2. Остров Хиос

–– Посмотри-ка сюда, Креонт. – Главк увлеченно разглядывал молоденьких рабынь, выставленных на продажу. Друзья отправились на невольничий рынок Хиоса, едва их судно причалило к берегу. Собственно, рынок начинался прямо в порту. Бесконечный калейдоскоп и разнообразие лиц и оттенков кожи, чужая речь, сплетавшаяся множеством голосов в один не умолкающий гул; жалобный женский плач, свирепые окрики перекупщиков и свист кнута составляли общий фон хиосского рынка. Молодые фиванцы уже несколько часов бродили по его бесконечным рядам. Толстый, низенький, неряшливо одетый, перекупщик засуетился, загнусавил скороговоркой:

– Господа, господа, подходите, господа, выбирайте, выбирайте. Лучшие фракийские девушки, господа, а сирийки – так просто клад. Дешево, совсем дешево отдам. Не проходите мимо, господа. Нигде так выгодно ни купите, как у Триана.

– Ну конечно. Все, небось, дикарки. Одна хлеще другой. И у каждой когти острее ножа твоей кухарки. Я слышал, у варваров так принято. Такая мигом всю физиономию расцарапает. И глазом не моргнет. – Филонид любил потешаться над рыночными торговцами.