Отзывы на книгу «Дар», страница 3

Так уж вышло, что я до сей поры не читала Набокова и очень хотела это упущение поправить, так как фигура в русской литературе, что и говорить, весомая. Но я глубоко ошиблась с выбором произведения, так что эта рецензия будет представлять собой довольно странное зрелище: книга у меня не пошла совершенно, но я буду пытаться выразить в отзыве нечто одобрительное.

Почему вдруг такое насилие над собой? Да потому что язык у Набокова с первых страниц ввел меня в состояние экстаза. Это как раз то, что я люблю – длинные, замысловато вьющиеся предложения, неизбежно содержащие в себе иронию, а еще – множество метафор. Это тот текст, который можно пить. Это потрясающий текст, заслуживающий высшей похвалы. Единственное, что иногда автор, на мой взгляд, перебарщивает, и из-за сплетения отвлеченных витиеватостей порой сложно отследить само повествование, но этот роман таков, что подобный ход язык не поворачивается назвать минусом.

Так почему же у меня вдруг не пошла эта книга? Все просто, дело в сюжете. Подобное мне претит. Я ненавижу книги о писателях и о собственно процессе создания литературы. Меня буквально выворачивает наизнанку от таких сюжетов. При выборе книги мне думалось, что все-таки классик – это классик, и, не ровен час, впечатление будет совсем иным, но нет. Классик, не классик – текст впитывался, да, но из-за самого сюжета у меня было такое ощущение, словно я продираюсь сквозь нечто труднопроходимое и крайне неприятное. Очень тяжелое вышло чтение, и принцип дочитывать книги в этом случае доставил мне немало мучений.

Однако я понимаю, что многим людям, наоборот, интересна такая тема, и тогда роман, вероятно, придется им очень даже по вкусу. Но у меня такое просто не идет. Это не вина романа и уж тем более Набокова.

К этому произведению я подошла как-то неостоpожно, не почитав отзывов и имея очень смyтное представление о нем. И зря, потому что оно оказалось гораздо сложнее, чем я ожидала, и настолько, что мне не раз хотелось отложить книгу в пpоцессе чтения. Это автобиографичеcкий роман, рассказывающий о жизни и cтановлении как пиcателя эмигрaнта Фёдоpa Конcтантиновича Годyнова-Чеpдынцева (фамилия-то кaкая!). Его жизнь в Геpмании, тоcка по pодине, попытки написать cерьезный роман - это всё составляет сюжет произведения. Но в то же время «Дар» - это «роман в романе»: наш главный геpой пишет книгу о жизни кpитика и писателя Н.Г. Чеpнышевского, и даже целая длиннющaя глaва поcвящена ему - она и есть роман Фёдоpa Константиновичa. Постоянные отклонeния от основных событий, ёмкиe фpазы, и в то же время всё какими-то лёгкими, «поpхающими» штрихaми, невeроятное влaдение русcким языком - все это хaрактерные чеpты произведения.

Писать отзыв после первого и пока единственного прочтения этой книги — не просто несвоевременно, но даже как-то неприлично. Это сложное по своему составу произведение, состоящее из множества пластов, поэтому разобраться в нём с ходу, в один приём, попросту невозможно. "Дар" требует от читателя большого умственного напряжения и внимания. Это книга о поиске героем своего места в литературе, роман о романе.

Достаточно сказать, что историк литературы  Александр Алексеевич Долинин , проделавший огромную работу, результатом которой стала его книга  Комментарий к роману Владимира Набокова «Дар»  , заметил, что «многолетнее изучение "Дара" убедило меня в том, что роман требует не только сопроводительного, но и отдельного монографического комментария, поскольку в нём насчитывается более тысячи мест, требующих пояснения». Что тут можно добавить?

Роман дался мне нелегко, это правда. Местами приходилось перечитывать один и тот же абзац (предложение, фразу) по нескольку раз, продираясь сквозь густые заросли набоковских метафор, иносказаний, грамматических и лексический конструкций. Сумасшедший, фантастический, удивительный слог!

Как читать роман? По словам Долинина, «если читать роман традиционно, как линейный текст, от эпиграфа до финальной онегинской строфы, то авторский замысел понять трудно. События в романе развиваются вяло, преобладают рассуждения». В предисловии к английскому изданию Набоков дал читателям ключ к прочтению романа:

«Сюжет первой главы сосредоточен вокруг стихотворений Федора. Во второй литературное творчество Федора развивается в сторону Пушкина, и здесь он описывает зоологические изыскания отца. Третья глава оборачивается к Гоголю, но настоящий её стержень — любовное стихотворение, посвященное Зине. Книга Федора о Чернышевском, — спираль внутри сонета, — занимает четвертую главу. В последней главе сходятся все предшествующие темы и намечается образ книги, которую Федор мечтает когда-нибудь написать: «Дар».

Признаюсь, я отношусь к Набокову с особым пиететом. Разве может не восхищать его виртуозное владение, наверное, всеми возможными инструментами и средствами русского языка? Да что там русского! Позднее, когда он писал и издавал свои книги уже на английском языке, один из американских литературных критиков отметил, что «словарный запас г-на Набокова способен сразить наповал составителей Оксфордского словаря».

Для меня Набоков — необъяснимое явление, гость из космоса, представитель высокоразвитой цивилизации. Творческий гений, безукоризненно владеющий словом. Глубоко эрудированный и смелый в суждениях человек.

Всем тем, кто интересуется творчеством Набокова, безусловно, стоит прочесть эту книгу. И одного раза будет явно недостаточно.

А знаете, что в нем главное? Не родной язык, который хочется проговорить вслух: одна, другая, третья фраза. Недавно довелось услышать, как русский сравнивают с халатом (английский - деловой костюм, французский - мундир). Нет, подумала, шуба. Роскошная соболья на ветхой засаленной подкладке и с прорехами в карманах. Но изначально дорогой материал, богатый. Так вот, у Набокова - это мех, играющий на свету, удивительным образом оживающий. Не мертвая материя, живой смышленый хищный соболь.

И не глубина погружения в психологию персонажа, будь то ужасный невинный Гумберт ("Убил-ты Куил-ты"), сумасшедший гений Лужин или невыносимостью роковой любви раздавленный герой "Обскура". И не сумерки богов: "Пора. Мы уходим. Еще молодые. Со списком еще не приснившихся снов. С последним, чуть зримым мерцаньем России. На фосфорных рифмах последних стихов." Умный, яркий, из родовитой интеллигентной семьи (да, бывает и такое) мальчик. Четырьмя языками свободно владеющий. Нет спорта, которым не пробовал бы заниматься.

И даже не то, что остается единственным русским писателем, покорившим Америку произведениями на английском. А ценил, едва ли не более успехов литературных, энтомологические. Какая-то невзрачная бабочка, им описанная, в имени своем "Набоковия" имеет. И все-таки, знаете, что в нем главное? Счастье. Не оговорилась. Полное до избыточности ощущение счастья, жизни,оно переливается через край, мельчайшими крапинками брызг, радужной пыльцой окатывает читателя, на мгновение заражая его счастливостью.

Тут, в "Даре" есть небольшой эпизод, воспоминание Федора о рассказе отца. Вступившего во время одного из тяньшанских путешествий в основание радуги. И о том, как все вокруг мгновенно переменилось, расцвеченное волшебством. Федор-Теодор- "божий дар". Дар внутри имени; дар богов, талант, что отмечает все, написанное им (не зарытый в землю, не таковы солнечные Тельцы, чтобы избыточность, в них положенную, растранжирить бездарно. Основной капитал, грамотно помещенный, хотя бы даже и пришлось довольствоваться сухой коркой, которую одну обеспечивают проценты).

А еще Телец - это телесность. И сейчас не о потребностях молодого здорового тела, многих необходимых вещей лишенного. Об иной плоти. Плотности и плотскости, жизненности, витальности сочиненного. Автором и персонажем. Начала с соболя, теперь другой хищник на память приходит. Как-то в зоомагазине минут пять кряду смотрела, открыв рот на скользящего переливающегося в руках продавщицы хорька. Обманчивая бескостность податливость, у хищного и очень себе на уме зверя.

И, коли заговорила о переливах, Набоков метаморфичен. Избыток, который позволяет конвертироваться при необходимости в другого человека или в животное-насекомое. Или в растение (оно, может, чувствует боль в срезанной для привоя ветке, но, чуть погодя, принимается питать ее соками, зеленеет, плодоносит). А если совсем невыносимым становится давление - минерал или чистая цифра, число. После, переждав, восстановившись, перетерпев на низкой или иной энергетике, можно вернуться к себе и в себя (или не возвращаться).

Соединение всемогущества античного божества с совершенно человеческим страдательным залогом. Первым ненадолго заражаешься, учишься ему, продолжая нести в себе много после того, как книга прочитана. А второе - это чтобы помнить, кто ты есть. И в этом подлинный Дар.

Уже сутки я ломаю голову, как описать впечатления об этой книге-шараде, книге-лабиринте. Решила, что сейчас я напишу поверхностные первые мысли. Потом, когда ознакомлюсь с комментариями по роману Долинина, напишу уже про следующий слой романа.

Итак, мы оказываемся в Берлине начала 30-х годов в среде русской эмиграции. Молодой поэт Фёдор Константинович Чердынцев-Годунов живёт по съёмным квартирам, перебиваясь уроками и переводами. Часть книги мы проводим в его воспоминаниях о пропавшей России, а часть в сером настоящем, где внезапным солнечным цветком расцветает история его любви. А ещё здесь есть "повесть в повести" о Чернышевском - очень интересная вещь. Я ещё никогда не встречала такой биографии.

Ещё могу сказать, что чтение романа напомнило мне катание с ледяной горки. Сначала страниц 10 я пыхтя карабкалась на крутую горку текста, разгребая пушистые нагромождения эпитетов, метафор, сравнений и иже с ними. Наконец я забралась на вершину, где все эти пушистики не мешали уже разглядеть сюжет и взаимосвязи героев. С этого момента я села на санки и рванула вперёд, скользя по тексту без помех.

Теперь осталось расшифровать все головоломки этой книги-загадки. Я понимаю, что Набоков написал свою биографию и вплел в неё биографию Чернышевского. Но не всё в этих биографиях правда. Это тот самый случай, когда правда и ложь смешаны в равных долях, отчего вещь становится реальнее, чем напиши автор просто свою биографию без вымысла. Вот такой вот парадокс.

Что читали у Набокова?

Я вымучивал эту книгу. Читал ее очень долго. Почему? Сложно сказать наверняка...Может из-за того, что я читал внимательно, а передо мной был чистейший образец модернизма, роман, характерный для своего времени - тогда ведь уже были Джойс, Дос Пассос, Деблин... Набоков вполне пользовался и монтажом и внутренними монологами, читать такое ведь не просто. Особенно, когда повествование такое неторопливое, полное отступлений, красивейших описаний, на каждой странице - чистейшая поэзия. За одну фразу : "Ночь, тихо идет дождь, - он нашел свой ночной темп и теперь может идти бесконечно", я готов низко поклониться, а там ведь таких много - настоящая кладовая. Остается только перечитывать и перечитывать. Но только как поэзию. В целом, мне не понравилось, что Набоков, так щедро пользуясь этими акробатическими приемами словесных изысков, так и не подвел читателя к какой-то важной мысли, к чему-то потрясающему, переворачивающему сознание, помогающему разобраться в чем-то. Недостаточно для этого издеваться над глупым Чернышевским, над всеми его соратниками, над самим идиотическим временем этого недалекого нигилизма. Недостаточно описать дебильную русскую эмиграцию в Берлине, которая за исключением немногих, ничем не лучше окружения Чернышевского. Финал и вовсе заставляет разводить руками. Мы читаем долгое, многостраничное посвящение мужским "трусикам" - фраза, от которой тошнит повторяется и повторяется. ну почему не просто - трусы!!!? И вот финал - впереди долгая, счастливая жизнь. Все хорошо. Понятно, значит весь роман о том, посмотрите на меня, какой я классненький чувак, как у меня все получается хорошо. Да, не всегда гладко, но все будет. Я не вдаюсь в исследования запредельных миров, не скорблю о всемирной душе, запертой в темнице, мне плевать на социальные проблемы - я живу и наслаждаюсь. Загораю голышом, подложив трусики под стриженую голову. Здорово, конечно, но это пошло. Красиво, но пошло.

Бывает, что в течение долгого времени тебе обещается большая удача, в которую с самого начала не веришь, так она не похожа на прочие подношения судьбы, а если порой и думаешь о ней, то как бы со снисхождением к фантазии, -- но когда наконец, в очень будничный день с западным ветром, приходит известие, просто, мгновенно и окончательно уничтожающее всякую надежду на нее, то вдруг с удивлением понимаешь, что, хоть и не верил, а все это время жил ею, не сознавая постоянного, домашнего присутствия мечты, давно ставшей упитанной и самостоятельной, так что теперь никак не вытолкнешь ее из жизни, не сделав в жизни дыры.

Помню, учили мы творчество Владимира Набокова в университете. У нас историю русской литературы вел очень пожилой, вечно брюзжащий, предвзятый и вредный преподаватель. Я имею полное право это сказать, поскольку ко мне он относился значительно лучше, чем ко многим другим. Предвзятость эта выражалась не только по отношению к студентам, но и по отношению к авторам произведений. Вот например Достоевского он уважает, а Булгакова, одного из моих любимых авторов, презирает, потому, что он видите ли знаменитее Платонова и что даже последний двоечник и книгоненавистник слышал о "Мастере и Маргарите", даже если не читал его, а великого Платонова незаслуженно забыли... Продиктовав тему лекции "Жизнь и творчество Владимира Набокова", он сделал драматическую паузу и пафосно воскликнул: "Знаю-знаю, о чем вы подумали, только через мой труп!". Это он роман Лолита имел ввиду. К слову, "Лолиту" я еще не читала. Набоков ворвался в мою жизнь литературными фейерверками под названием Приглашение на казнь (отзыв) и Защита Лужина (рецензия). И теперь вот "Дар". Что ж, узнаваемое великолепие слога этого писателя, потрясающие образы и сюжеты. "Прекрасно до отвращения", как говорит моя подруга EffieTrinket .

Гений - это негр, который во сне видит снег.

Тема гениальности, творчества, писательства всегда мне была интересна. Одновременно я читала несколько книг в рамках "Игры в классики", в частности Джек Лондон "Мартин Иден" (Рецензия) с похожей темой. Набоков как всегда не разочаровал. Потрясающая вещь!

В письме к редактору Владимир Набоков отметил, что «мертвые сраму не имут». Если просмотреть его прозу, то заметно, как часто он следовал жестокой русской поговорке.

Незадолго до войны Набоков написал роман «Дар». В четвертой главе представлена специфическая реконструкция литературных и политических процессов России XIX века, а в центре повествования находится фигура революционера-демократа Николая Чернышевского. Также появляются Иван Тургенев и Федор Достоевский. Про Тургенева говорится, что «его уговорили произнести приписываемые ему слова «Спасите, спасите, я единственный сын у матери!». То есть Набоков отсылает читателя к постыдному эпизоду из жизни создателя «Отцов и детей», когда будучи юношей во время пожара на корабле «Николай I» он запаниковал и устремился к шлюпкам, распихивая женщин и причитая, что он богатый сын вдовы и должен быть спасен. Этот инцидент, к слову, Тургенев не мог забыть всю жизнь и незадолго до смерти написал о нем покаянную миниатюру «Пожар на море». Про Достоевского также приводятся компрометирующие сведения, в частности, что он писал «смиренно-просительные послания … из Семипалатинска к сильным мира сего». Любопытно, но этот пассаж вызвал в свое время саркастическое замечание публициста Виктора Ерофеева: «Тебя бы самого в Семипалатинск!». И действительно, если посмотреть исторические статьи про поселение в Семипалатинске, куда после фарсового расстрела был этапирован Достоевский, становится понято, что условия там были не из лучших. Будущий автор «Идиота» жил в грязной казарме с солдатами, потом его перевели в маленький, затерянный в песчаных пустырях сруб, где кишели блохи и тараканы. Набоков однажды сказал, что одно из ужасных воспоминаний его жизни – коллективный поход с одноклассниками, когда в течение суток он не принимал ванну. Что бы с ним стало, окажись он на месте Достоевского? Воображение отказывается представить эту картину.

Что до главного героя четвертой главы «Дара» – Николая Чернышевского, то писатель по отношению к нему ведет себя с гуманизмом вивисектора и сортирным юмором стендап-комика. В письме к современнику, поэту и критику Владиславу Ходасевичу, Набоков отметил, что начав изучать жизнь своего героя, пришел к выводу, что он был «бездарнее многих, но многих мужественнее». Однако взявшись за сочинительство, Набоков акцентировал внимание в основном на отталкивающих сторонах его натуры, физиологических подробностях. Сосланный царем на каторгу за антиправительственную брошюру «Великорусс», Чернышевский показан жалким недотепой: случайная женщина, дернув дверь общественного туалета застает его со спущенными штанами («Однажды он бросился за большой нуждой в дом на Гороховой… и уже оправлялся, когда «какая-то девушка в красном» отворила дверь»), жена ему изменяет, а свои мужские потребности он разрешает способом, который практикуют пубертатные подростки. В общем, неудивительно, что при публикации «Дара» в журнале «Современные записки» четвертая глава была опущена редакторами, а когда спустя 14 лет вышла полная версия многие русские интеллигенты не смогли простить Набокову его пристрастный портрет Чернышевского. Известный филолог Омри Ронен, как-то спросил у гарвардского слависта Романа Якобсона, как тот относится к роману «Дар». «Но ведь он там пишет, что Чернышевский занимался онанизмом» – нахмурился Якобсон. «Он написал: неравная борьба с плотью, кончавшаяся тайным компромиссом» – поправил Ронен. «Ну, а что это значит?» – спросил Якобсон. Смысл диалога в том, что никакой дар, стиль, метафоры и перифрастические обороты не скроют и не компенсируют глумление над человеком. А также, вероятно, в том, что не все как Набоков считают будто «мертвые не имут сраму».

Долго меня пугали этой книгой: «произведение хорошее, но написано очень уж сложно и осилить его может далеко не каждый» - говорили мне даже те читатели, которые считают Набокова любимым автором. Достаточно прочесть несколько первых рецензий на лайвлибе, чтобы остерегаться читать этот роман. Однако, убедившись в том, что Набоков – однозначно мой автор, я решился прикоснуться к его Дару в прямом и переносном смысле этого слова. Впечатления от чтения неоднозначные, поэтому в рецензии изложу короткие тезисы, стараясь избегать пространных рассуждений, чтобы не попасть в неловкое положение. Итак, начнем.

1 Автор, как всегда, восхищает своим стилем, который не может сравниться для меня с каким-либо другим писателем. Слог Дара, безусловно, тяжеловесен, стиль не доставляет такого наслаждения, как в Приглашении на казнь или Лолите. Книга читается не так быстро, как другие труды Набокова. Однако Дар совсем не похож на 4 произведения автора, которые я прочитал ранее. В этом для меня и заключается главная ценность данного романа, ведь Набоков в очередной раз показал свою многогранность, умение быть столь разноплановым в своём творчестве и способность виртуозно орудовать тем писательским даром, которым наградила его судьба. Ведь даже самые банальные эпизоды, написанные пером мастера, способно привлечь внимание читателя, как то: поедание борща, в котором Набоков разглядел «восклицательный знак сметаны», сцена болезни героя, в которой измерение температуры буквально превращается в магическое действие, прогулка по лесу, не оставляющая равнодушным даже самого черствого циника, давно утратившего способность любоваться природой. Перечислять можно ещё много, но лучше всё прочесть самим и вкусить набоковский деликатес натощак))

2. безумно интересно было открыть для себя Набокова-поэта. Вообще я более чем далек от стихосложения и теории литературы, подобно Онегину, Ваш покорный слуга не в состоянии отличить ямба от хорея ( стыдно, но зато честно). Однако образы, метафоры, рифмы, аллитерации и прочие изыски, встречавшиеся в произведениях главного героя, были очень любопытными для меня. Творчество Фёдора Константиновича представляло для меня, главным образом, эстетический интерес. Я буквально смаковал тот незабываемый вкус, который приобретали обычные слова, попавшие под власть гениального литератора. На мой взгляд, читать эти стихи приятно, даже если особо не получается вникнуть в их смысл. Только Набоков способен заинтересовать тем, что обычно кажется мне скучным. Это и есть настоящий ДАР!

3. Очень интересно описал Набоков творческое становление Фёдора Константиновича. Кратко, но ёмко. Чувствуется, что и сам автор романа прошел этот тернистый путь. Муки поэта воспринимаются так, будто речь идёт о твоём собственном сборнике стихов или первой художественной биографической книге. Иногда складывалось ощущение, будто сам молодой гений не до конца понимает себя, и пытается выразить в творчестве свою исключительность, ибо другие способы это сделать ему недоступны. Чего только стоят его размышления о чувствах к Зине или поведение поэта на литературных кружках.

Теперь о некоторых чисто субъективных минусах произведения. 1 Вкрапление в основной текст романа биографии Чернышевского. Эта часть чтения была действительно самой сложной для меня. Нередко действительно испытывал скуку и хотел, чтобы повествование поскорее вернулось в прежнее русло. Ну не близка мне та эпоха, о которой рассуждал Федор Константинович. Ну не могу я проникнуться личностью Чернышевского и сочувствовать арестованному философу. Интересно, конечно, было читать о жизни Николая Гавриловича в сослагательном наклоненнии, но всё равно это было очень тяжело. Однако я прекрасно понимал, что моё восприятие текста обусловлено вовсе не бездарностью автора, а собственной непросвещенностью. Потом я сравнивал себя с критиками, писавшими разгромные рецензии на биографию Чернышевского после её выхода в печать. Ведь было очевидно, что мы просто не в состоянии постичь глубину Дара истинного гения, который осмелился высказать то, о чем другие молчали, который решился написать так, как другие писать боялись. Ведь практически все великие таланты были изначально приняты в штыки широкой общественностью….

2 Ещё я не очень доволен размытостью финала и особенно непонятной развязкой интригующей сюжетной линии судьбы отца главного героя. Впрочем, последние строки романа дают отпор возмущениям посредственных читателей:

Прощай же, книга! Для видений – отсрочки смертной тоже нет. С колен поднимется Евгений, – но удаляется поэт. И все же слух не может сразу расстаться с музыкой, рассказу дать замереть… судьба сама еще звенит, – и для ума внимательного нет границы – там, где поставил точку я: продленный призрак бытия синеет за чертой страницы, как завтрашние облака, – и не кончается строка.

Подводим итоги: пятая встреча с Набоковым стала действительно сложнейшей для меня. Однако я в очередной раз убедился в потрясающем Даре автора. Поэтому 4 звезды я ставлю не Набокову, а себе любимому, ибо ещё не дорос до литературы такого уровня. Однозначно буду дальше знакомиться с творчеством гениального писателя.

В общем и целом Дар- книга на любителя творчества Набокова. Если Вы читали автора раньше, и его произведения не пришлись Вам по вкусу, пожалуйста, не читайте этот роман и не пишите гневных рецензий, ибо постичь Дар гения –невероятно сложная, если не сказать, невыполнимая задача.

8,5/10.

Читать или не читать книгу "Дар" Владимира Набокова?

Читать только, если вы жёсткий литературный перверт.

Если бы у "Дара" был сюжет, то его начало можно было бы описать так: главный герой, Фёдор Годунов-Чердынцев, молодой поэт в эмиграции. Живёт в Берлине, пишет стихи, рефлексирует, посещает русские литературные кружки. Отношение Фёдора к искусству и его собственные, Фёдора, труды, начинают развиваться, когда юный поэт пробует себя в прозе и в любви.

"Дар" — это сгусток всего того, за что обычно не любят Набокова. В "Даре" почти нет сюжета, зато полно словес и многобуквия. То, что русская культура ценит и хранит, "Дар" цинично высмеивает. Там, где читатели ждут единства с главным персонажем, "Дар" ставит героя выше всех. Да ещё ко ко всему прочему "Дар" — это проза с элементами поэтичности И с поэтическими вставками. Проще говоря, эта книга не для слабонервных.

Но мне нравится Набоков даже в своей абсолютной Набоковщине. Я готова часами смотреть на то, как он описывает свои ощущения от дождя, от вечера, от тесной комнатки эмигранта, как он любуется собственным писательским мастерством, как он рассуждает о том, что уже давно принято за догму. Потому что делает он это красиво. "Дар" мне видится квинтэссенцией Набоковской поэтики. Столь мелодично, элегантно и вкусно складывать слова не столько ради смысла, сколько ради наслаждения СЛОВОМ, и выстроить из этого не рассказ, а здоровенный роман — это силища. Это действительно писательский дар.

Кстати, о писательском даре. Книга особенно зайдёт тем людям, которые живут сочинительством. Читать о том, как Фёдор Константинович размышляет над очередной строфой, писателям крайне приятно. Потому что читаешь и понимаешь "фух, я не один такой". В этом смысле "Дар" отчасти терапевтическая книга. Она неплохо так успокаивает современных авторов, говоря: "Дар — это трудно,  а словесность — это непрекращающаяся, вечно неудовлетворяющая работа".