Загадка Бомарше

Глава 1

Когда после репетиции они почти всей труппой направились в ресторан, чтобы отметить начало работы над пьесой, Феоктистов твердо решил для себя, что пить не будет. Ну, так, пропустит один стаканчик, от силы два. А что еще прикажите делать, если судьба забросила тебя в этот паршивый, грязный, как давно не мытый подъезд, город. И первые полчаса он соблюдал этот обет. Но затем он уже не помнил, кто его уговорил опрокинуть за успех начинания еще одну рюмку. За ней почти сразу же последовала следующая. Ну, а затем они пошли чередой, одна за другой, как солдатский строй. В какой-то момент его сознание отключилось. Такое с ним бывало неоднократно. Вот он и дал однажды себе зарок не злоупотреблять количеством, а так же по возможности употреблять не самые крепкие и только качественные напитки, продегустировать и на этом закончить. Но, судя по всему, на этот раз не получилось.

Сознание Феоктистова постепенно стало выходить из темноты забвения и толчками возвращаться в реальный мир. Но пока как-то скупо, фрагментарно. Он сосредоточился на том, что происходит вокруг. Кажется, он в каком-то здании. Кажется, он куда-то идет. И, кажется, не один, кто-то держит его за плечо.

Не без труда он повернул голову, это стоило ему сильного болевого шока, который, казалось, разорвал его мозг на части. Но, все же он сумел разглядеть, что рядом с ним семенит какая-то женщина. Кто она? Что делает тут? Надо немедленно выяснить, мало ли что, вдруг, она оставит его без денег, не без труда прорезалась едва ли не первая за последние часы мысль.

– Куда ты меня тащишь? Я тебя спрашиваю, куда ты меня, наглая дура, тащишь? Отстань, я туда не хочу. И вообще, я тебя даже и не знаю. Ты не имеешь право со мной так обращаться, – закричал он, не сумев отрегулировать тембр своего голоса.

– Тише, тише, Константин Вадимович, вы постояльцев разбудите. Уже очень поздно. Все спят, – услышал он в ответ женский голос.

– Каких еще таких постояльцев. Не знаю, я никаких постояльцев. И плевать мне на них с высокой лестницы. Я хочу делать то, что хочу. Это мое кредо. Тебе, женщина, известно, что такое «кредо?» Вот я сейчас буду петь.

Феоктистов затянул первую же пришедшую ему на ум мелодию.

– Вы с ума сошли, сейчас все проснутся и сбегутся сюда, – услышал он все тот же, только на этот раз испуганный голос. – Вас заберут в милицию за буйство. Я очень прошу вас, не шумите.

– Буду шуметь, никто не имеет право мне запрещать шуметь. А уж не тебе, женщина меня учить. Да кто ты такая, откуда взялась. Я тебя не знаю, вижу в первый раз. Ты очень некрасива, просто уродлива. Сгинь!

Феоктистов сделал жест, который должен быть означать, чтобы эта женщина немедленно бы исчезла. Однако она никуда не исчезла, этот вывод он сделал на основе того, что снова услышал уже знакомый голос.

– Подождите минутку, мы почти совсем уже пришли. Вот ваш номер. Где ключ от него? В кармане?

– Понятия не имею, где ключ. Я не хочу ни в какой номер. – Внезапно он ощутил в кармане пиджака чужую руку. – Ты куда полезла, это мой карман. У тебя нет никаких прав лезть в него. Я обращусь в полицию, пусть тебя возьмут за воровство. Там деньги, много денег. Ты столько никогда и не видела. Теперь я понимаю, кто ты. Ты – воровка. Хочешь меня обворовать.

Но вместо ответа на этот раз послышался лязг замка. Женщина слегка подтолкнула Феоктистова в спину, но этого было достаточно, чтобы он буквально влетел в номер, едва удержавшись на ногах.

– Слава богу, вы в номере, – облегченно вздохнул все тот же голос. – Вам лучше всего сейчас же лечь спать.

Феоктистов посмотрел на нее. Лицо женщины расплывалось в его глазах, и он никак не мог даже определить, молодая она или не очень, красивая или уродливая. Решив, что в данный момент не имеет никакого значения, он плюхнулся на стул.

– Не хочу спать, я в отличный форме. Послушай, а ты не проститутка? В гостиницах околачивается всегда много вашего брата. Вернее, сестры. Ну, не важно. Я хочу заняться с тобой любовью. У тебя какой тариф? Учитывая, что ты страшна, как смерть, или даже еще страшней, ты должна стоить не дорого. – Феоктистов извлек из кармана мятую купюру, и даже не посмотрев на ее достоинство, протянул бумажку женщине. – Надеюсь, этого довольно. Или у тебя хватит наглости содрать с меня больше. Надо еще посмотреть, что ты за профессионалка. А вдруг любительница. Я терпеть не могу любительниц. Раздевайся.

Предложение Феоктистова, по крайней мере, внешне не вызвало у нее возмущения. Ее голос звучал все так же спокойно.

– Я не проститутка, я – актриса. Поэтому положите деньги на место.

У Феоктистова вдруг родилось сильное желание обидеть ее.

– А разве это не одно и то же. Всегда было одно и то же. Если не хочешь за деньги, что же тебе тогда надо?

– Ничего не надо, хочу только, чтобы вы легли спать. Хотите, я помогу вам раздеться?

– Мне, раздеться? – почему-то удивился он. – Так кто же тогда из нас проститутка я или ты? А, впрочем, можно начинать и с этого. Так, ты хочешь, чтобы я разделся?

– Я хочу, чтобы вы легли спать. Завтра, когда вы протрезвеете, вам будет стыдно за все вами сказанное.

– Мне никогда не бывает стыдно, ни за что, – возразил он. – Стыд – сродни глупости, это удел неполноценных, таких, как ты. От тебя за сто верст несет неполноценностью. О, я знаю ты кто, ты – мышка. Ты такая незаметная, что я тебя до сих пор не заметил. Ты говоришь, что ты актриса?

– В два часа ночи это не имеет никакого значения. У вас завтра в девять часов репетиция, если вы сейчас не ляжете, вы не встанете.

– Тебе-то что за дело, – пожал он плечами, развязывая галстук. – Ну, не лягу, ну не встану, мир что ли обвалится, земля распадется на части? О, какая глупая баба, я понял тебя, ты всего боишься. А вот мне на все наплевать. А что мы будем репетировать?

– Вашу пьесу.

– А, мою пьесу. Ты что там играешь?

– Да, играю.

– И что у тебя за роль? Бабы яги, наверное.

– Сейчас это не имеет значения. Позвольте, я вам помогу раздеться. Если вы уляжетесь в костюме, завтра он будет мятым. А я все аккуратно развешу.

Феоктистов пристально посмотрел на нее, но сознание его еще было в тумане, и он никак не мог по-настоящему ее разглядеть. Он лишь чувствовал, что она какая-то странная. Может, дура.

– Я понял, ты – извращенка. У тебя странное извращение, ты любишь раздевать мужчин.

– Вы правильно догадались, это мое любимое занятие. А потому не мешайте мне вас раздевать. Лучше помогите.

– И что же я должен, по-твоему, сделать?

– Для начала вытянуть вперед руки, чтобы я сняла пиджак. Давайте, будьте умницей, вытягивайте.

Неожиданно для себя Феоктистов послушно вытянул вперед руки, а женщина быстро и ловко сняла с него пиджак.

– Молодец, – похвалила она его. – Теперь, то же самое сделайте и с ногами.

– Брюки, ни за что, – вдруг заерепенился он. – Они скрывают самое ценное из того, что есть у меня. Я никому это не показываю без необходимости. И тебе тоже. А вдруг сглазишь.

– Не говорите глупости. Лучше вытяните ноги.

И снова Феоктистов послушно вытянул, только на этот раз ноги, женщина сняла ботинки, затем попыталась расстегнуть брюки, но тут он вдруг стал вырываться.

– Ты хочешь меня изнасиловать. Я не желаю с тобой заниматься любовью. Ты не красива. Ты – просто уродина!

– Да, я уродина, – невозмутимо согласилась она, – и вам нет смысла волноваться, никто на вашу невинность не покушается.

Феоктистов вдруг рассмеялся.

– Ой, уморила. Да, знаешь, сколько у меня было женщин. Больше чем у тебя волос на голове. Меня бабы просто обожают.

– Я рада за вас. Только сейчас вам лучше всего спать.

Женщина склонилась над ним и ловко избавила его от брюк. Он даже не успел вовремя выступить с протестом. Но, оставшись без одежды, он неожиданно рассердился.

– Кто тебе разрешил снимать с меня брюки, извращенка. И что ты ко мне приклеилась, как жвачка к скамейке. Думаешь, я замолвлю словечко, и тебе дадут хорошую роль? Фигу. – Для большей убедительности он, в самом деле, показал фигу. – С такой рожей только прокаженных играть. В следующий раз я напишу пьесу, где действие происходит в лепрозории. Вот в ней у тебя точно будет роль главной прокаженной.

Сказав этот короткий спитч, Феоктистов вдруг встал, сделал несколько шагов, но неожиданно стал падать. Женщина лишь в последний момент успела его перехватить.

– Вам нельзя так много пить, Константин Вадимович, – с укоризной сказала она.

Но Феоктистову уже было не до разговоров с ней, им овладела непреодолимая сонливость. В ответ лишь хватило сил только что-то промычать. С ее помощью он дотащился до кровати и кулем упал на нее.

И все же силы на последнюю реплику у него еще оставались.

– Сгинь сатана! Что хочу, то и делаю, никто мне не указ.

Через несколько секунд Феоктистов уже громко храпел.

Глава 2

Было еще раннее утро, когда Феоктистов проснулся. Ему понадобилось какое-то время, чтобы осознать, где он лежит. Внезапно он ощутил сильную жажду. Вставать жутко не хотелось, но и терпеть ее он не мог. Не без усилий Феоктистов сполз с кровати, и нетвердой походкой направился к столу. Так как в номере было еще темно, пришлось шарить в поисках графина по нему руками.

Но графина на столе не оказалось. Это моментально вывело Феоктистова из себя.

– Черт побери! Есть в этом паршивом номере хоть капля воды! Хотя бы одна капля! – Со всего размаха его кулак опустился на стол. Не удержавшись на ногах, он полетел в кресло, в котором примостилась на ночь Аркашова. Когда на нее упало тяжелое мужское тело, она закричала.

Ничего не понимающий Феоктистов вскочил на ноги и уставился на женщину.

– Вы, вы кто? Горничная? Да как вы смеете тут находиться! Что за порядки в вашей гостинице! Я буду жаловаться!

– Доброе утро, Константин Вадимович, – уже спокойным тоном ответила Аркашова. – Я не горничная. Я актриса. Актриса театра, в котором вы будете ставить свою пьесу. И сегодня в девять часов у нас первая репетиция. Пожалуйста, не опаздывайте. А я с вашего разрешения пойду.

Аркашова встала и направилась к двери. Феоктистов несколько мгновений ошеломленно смотрел ей вслед. Внезапно он закричал:

– Подождите, актриса, или как вас там! А почему вы оказались ночью в моем номере?

Аркашова остановилась, повернулась к нему.

– Спасала вашу репутацию, – с глубоко скрытой насмешкой ответила она. – Неужели вы ничего не помните?

– У меня не бывает провалов в памяти, даже когда я в стельку пьян. А если я вчера и перебрал, то совсем не много. Во всяком случае, не настолько, чтобы ничего не помнить.

– Я вас прекрасно понимаю, Константин Вадимович. Очень удобная позиция все отрицать. Даже такие очевидные вещи, как вчерашний день.

Феоктистов наморщил лоб, пытаясь то ли что-то вспомнить, то ли что-то, наконец, понять.

– Откуда вам известно мое имя? Вы что рылись в моих документах?

Феоктистов устремился к Аркашовой и схватил ее за руку.

– Стойте! Я сейчас вызову администрацию. Пусть они с вами разберутся, выяснят, что вы за актриса такая!

Вместо ответа Аркашова вырвала из его клешни руку, достала удостоверение из сумочки и протянула его Феоктистову.

– Что это вы мне тут суете, что это за бумажонка? – грубо проговорил Феоктистов.

– Пропуск в театр, – пояснила женщина. – Вам должны были оформить такой же. Сравните.

Феоктистов поднес пропуск к глазам.

– Аркашова Елизавета Петровна, – прочитал он. – Да, действительно. Извините. Так вы, Елизавета Петровна, утверждаете, что спасали мою репутацию? Позвольте вас спросить, каким образом? И почему для этого вам потребовалось провести ночь в моем номере?

– Неужели вы ничего не помните?

– Помню. – Феоктистов напряг память. Но это не помогло, она ему так ничего и не сообщила. – Нет, ничего не помню, – вынужден был констатировать он.

– Вчера вам был представлен весь актерский состав, задействованный в вашей пьесе. Дальше это приятное знакомство, как у нас водится, было продолжено в ресторане в неформальной обстановке.

– Я это прекрасно помню. Только причем тут моя репутация? Неужели я устроил скандал в ресторане?

– Если не считать пары стульев, брошенных в официанта, и нецензурной брани, то в остальном, можно считать, вы вели себя почти безупречно.

– Что значит почти? – возмутился Феоктистов – На что вы намекаете? Уж не хотите ли вы сказать, что я еще и приставал к вам?

– Приставали, приставали. И в очень откровенной форме.

– Надеюсь, вы мне ничего такого не позволили?

– Позволила.

– То есть?

– А что вас так удивляет?

Феоктистов неожиданно для себя почувствовал некоторое смущение. В своей жизни ему доводилось приставать к немалому количеству женщин, но почему-то ему не хотелось, чтобы эта женщина вошла бы в их число. Хотя с другой стороны, какая, в сущности, разница.

– Ну, ведь вы не могли не видеть, что я смертельно пьян. Зачем вам это? Хотя вы, очевидно, хотите роль в моей пьесе?

– В вашей пьесе я уже имею роль. Но если следовать вашей логике, то для этого мне надо было бы снимать штаны не с вас, а с режиссера театра.

– И что вам это удалось? – вдруг с проснувшимся интересом к теме спросил он.

– Нет, они на нем очень крепко держатся, в отличие от ваших. Когда же вы их наденете, наконец!

Только сейчас Феоктистов вспомнил, что стоит перед женщиной в трусах и майке. Он стал суетливо натягивать штаны и рубашку.

– Зачем же вы тогда меня раздели? – спросил он.

– А что вас смущает в данной ситуации? – пожала она плечами.

– Ну, вы теперь, очевидно, будете на что-то рассчитывать. А вы, знаете ли, совершенно не в моем вкусе.

– Да успокойтесь вы. Вчера я вам позволила лишь оскорбительные намеки и слова в свой адрес, не больше.

Феоктистов облегченно вздохнул.

– А я ведь вам поверил. Вы были очень убедительны в своей лжи. Наверное, вы неплохая актриса. А вы действительно будете играть в моей пьесе? Или вы меня опять разыгрываете?

– Простите мне этот невинный розыгрыш. Это вам маленькая месть за вчерашнее.

– А что, я вчера на самом деле был настолько плох?

– Плохи вы были или хороши, это уже не имеет никакого значения. В настоящий момент важно только то, что у нас через час репетиция. А вам надо еще привести себя в порядок, позавтракать и добраться до театра.

– Я после таких бурных застолий не завтракаю, – пояснил он. – Во рту так противно, что ничего не лезет.

– А я вообще никогда не завтракаю.

– В таком случае разрешите мне проводить вас до театра. Заодно вы мне покажете дорогу. Я еще плохо ориентируюсь в вашем городе.

Глава 3

Был уже вечер, когда измученный Феоктистов ввалился в свой номер гостиницы. Им владело такое сильное раздражение, что он не знал, что с ним делать и как выразить его, чтобы хотя бы немного ослабить напряжение внутри себя. Все было не просто плохо, а отвратительно. Театр ему совершенно не понравился, артисты были какие-то все вялые, словно перед этим целую ночь разгружали вагоны или кутили в режиме non-stop. Режиссер какой-то тоже невнятный, и кажется, после попойки. По крайней мере, Феоктистову показалось, что он даже по-настоящему не познакомился с пьесой. Так, пробежал ее по диагонали. То, что он нес по ее поводу, вызвало у Феоктистова такую злость, что он с трудом удержался, чтобы не послать его в нокаут. Такое однажды с ним случилось, правда, в самом начале карьеры. Постановщик так исказил, а скорее изгадил его первое произведение, что он набросился на него сразу после премьеры. Завязалась настоящая потасовка, которую пришлось разнимать тем, кто находился рядом. Вот и сейчас его снова посетило то же самое желание. В какой-то момент Феоктистов ясно понял, что ничего хорошего из его приезда сюда не вылупится, здесь совсем не тот уровень – типичная убогая российская глубинка.

Когда он вырвался из театра, то отправился на прогулку по городу. И она подтвердила уже возникшую ранее у него мысль, что он напрасно сюда приехал. Город оказался невероятно запущенный; некогда он был красив, о чем свидетельствовали остатки когда-то роскошных фасадов зданий. Но это было давно, в последнее же время за ними явно никто не следил, все обветшало так, что могло в любой момент обвалиться прямо на головы прохожих, а что еще каким-то чудом сохранилось, грозило исчезнуть в самом ближайшем будущем.

Ему стало одновременно тошно и грустно, этот город напоминал его жизнь, которая так же обвалилась, как фасады многих зданий, мимо которых он проходил. И символично, что он оказался именно в этом, а не в другом населенном пункте. Здесь время явно остановилось, у него – тоже, они с этим городом побратимы, вот потому и оказались вместе.

Потом Феоктистов стал думать, что эти его мысли – классический мазохизм, что ими он, словно раскаленным прутом, ковыряет свою душевную рану, от чего она болит только сильней. А ему это как раз и надо; как ни странно, но в каком-то извращенном смысле становится даже легче. Он упивается своими несчастьями и неудачами, как когда-то упивался своим счастьем и успехами. Плюс сменился на минус, а все остальное осталось неизменным.

Он пообедал в кафе. Еда оказалась на удивление вкусной, что на какое-то время несколько улучшило его настроение, но ненадолго. Он снова стал бродить по улицам, возле одной полуразрушенной, но действующей церкви остановился, затем зашел внутрь.

Верующих было немного, горели свечи, с икон укоризненно глядели лики святых. К Богу он всю жизнь относился равнодушно, он и верил и не верил; за прожитые годы Феоктистов так и не удосужился выработать четкую позицию по этому вопросу. Было много других более важных и интересных дел. А это, считал Феоктистов, могло и подождать своего часа. Но сейчас он вдруг поймал себя на мысли: а не наступает ли момент, когда надо что-то для себя решить? Или еще можно отложить решение до лучших времен? Но не будет ли потом совсем поздно?

Так и не решив вопрос, Феоктистов вышел из церкви. Больше блуждать по городу не хотелось, он видел достаточно, чтобы окончательно осознать, что совершил ошибку со своим приездом сюда. Поставили бы пьесу и без драматурга; когда он покинет сей мир, кто будет приезжать от его имени? Хотя большая вероятность, что после его смерти его творения тоже умрут. О них забудут, как о потерянном носовом платке.

Настроение окончательно испортилось, он зашел в магазин, купил бутылку водки. И сейчас, оказавшись в номере, его охватило непреодолимое желание поскорей напиться и тем самым забыться. Феоктистов плюхнулся в кресло, достал из портфеля свою покупку. Затем огляделся в поисках стакана. Но нигде его не обнаружил.

– Что за паршивая гостиница, даже стакана нет, – раздраженно буркнул он. – Что я должен из горла хлестать эту гадость? Город дрянь, театрик дрянь, актеришки дрянь. Повсюду одна дрянь. Кормят тоже дрянь. – Это было не правдой, поел в кафе он хорошо, но сказать иначе в силу набранной отрицательной инерции он уже не мог. – Феоктистов откупорил бутылку и прямо из горлышка сделал большой глоток. – А вот водка не дрянь, водка мерзость. А это хуже, чем дрянь, Или дрянь, хуже, чем мерзость. Никак не разберу. И зачем я только сюда приехал. В этом нет никакого смысла, – пошло его сознание по второму кругу. – Ну, поставят эти идиоты мою пьесу, кто об этом узнает? Надо завтра же и смываться. Ну, их к чертовой матери. В городе, где такая мерзкая водка, нормальному человеку нечего делать. Итак, решено, уезжаю. Узнать только надо, когда поезд?

Феоктистов хотел уже звонить на вокзал, когда раздался стук в дверь. Кого там еще принесло? – недовольно подумал он.

– Входите! – громко и раздраженно крикнул он.

Дверь отворилась, и в номер вошла Аркашова. Феоктистов пристально посмотрел на нее. Лицо было знакомое, но где он ее видел, не помнил.

– Я вас где-то видел, – произнес он. – Да вы же артисточка, – внезапно вспомнил Феоктистов. – Та, что ко мне приставала. Хотите продолжить?

– Извините, за вторжение, но я потеряла кошелек. А там последние деньги.

– Вы думаете, что это я украл?

– Я везде искала. Вы – последняя надежда. До зарплаты еще больше недели, а у меня больше денег нет.

– Вы хотите проверить мои карманы, нет ли у меня вашего кошелька? – Феоктистов демонстративно вывернул карманы. – Как видите, кошелька нет. Так что можете уходить. Я хочу побыть один. У меня великая тоска.

Взгляд Аркашовой уперся в стоящую на столе бутылку.

– Кошелек мог куда-нибудь закатиться, можно я поищу.

– И много было там денег?

– Нет, всего 300 рублей.

– Ищите, где хотите. Даже в унитазе, – сделал широкий жест Феоктистов.

– Спасибо, вы очень добры.

Поиски продолжались минут двадцать, но не принесли никаких позитивных результатов. Грустно вздохнув, она посмотрела на Феоктистова.

– Извините, но видно я потеряла кошелек в другом месте. Я пойду. Спокойной ночи.

Аркашова направилась к двери.

– Постойте! – остановил ее Феоктистов. – Вы сказали, что это у вас последние деньги.

Аркашова, не дойдя до двери несколько шагов, остановилась и посмотрела на Феоктистова.

– Да. Но вы не беспокойтесь, я выкручусь. Я привыкла, что у меня деньги кончаются задолго до дня зарплаты. В этот раз закончатся на несколько дней раньше. Только и всего.

– А как же вы живете? Что едите?

– О, этим все в порядке, у меня целый погреб забит картошкой. У меня свой огород, мои урожаи считаются в городе самыми высокими. Ко мне даже приходят учиться, как выращивать картофель. Но у них все равно почему-то так не получается. До свидания.

– Да подождите вы. А почему у них так не получается?

– Не знаю. Просто не получается.

– Вы что знаете секреты?

– Я ж сказала: не знаю.

– Но неужели вы будете есть одну картошку?

– Но почему одну, у меня есть немного сала.

– И все?

– И все.

– И вам нравится такая жизнь?

– В общем, да.

– Ничего не понимаю. Это же кошмар, целую неделю жрать одну картошку. Лучше уж удавиться.

– Не лучше. Лучше есть картошку.

– Вы странная женщина. Может вы не совсем нормальная. Да на кой сдался вам этот театр? Какую роль вы получили в моей пьесе? Кажется, там всего несколько десятков слов.

– Что делать, я актриса второго плана. Я знаю свой шесток.