Читать книгу: «Ничего не обещаю», страница 8

Глава 4. Знакомство с магом

Андрей проснулся под ритмичный перестук колес, он лежал на вполне удобном диванчике, в одежде, но без обуви, под головой у него была небольшая подушка в пахнущей химией наволочке. На таком же диване напротив него восседал серый кот и неторопливо умывался лапой. Золотарев сладко потянулся и ощутил прилив сладкой тревоги от ожидания новых приключений. Если бы кто-нибудь еще вчера ему сказал, что он сорвется среди ночи в авантюрное путешествие по звонку незнакомого человека, то, наверное, молодой человек посмеялся бы над этим как над нелепой шуткой. Но сегодня он едет в отдельном купе в компании странного кота в самый желанный летний город на свете – в Сочи. Кстати о телефонных звонках, Андрей ощупал свои карманы, а потом с нарастающим беспокойством поднялся на локтях и осмотрел свои небольшие апартаменты. Облегченный вздох вырвался из его груди, когда телефон нашелся рядом с открытым ноутбуком, подключенный к нему USB-кабелем. Молодой человек вспомнил, что вчера пытался попасть в интернет, но ни один из сервисов передачи данных не был ему доступен.

В животе заурчало, и Золотарев вспомнил, что у него даже нет зубной щетки, не говоря уже о бритве или зубной пасте. Ну, предположим, с гигиеной можно потерпеть до конца пути, ехать предстояло не более двух суток, а вот с пропитанием надо будет что-то решать, да и кота не мешало бы накормить. Он вспомнил наставления неизвестного и на некоторое время задумался, решая, как ему быть.

В дверь постучали.

– Чай, кофе, печенье.

Андрей решительно подскочил и дернул дверь, она оказалась запертой. Стук переместился в дверь соседнего купе. Наконец ему удалось справиться с хитроумным фиксатором и выглянуть в коридор. Он сразу встретился глазами с разносчицей, и та, раскачиваясь от движения вагона, приветливо ему кивнула. Обслужив соседнее купе, фея с лакомствами заглянула к нему. Пластиковый стаканчик наполнился ароматным бодрящим напитком, хрустя пластиком и полиэтиленовыми пакетами, на стол легли бутерброды, круассаны и печенье. Коту досталось два ломтика колбасы, прятавшихся между половинками булки.

Окончательно осмелев после завтрака, Золотарев достал из пакета с постельным бельем белое махровое полотенце и отправился в туалет с целью умыться. Плескаться, как он привык у себя дома, под нажимным краном было неудобно, и особой радости водные процедуры ему не принесли, к тому же выданное ему полотенце почему-то наотрез отказывалось впитывать воду, размазывая ее по лицу и шее липкими пятнами. Гадая, какое кожное заболевание может с ним случиться от пользования дорожным полотенцем, он вернулся в купе и не сразу понял, попал ли он в свое. Поэтому он снова выглянул в коридор и проверил номер на двери. Нет, ошибки быть не могло, да и сумка с серым котом были на месте, только неизвестный их отодвинул ближе к двери, заняв место рядом с окном.

На вид мужчине было лет 30-35, простая белая футболка не скрывала рельефную мускулатуру торса и плеч, под тонкими летними джинсами угадывались не менее атлетические, тренированные ноги. Обут он был в черные легкие кроссовки. Светло-русые волосы были коротко, по-военному, стрижены, а пара серых глаз внимательно разглядывала Золотарева. Руки он держал на столе, вертя в них какой-то прямоугольный предмет. Незнакомец взглядом указал на место напротив себя, и властность этого движения побудило молодого человека покорно войти и подчиниться его воле.

Гость наклонился в сторону и одним движением захлопнул дверь в купе, не забыв повернуть фиксатор.

– Двери, двери, Андрей Михайлович, когда вы уже научитесь, – укоризненно высказал ему человек и принял прежнее положение. «Фээсбэшник», – пришла мысль в голову Золотареву.

– Ну что, будем знакомы – Громов Никита Гаврилович, – представился человек напротив.

– Андрей, Андрей Михайлович Золотарев. Но, похоже, вы меня уже знаете, – и молодой человек замялся, не зная, как ему себя дальше вести, в конце концов он решил предоставить всю инициативу пришедшему.

– Уже завтракали? А то я взял на себя смелость заказать нам обед в вагоне-ресторане, думаю, скоро должны уже принести. Не возражаете? – поинтересовался Никита и провел по гладкой спине кота рукой, тот блаженно зажмурился и довольно заурчал. Золотарев сначала отрицательно помотал головой, а потом, спохватившись, утвердительно закивал:

– Мы перекусили, но против обеда не возражаем, – решил он сказать и за кота. В дверь постучали, и, в отличие от Андрея, Громов открыл ее быстро. Официантка с узким буфетным столиком на колесах осведомилась по поводу нашего заказа и быстро накрыла стол. Все время, пока она суетилась в купе, гость не спускал с нее внимательных глаз, тогда как Золотарев, напротив, внимательно изучал человека напротив. Он решил, что перед ним офицер, в звании майор, не ниже, и, вероятно, цель визита, да и всего, что сейчас с ним происходит, он раскроет за трапезой, так сказать, в дружеской атмосфере.

– Приятного аппетита, – вежливо пожелал ему Громов и аккуратно заправил салфетку за ворот футболки. Андрей почувствовал себя неудобно, Никита его подавлял, в его обществе он чувствовал себя маленьким, нескладным и беспомощным. Но от принесенной еды пахло очень вкусно, и он, поборов робость, стараясь соблюдать известные ему нормы приличия и этикета, приступил к обеду.

– А вы, я смотрю, Андрей Михайлович, склонны к авантюризму, – заметил Громов, нарезая ломтиками отбивную, и, поймав удивленный взгляд собеседника, продолжил:

– Ночью приняли предложение от незнакомого человека без вопросов и колебаний.

Золотарев задумался над словами Никиты, и вправду выходило, что поступил он опрометчиво. Гадая, что же его побудило вести себя таким образом, он остановился взглядом на коте, который вожделенно смотрел на их застолье. Наверное, самым убедительным аргументом в темном тупике за гаражом был, конечно же, Герцог.

– Это все из-за него, – Андрей ткнул вилкой в сторону кота, и тут он перестал жевать, замерев при мысли, что звучит это нелепо и странно. Какая связь между котом и Громовым?

– Ночью, по телефону, это вы мне звонили? – уже больше риторически спросил Золотарев.

– Да, к сожалению, не мог сопроводить вас лично, пришлось поручить ему, – кивнул в ответ в сторону кота собеседник. Андрей отложил приборы и настороженно посмотрел на гостя.

– Он дрессированный или…

– Или, Андрей Михайлович, или. Да вы кушайте, не отвлекайтесь. Сейчас поедим и поговорим обо всем. На сытый желудок оно как-то сподручнее.

Никита первый покончил с обедом, ел он мало, скорее пробовал. Отобрав самые лакомые кусочки на одну тарелку, он поставил их перед млеющим от счастья котом. Из бутылки темного стекла Громов разлил терпко пахнущее вино по бокалам и, подняв свой за тонкую ножку, провозгласил короткий тост:

– За знакомство, Андрей Михайлович!

Бокалы фальшиво звякнули, и оба пассажира отпили по несколько глотков, сверля друг друга глазами. Промокнув губы салфеткой, Громов откинулся назад и ухватился обеими руками за край своего дивана.

– Больше томить вас не буду, Андрей Михайлович, перейдем к делу. Рассказчик из меня никудышный, поэтому, если что будет непонятно, то не стесняйтесь, спрашивайте. Сразу предупрежу, что не являюсь ученым, мне куда ближе практика, и, возможно, мои объяснения покажутся вам примитивными, тут уж не обессудьте.

– Но по прошлому с вами разговору этого не скажешь, вы сразу ухватили суть моей работы, – возразил Андрей.

– Боюсь, что на большее меня и не хватит, у меня крайне поверхностные познания в квантовой механике, а тем более в квантовой информатике. Но это и неважно. Видите ли, Андрей Михайлович, вы не единственный, кто занимается изучением квантовой запутанности сознания.

– Я подозревал, потому что все предлагаемые мною принципы лежат прямо на поверхности, странно, что до сих пор нет ни одной публикации в этой области.

– На то есть веские причины, Андрей Михайлович.

– Государственная тайна? Оборонка?

– К счастью, нет. То, что вы так мудрено называете квантовой запутанностью сознания, с древнейших времен посвященным известно как магия. И опыт использования ее насчитывает более десяти тысяч лет, если не ошибаюсь, – Громов замолчал, наблюдая за реакцией Золотарева.

– Ну тут вы меня нисколько не удивили, потому что именно квантовая запутанность сознания строго научно объясняет многие паранормальные явления, которые традиционная наука объяснить не в силах. Так что провидцы, телепаты, колдуны и экстрасенсы, это не более чем обыкновенные люди, которые случайно обнаружили в себе возможность выполнять операции квантовой логики, но по большей части делают это в примитивном и неосознанном виде. Думаю, что если они познакомятся с моей работой, они без труда добьются просто ошеломительных результатов. Кстати, перед тем как вы меня похитили, я как раз собирался в нашу библиотеку, мне подобрали целую коллекцию книг по эзотерике. Там, кстати, попадаются удивительные примеры и способы построения простейших квантовых цепей, – увлекся Андрей.

– Раз упоминание о магии не вызвало у вас никакого когнитивного диссонанса, тогда, с вашего позволения, я продолжу беседу с использованием привычного мне тезауруса. А вы, если вам так угодно, трактуйте в термины и понятия квантовой теории самостоятельно, договорились?

– Давайте попробуем, – охотно согласился Золотарев.

– Итак, магию изучают с древнейших времен. Закономерно, что в течение такого длительного периода возникли некие общественные, социальные институты, которые определенным образом упорядочивают и направляют процесс магического познания и промысла, что, в свою очередь, привело к появлению определенных правил, если хотите, законов, которыми руководствуются все, кто посвящает себя магии. Другими словами, магией нельзя заниматься вот так просто, когда и как вам этого захотелось, для этого необходимо получить нечто вроде официального разрешения или лицензии.

– Хотите сказать, что бюрократы и магию под себя подмяли? Без формы номер пять нельзя вскипятить себе даже кружку чая? – возмутился Золотарев.

– Ну что вы, нет, конечно. Но вот если вы захотите поджарить соседа, то у вас для этого должны быть достаточные основания, в противном случае вас ждут серьезные последствия. Поверьте, что в большинстве случаев система проявляет себя как фактор сдерживания, предотвращая катастрофическое развитие событий, от которого мы не были защищены в далеком прошлом, и последствия которых до сих пор все на себе ощущаем.

– То есть вы, Никита Гаврилович, представляете некую организацию, которая занимается контролем в сфере магии? – решил уточнить Золотарев.

– Скорее наоборот, я частное лицо, которое в настоящий момент самым решительным образом мешает деятельности таких организаций, и для которого это может иметь далеко идущие последствия. Иными словами, в настоящий момент я укрываю вас от официальных представителей Кодекса.

– Зачем?

– Политика, мой друг, политика.

– В магии тоже есть политика?

– А как вы думали? Маги образуют социум, которому не чужды все пороки. В конце концов, каждый маг прежде был обыкновенным человеком.

– И от кого вы меня скрываете и с какой целью, Никита Гаврилович?

– От всех сразу. Я наблюдал за вами в течение нескольких дней и понял, что не могу просто так позволить вам стать марионеткой в их руках.

– Вы считаете, что есть такая опасность?

– Судите сами, вы посредством науки пришли к магии, так?

– Не могу согласиться, я ученый, и то, что вы называете магией, для меня серьезная фундаментальная наука.

– Хорошо, пусть так, – кивнул Громов и продолжил, загибая пальцы:

– Для темных вы помеха, они категорические противники распространения магических знаний среди обычных людей, одно ваше существование подрывает их незыблемый принцип исключительности магов. Если они не найдут вас полезным для своих целей, то, скорее всего, просто уничтожат. Нет человека – нет проблемы. Но прежде они препарируют вас как лабораторную мышь, чтобы выяснить, как это вы смогли до магии самостоятельно додуматься, а после примут меры, чтобы больше никто не мог этого повторить. Это – раз. Кстати, после меня они нашли вас первыми, и именно от их охотников за головами мы с вами сейчас бежим. Для светлых вы доказательство их бредовой идеи, что магия доступна каждому человеку, и что наступит тот счастливый день, когда магический промысел откроется всем и сделает сразу всех счастливыми. Хотя, на мой взгляд, той небольшой части человечества, которая уже освоила магию, больше чем достаточно для создания проблем любой степени сложности. Наверняка они превратят вас в живое знамя своей идеологии и заставят участвовать в своих бесчисленных миссионерских затеях, пока вас не постигнет печальная участь просветителей дикарей – жертвенный костер. Это – два. Синдикат, не мудрствуя лукаво, обратит вас в банальное рабство. Это – три. Нейтралам, к коим отношусь и я, вы по большей части безразличны, основная часть их аполитична, пока их никто не трогает, но, учитывая значительный интерес к вашей персоне со стороны основных фракций, только единицы согласятся взять вас на временное попечение, да и серьезной защиты они вам дать не смогут. Это – четыре. Сами за себя постоять вы пока не можете. Это – пять. Какой напрашивается вывод?

– Похоже, что только бежать, – согласился Андрей.

– Есть еще один выход.

– Какой?

– Вы прекращаете заниматься своими исследованиями или переключаете свой фокус интереса на что-нибудь более безобидное и далекое от магии. Я снабжаю вас новыми документами, перевожу в безопасное место, помогаю встать на ноги и подчищаю все хвосты, чтобы никто и никогда вас не нашел. А вот эта вещица защитит от случайностей, которые могут вас выдать ищейкам, – Никита протянул молодому человеку небольшую пластину в потемневшем от времени серебряном окладе, на которой проступал какой-то символ:

– Это руна защиты от магии, носите ее при себе постоянно, как можно ближе к телу. Она подавляет ваши собственные способности и защищает от магических воздействий, направленных извне.

– Хотите сказать, что это магический инструмент? Искусственный? Автоматический?

– Что-то в этом роде, хотя мне бы такое в голову не пришло. Руна как руна.

– А как он устроен? По какому принципу работает? Кто его сделал?

Громов недоуменно посмотрел на своего собеседника, а потом поднял руку и озабоченно почесал затылок.

– Как я понял, вариант спокойной человеческой жизни вас не устроит и отговорить от совершения непоправимой ошибки не получится?

– А как бы вы поступили на моем месте, Никита Гаврилович? Неужели бы отказались от открывающихся безграничных возможностей? Пусть даже если это и связано с определенным риском, но настоящий ученый должен быть готов к жертвам во имя науки, это его моральный и нравственный долг.

– У меня, в отличие от вас, Андрей Михайлович, выбора не было, поэтому призываю вас трезво взвесить все «за» и «против». Время на принятие решения у вас еще есть – до остановки в Сочи. Не торопитесь. Здесь, в купе, мы находимся в относительной безопасности, под защитой руны, поэтому подумайте хорошенько в спокойной обстановке, – неторопливо увещевал Громов молодого человека.

– А тут нечего думать, Никита Гаврилович. Родных и близких у меня нет, печалиться в случае моей безвременной кончины никто, кроме налоговой инспекции, не будет, поэтому отвечу словами из песни: «Чем дорожу, чем рискую на свете я – мигом одним, только мигом одним». Так что рассказывайте дальше, я теперь от вас не отстану, пока всё не узнаю, – и Золотарев снова придвинулся ближе к столу, аккуратно, по-школьному сложив руки перед собой.

– Знаете, Андрей Михайлович, а мне вас жаль, искренне жаль, – печально ответил Никита.

-–

То, что в диверсионной группе немцев находится маг, Громов знал с самого начала. Уж очень умело парашютисты обходили все заслоны и засады, ни разу не выходя на прямой контакт. Никита шел по их следам уже четвертые сутки, и сбитые в кровь лапы нестерпимо ныли в короткие минуты отдыха, не давая спать. Ему удалось дважды пробраться незаметным в их лагерь на привале, но узнать цель их задания не получилось. Волк изучил всех девятерых в мельчайших деталях, но так и не мог определить мага, а именно он был в этом рейде главной целью для него.

Местность была вокруг безлюдная, сплошные болота и леса. Лютые январские морозы заставляли людей ночью сбиваться в кучу, чтобы хоть как-то согреться в тесной палатке возле хитроумного финского костра без дыма и пламени. Волк мог полагаться только на свою шкуру, но все же Громов, несмотря на усталость, не ленился поглубже зарыться в снег, оставив снаружи лишь заиндевевшую морду с чутким носом. Лишь раз ему удалось полакомиться подвернувшимся по пути зайцем-беляком. Но от того уже не осталось даже памяти, и пустое брюхо урчало все громче и громче, напоминая о себе.

Пятая ночь была самая лютая, и волк с тоской подумал, что обязательно околеет к утру. Немцы не спали, каждые полчаса согревая себя нехитрыми упражнениями под отрывистые, выстреливающие паром команды старшего группы. Решив, что замерзать глупо, зверь поднялся со своей стылой лежки и двинулся в обход лагеря, разбитого под разлапистой елью. Неслышно ступая по твердому насту, волк спустился в небольшую лощину и остановился перед странным предметом, торчащим из снега, – это была оглобля с обрывками упряжи. Принюхиваясь к снегу, Громов обошел занесенные сани и обнаружил с другой стороны окоченевший труп человека. Судя по форме, это был милиционер, младший сержант, а потому что тело еще не тронуто зверями, погиб он не больше суток назад. Волк сел напротив застывшего тела, и через минуту Никита восстановил картину произошедшей трагедии.

Сани с запряженной пегой кобылой спускались в ложбину, сон сморил милиционера, и он уронил поводья, лошадь шла по собственному, одному ей понятному разумению. С треском подломилось промерзшее до основания дерево и, обрушивая груды снега, с шумом повалилось. Испуганная кобыла понесла, и сани подбросило на пне, скрытом под толщей сугробов, спящий высоко взлетел вверх и упал спиной на поваленный ствол, вмерзший в наст. Острая боль пробудила человека, чтобы он в муках закончил свою жизнь. Сломанный позвоночник отнял обе ноги, и, обдирая руки об острый, как наждак, снег, раненый полз к саням, которые зацепились полозьями за корягу и задержали перепуганную лошадь. Кобыла увязла в снегу по брюхо и теперь жалобно ржала, подзывая человека. Милиционер попытался дотянуться до ножа за голенищем валенка, но потерял сознание, а когда он пришел в себя, лошадь уже сама оборвала ветхую упряжь и выбралась из снежного плена. Он ласково звал ее слабым голосом, но тщетно. Они еще не привыкли друг к другу, и между ними не возникла необходимая степень привязанности.

Младший сержант подполз поближе к саням и попытался найти сигнальную ракетницу, которую возил с собой. Но следующего взрыва боли его бешено бьющееся сердце не выдержало.

Громову было жалко молоденького милиционера, если бы не эта страшная война, он, не попавший на фронт из-за слабого сердца и отправленный служить по его настоянию в милицию в далекую Карелию, наверное, жил бы в чистом и уютном городе в дружбе с книгами и рабочими тетрадями. Гимнастерка и галифе, которые были великоваты младшему сержанту, пришлись Никите в самый раз, а вот полушубок и валенки были маловаты, пришлось отказаться от портянок, иначе бы не было никакой возможности ходить. Первыми для костра он порубил сани, они единственные могли его выдать магу, а потом принялся за валежник, который был в лощине в великом изобилии.

В ночном морозном лесу звуки, отражаясь эхом, должны были разноситься на многие версты вокруг. Немцы, ставшие лагерем в полукилометре, не могли его не заметить. И все же они почему-то медлили. Два разведчика лежали в глубоком снегу и внимательно следили за его работой. Разгоряченный и уставший, он подсел поближе к огню и притворился, что заснул. Среди доставшихся ему по наследству от милиционера вещей, кроме документов, нагана с запасной обоймой и финки с ракетницей, была краюха хлеба и небольшой кусок мороженого сала, на дне фляги плескалось немного спирта. Закрыв глаза, он представлял, как тонкий ломтик тает во рту, смешиваясь со вкусом домашнего ржаного хлеба.

Решились они только под утро, юркий немец в белом маскировочном костюме подкрался к нему со спины, держа штык-нож наготове. Неужели все-таки зарежут? Обидно. Поставленным приемом диверсант завалил его в снег и, крепко держа, приставил нож к горлу. Никита услышал хруст наста со всех сторон, и от сердца даже отлегло, решили-таки взять его в плен. Мастера своего дела, немцы крепко его связали, обыскали и теперь, разделив его хлеб и сало, запивали его же спиртом. Старший группы, небритый, с многодневной щетиной, подошел к нему в сопровождении долговязого, который выделялся среди остальных полным отсутствием растительности на лице и смуглой, нехарактерной для северян кожей, некрасивый большой рот дополнялся парой холодных, острых глаз стального цвета.

– Ваше имя и звание? – спросил с легким акцентом, характерным для южных славян, долговязый.

– У вас мои документы, – буркнул Никита и тут же получил удар тупым носком солдатского ботинка в живот.

– Советую вам отвечать, – предупредил переводчик.

– Младший сержант милиции Ищенко Николай Дмитриевич, – задыхаясь от боли, ответил Громов.

– Год рождения?

– 1920.

– Место?

– Город Ярославль.

– Что делаете в лесу?

– Греюсь, – на этот раз били его дольше, а потом отплевывающегося кровью и осколками зубов подняли и поставили перед старшим группы и переводчиком.

– Шутник? – спросил долговязый. Никита вяло мотнул головой.

– Что делаете в лесу?

– Парашютистов ищем.

– Много вас?

– Не знаю, у каждого свой участок.

– Когда должны вернуться в расположение?

– Через два дня.

– Что-то мало провизии для двух дней.

– Сколько было, вам спасибо.

Его снова били, чтобы сломать волю к сопротивлению и превратить в комок жалкого мяса, неспособного соображать и бороться. Перед его туманящимся взором появилась карта, немецкая карта, и он отрицательно замотал головой.

– Не понимаю, – прошамкал он разбитыми губами.

– Мы здесь. Это железная дорога. Покажи, где ваши дозоры, здесь и здесь.

Вот, значит, куда они идут, только что им в этой глуши надо?

– Нет там никого, глушь сплошная, гиблые места, – простонал Никита.

– Дорогу знаешь? Откуда?

– Летчика сбитого искали – не нашли. Один замерз насмерть. Лошадей двух потеряли.

– Проведешь быстро – будешь жить.

Никита молчал и смотрел мимо немцев в лес, где схоронил младшего сержанта Ищенко. Прости, Коля, что делаю из тебя предателя, хочу верить, что ты хороший парень и ни черта этим гадам не сказал бы, но так надо, очень надо, понимаешь.

– Да, только не бейте больше, – всхлипывая и трясясь, ответил Громов.

Ему вернули полушубок и шапку и, оставив руки связанными за спиной, погнали вперед. Проваливаясь в снег и с силой выдергивая из него ноги, Никита обернулся напоследок на опушке, успев заметить, что долговязый переводчик стоит у пепелища его костра, ощупывая обуглившиеся головешки с закрытыми глазами. Вот ты и выдал себя.

На ночь его тоже оставили связанным, нисколько не заботясь о том, что передавленные веревкой руки к утру будут обмороженными. Понятное дело, что никто не собирался оставлять его живым. До нужного диверсантам места оставалось еще половина дневного перехода. Оставив бесполезные попытки спасти медленно стынущие кисти обеих рук, Громов сосредоточился на наблюдении за долговязым. Тот больше ничем себя не выдавал и не выделялся среди своих товарищей. К пленному он не проявлял ни малейшего интереса.

Под утро холод совсем одолел Никиту, и он уже подумывал, что придется прибегнуть к последнему средству, когда старший всех поднял и построил. Громова подняли на ноги, пинками помогли согреться и вновь поставили воглаве отряда. Кистей рук у него больше не было, они промерзли до костей. Ему снова показали место на карте, и он подтвердил, что идти осталось недолго. Пленный вел немцев руслом небольшой реки, скованной льдом до дна. Если бы не камни, о которые приходилось постоянно спотыкаться, она могла показаться сносной дорогой в этой глуши. Лес непреодолимой стеной стоял справа и слева от них. На немецкой карте реки не было, без Никиты они бы пробирались через чащобу еще несколько дней.

К полудню отряд свернул в поредевший перелесок, взбирающийся на сопку, и начал утомительный на морозе подъем. К своему удивлению, Громов ощущал все десять пальцев на ногах, когда как рук он уже не чуял полокоть. Ещё через час они поднялись на голую, продуваемую со всех сторон вершину и остановились. Старший сверился с картойи достал запечатанный пакет. Он подозвал двух подчиненных, в их присутствии вскрыл его, несколько секунд немцы изучали содержимое, после чего старший, поправив обмундирование, подбежал к долговязому переводчику и вытянулся перед ним в строевой стойке. «Даже так», – злорадно подумал Никита. Казалось, все про него забыли и потеряли всякий интерес, он устало опустился на колени, а потом повалился на снег, жадно кусая его осколками зубов и хватая опухшими губами, стараясь утолить мучащую его жажду.

Рядом заскрипели шаги, и его рывком подняли на ноги.

– Иди вперед, – сказал долговязый, который теперь был командиром.

– Вы же обещали, – простонал Никита. Его грубо подтолкнули в сторону небольшого бугра, высящегося неподалеку. Он прошел несколько шагов и остановился. Сзади щелкнул затвор, но выстрела не последовало.

– Дальше, – потребовал переводчик.

Громов повернулся и пошел вперед, но снова остановился, потому что ощутил впереди невидимый магический барьер, чтобы не выдать себя, он развернулся и разыграл небольшую истерику:

– Ну, стреляйте, гады! Чего ждете, сволочи? Стреляйте!

Короткая очередь выбила фонтанчики снега перед ним.

– Иди дальше, – снова приказал командир. Никита, пятясь наискосок, в изумлении глядя на немцев, сделал несколько шагов к небольшому промежутку в преграде и внезапно весь вытянулся, плашмя рухнув на снег. Барьер окружал скрытую под снегом пирамиду, сложенную из неотесанных камней, и моментально убивал всё живое, что имело неосторожность его пересечь. Через равные промежутки в нем существовали проходы, в одном из которых теперь лежал притворившийся пленник. «Значит, он из низших», – подумал Громов. «Иначе бы он видел барьер, а он его не видит, поэтому будет посылать одного за другим своих подчиненных». Следующий парашютист рухнул на снег в десяти шагах слева от тела милиционера. Другой – в семи шагах справа. Третий отказался выполнять приказ и получил пулю в лоб от долговязого. Четвертый попробовал быстро пробежать опасное место, но смерть настигла его в нескольких шагах левее своего товарища. И только пятому повезло, он, вжав в плечи голову, прошел прямо посередине соседнего прохода.

– Halt! Zurück! – последовал резкий окрик, и счастливчик, ступая по собственным следам, благополучно вернулся к отряду. Долговязый подошел к смертельному барьеру и, ориентируясь по лежащим на снегу телам, встал всего в нескольких шагах. Он внимательно осмотрелся по сторонам, потом снял с головы зимнюю шапку и, размахнувшись, бросил ее сквозь невидимую преграду. Она пролетела как ни в чем не бывало и плюхнулась на снег. Переводчик присел на корточки и, зачерпнув двумя руками снег, начал растирать его по своей абсолютно гладкой, блестящей лысине.

Он махнул рукой, и оставшиеся в живых парашютисты один за другим по разведанной дороге перешли за барьер, последним, низко пригнув голову, прошел через незримый проход долговязый. Положив на снег оружие и снаряжение и вооружившись саперными лопатками, немцы начали откапывать пирамиду, стараясь держаться от нее не дальше нескольких шагов. В основании она была 3 на 3 метра и чуть больше двух в высоту, поэтому на работу много времени не потребовалось. Обнажив полосу неровной кладки по всему периметру, они начали внимательно ее обследовать в поисках прохода внутрь, но ничего не нашли. Никита тоже не видел хода, более того, он не видел ничего внутри пирамиды ни из Первого, ни из Второго миров, не говоря уже о Нижнем.

По команде переводчика диверсанты заложили взрывчатку в нескольких местах в щели кладки и, разматывая провода от детонаторов, ретировались через проход, обозначенный воткнутыми, как вехи в снег, ненужными уже саперными лопатками. Все залегли в ста метрах ниже по склону, и спустя секунду грянул мощный взрыв, высоко в небо взметнув осколки камня. В одной из граней образовался черный, уходящий внутрь пролом. Но пирамида по-прежнему оставалась непроницаемой для взора мага.

Осторожный переводчик снова отправил одного разведчика вперед, чтобы проверить, сохранился ли после взрыва проход, и только после того, как вся группа успешно прошла к пирамиде, низко пригнув голову, преодолел невидимое препятствие. Он внимательно осмотрел пролом и попытался осветить фонариком внутреннюю камеру пирамиды. Но там не было ничего, кроме пугающего абсолютного мрака. Лысый посмотрел на ближайшего диверсанта, и тот, вздрогнув, подошел к щели. Некоторое время он безразлично смотрел на нее, а потом просунул в нее несколько раз свою саперную лопатку и, убедившись, что с ней ничего не произошло, наклонился, чтобы пролезть головой вперед. Тело его конвульсивно вздрогнуло, и, упав на колени, завалилось назад. Часть головы оказалась ровно срезанной, обнажив брызжущие кровью остатки мозга и черепа. Экспериментатор-садист подхватил упавшее тело и вновь просунул его в пролом, после чего оттащил также ровно обрезанные останки назад, внимательно изучая получившийся срез. Одного из диверсантов скрутил приступ безудержной рвоты, другие, побледневшие от ужаса, молча взирали на происходящее.

Повинуясь приказам, парашютисты вновь осмотрели растрескавшуюся после взрыва пирамиду, избегая прикасаться к чернеющим щелям. Вместе с долговязым их теперь оставалось четверо. Приближался вечер, и лысый отправил всех за барьер разбивать лагерь, а сам стоял перед проломом в стене, задумчиво почесывая голый подбородок. Оставшись один, он попробовал провести с пирамидой несколько простых магических манипуляций, но ни в одной не преуспел, объект казался полностью невосприимчивым к магии.

Три уцелевших немца не стали выполнять приказ, а быстро разобрав припасы, не поднимая лишнего шума, как учили, и постоянно оглядываясь, дали деру. Занятый загадкой пирамиды маг не сразу заметил пропажу, и тем более не увидел, как у него за спиной беззвучно встал мертвый Громов и одним махом смел вешки, отмечающие безопасный проход. Долговязый перекатился по снегу и выстрелил в Никиту, пуля без помех прошла через бесплотное тело, не причинив ему ни малейшего вреда. Милиционер, растирая замерзшие руки, прохаживался вдоль невидимого барьера, снисходительно поглядывая на пленника ловушки. Тот наконец понял, кто перед ним, и опустил оружие.