Яблоко раздора. Сборник рассказов

– Не смей так говорить, а то беду накличешь, – резко оборвала его суеверная супруга и заполошно замахала руками. – Чур, тебя. Не шибко тужи и меня не расстраивай, до свадьбы еще есть время, поэтому успеем сделать припасы. Не поскупимся, что потом ни у кого язык не повернулся упрекать и осуждать, мол, маковой росинки на столе не было. Ты лучше, Ваня, о музыкантах, оркестре похлопочи. Чтобы не только кудрявый белорус Василь на гармошке и барабане с бубенцами наяривал, да похабные частушки исполнял, а и эстрадная попса для молодежи звучала.

Виталина на мгновение призадумалась и пропела, засевшую занозой в сознании частушку, услышанную от веселого сябра:

– Ох, теща моя,

теща ласковая,

пока пил и плясал,

деньги повытаскивала…

Оборвала она речитатив и вынесла свое резюме:

– Это же ни в какие ворота не лезет, чтобы тещу в воровстве обвинять.

– Всякие, разные тещи бывают, – философски заметил Иван. – К одним зятья охотно едут на блины, а других – десятой дорогой обходят.

– Насчет выпивки не волнуйся, – промолвила Кудряшка. – Ведь еще будет водка и самогон. Хватит напиться до поросячьего визга. Но в любом случае потребуется запас, резерв на всякий пожарный случай. По опыту других свадеб она знала, что не только званные гости, но не званные не слишком церемонятся, пьют, сколько нальют, мимо рта никогда не пронесут и закусью до отвала брюхо набивают. Что до подарков, то зажимистые, какую-нибудь безделушку всучат и сразу за стол. Звенят ложками и вилками, работают, перемалывая пищу желваками, и горланят, словно ошпаренные: Горько! Горько! И норовят у невесту туфлю или еще что-нибудь стырить. Надобно будет Валерку предупредить, чтобы охранял Людочку, как зеницу ока, а ведь могут не только туфлю, но и саму выкрасть и куда-нибудь увести, чтобы испортить и опозорить девственницу.

Размышляя о таком нежелательном повороте событий, Виталина два ведра с темно-сиреневой гущей и пурпурно-бордовыми выжимками вынесла в дальний угол подворья к ограде с буйно заросшей жгучей крапивой и широкими листьями лопуха. Бочонок с вином оставили дозревать под террасой овитой плющом, а бутыли спрятали в подвале. Лишь один десятилитровый занесли на кухню для улучшения аппетита.

Управившись с делами, супруги Кудряшки в полдень выпили по двести граммов Саперави, плотно пообедали. Она прилегла в веранде на тахте, а Иван отправился в машинно-тракторный парк, где ни шатко-валко занимался ремонтом своего стального коня – Т-74.

Женщине хватило полутора часов для отдыха. Встала умиротворенная и довольная тем, что все складывается хорошо, удачно. Она прошла во двор, чтобы покормить живность, особенно прожорливых уток. «Часто и много едят, но зато и растут, прибавляют в весе быстро, – с удовлетворением подумала она. – К столу всегда свежее жаркое, да и пельмени из утятины отменные, пальчики оближешь».

Прошла к загону, где обычно в это время ее после прогулок по огороду поджидали индюшки. Остановилась, будто вкопанная, не веря своим глазам – неподвижные птицы валялись в беспорядке, словно кто-то небрежно разбросал их по сторонам.

–Гулю, гулю, – позвала она, но ни одна индюшка не пошевелилась. Тогда она ближнюю пнула ногой, но птица, словно тряпичная, не отреагировала. Хозяйка всполошилась.

«Что за напасть такая? Неужели птичий грипп или какая другая страшная болезнь? А может, отравились мышьяком или другим ядом. Бродят, черт знает где, промелькнуло в ее сознании. – Ох, какая потеря – шесть штук и в каждой по четыре-пять килограммов живого веса. Может ощипать, сварить и закатать тушенку. Нет, очень опасно для жизни. Вдруг больные, отравились, так и сами, отведав, рискуем ноги протянуть. Если сдать в ветлечебницу на анализ. Если выявят птичий грипп, то всю птицу истребят, что я тогда подам на стол? Лучше не паниковать, а помалкивать, авось обойдется».

Кудряшка несколько минут, тупо уставившись, глядела на неподвижных индюшек. Смахнула со щеки слезу и горестно вздохнула: «Когда все хорошо складывается, обязательно какая-нибудь гадость произойдет, чтобы отравить настроение. Хоть перо и пух с них соберу, как с той паршивой овцы, хоть клок шерсти. Все будет, какой прок, молодым перо и пух на перину и подушки, чтобы им мягко и приятно было заниматься любовью, делать для нас внуков и внучек».

Виталина в течение часа быстро выщипала из вялых птиц перо и часть пуха в большую плетенную из ивовых прутьев корзину. Затем побросала обнаженных индюшек в мешок, поставила на тачку-кравчучку и вывезла к расположенной в двухстах метрах от дома лесопосадке. Вытряхнула их из мешка, но закапывать не стала, рассчитывая на то, что бродячие собаки быстро расправятся с дармовым диетическим мясом.

3

Вечером на закате солнца, едва Кудряшка успела подоить корову Зозулю, как до ее слуха с улицы донеслись мальчишечьи голоса, смех и задорные крики. Оставив подойник с парным молоком у крыльца летней веранды, она вышла за ворота. Из соседних дворов на противоположной стороне улицы тоже появились любопытные женщины. Их внимание привлекли важно шествующие у обочины гравийной дороги в сопровождении ватаги мальчишек и девчонок какие-то странные общипанные существа роде маленьких страусят.

– Га-га-га, хо-хо-хо! Стиляги, уроды, – потешался следовавший за птицами подросток. И когда эта процессия приблизилась, то Катерина к своему удивлению и ужасу увидела, что птицы, в которых она с трудом распознала своих индюшек, повернули к ее подворью.

Виталина замерла, на мгновение потеряв дар речи. Потом из ее уст сорвались причитания.

– Свят, свят, свят, Спаси и сохрани, – она перекрестилась, решая впускать индюшек во двор или сделать вид, что это чужие, случайно свернувшие к ее воротам. Но осознала, что движимые инстинктом, они никуда дальше не сдвинуть и здесь заночуют. К тому времени все село побывает на экскурсии и ушлые бабы, да и мужики поймут, то это ее рук дело. Поспешно уступила дорогу, обрадовавшимся встрече с заботливой хозяйкой общипанным, словно пораженным стригущим лишаем птицам.

Не успела прикрыть ворота, как прибежала соседка Евдокия. Со страхом поглядела во след виляющим голыми задами птицам и спросила:

– Что с ними, кто их, несчастных, так ободрал? Может какой-то хищник, зверь или ужасная болячка?

– Зверь бы съел и косточек не оставил, – резонно заметила Виталина.

– Не дай Бог, эпидемия, начнется мор и тогда мои любимые цесарки и павлин пострадают, – встревожилась соседка. – А ведь я их готовлю на выставку и надеюсь получить приз и ценный подарок от общества любителей животных получить. Надобно об этом странном случае известить Брониславу Авдоню.

– Нечего ей сообщать, она – фельдшер, а не ветеринар. В людских болячках плохо разбирается, а в животных тем более. Из лекарств активированный уголь, йод и зеленку лишь признает, а в остальных лекарствах ни в зуб ногой. Только ты ей об этом ни слова, а то обидится, – предупредила Кудряшка.

– Так что с ними? – не отставала Евдокия, опасливо озираясь вглубь двора, куда удалились индюшки.

– Сама не знаю, диву даюсь. Утром и в полдень ходили красавцы. Может, кто сглаз или порчу наслал, – смутилась хозяйка. – В селе много завистников с дурным глазом.

Она из опасения, что ее обвинять в сумасшествии, скрыла тот факт, что несколько часов назад собственноручно ощипала индюшек.

Отвадив любопытную и настырную Евдокию, хозяйка плотно затворила ворота, а по селу из бойких рассказов ребят стремительно распространился слух, что в селе завелся какой-то дикий зверь, пожирающий перо и пух домашних птиц.

Лишь супругу Ивану Виталина поведала, что произошло. Он – мужик башковитый, малость поразмыслив, спросил:

–Ты куда подевала выжимки от винограда?

– Вынесла к ограде, где крапива и осот.

– Пошли, – он поманил ее в огород. Направились в дальний угол, куда она выбросила выжимки.

– Видишь, их разгребли и склевали, – указал Иван. – Это сделали твои индюшки-алкоголички. На солнце их разморили и впали в транс и спячку.

– А я решила, что они сдохли от птичьего гриппа или отравления. Подумала, что мяса опасно употреблять, так хоть перо и пух для молодоженов пригодиться, на перину и подушки.

– Такую страшную экзекуцию на трезвый глаз птицы бы не выдержали, погибли бы от болевого шока. А в состоянии алкогольной анастезии оказались живучи, – сделал он вывод и посоветовал. – Чтобы тебя, катюша, не обвинили в живодерстве или хуже того, в безумии, не выпускай их со двора, пока пух и перо не отрастут. Сама понимаешь, что эта история может повредить нашей добропорядочной репутации. Для предстоящей женитьбе сына и свадьбы очень некстати. Ляжет черное пятно, возникнут подозрения в психических расстройствах… На чужой роток не накинешь платок, сплетницам дай только языком почесать.

– Упаси и сохрани, Господь, – Виталина крестом осенила себя и Ивана.

4

Как ни осторожничали супруги Кудряшки, а весь об ощипанных индюшках разнеслась по селу и достигла слуха заведующей фельдшерско-акушерским пунктом (ФАП) Брониславы Алдони. Худосочная и легкая, как птичье перо, на подъем, чрезмерно любознательная и суетливая, она, схватив чемоданчик с аптечкой и стетоскопом, направилась к дому Кудряшек. Настойчиво постучала в ворота и позвала зычно-скрипучим голосом:

– Открывай, Виталина, профилактический осмотр людей и животных.

Хозяйка не сразу отворила ворота, а поинтересовалась:

– С каких это пор ты животными занимаешься?

– Поручили, вот и занимаюсь, потому, что некоторые заразные болезни передаются от животных к людям, а бывает и наоборот.

– Что тебе надобно, почему мне такая честь?

– Не тебе одной честь. Провожу обход по поводу профилактики гриппа, – ответила фельдшер. – Я уже несколько дворов посетила и теперь твоя очередь.

– Эх, и хитришь ты, Броня, знаю, зачем пожаловала, – усмехнулась Кудряшка и отворила калитку. – Ладно, заходи, потеши свое воспаленное любопытство.

Фельдшер бойко вошла и с таинственностью спросила:

–Где они?

–Кто они?

– Ну, эти твои индюшки, о которых все село гудит. Говорят, что это какое-то чудо-юдо. Некоторые знатоки утверждают, что это птиц инопланетяне общипали и забрали перо и пух на исследование. Скрылись на своей летающей тарелке.

– Вот народ, дикий и темный, из мухи слона сотворили, – посетовала Виталина и провела гостью во двор. Там в закутке под сеткой, чтобы не вырвались наружу, Алдошина увидела шестерых голых индюшек.

– О, Господи, бедные птицы! – всплеснула она руками. – Как же ты их живых? наверное, под «мухой» была?

– Это индюшки были под «мухой», – возразила Кудряшка. – Наклевались выжимок из-под винограда, захмелели и впали в спячку. Я подумала, что они таво, лапы отбросили, вот и общипала перо и пух на перину и подушки. Ты бы тоже так поступила, не пропадать же добру. Они к вечеру оклемались и пришли. Вот и вся история.

– Странная история, – покачала головой Бронислава и с подозрением поглядела на женщину. – У тебя, как с головой, может, болит, кружится и всякие там видения, галлюцинации возникают? Не скрывай, признавайся, пока не поздно. Потом, если вовремя не принять радикальные меры, чреваты необратимые процессы.

– С чего ты взяла? У меня все в порядке, давление нормальное.

– Я тебе выпишу направление к психиатру, – не отступала фельдшер. – Он проведет обследование на УЗИ, назначит курс лечения, порошки, инъекции для успокоения нервов.

– Никак в дурдом решила меня определить? – обиделась Кудряшка. – Сама проверяйся, у тебя нервная работа, а у меня нет лишних денег на УЗИ и другие эксперименты. Предстоят расходы на свадьбу.

– Как знаешь, я предупредила и обязательно, как положено по инструкции, доложу об этом случае в районный психвендиспансер, чтобы тебя в принудительном порядке в смирительной рубашке доставили на обследование

– Хоть Папе римскому сообщай, – возмутилась хозяйка и надвинулась на гостью. – Геть с моего двора!

Дабы избежать скандала, Алдошина быстро ретировалась. На следующий день на карете «Скорой помощи» прибыл сам психиатр – с блестящей, как бильярдный шар, головой мужчина в очках и два дюжих санитара с мрачными, почти звериными, лицами. Под их гипнотическими взглядами Кудряшка оцепенела, зато Бронислава торжествовала, убеждая психиатра в том, что та является социально опасным элементом.

– Это надо же до чего додуматься, живую птицу драть, как Сидорову козу, без стыда и жалости, – стенала фельдшер. – Бедная невеста Людмила с такой полоумной свекровью горя намыкается. Надо ее предостеречь от рокового шага.

– Броня, не обостряй ситуацию, не смей беспокоить мою будущую невестку, – потребовала Кудряшка и, опасаясь, то та может навредить женитьбе сына, предупредила. – За клевету и оскорбления моего достоинства тебя привлекут к уголовной ответственности.

– Коль она не пожалела несчастных птиц, то в состоянии психоза, может и на человека поднять руку, – без прежнего напора заявила Алдоня.

Психиатр после тщательного осмотра не обнаружил признаков умопомешательства и ее оставили в покое.

Через месяц индюшки обрели свой прежний вид, а супруги Кудряшки окунулись в хлопоты, готовясь к встрече сына и к свадьбе. В подвале зрело, набирало энергию молодое вино, а Виталина зареклась впредь выбрасывать выжимки на подворье. Но история о захмелевших, общипанных индюшках надолго осталась в памяти односельчан и, передаваемая из уст в уста, превратилась в фольклор.

ЛУЧШИЙ ПАХАРЬ

Гулко хлопнул выстрел из ракетницы, в небе вспыхнула рубиновая звезда. Десять тракторов Т-74, взревев моторами и выбросив из труб клубки синего дыма, устремились к противоположному краю размеченных красными флажками, делянок. Вокруг толпились возбужденные зрители, съехавшиеся из окрестных сел района. Они шумно обсуждали зрелище, происходящее на желтеющем стерней осеннем поле.

Я, тогда еще начинающий литературный сотрудник районной газеты, впервые по заданию редактора прибыл сюда, чтобы осветить в печати это мероприятие – соревнование на звание «Лучший пахарь района». Внимательно следил за всем, что происходит, стараясь не упустить ни одной яркой детали, которая могла бы украсить мой репортаж. Фотокор сразу включился в дело, норовя поймать в объектив высокое начальство, которому льстило подобное усердие и чинопочитание. Чиновники любили лицезреть свои портреты на первой странице районной газеты и очень обижались, давая нагоняй послушному редактору, когда кто-то из них был обделен вниманием.

После ритуала открытия соревнования и торжественных речей персоны устроились так, чтобы не затеряться среди пестрой в основном крестьянской, в фуфайках, бушлатах и робах пестрой публики. Напротив делянок по центру симметрично на подиуме возвышался длинный, драпированный красной тканью и с надписью «Слава труженикам села!», стол. За ним гордо восседало жюри во главе с тучным, словно боров-хряк, начальником райсельхозуправления и почетные гости – первые лица местной власти при добротных костюмах в галстуках и фетровых шляпах. Чуть поодаль под бдительной охраной стражей правопорядка были выставлены призы: мотоцикл К-750, цветной телевизор «Фотон» и холодильник «ЗИЛ».

А тем временем на поле динамично и азарт совершалось действо, сопровождаемое криками и одобрения, и досады. Сверкали в ярких лучах осеннего солнца отшлифованные до блеска лемеха плугов, выворачивающие пласты почвы. Клубилась, уносимая ветром, пыль, ревели моторы и лихорадочно блестели глаза на одержимых жаждой победы лицах механизаторов. У свежевспаханных борозд, словно грачи, сновали контролеры, замеряли глубину вспашки, чтобы при подведении итогов уличить бракоделов-халтурщиков и снизить баллы за низкое качество пахоты. По условиям победителем соревнования признавался тот, кто быстрее и с высоким качеством вспашет делянку.

Через полтора часа лихорадочной гонки в натужном гуле тракторов, на последних метрах победу у своих соперников вырвал механизатор колхоза «Россия» сорокалетний Михаил Корнеев. Оторвав руки от горячих рукояток рычагов, он заглушил Т-74. С белозубой, как у негра или шахтера, улыбкой на запыленном лице, устало спрыгнул с гусеницы на землю. И сразу попал в плотное кольцо земляков. В тот же миг, подхваченный десятком крепких рук, взлетел в воздух.

– Ура, Мишка, браво, молодец! Прославил себя и родной колхоз! – кричали довольные исходом соревнований односельчане. Краем глаза я заметил, что фотокор успел удачно снять. Мне же не в суете не удалось у победителя взять интервью. Вскоре состоялась церемония награждения. Трактористам, занявшим три призовые места, были через плечи повязаны алые ленты, Корнееву с надписью «Лучший пахарь», вручены дипломы и призы. Главный приз – мотоцикл К-750 с коляской – достался Михаилу. Председатель колхоза «Россия», седовласый мужчина с пышными усами ходил павлином от распиравшей его гордости, словно выигрыш приза его личная заслуга. Земляки лучшего пахаря, не долго думая, погрузили мотоцикл в кузов грузового автомобиля. .Корнеева ни на секунду не оставляли без внимания, крепко пожимали его широкую ладонь, одобрительно похлопывали по крутому плечу, желали столь же убедительной победы и на областных соревнованиях, где в качестве главного приза был выставлен легковой автомобиль «Лада»

–Пресса, пресса! – размахивая новым удостоверением, тщетно пытался я прорваться к герою сквозь плотное кольцо его земляков.

– Погодь корреспондент, потом,– оттеснил меня кто-то.– Понимать надо, у Мишки в горле пересохло, деренчить, надо срочно промочить. Запарился человек…

Но все же, я перебросился с героем несколькими фразами, которых достаточно было, чтобы оживить репортаж прямой речью. Но, увы, слишком мало для очерка, который так и просился на бумагу о статном и веселом с вихрастым рыжим чубом трактористе. Даже без творческих мук родился заголовок «Трудная борозда».

–Понимашь,– извиняясь, развел он руками, когда его чуть не силой затолкали в черную председательскую «Волгу». – Приезжай ко мне через пару дней, тогда и поговорим.

«Волга» в кортеже других автомобилей высоких начальников с проселочной дороги на большак. Куда поехали, меня тогда этот вопрос же очень занимал. На своем потрепанном УАЗе мы с фотокором поспешили в редакцию готовить фоторепортаж в номер.

Мой замысел удачно совпал с заданием редактора написать о Корнееве очерк в четыреста-пятьсот строк. Через три дня я выехал в колхоз. В конторе дородная, располневшая, словно тесто на дрожжах, секретарша полусонным голосом, оторвавшись от журнала, сообщила: – Голова колгоспу уихав у степу.

Это сообщение вызвало у меня ироническую улыбку. Ведь председатель соседнего колхоза, также регулярно выезжавший «у степу» и отходивший сутки после похмелья, спился и был снят с должности. Единственно, чем помогла секретарша – указала маршрут к дому Михаила Корнеева.

– Бажаю успиху,– и загадочно улыбнулась, озадачив меня. Почти у самой околицы отыскал дом героя своего будущего очерка. Ворота были распахнуты. По краю бетонированной дорожки была протянута проволока, что подкрепило мои опасения насчет злой собаки, которая в любой момент может наброситься на чужака.

– Корнеев! Михаил Иванович! – напряг я свои голосовые связки. Прислушался, зорко наблюдал за проволокой, готовый ретироваться при первых признаках опасности. Но проволока не шелохнулась, никто не подал голоса, ни человечьего, ни собачьего. Водитель оставался в машине, а я, подождав минуту, осторожно крадучись, пробрался к веранде. Дверь оказалась незапертой. Вошел в веранду, затем в комнату и опешил. За столом, заставленным тарелками со снедью, пустыми и початыми бутылками с вином и водкой сидел незнакомый мужчина. Он поднял всклокоченную голову и поглядел посоловевшими глазами с мелькнувшим живым огоньком.

– Извините, кажется, ошибся адресом,– отступил я назад.

– Не ошибся, заходи, – неуклюже попытался он подняться навстречу, звеня стаканами. – Третьим, нет вторым будешь. Давай мы с тобой хряпнем за моего свояка. Молодец, мотык выиграл, едри его дышло, усем нос утер.

Он схватил со стола бутылку с остатками водки и плеснул в стакан.

– Садись, братан. Втихую только алкаши пьют, а я тверезый, ни в одном глазу, – с трудом ворочал он языком.

– Спасибо, на работе не пью,– отказался явежливо.– Подскажите, где Михаил Корнеев? Приехал писать о нем очерк.

– Запомни: от работы кони дохнут. Ты щас в гостях,– поучал меня мужчина.– Где Мишка? Черт его знает. Я уже второй раз и другие побывали. Мотык обмываем. Имеем полное право. Так и запиши в своей газете – имеем полное право.

– Но не в рабочее время, – заметил я, чувствуя, что легко от него не избавиться, сказал. – Меня ждет водитель на улице.

– Зови и его, водки и самогона на всех хватит.

Из пропитанной спиртными запахами комнаты я вышел во двор.

– Корнеев! Лучший пахарь, отзовись! – крикнул я, огорчаясь, что впустую проехал двадцать километров от райцентра. Вдруг послышался скрип и из погреба вылез заросший щетиной с паутиной на золотисто-рыжей шевелюре лучший пахарь. В тот же миг из конуры, звякнув цепью, выполз черный с белыми подпалинами пес. Сипло залаял и, сконфузившись, глянул на хозяина.

– Ничего, Дик, побереги голос,– потрепал его по густой шерсти тракторист. – Переживем, было и покруче. Совсем голос потерял. – Что произошло? Почему прячетесь? – спросил я.

– Все нормально, корреспондент, без паники,– произнес он уныло.– У меня, почитай, все село родня: братья, сваты, крестные, друзья. Как приехал с соревнований, так двери в доме не закрываются – идут косяком с раннего утра до поздней ночи. Жена не выдержала и на вторые сутки уехала с сыном к теще. Если не уважишь, не выпьешь – обидятся. Я на столе все оставил: выпивку, закуску. Кому захочется, приходят, пьют, на следующий день опохмеляются. Сам прячусь то в погребе, то в сарае. Невмоготу уже тосты поддерживать. Несколько десятков раз пожелали мне сибирского здоровья и кавказского долголетия, мотоцикл много раз обмыли. А ты говоришь лучший пахарь. Тут братец настоящий плантаж. Глубоко мужики пашут… Сам, если хочешь выпить, так не стесняйся. Иди в хату и по полной программе, а я свой лимит выбрал.

Он рассмеялся и расчесал пятерней непослушные жесткие волосы.

– Выдюжим, Дик, правда?

Пес доверчиво вильнул хвостом. Возле ворот послышались возбужденные мужские голоса.

– Вот так, через каждые полчаса новая группа, да и одиночки захаживают, словно в кабак,– пояснил Корнеев, стараясь остаться незамеченным. Я ему искренне посочувствовал, тяжела участь победителя. Очерк о лучшем пахаре я, конечно, сочинил и он был опубликован, добавив славы и популярности герою. Но о том, что сейчас поведал, тогда не могло быть и речи. По мнению редактора, это бросило бы тень на светлый облик тружеников села. Хотя в жизни немало курьезных и забавных случаев. Твердо убедился, что Корнеев – лучший пахарь и свой в доску парень.

БРАКО-ДЕ-ЛЫ!

Хватка у Лидии Львовны – дай Бог каждому журналисту. А вот репортером она была бездарным, наглым и случайным в силу сложившихся обстоятельств. Ей не хватало даже поверхностных знаний о предмете радиопередач, но зато самоуверенности, апломба было с избытком. Западные папарацци по настойчивости, твердости духа и упрямству в достижении цели ей и в подметки не годились. За два года до пенсионного возраста Лидия Львовна крупно повздорила со своим непосредственным начальником – управляющим районным Госстрахом. Женщина экспрессивно-импульсивная в пылу гнева высказала ему все, что о нем думает (допек своей флегматичностью и нудотиной). Может он и сжалился бы, но слово «козел», а начальник плюгавенький чиновник с жидкой бородкой и лупатыми бесцветными глазами очень походил на козла, острой занозой застряло у него в голове. Он не смог переступить через обиду. Талант Лидии Львовны был уникален. Работая агентом Госстраха, она могла уговорить даже мертвого застраховать свою жизнь и личное имущество.

Плюнула на все и ушла без слез и сожаленья в свободное плавание, на «вольные хлеба».Тут и работа подвернулась – корреспондентом-организатором районного радиовещания. Не ведая, что это такое и с чем его едят, Лидия Львовна с головой ушла в работу. Напористости, решительности и хитрости, которыми она обескураживала своих собеседников, ей было не занимать. Лихо перед взорами оцепеневших сёкретарш-машинисток, призванных оберегать начальников от незваных и назойливых посетителей, она с тяжелым магнитофоном (диктофонов тогда не было) в сумке врывалась в меблированные с паласами и ковровыми дорожками кабинеты.

Пока чиновник приходил в себя от внезапного визита и укорял следом впорхнувшую секретаршу, корреспондент-организатор рыскала взглядом по стенам. Отыскав розетку, быстро разматывала шнур удлинителя и включала магнитофон. Затем бесцеремонно подсовывала микрофон к лицу опешившего начальника и властно требовала:

– Говорите, живо! Не тяните кота за хвост.

– О чем? – робел при виде микрофона и вращающихся катушек чиновник, и бледнея и краснея, утирая пот с лица и крутого затылка.

– Планы. Задачи. Успехи! – напирала Лидия Львовна, гипнотизируя обескураженного начальника по-цыгански черными, навыкате глазами.

– Экспромтом, без бумажки? Я так не могу, мне надо подготовиться. Давайте завтра,– неуверенно сопротивлялся чиновник.

– Нет! Нечего меня кормить завтраками, у меня сегодня выход в эфир, – парировала непреклонная женщина и начальник сдавался, с ужасом представляя, что в противном случае, придется еще раз встречаться с напористой дамой. Чтобы только быстрее отвязаться, что-то косноязычно мямлил в микрофон. А утром по время передачи радиослушатели хватались от смеха за животы.

Вскоре на Клавдию Львовну кто-то накапал куда следует, мол, подрывает авторитет руководителей, выставляет их шутами гороховыми, но она выстояла, как железобетонная стена. Пока разгорался сыр-бор она, возможно, кто-то надоумил, ввела в свои передачи новую рубрику «Поздравляем с днем ангела». Узнав даты рождения отцов власть предержащих, их любимые песни, она включала их в программы. Такого внимания удостоились и «первый», и «второй» и «третий» секретари, председатели исполкома, райпо и районо, начальник милиции и прокурор, судья, главврач, главный фармацевт и другие влиятельные и полезные персоны, их жены и чадо.

Приятная неожиданность растрогала измученные не нарзанам, а дорогим коньяком и винами, сердца начальников, и Лидия Львовна после небольших колебаний почвы под ногами, прочно утвердилась в своей должности. В День радио ей сам «первый» вручил почетную грамоту и букет алых роз, о чем она несколько раз известила радиослушателей и исполнила по собственной заявке в свою честь песню «С «лейкой» и блокнотом, а то и с пулеметом первыми вступали в города…» Позже я узнал, что она, благополучно доработав до пенсии, продолжила покорять вершины радиожурналистики.

А до этого случай свел меня с Лидией Львовной. Легкая на подъем, она нередко подсаживалась в наш редакционный УАЗик для поездки в села аграрного района. На сей раз, мы выехали в колхоз имени Чапаева на сев риса. Прибыли прямо на рисовые чеки, представлявшие собой ровно спланированные грейдерами разделенные со всех четырех сторон земляными перемычками квадраты или прямоугольники. Остановились у края одного из чеков, в чаше которого работал посевной агрегат. Я помог женщине выйти из машины. Она предусмотрительно снарядила свой громоздкий, как сундук, магнитофон батарейками (О гаджетах, смартфонах и айфонах и диктофонах, тем более, о цифровых, тогда и не помышляли). Не дождавшись меня, она ловко по крутому склону спустилась в чек навстречу движущемуся трактору с сеялками в сцепке. Вдруг повела себя неадекватно, что-то с ней произошло непонятное. Она издала воинственный крик и, подняв вверх плотно сжатый кулак, как тореадор на быка, двинулась на трактор. Глаза у нее лихорадочно блестели и метали молнии. Такой я еще корреспондента-организатора не видел.

– Лидия Львовна, что с вами? – подскочил я, едва успев оттащить ее от замершего в пяти метрах трактора.

– Ты, ты погляди, как они сеют! – бросала она гневные взгляды на почву, на поверхности которой были рассыпаны белые бусинки риса.– Брако-де-лы! За такие дела в сталинские времена ставили к стенке! Форменное безобразие, вредительство, саботаж, очковтирательство! В сталинские времена врагов народа ставили к стенке, отправляли в ГУЛаг. Поделом было классовым врагам народа.

Подошли тракторист и сеяльщик с недоумением, словно на новые ворота, уставились на разгневанную по непонятным причинам женщину с магнитофоном в одной и микрофоном в другой руке.

– В чем дело? Почему мешаете работать? – строго спросил механизатор.

– Работнички, глаза ваши рыжие и бесстыжие! – отчитывала она ничего не понимающих мужчин. – Кто же так сеет? Вы, что вчера с пальмы слезли? Я на вас докладную напишу… оштрафуют за брак, а может и посадят, пошлют на «химию», чтобы не химичили.

– Успокойся, угомонись, тетка, не будь базарной бабой, – осадил ее смуглый тракторист. – Кто ты такая, чтобы командовать парадом, строить нас и равнять?

– Я уполномоченное лицо, представитель прессы, – гордо заявила она.

– Кем вы уполномочены?

– Народом, совестью, вот кем!

– Так я и есть тот народ, от земли и сохи, – усмехнулся и ухмыльнулся тракторист, довольный своей сообразительностью.

– Народ так не поступает, семена, куда попало не бросает воронам на корм.

– А-а, балаболка, шумит без толку, – уныло махнул рукой механизатор.– С глупой бабой поведешься, греха наберешься. У меня своя дома пила. Поди, отсель балаболка, не мешай норму выполнять. Не суй нос, куда не просят, не в свои сани не садись.

– Гляди, он еще и оскорбляет официальное лицо при исполнении служебных обязанностей. Какие еще сани, если до зимы далеко,– не отступала Лидия Львовна, пиявкой впившись в мужика пристальным взглядом своих пучеглазых мини-локаторов.– Назовите, ваше настоящее ФИО?

– Фио? – не понял тракторист.– Иди к агроному и бригадиру с ними фиокай, а нам голову не морочь.

– Будешь свидетелем, мы его засадим на пятнадцать суток за грубость, – призвала она меня в союзники, но я не проявил энтузиазма, памятуя о скандальном нраве своей спутницы. Механизатор за ним и сеяльщики, озадаченные неожиданным напорам, молча повернулись и пошли к трактору.

– Назад, ни с места! Я мигом выйду в эфир! – кричала им в спину Лидия Львовна, убежденная в своей слепой правоте, часто путавшая эфир с сетью проводного радиовещания. Ее очень прельщало и ласкало слух таинственно-магическое слово «эфир». Желая напугать мужиков, она включила магнитофон и дрожащим от волнения голосом громко, чтобы они услышали, произнесла первую стандартную фразу, которой начинались все ее радиопередачи: