Спутница по июньской ночи

V

Вернулся Тихон примерно через час, когда костер окончательно погас и лишь угли смутно просвечивали из золы. Полог в палатку был прикрыт, и там, за этим пологом, стояла такая тишина, словно бы в палатке никого не было. Осторожно обойдя оставшуюся кучу дров, Тихон нашел свой рюкзак и удивленно застыл над его неожиданной пустотой. Он пошарил вокруг, но спальника не было, и в это время из палатки его окликнула Лена:

– Тихон, это вы?

– Да…

– Боже мой, что же это вы такое делаете? – горячо и обиженно прошептала Лена, и Тихон представил, как сузились ее горячие карие глаза, пересеченные вертикальными, как у кошки, зрачками.

– А что я делаю? – напугался Тихон…

– Где вы пропали? – голос у нее стал капризно-плаксивым. – Разве можно так: ушли, бог знает куда, и оставили меня одну. А я что только не передумала за это время… Тут кто-то все время скребется возле палатки и нюхает – я думала, что с ума сойду… Больше не делайте так, хорошо?

– Хорошо, – Тихон и в самом деле почувствовал себя виноватым.

– И приходите скорее… Я ваш спальник сама из рюкзака достала… Это ничего?

– Н-ничего, – Тихон растерянно выпустил рюкзак, и он с шорохом упал на землю.

– Вы слышите? – встревожилась Лена. – Что это?

– Рюкзак упал, – севшим голосом откликнулся Тихон.

– Идите же скорее! – нетерпеливо приказала Лена. – А то я ни за что не усну. – Она тихо засмеялась: – Или вы меня боитесь? Не бойтесь – я не страшная, да и постелила вам в самом уголочке…

– Я не боюсь – чего мне бояться? – пробурчал Тихон, на самом деле едва справляясь с дыханием, едва проталкивая слова сквозь пересохшие губы. – Мне что-то пить хочется… Вы чайник куда поставили?

– Чайник? – удивилась Лена. – Да зачем вам чайник, выпейте лучше пива…

И он с радостью ухватился за эту мысль. Отыскав бутылку, Тихон запрокинул голову и опорожнил ее на одном дыхании. Потом, смиряя удары сердца, прислушался: Тихону было сладко и тревожно медлить именно в эти минуты, когда он уже почти наверняка знал, что произойдет дальше…

– Ну, где же вы там?

– Иду, – сухими губами проскрипел Тихон, и как бы со стороны увидел себя и в самом деле идущим к пологу палатки, тяжело темнеющей от выпавшей росы.

– Только хорошо закройте палатку, чтобы мы утром не замерзли, – попросила Лена, и Тихон про себя отметил, как интимно и многозначительно звучит это «мы».

По голосу он определил, что она лежит в левом углу и, пересиливая что-то в себе, ломая это что-то, полез в правый угол, уже стыдясь и спазм, перехвативших горло, и лихорадочного стука сердца.

– Где вы? – он почувствовал, как ее рука шарит в темноте. – Я боюсь одна… Мне хол-лодно…

И столько наивной беспомощности прозвучало в ее голосе, так он был прост и греховен, такие малиновые подголоски послышались в нем, что Тихон, до боли сжимая зубы и крепко жмуря глаза, с коротким, беспамятным стоном посунулся в ее сторону, обнимая и притискивая к себе мягкие, податливые плечи.

VI

– Ой-ой-ой! – смеясь, говорила она. – Какой же вы, Тихон, медведь… У меня все прямо болит, особенно вот здесь и здесь…

Она взяла его покорную руку и бесстыдно показала эти места.

– Какой-то вы тяжелый, как мешок.

Тихон, разметавшись на спине, счастливый так, как может быть счастлив мужчина после первой близости с понравившейся женщиной, блаженно улыбался, готовый на все ради этого полузнакомого и греховно-родного для него теперь существа.

– Тихон, вы почему молчите? – насторожилась Лена.

– Да просто так, – мечтательно улыбаясь, ответил он.

Видимо, она почувствовала состояние Тихона, слегка придвинулась и опустила голову на его грудь.

– Тихон, вам было хорошо со мной, да?

И он, чумея от ее детской непосредственности, показавшейся ему вполне естественной, крепко и благодарно обнял Лену, жадно вдыхая горьковатый запах дыма от ее растрепанных волос.

– Д-да! – сквозь стиснутые зубы горячо прошептал он…

– Ой, Тихон, уже светает, – устало сказала она под утро, мягко, но настойчиво освобождаясь от его объятий. – Ночь пролетела, а мы так и не поспали…

– К чёр-р-рту сон! – приподнимаясь на локте и силясь разглядеть ее лицо, решительно объявил Тихон. – Разве можно спать в такую ночь?!

– А Валерик? – вдруг спросила она. – Вы забыли? Он же сразу поймет, что мы с вами не спали всю ночь…

– Валерик? – машинально переспросил Тихон и громко захохотал. – К черту твоего Валерика! Пусть приезжает и смотрит сколько угодно… Вал-ле-е-ерик, – передразнил он.

– Что вы этим хотите сказать? – сразу насторожилась Лена, и Тихон почувствовал, как напряглась и отдалилась она от него. И еще его неприятно удивляло, что она упорно говорит ему «вы».

– Лена, Леночка! – Тихон порывисто сел на своем спальнике. – Хотите все начистоту?

– Конечно! – живо откликнулась она.

– Ведь мы с вами здесь не случайно…

– Как это? – удивилась Лена.

– Да так… Только, чур, в обморок не падать.

– Со мной этого не произойдет, – твердо пообещала Лена, еще немного подвигаясь – теперь уже от Тихона, и удобнее устраиваясь где-то там, у себя в углу.

– Вот и отлично! – Тихона все еще не покидало приподнятое, по щенячьи восторженное настроение. И он рассказал ей все, даже о самом последнем предложении Валерки – немного поволочиться за молоденькой девчонкой… Наконец, он умолк, ожидая реакции Лены на свои слова, но она безмолвно лежала в своем углу.

– Лена, вы спите? – не выдержав, спросил Тихон.

– Нет, конечно, – спокойно ответила она и, немного погодя дрогнувшим голосом добавила: – Я всегда знала, что Валерик – хорошее трепло… Но он все равно классный… Правда, Тихон?

Тихон опешил. Он даже не нашелся, что ответить на это. Он ожидал, что на Валеркину голову сейчас же посыпятся угрозы и проклятия, и даже приготовился слегка защитить его, поскольку чувствовал не бескорыстность своего рассказа, и вдруг вместо всего этого – «Валерик все равно классный», да еще и сказанное убийственно спокойным тоном. И он, теряясь от неожиданной реакции Лены, совершил еще одну глупость, спросил ее:

– А как же теперь с этой… ну, беременностью?

– А никак! – легко ответила Лена и вдруг засмеялась: – Пусть вас это не беспокоит, Тихон. Зачем вам это? Мы с Валериком сами разберемся…

– Да мне-то что, – окончательно глупея, и с ужасом понимая, что Лена неудержимо отдаляется от него на невозвратное расстояние, пробормотал Тихон. – Я это только так спросил, для твоей же пользы…

К стыду своему он вдруг понял, что эта семнадцатилетняя девочка или в сто раз умнее его, или же сам он безнадежно отстал от современной молодежи, которая, в отличие от него, не только другую музыку слушает, но и живет по-другому. Именно из-за этого отличия Лена вдруг стала ему еще дороже и ближе: до горячего жара в груди, до пощипывания в глазах. Тихон тяжело подался к Лене, уткнулся головой в ее мягкий, теплый живот и бессвязно забормотал:

– Лена, Леночка… Я вас… Я все для вас… Я никогда не вспомню… Мы вместе все забудем. Леночка, поедем со мной… У нас хорошо, честное слово… У нас дом большой, под железной крышей. А если отдельно захочешь – пожалуйста: главному электрику всегда квартира найдется… Лена, Леночка, – бормотал Тихон, постепенно поднимая голову все выше, чувствуя, как не сразу, но начинает реагировать на его слова Лена, как медленно и неуверенно гладит она его жесткие волосы, изредка вздрагивая хрупким телом. – И никто не узнает, от кого у нас родится этот ребенок… Я детей люблю, Леночка, мне все равно – чей он там… Я буду знать, что он твой, и этого мне достаточно…

– Зачем, Тихон, зачем? – целуя его в губы, взволнованно ответила Лена. – Я же люблю Валерика… Я его очень-очень люблю, разве вы этого не понимаете? – Она сильно и требовательно потянула его к себе. – Тихон, Тихон, – смеясь, шептала она, – какой вы большой и глупенький… Нет, честное слово…

VII

Окончательно рассвело и дневные ощущения совсем не походили на ночные. Опустошенный и жалкий, Тихон уныло лежал в своем углу, стыдясь повернуть голову в сторону устало разметавшейся во сне Лены. Как ни старался, он не мог определить свое теперешнее состояние: с одной стороны, он был счастлив и мог, при желании, еще усилить это счастье, а с другой – Тихон отлично понимал зыбкость и временность этого счастья… Но еще больше угнетало Тихона сознание, что никакой силой он не в состоянии удержать эту девочку возле себя. Сейчас это сознание только зарождалось в нем, и Тихон с ужасом думал о том часе, когда оно достигнет вершины… Вот она, лежит рядом, загорелая, красивая, и он волен делать с нею все, что угодно, и в то же время он совершенно не властен над нею. Как это понимать? Как объяснить?

Тихон болезненно сморщился, непроизвольно раскачивая головой.

– Что с вами, Тихон? – сонно спросила Лена.

– Ничего…

– Вы все?

– Что?..

– Больше ничего не хотите?

Он хотел… Он очень хотел придушить ее сейчас же, немедленно, но вместо этого холодно и раздельно ответил:

– Я… больше… ничего… не хочу…

– Знаете, тогда вам лучше перебраться к костру.

– Почему это?

– А вдруг Валерик приедет? Вы вместе со спальником там устройтесь и поспите, а я здесь посплю… Хорошо?

Тихону так хотелось закричать: к черту Валерика! К черту этого приторного бабника… И спросить ее, неужели она не видит, кто такой на самом деле Валерик? Но ничего этого он спрашивать не стал, смутно догадываясь, что все слова и вопросы будут напрасными…

– Приятного сна, – с плохо скрываемым раздражением пожелал Тихон.

– А-а, это еще вы, – с трудом приоткрыла она глаза. – Спасибо…

Он выбрался из палатки в тот самый момент, когда солнце показалось над гребнем далеких гор. И было это вспучившееся из небытия светило таким чистым и ярким, так молодо и энергично взбиралось оно по невидимой паутинке в синий простор небес, что Тихон на мгновение забыл о всех своих ночных переживаниях. А еще через секунду ему нестерпимо захотелось, чтобы и она, эта так и не понятая им молоденькая девочка, увидела несравненное чудо – рождение нового дня. Бросив спальник у серого пепелища костра, Тихон вернулся к палатке и, откинув полог, позвал ее:

– Лена, вы спите?

– …

– Лена, проснитесь на минутку…

– Что такое? – не открывая глаз, возмущенно прошептала она.

– Вы только посмотрите, какой на улице рассвет! Вы, верно, никогда не видели такого, – Тихон даже не заметил, как вновь перешел на «вы». – Лена!

– Слушайте, Тихон! Идите вы вместе с вашим рассветом знаете куда… Я спать хочу, вы это понимаете или нет? – со злой плаксивостью проговорила она и отвернулась в угол палатки.

И Тихон в растерянности отступил.

С каждой минутой солнце набирало силу, и пока Тихон расстелил спальник, положив под голову рюкзак, оно, огромное и красное, тяжело повисло над горизонтом. И чем выше поднималось оно, тем меньше и ослепительнее становилось, довольно быстро иссушая росу на пологе палатки.

VIII

Тихон открыл глаза и рывком сел в спальнике. Тяжело переводя дыхание и слыша гулкие удары собственного сердца, он вначале увидел блестящую никелем машину, а потом уже смеющегося Валерку, стягивающего с себя майку.

– Ну, брат Тихон, ты и спишь! – удивился Валерка. – Поднимайся, несчастный, и смотри, что я привез… – Валерка выволок из багажника огромный полосатый арбуз и выжидающе уставился на Тихона. – Ну и как?

– Здорово, – Тихон полез из спальника, не в силах встречаться с Валеркиным взглядом.

– Знаешь, сколько он весит? – гордо спросил Валерка, вслед за арбузом извлекая из хозяйственной сумки обильную снедь…

«Неужели он и в самом деле ее не любит? – сворачивая спальник, думал Тихон. – Неужели он не видит, какая она! Приехал и рассказывает мне про арбуз. Ему и дела нет, что мы вдвоем провели здесь ночь… Да, наверное, не любит… А она его? Вот такого, узкоплечего, без единого волоска на груди, в смешно сидящих на нем плавках? Черт их тогда поймет, баб этих, если они таких вот любят».

– Что ты такой квёлый? – вдруг заметил Валерка настроение Тихона.

– Не выспался.

– А ты что, здесь, у костра, всю ночь кемарил? – удивленно спросил Валерка.

– Ну, а где же еще…

– Вот чудак! – Валерка захохотал. – Рядом палатка, все триста двадцать удовольствий, а он у костра загибается… – Валерка вдруг понизил голос и кивнул на палатку: – Ну и как она?

– Что? – Тихон невольно вздрогнул.

– Как она, говорю, реагирует?

– А никак… Женить тебя хочет на себе, – с мстительным удовольствием ответил Тихон. – На меньшее не согласна…

– Да ну! – Валерка нахмурился. – Так и говорит?

– Примерно…

– Вале-е-е-рик, – послышался тягучий, обрадованный голос из палатки, – ты уже приехал? А почему не идешь ко мне-е?

– Ладно, брат Тиша, – разводя руки, прошептал Валерка, – потом договорим…

– Иди-и сюда, – томно позвала Лена, – я соску-у-училась…

Тихон побледнел и быстро пошел вниз по косогору, по которому всего несколько часов назад поднимался вместе с Леной. Он не хотел, но все-таки думал о том, что сейчас происходит в палатке, втайне не веря, не в силах поверить в то, что Лена с Валеркой может быть такой же, какой была с ним…

Тяжело усталый, нисколько не взбодренный холодной ключевой водой, Тихон медленно и неохотно возвращался к стану. Солнце, взбираясь все выше по невидимой нитке-паутинке, начинало припекать, и Тихон машинально определил, что теперь никак не меньше одиннадцати часов утра. Постепенно стихали голоса утренних птиц, лишь сизый дрозд настойчиво продолжал выводить свою мелодию, да далеко в лесу дважды прокуковала кукушка.

–Ты где пропал, брат Тихон? – недовольным голосом встретил его Валерка. – Мы тут давно все приготовили, слюнки пускаем, а он… Давай, садись скорее!

Тихон подсел к «скатерти-самобранке», стараясь находиться пообочь от Лены, чтобы не встречаться с нею взглядом, и вообще – не видеть ее счастливое, улыбающееся лицо.

– А Ленка на тебя обижается, – сказал Валерка, разливая сухое вино в стаканы.

Что-то внутри Тихона охнуло и оборвалось, и он поспешно отвернулся, якобы удобнее устраиваясь у стола…

– Говорит, – продолжал безмятежно-довольный Валерка, – что ты мало внимания ей уделял, все убегал куда-то… Что же это ты, брат Тиша, женщину одну посреди ночи бросаешь? Нехорошо… А вообще-то, – вдруг покосился на Лену разговорившийся Валерка, – кто вас знает, чем вы тут на самом деле занимались, пока я машину ремонтировал? Но это – потом… С этим я отдельно разберусь… А сейчас – давайте выпьем… Давайте выпьем за настоящую дружбу и любовь! – с пафосом воскликнул Валерка, чокаясь стаканчиком с Леной и Тихоном…

– А со мно-ой?

Тихон вздрогнул от неожиданности, оглянулся и встретился с прямым взглядом круглых смеющихся глаз. Какое-то странное выражение этих глаз на мгновение словно бы загипнотизировало его. И лишь потом, много позже, Тихон понял, что за долю секунды он в ее вертикальных зрачках успел разглядеть улыбчивую насмешку, которой его спутница по июньской ночи как бы говорила: мы-то с вами хорошо знаем, как все было на самом деле, но никогда и никому об этом не расскажем…

Запрокинув голову, Тихон одним махом выпил вино, с презрительным любопытством прислушиваясь к тому, как что-то истончается и стекленеет у него в душе.

Принцесса северного сияния

Дочери Анастасии

I

На улице пуржит, и в доме тем уютнее, чем сильнее бьются в стекла порывы ветра, с шорохом рассыпая снежную крупу. Макушки тополей вздрагивают от этих порывов и тянут к окну бледно-зеленые, словно бы выгоревшие на солнце, голые ветви. Возле табачного киоска, который виден из кухонного окна, останавливается высокий мужчина в лисьей шапке. Он достает деньги из внутреннего кармана и протягивает в окошечко. Получая взамен блок сигарет и сдачу, мужчина неловко принимает деньги, и ветер тут же вырывает из его рук одну бумажку. Она, переворачиваясь, летит вначале по воздуху, затем падает на черный, выметенный дворником, тротуар и несется куда-то в сторону реки. Мужчина, сделавший за нею несколько шагов, безнадежно машет, плотнее запахивает утепленное кожаное пальто и торопливо пересекает улицу. Тетя Нина из табачного киоска приоткрывает дверь и поверх очков смотрит вдоль тротуара. Но бумажку даже с пятого этажа уже не видать. И тетя Нина, сердито поправляя очки, с треском захлопывает дверь. Маленький серый комочек, притаившийся за асбестовой трубой, сквозь которую протянуты в деревянный киоск электрические провода, испуганно взмахивает крыльями, и его тут же сносит ветром на молодой тополек. Распушив перья, воробышек недовольно встряхивается. И вновь только снежные змейки струятся по черному асфальту, да изредка пробегают осторожные машины, подслеповато вглядываясь в улицу залепленными снегом фарами…

Настёна вздыхает, поправляет на плечах теплую шаль и, подперев мягко-округлый, почти детский еще подбородок, вновь смотрит в окно. Теперь ее внимание привлек дядя Вася из соседнего дома. Он на своей инвалидной машинке заехал в небольшой сугроб, который намело возле детской площадки, и никак не может выехать из него. Смешная с виду машинка вздрагивала, дергалась, пытаясь вырваться из внезапного плена, и вместе с нею вздрагивала и раскачивалась Настена у окна. Наконец, словно выбившись из сил, машинка затихла, распахнулась широкая низкая дверка, и из нее вывалился на снег безногий дядя Вася. Сутулясь из-за костылей под мышками, он посмотрел под колеса, достал лопату с короткой ручкой и, присев на култышки, начал потихоньку копать. Коротенькие костыли торчали в снегу, и было как-то странно и нехорошо на них смотреть. Потом из подъезда выбежал молодой и сильный парень в синем спортивном костюме с белыми, широкими лампасами. Он, как показалось Настене, шутя подтолкнул машину плечом, и она выкатилась на ровное место так охотно, что ему даже пришлось придержать ее. Дядя Вася, вновь повиснув на своих почти детских костылях, снизу вверх протянул руку парню и потом ловко вскочил в машинку. Из тонкой выхлопной трубы выплеснулся сизый дымок, машинка дернулась и покатила по двору. Молодой и сильный парень проводил ее взглядом и убежал в свой подъезд. Узкие колеи, оставшиеся от колес в сугробе, задымились под снегом, и очень скоро затянулись им, словно лейкопластырем…

Настёна вновь поправляет шаль на плечах. Вместо левой, она опирается подбородком на правую руку, и в это время в зале звонит телефон. Настена вздрагивает от неожиданного звонка, спрыгивает с табурета, на котором стояла коленями и, чувствуя, как покалывает затекшие ноги, не спеша идет к надрывающемуся от звонков телефону.

– Да, – тихо говорит она в трубку и смотрит при этом на небольшой пейзаж Айвазовского, помещенный в небрежно сбитую рамку, покрашенную золотистой краской.

– Настенька, доченька, – слышит она голос матери, – ты пообедала?

– Конечно, – отвечает Настена.

– А что ты ела?

– Грибной суп и салат.

– Вот и молодец, – вздыхает мама. – А уроки приготовила?

– Нет еще…

– Что же ты делала?

– В окно смотрела, – все так же тихо отвечает Настена.

– Ну и ладненько, – растерянно говорит мама. – Но ты все-таки про уроки не забывай… Хорошо?

– Хорошо, я не забуду.

– Ладно, доченька, меня зовут…

– А на дачу мы едем? – Настена упорно и сосредоточенно рассматривает морской пейзаж.

– На дачу? Не знаю, в такую погоду вряд ли…А ты хочешь на дачу?

– Да…

– Ты ведь знаешь, это надо с отцом решать… Все, Настюха, до вечера.

– До вечера.

Настена положила трубку на рычаг, подошла к картине и потрогала то место, где на морскую гладь падает пучок света от невидимой луны. Но она ничего не почувствовала от этого прикосновения, только шероховатую поверхность кем-то сделанной копии…

Минут через двадцать телефон зазвонил вновь. На этот раз она услышала голос Миши Горелкина, и несколько оживилась, что было заметно, впрочем, лишь по проступившему румянцу на ее бледных щеках.

– Настя, ты опять сонная?

– Нет.

– Что-нет! Я же слышу.

– Я во сне по телефону не разговариваю, – очень серьезно ответила Настена и присела на тахту рядом с телефонным аппаратом.

– Ладно, не разговаривай, – видимо, Миша ухмыльнулся. – Вы на дачу едете или нет?

– Не знаю… Мама говорит, что в такую погоду вряд ли.

– Какая погода?! – вскипел Мишка. – Нормальная погода… В лесу сейчас тишина, только белки по веткам прыгают. Я не понимаю…

– А вы едете? – перебила его Настена.

– Конечно! Я, в случае чего, один поеду.

Вытянув округлые в коленях ноги и внимательно разглядывая тапочки с азиатским орнаментом, Настена спокойно сказала:

– Ишь ты, герой какой нашелся…

– В общем, вечером созвонимся, хорошо? А то у меня тут трубку вырывают, – послышался неясный шум, какие-то хлопки, а потом вновь пробился насмешливый Мишин голос: – Кирка-пробирка будет говорить…

– Настенька, здравствуй, – протяжно-ласково поздоровалась Кира.

– Здравствуй, Кира, – ответила Настя.

– Ой, Настенька, мне тебе надо столько-столько сказать, но при этом изверге разве можно спокойно поговорить по телефону…

– Тогда до завтра, да? – Настена живо опустила трубку.