Дорога в Нерюнгри

Владимир Псарев

Дорога в Нерюнгри

Обшарпанные, когда-то разноцветные советские "панельки", построенные на сваях. Вечная мерзлота. Зимой здесь редко видят солнце, а запойные, коих тут немало, не видят его вообще – слишком рано темнеет. Славный град Якутск, отрезанный от всего мира – ни железной дороги, ни мостов, а в Россию только по зимнику. Но ведь Якутск – это Россия? Здесь о последней многие только и слышали от вахтовиков. Здания федеральных органов и театр смотрятся на этом фоне неприлично богато.

Донбасс еще продолжал звонить в набат, призывая из Ростова и Тамбова всех неравнодушных, а Тамбов отвечал.

– Горе там, – вздыхал дедушка, памятуя советское прошлое и дружбу народов.

– Горе тут, – замечал ему молодой студент Северо-Восточного, давно мечтавший уехать отсюда хотя бы в Иркутск.

Оля – девушка со светлыми волосами и голубыми глазами, но немного хищным прищуром, доставшимся ей от бабушки-якутянки – вышла покурить у подъезда. Косилась на дедушку и молила всех святых, чтобы с ней не заговорили. Недавно добровольцем с Украины вернулся ее старший брат – худой и немного сумасшедший. Приехал и сразу страшно запил вместе с отцом, двадцать лет отходившим от другой войны – Чеченской.

Как бы того ни хотелось, но пришлось возвращаться. Нужно было готовить ужин для собутыльников отца.

– Почему дома жрать нечего, а? – стучал обросший мужчина по столу.

– Сейчас все будет, папочка.

– Гости придут, а тут и поставить нечего.

Брат уже "накатил" сто грамм, и сидел довольный, покачивал головой. Здоровье ему еще позволяло пить прямо с утра и вообще до вечера. А вот у мамы сопротивляться всему этому его уже не было. И все, что делала по дому Оля, она делала ради нее.

Мать давно и тяжело болела – сначала сосуды, а потом нашли какую-то опухоль в голове. Лицо за год почернело, а помочь в республиканской больнице ничем не могли. Отправили домой прожить свободно. Страшные головные боли мучили ее последние месяцы. Они уже не прекра�